Праздник непременно наступит. 13 новогодних историй
Праздник непременно наступит
13 новогодних историй
Авторы
Алина Пожарская, Алиса Стрельцова, Анастасия Малейко, Дарья Полукарова, Дмитрий Ищенко, Дмитрий Сиротин, Ева Немеш, Евгения Басова, Евгения Чернышова, Наталия Волкова, Нина Дашевская, Ольга Громова, Светлана Фролова
Иллюстрации
Евгении Двоскиной
© Басова Е., текст, 2025
© Волкова Н., текст, 2025
© Громова О., текст, 2025
© Дашевская Н., текст, 2025
© Ищенко Д., текст, 2025
© Малейко А., текст, 2025
© Немеш Е., текст, 2025
© Пожарская А., текст, 2025
© Полукарова Д., текст, 2025
© Сиротин Д., текст, 2025
© Стрельцова А., текст, 2025
© Фролова С., текст, 2025
© Чернышова Е., текст, 2025
© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2025
Евгения Чернышова
Молоток и фонарик
– Дома я ношу домашние штаны, – говорит Тёма. – А на улице дикие.
Я это вспомнил, когда мы с Лизой вбежали в восьмой по счёту магазин. И обыскали очередную полку с игрушками. Молоток. Не дрель пластмассовая, не пила деревянная, не набор отвёрток в чемоданчике. Молоток! Игрушечный. Но как настоящий. Ручка красная, наконечник серебристый. Всё это, перебивая друг друга, мы в восьмой раз спросили у восьмого продавца с мишурой на шее.
– Ещё ключ есть гаечный. Из пенопласта, – сказал продавец.
– Не надо ключ, – сказал я.
– Или вот плоскогубцы. Детские. Возьмёте?
– Нет! – Я прямо подпрыгнул.
Молоток, молоток нужен. Мо-ло-ток.
Восьмой продавец в восьмой раз посмотрел как на диких. Или будто бы мы в диких штанах. Какие молотки, какие плоскогубцы. Новый год через три дня. Но мы не дикие и не в диких штанах. Лиза вообще в юбке, она с хора сбежала ради этого молотка.
– Не-е-ет мне доро-о-о-оги в мой брошенный кра-а-а-ай… – напевала она, разглядывая полки. – Вот ведь прицепилась песня, не отлепишь.
А я не только не дикий, но и вообще «очень спокойный» и «положительный».
И главное, «подающий надежды».
Мы вышли из последнего магазина перед самым закрытием и поплелись домой.
– Не переживай, – сказала Лиза. – Я ещё на всяких сайтах с объявлениями поищу. Люди чего только не продают. Даже фантики от конфет. И палочки от «чупа-чупсов». Своими глазами видела. Так что точно найдём этот ваш молоток.
Я же в этом сильно сомневался. И вообще на душе было тоскливо. А тут ещё и олимпиада эта. Кто делает олимпиады в конце декабря? Только люди, ненавидящие детей. И математику. Так и вижу, как я 29 декабря сижу в холодном кабинете с двадцатью такими же счастливчиками. Подающими надежды. На окне еле шевелится поникший серпантин. А на подоконнике сонно жужжит муха, которая не успела уснуть к декабрю.
«Разрежьте фигуру, показанную на рисунке, на две части, одинаковые и по форме, и по площади…»
Из проезжающей машины заорало: «Мы б не знали кутерьмы новогодней этой!»
Когда я пришёл домой, мама уже читала Тёме книжку на ночь. Снова про ежей. Тёма очень любит животных. Все игрушки у Тёмы – звери и музыкальные инструменты. Даже фонарик не простой, а тоже с животными. В специальное отверстие в нём вставляется пластинка. И когда включаешь фонарик и крутишь эту пластинку, то на стене появляются силуэты.
Кошка, собака, корова, лошадь, коза. Слон, гепард, медведь, орангутанг, жираф.
Как же пластмассовый молоток попал в эту зверино-музыкальную компанию? Просто молотком Тёма бьёт в барабан.
Тёме три с половиной года, и всю осень он учился ходить в детский сад. Детский сад Тёме не нравится. Он очень не хочет туда ходить.
– А давайте папа пойдёт в детский сад, а Тёма останется играть дома.
– А давайте Тёма будет работать дома, а мама пойдёт в детский сад.
