Ты моей никогда не будешь…
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Ты моей никогда не будешь…
Заболоцкий в Тарусе
Мы оба сидим над Окою,Мы оба глядим на зарю.Напрасно его беспокою,Напрасно я с ним говорю!Я знаю, что он умирает,И он это чувствует сам,И память свою умеряет,Прислушиваясь к голосам,Присматриваясь, как к находке,К всему, что шумит и живет…А девочка-дочка на лодкеДалеко-далеко плывет.Он смотрит умно и степенноНа мерные взмахи весла…Но вдруг, словно сталь из мартена,По руслу заря потекла.Он вздрогнул… А может, не вздрогнул,А просто на миг прерваласьИ вдруг превратилась в тревогуМеж нами возникшая связь.Вдруг понял я тайную повесть,Сокрытую в этой судьбе,Его непомерную совесть,Его беспощадность к себе,И то, что он мучает близких,А нежность дарует стихам…На соснах, как на обелисках,Последний закат полыхал.Так вот они – наши удачи,Поэзии польза и прок!..– А я не сторонник чудачеств, —Сказал он и спичку зажег.1958–1961Болдинская осень
Везде холера, всюду карантины,И отпущенья вскорости не жди.А перед ним пространные картиныИ в скудных окнах долгие дожди.Но почему-то сны его воздушны,И словно в детстве – бормотанье, вздор.И почему-то рифмы простодушны,И мысль ему любая не в укор.Какая мудрость в каждом сочлененьеСогласной с гласной! Есть ли в том корысть!И кто придумал это сочиненье!Какая это радость – перья грызть!Быть, хоть ненадолго, с собой в согласьеИ поражаться своему уму!Кому б прочесть – Анисье иль Настасье?Ей-богу, Пушкин, все равно кому!И зá полночь пиши, и спи за полдень,И будь счастлив, и бормочи во сне!Благодаренье Богу – ты свободен —В России, в Болдине, в карантине…1961Сороковые
Сороковые, роковые,Военные и фронтовые,Где извещенья похоронныеИ перестуки эшелонные.Гудят накатанные рельсы.Просторно. Холодно. Высоко.И погорельцы, погорельцыКочуют с запада к востоку…А это я на полустанкеВ своей замурзанной ушанке,Где звездочка не уставная,А вырезанная из банки.Да, это я на белом свете,Худой, веселый и задорный.И у меня табак в кисете,И у меня мундштук наборный.И я с девчонкой балагурю,И больше нужного хромаю,И пайку надвое ломаю,И все на свете понимаю.Как это было! Как совпало —Война, беда, мечта и юность!И это все в меня запалоИ лишь потом во мне очнулось!..Сороковые, роковые,Свинцовые, пороховые…Война гуляет по России,А мы такие молодые!1961Слава богу! Слава богу!
С(ергею) Б(орисовичу) Ф(огельсону)
Слава богу! Слава богу!Что я знал беду и тревогу!Слава богу, слава богу —Было круто, а не отлого!Слава богу!Ведь все, что было,Все, что было, – было со мною.И война меня не убила,Не убила пулей шальною.Не по крови и не по гноюЯ судил о нашей эпохе.Все, что было, – было со мною,А иным доставались крохи!Я судил по людям, по душам,И по правде, и по замаху.Мы хотели, чтоб было лучше,Потому и не знали страху.Потому пробитое знамяС каждым годом для нас дороже.Хорошо, что случилось с нами,А не с теми, кто помоложе.1961Перебирая наши даты
Перебирая наши даты,Я обращаюсь к тем ребятам,Что в сорок первом шли в солдатыИ в гуманисты в сорок пятом.А гуманизм не просто термин,К тому же, говорят, абстрактный.Я обращаюсь вновь к потерям,Они трудны и невозвратны.Я вспоминаю Павла, Мишу,Илью, Бориса, Николая.Я сам теперь от них завишу,Того порою не желая.Они шумели буйным лесом,В них были вера и доверье.А их повыбило железом,И леса нет – одни деревья.И вроде день у нас погожий,И вроде ветер тянет к лету…Аукаемся мы с Сережей,Но леса нет, и эха нету.А я все слышу, слышу, слышу,Их голоса припоминая…Я говорю про Павла, Мишу,Илью, Бориса, Николая.1961Слова
Красиво падала листва,Красиво плыли пароходы.Стояли ясные погоды,И праздничные торжестваСправлял сентябрь первоначальный,Задумчивый, но не печальный.И понял я, что в мире нетЗатертых слов или явлений.Их существо до самых недрВзрывает потрясенный гений.И ветер необыкновенней,Когда он ветер, а не ветр.Люблю обычные слова,Как неизведанные страны.Они понятны лишь сперва,Потом значенья их туманны.Их протирают, как стекло,И в этом наше ремесло.1961Готовьте себя к небывалым задачам
Готовьте себя к небывалым задачам,Но также готовьте себя к неудачам —Не только к полетам, но также к паденьям,И к бденьям суровым, и к ранам кровавым,И к мыслям жестоким, и к здравым сужденьям.Готовьте себя к небывалым задачам,Без этих задач ничего мы не значим,Без этих задач мы немногого стоим.Но только не путайте молнию с громом,Звезду – с метеором и лес – с сухостоем.И вы различайте, где ум и где разум.Готовьте себя к небывалым свершеньям,Но только не путайте уголь с алмазом,Служенье – со службой и долг – с одолженьем.1961?Хочется мирного мира
Хочется мирного мираИ счастливого счастья,Чтобы ничто не томило,Чтобы грустилось не часто.Хочется синего небаИ зеленого леса,Хочется белого снега,Яркого желтого лета.Хочется, чтоб отвечалоВсе своему назначенью:Чтоб начиналось с начала,Вовремя шло к завершенью.Хочется шуток и смехаГде-нибудь в шумном скопище.Хочется и успеха,Но на хорошем поприще.Июль 1961Захотелось мудрым землянам
Захотелось мудрым землянамРаспрощаться с домом зеленым,Побродить по нездешним лонам,По иным морям-океанам.И откуда такое желанье?Почему со времен ДедалаРвутся в небо наши земляне,Неужели земли им мало?Но птенцы готовятся летомК их осенним большим перелетам.Так нас тянет к дальним планетам,К безначальным тянет высотам.Кличет осень из синих далей,Осыпаются листья клена…От великих наших печалейЗвезды манят нас с небосклона.Бурой, желтой, красной метельюЗакружились жухлые листья…От великих наших веселийМанят нас надзвездные выси.Журавли курлычут. По далямОплывают сосны, как свечи.И, раскрыв глаза, упадаем,Упадаем небу навстречу.1961Вдохновенье
Жду, как заваленный в забое,Что стих пробьется в жизнь мою.Бью в это темное, рябое,В слепое, в каменное бью.Прислушиваюсь: не слыхать ли,Что пробивается ко мне.Но это только капли, каплиСкользят по каменной стене.Жду, как заваленный в забое,Долблю железную руду,Не пробивается ль живоеНавстречу моему труду?..Жду исступленно и устало,Бью в камень медленно и зло…О, только бы оно пришло!О, только бы не опоздало!Сентябрь 1961Дом-музей
Потомков ропот восхищенный,
Блаженной славы Парфенон!
Из старого поэта…производит глубокое…
Из книги отзывовЗаходите, пожалуйста. ЭтоСтол поэта. Кушетка поэта.Книжный шкаф. Умывальник. Кровать.Это штора – окно прикрывать.Вот любимое кресло. ПокойныйБыл ценителем жизни спокойной.Это вот безымянный портрет.Здесь поэту четырнадцать лет.Почему-то он сделан брюнетом.(Все ученые спорят об этом.)Вот позднейший портрет – удалой.Он писал тогда оду «Долой»И был сослан за это в Калугу.Вот сюртук его с рваной полой —След дуэли. Пейзаж «Под скалой».Вот начало «Послания к другу».Вот письмо: «Припадаю к стопам…»Вот ответ: «Разрешаю вернуться…»Вот поэта любимое блюдце,А вот это любимый стакан.Завитушки и пробы пера.Варианты поэмы «Ура!»И гравюра: «Врученье медали».Повидали? Отправимся дале.Годы странствий. Венеция. Рим.Дневники. Замечанья. Тетрадки.Вот блестящий ответ на нападкиИ статья «Почему мы дурим».Вы устали? Уж скоро конец.Вот поэта лавровый венец —Им он был удостоен в Тулузе.Этот выцветший дагерротип —Лысый, старенький, в бархатной блузе —Был последним. Потом он погиб.Здесь он умер. На том канапе,Перед тем прошептал изреченьеНепонятное: «Хочется пе…»То ли песен? А то ли печенья?Кто узнает, чего он хотел,Этот старый поэт перед гробом!Смерть поэта – последний раздел.Не толпитесь перед гардеробом…Октябрь 1961Если вычеркнуть войну
Если вычеркнуть войну,Что останется? Не густо.Небогатое искусствоБередить свою вину.Что еще? Самообман,Позже ставший формой страха.Мудрость, что своя рубахаБлиже к телу. И туман.Нет, не вычеркнуть войну,Ведь она для поколенья —Что-то вроде искупленьяЗа себя и за страну.Правота ее начал,Быт жестокий и спартанский,Как бы доблестью гражданскойНас невольно отмечал.Если спросят нас юнцы,Как мы жили, чем мы жили,Мы помалкиваем илиКажем раны и рубцы.Словно может нас спастиОт стыда и от досадыПравота одной десятой,Низость прочих девяти.Ведь из наших сорокаБыло лишь четыре года,Где нежданная свободаНам, как смерть, была сладка…Октябрь 1961Дождь пришел в городские кварталы
Дождь пришел в городские кварталы,Мостовые блестят, как каналы,Отражаются в них огоньки,Светофоров цветные сигналыИ свободных такси светляки.Тихо радуюсь. Не оттого ли,Что любви, и надежды, и болиМне отведать сполна довелось,Что уже голова побелелаИ уже настоящее делоВ эти годы во мне началось.И когда, словно с бука лесного,Страсть слетает – шальная листва,Обнажается первооснова,Голый ствол твоего существа.Открывается графика ветокНа просторе осенних небес.И не надо случайных чудес —Однодневок иль однолеток.Эй, листва! Постарей, постарей!И с меня облетай поскорей!Октябрь 1961Деревянный вагон
Спотыкался на стыках,Качался, дрожал.Я, бывало, на нарах вагонных лежал.Мне казалось – вагон не бежал, а стоял,А земля на какой-то скрипучей осиПоворачивалась мимо наших дверей,А над ней поворачивался небосвод,Солнце, звезды, луна,Дни, года, времена…Мимо наших дверей пролетала война,А потом налетали на нас «мессера».Здесь не дом, а вагон,Не сестра – медсестра,И не братья, а – братцы,Спасите меня!И на волю огня не бросайте меня!И спасали меня,Не бросали меня.И звенели – ладонь о ладонь – буфера,И составПересчитывал каждый сустав.И скрипел и стоналДеревянный вагон.А в углу медсестра пришивала погон.А в России уже начиналась весна.По откосам бежали шальные ручьи.И летели недели, года, времена,Госпитальные койки, дороги, бои,И тревоги мои, и победы мои!1950-е – 1961Бертольд Шварц
(Монолог)
Я, Шварц Бертольд, смиреннейший монах,Презрел людей за дьявольские нравы.Я изобрел пылинку, порох, прах,Ничтожный порошочек для забавы.Смеялась надо мной исподтишкаВся наша уважаемая братья:«Что может выдумать он, кроме порошка!Он порох выдумал! Нашел занятье!»Да, порох, прах, пылинку! Для шутих,Для фейерверков и для рассыпныхХвостов павлиньих. Вспыхивает – пых! —И роем, как с небесной наковальни,Слетают искры! О, как я люблюИскр воркованье, света ликованье!..Но то, что создал я для любованья,На пагубу похитил сатана.Да, искры полетели с наковален,Взревели, как быки, кузнечные меха.И оказалось, что от смеха до грехаНе шаг – полшага, два вершка, вершок.А я – клянусь спасеньем, Боже правый! —Я изобрел всего лишь для забавыСей порох, прах, ничтожный порошок!Я, Шварц Бертольд, смиреннейший монах,Вас спрашиваю: как мне жить на свете?Ведь я хотел, чтоб радовались дети.Но создал не на радость, а на страх!И порошочек мой в тугих стволахОбрел вдруг сатанинское дыханье…Я сотворил паденье крепостей,И смерть солдат, и храмов полыханье.Моя рука – гляди! – обожжена,О Господи, тебе, тебе во славу…Зачем дозволил ты, чтоб сатанаПохитил порох, детскую забаву!Неужто все, чего в тиши ночейПытливо достигает наше знанье,Есть разрушенье, а не созиданье,И все нас превращает в палачей?1961Старик Державин
Рукоположения в поэтыМы не знали. И старик ДержавинНас не заметил, не благословил…В эту пору мы держалиОборону под деревней Лодвой.На земле холодной и болотнойС пулеметом я лежал своим.Это не для самооправданья:Мы в тот день ходили на заданьеИ потом в блиндаж залезли спать.А старик Державин, думая о смерти,Ночь не спал и бормотал: «Вот черти!Некому и лиру передать!»А ему советовали: «Некому?Лучше б передали лиру некоемуМалому способному. А эти,Может, все убиты наповал!»Но старик Державин вороватоРуки прятал в рукава халата,Только лиру не передавал.Он, старик, скучал, пасьянс раскладывал.Что-то молча про себя загадывал.(Все занятье – по его годам!)По ночам бродил в своей мурмолочке,Замерзал и бормотал: «Нет, сволочи!Пусть пылится лучше. Не отдам!»Был старик Державин льстец и скаред,И в чинах, но разумом велик.Знал, что лиры запросто не дарят.Вот какой Державин был старик!Июль 1962Красная осень
Внезапно в зелень вкрался красный лист,Как будто сердце леса обнажилось,Готовое на муку и на риск.Внезапно в чаще вспыхнул красный куст,Как будто бы на нем расположилосьДве тысячи полураскрытых уст.Внезапно красным стал окрестный лесИ облако впитало красный отсвет.Светился праздник листьев и небесВ своем спокойном благородстве.И это был такой большой закат,Какого видеть мне не доводилось.Как будто вся земля переродилась —И я по ней шагаю наугад.1962Наташа
Круглый двор с кринолинами клумб.Неожиданный клуб страстей и гостей, приезжающих цугом.И откуда-то с полуиспугом —Наташа,она,каблучками стуча,выбегает, выпархивает —к Анатолю, к Андрею —Бог знает к кому! —на асфальт, на проезд,под фасетные буркалы автомобилей,вылетает, выпархивает без усилийвсеми крыльямидевятнадцати лет —как цветок на паркет,как букет на подмостки, —в лоск асфальтаиз барского особняка,чуть испуганная,словно птица на волю —не к Андрею,Бог знает к кому —к Анатолю!..Дождь стучит в целлофанпистолетным свинцом…А она, не предвидя всего,что ей выпадет вскоре на долю,выбегаетс уже обреченным лицом.1962Я рано встал. Не подумав
Я рано встал. Не подумав,Пошел, куда повели,Не слушая вещих шумовИ гулов своей земли.Я был веселый и странный,Кипящий и ледяной,Готовый и к чести бранной,И к слабой славе земной.Не ведающий лукавства,Доверчивый ко словам,Плутал я – не заплутался,Ломал себя – не сломал.Тогда началась работаХарактера и ума,Восторг, и пот, и ломота,Бессонница, и луна.И мýка простого помолаПод тяжким, как жернов, пером,И возле длинного мола —Волны зеленой излом…И солоно все, и круто,И грубо стало во мне.И даже счастья минута.И ночь. И звезды в окне.1962О господи, конечно, все мы грешны
О Господи, конечно, все мы грешны,Живем, мельчась и мельтеша.Но жаль, что, словно косточка в черешне,Затвердевает камешком душа.Жаль, что ее смятенье слишком жестко,Что в нас бушуют кровь и плоть,Что грубого сомнения подросткаДуша не в силах побороть.И все затвердевает: руки – в слепок,Нога – в костыль и в маску – голова,И, как рабыня в азиатских склепах,Одна душа живет едва-едва.1962Музыка, закрученная туго
Музыка, закрученная тугов иссиня-черные пластинки, —так закручивают черные косыв пучок мексиканки и кубинки, —музыка, закрученная туго,отливающая крылом вороньим, —тупо-тупо подыгрывает тубарасхлябанным пунктирам контрабаса.Это значит – можно все, что можно,это значит – очень осторожнорасплетается жесткий и черныйконский волос, канифолью тертый.Это значит – в визге канифолиприближающаяся поневоле,обнимаемая против воли,понукаемая еле-елев папиросном дыме, в алкоголежелтом, выпученном и прозрачном,движется она, припав к плечу чужому,отчужденно и ненапряженно,осчастливленная высшим дароми уже печальная навеки…Музыка, закрученная туго,отделяющая друг от друга.1962Странно стариться
Странно стариться,Очень странно.Недоступно то, что желанно.Но зато бесплотное весомо —Мысль, любовь и дальний отзвук грома.Тяжелы, как медные монеты,Слезы, дождь. Не в тишине, а в звонеЧьи-то судьбы сквозь меня продеты.Тяжела ладонь на ладони,Даже эта легкая ладошкаНошей кажется мне непосильной.Непосильной,Даже для двужильной,Суетной судьбы моей… Вот эта,В синих детских жилках у запястья,Легче крылышка, легче пряжи,Эта легкая ладошка дажеДавит, давит, словно колокольня…Раздавила руки, губы, сердце,Маленькая, словно птичье тельце.1962Как объяснить тебе, что это, может статься
Вс(еволоду) И(ванову)
Как объяснить тебе, что это, может статься,Уж не любовь, а смерть стучится мне в окно.И предстоит навеки рассчитатьсяСо всем, что я любил, и с жизнью заодно.Но если я умру, то с ощущеньем воли.И все крупицы моего трудаВдруг соберутся. Так в магнитном полеРасполагается железная руда.И по расположенью желтой пыли —Иначе как себя изображу? —Ты устремленность всех моих усилийВдруг прочитаешь как по чертежу.1962Давай поедем в город
Давай поедем в город,Где мы с тобой бывали.Года, как чемоданы,Оставим на вокзале.Года пускай хранятся,А нам храниться поздно.Нам будет чуть печально,Но бодро и морозно.Уже дозрела осеньДо синего налива.Дым, облако и птицаЛетят неторопливо.Ждут снега. ЛистопадыНедавно отшуршали.Огромно и просторноВ осеннем полушарье.И все, что было зыбко,Растрепано и розно,Мороз скрепил слюною,Как ласточкины гнезда.И вот ноябрь на свете,Огромный, просветленный,И кажется, что городСтоит ненаселенный, —Так много сверху неба,Садов и гнезд вороньих,Что и не замечаешьЛюдей, как посторонних.О, как я поздно понял,Зачем я существую!Зачем гоняет сердцеПо жилам кровь живую.И что порой напрасноДавал страстям улечься!..И что нельзя беречься,И что нельзя беречься…Апрель – декабрь 1962Рождение
Как странно, что за сорок с лишним летНе накопил я опыта. ВпервыеГлаза протер. Встаю. Ломаю хлеб.Снег за окном. Деревья неживые.Впервые припадаю к молоку.Впервые поднимаю груз измены,Впервые пью вино, впервые лгу,Себе впервые вспарываю вены.Впервые знаю: жизнь не удалась.Захлебываясь, воду пью из горсти.Впервые умираю. Первый разПокорно истлеваю на погосте.Я прах впервые. Я впервые тень.Впервые, грешный, я молю прощенья…Смятенье, колыбель, сирень, метель —Какая щедрость перевоплощенья!Какая первородная игра!Впервой… впервые… завтра… накануне…Трещит доска… Ломается игла…И я опять рождаюсь – как в июне.Июнь 1963Оправдание Гамлета
Врут про Гамлета,Что он нерешителен.Он решителен, груб и умен.Но когда клинок занесен,Гамлет медлит быть разрушителемИ глядит в перископ времен.Не помедлив стреляют злодеиВ сердце Лермонтова или Пушкина.Не помедлив рубит гвардеец,Образцовый, шикарный воин.Не помедлив бьют браконьеры,Не жалея, что пуля пущена.Гамлет медлит,Глаза прищуривИ нацеливая клинок,Гамлет медлит.И этот мигУдивителен и велик.Миг молчания, страсти и опыта,Водопада застывшего миг.Миг всего, что отринуто, проклято.И всего, что познал и постиг.Ах, он знает, что там за портьерой,Ты, Полоний, плоский хитрец.Гамлет медлит застывшей пантерой,Ибо знает законы сердец,Ибо знает причины и следствия,Видит даль за ударом клинка,Смерть Офелии, слабую месть ее —Все, что будет потом.На века.Бей же, Гамлет! Бей без промашки!Не жалей загнивших кровей!Быть – не быть – лепестки ромашки,Бить так бить! Бей, не робей!Не от злобы, не от угару,Не со страху, унявши дрожь, —Доверяй своему удару,Дажееслисебяубьешь!1 декабря 1963Все реже думаю о том
Все реже думаю о том,Кому понравлюсь, как понравлюсь.Все чаще думаю о том,Куда пойду, куда направлюсь.Пусть те, кто каменно-тверды,Своим всезнанием гордятся.Стою. Потеряны следы.Куда пойти? Куда податься?Где путь меж добротой и злобой?И где граничат свет и тьма?И где он, этот мир особыйУспокоенья и ума?Когда обманчивая внешностьОбескураживает всех,Где эти мужество и нежность,Вернейшие из наших вех?И нет священной злобы, нет,Не может быть священной злоба.Зачем, губительный стилет,Тебе уподобляют слово!Кто прикасается к словам,Не должен прикасаться к стали.На верность добрым божествамНе надо клясться на кинжале!Отдай кинжал тому, кто слаб,Чье слово лживо или слабо.У нас иной и лад, и склад.И все. И большего не надо.1964Та война, что когда-нибудь будет
Та война, что когда-нибудь будет, —Не моя это будет война.Не мою она душу загубитИ не мне принесет ордена.Я уже не пойму ее целей,Оправдания ей не найду.Лишь верхушки простреленных елейБудут как в сорок первом году.Та война, что когда-нибудь грянет,Не нужна мне. Отвоевал.И меня уже пуля не ранит,А, настигнув, убьет наповал.Но, скорей, не дождусь я и пули,Потому что не нужен врагу.Просто в том оглушающем гулеЯ, наверное, жить не смогу.Та война, что случится не скоро, —Мне не надо готовиться к ней.Никогда не приму от каптераСвежепахнущих, хрустких ремней.Та война, что меня уничтожит,Осторожно и тихо идет.Все сначала она подытожит,А потом потихоньку убьет.1964С эстрады
Вот я перед вами стою. Я один.Вы ждете какого-то слова и знанья,А может – забавы. Мол, мы поглядим,Здесь львиная мощь или прыть обезьянья.А я перед вами гол как сокол.И нет у меня ни ключа, ни отмычки.И нету рецепта от бед и от зол.Стою перед вами, как в анатомичке.Учитесь на мне. Изучайте на мнеСвои неудачи, удачи, тревоги.Ведь мы же не клоуны, но мы и не боги.И редко случается быть на коне!Вот я перед вами стою. Я один.Не жду одобрения или награды.Стою у опасного края эстрады,У края, который непереходим.1964Позднее лето
Вы меня берегите, подмосковные срубы,Деревянные ульи медового лета.Я люблю этих сосен гудящие струныИ парного тумана душистое млеко.Чем унять теребящую горечь рябины,Этот вяжущий вкус предосеннего сока?И смородинных листьев непреоборимыйЗапах? Чувствуют – им увядать недалеко.Промелькнет паутинка, как первая проседь,Прокричит на сосне одинокая птица.И пора уже прозу презренную бросить,Заодно от поэзии освободиться.1964–1965Названья зим
У зим бывают имена.Одна из них звалась Наталья.И было в ней мерцанье, тайна,И холод, и голубизна.Еленою звалась зима,И Марфою, и Катериной.И я порою зимней, длиннойВлюблялся и сходил с ума.И были дни, и падал снег,Как теплый пух зимы туманной…А эту зиму звали Анной,Она была прекрасней всех.15 января 1965Пестель, поэт и Анна
Там Анна пела с самого утраИ что-то шила или вышивала.И песня, долетая со двора,Ему невольно сердце волновала.А Пестель думал: «Ах, как он рассеян!Как на иголках! Мог бы хоть присесть!Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.И молод. И не станет фарисеем».Он думал: «И конечно, расцвететЕго талант при должном направленье,Когда себе Россия обрететСвободу и достойное правленье».– Позвольте мне чубук, я закурю.– Пожалуйте огня.– Благодарю.А Пушкин думал: «Он весьма уменИ крепок духом. Видно, метит в Бруты.Но времена для Брутов слишком круты.И не из Брутов ли Наполеон?»Шел разговор о равенстве сословий.Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книгиВсего 10 форматов
Авторизация