– А давайте вы все пойдёте в детский сад, и Ваня пойдёт, а Тёма пойдёт во двор лепить снеговика.
Ни одна из версий не рабочая. К сожалению. Папе надо на работу, Ване, то есть мне, надо в школу и на олимпиады, а мама пишет диссертацию.
Мама всё время говорит:
– Я так устала.
Это её диссертация доконала.
А ещё мама говорит:
– Пожалуйста, реши сам.
И ещё:
– Я снова ничего не успела.
И ещё:
– Давай сегодня никуда не пойдём?
Но ведь я тоже устал! Две олимпиады, четыре контрольные. Очень всё утомило к концу года. И надоело быть подающим надежды. Вечно от меня что-то ждут. А я, может, не хочу подавать надежды. Я хочу их принимать. Или отдавать. Хочу говорить папе:
– Папа, что-то ты расслабился. Ты же подаёшь надежды. Как это не хочешь на работу? Все на тебя так рассчитывают!
Или так:
– Мама, ну-ка соберись. Что значит – диссертация тебя доконала? Сегодня ты работаешь на диссертацию, завтра она на тебя.
И ещё я очень устал быть старшим.
Когда Тёма родился, мне было шесть. Мама вернулась домой с Тёмой, завёрнутым в смешное покрывало, которое называлось «конверт». Она смотрела на меня и повторяла:
– Какой ты, оказывается, большой. Какой большой.
Бабушка на семейном застолье сказала:
– Ты теперь старший брат. Не подведи!
Дедушка добавил:
– Старший брат, старший сын, старший внук!
Всё это должно было меня взбодрить и наполнить гордостью. Но на самом деле это звучало довольно угнетающе. Словно меня привели в парк с аттракционами, прокатили на одной карусели, а потом говорят: ну всё, а теперь иди домой делать уроки и есть суп большой ложкой. Есть мальчики поменьше, которым кататься на карусели нужно больше, чем тебе. А ты бывай, не подведи!
Но потом я взял себя в руки и начал усиленно подавать надежды. Потому что мне хотелось быть как все в моей семье. Рассудительным, спокойным, уверенным. Вот и стало так. Факультатив по алгебре – пожалуйста. Кружок по робототехнике – давайте. Ещё факультатив по информатике – конечно. А с третьего класса начались олимпиады. Только этой осенью у меня их было семь. И теперь ещё одна, празднично-новогодняя.
Когда Тёма только родился, было интересно. Тем более что мама ещё до его рождения рассказывала, что я тоже был маленьким. Мы смотрели фотографии, и я поверить не мог, что это правда. Таким крохотным я себя не помнил. Получалось, что можно вживую посмотреть на самого себя. Я глядел на Тёму и думал, что это будто бы я. Интересно же! Тем более все говорили, что мы очень похожи. Мол, крошечный Тёма – копия меня в младенчестве.
Потом выяснилось, что мы с ним совсем разные. И что мой младший брат вообще ни на кого из нашего семейства не похож.
Потому что в чемпионате по впечатлительности Тёма занял бы первое место. Мир для Тёмы населён множеством существ, каждое из которых вызывает бурю эмоций. Тёма обожает жучков, паучков, муравьёв, мух, зайцев, барсуков, оленей и вообще любую живность. Ему нравятся даже клопы и змеи.
– Клопик! – говорит Тёма.
– Змейка! – восхищается Тёма.
– Акулка! – умирает от любви Тёма.
Мир для Тёмы очень несчастный, поэтому весь этот мир надо пожалеть. Тёма переживает за Колобка, за трёх поросят, за волка из «Трёх поросят», за козлят, козу и снова за волка. В конце мультфильма «Жил-был пёс» Тёма горько плачет. Ему кажется, что волк, проломив забор животом, уходит чем-то расстроенный. Тёме жалко лису, которая хотела украсть Жихарку. Тёме жалко Кощея за худобу, а Бабу-Ягу за то, что в ступе её укачивает.
Мир для Тёмы очень музыкальный, поэтому Тёма бьёт в барабан молотком и прыгает по дому с бубном. Мир должен звучать.
Внутри Тёмы будто бушует огонь или буря. А остальная наша семья, вместе с бабушками и дедушками, наоборот, никаких буйств не любит. Спокойствие и рассудительность, рассудительность и спокойствие. Вся сила в точных науках. Папа проектирует мосты. Мама пишет диссертацию по математике. Я уже в третьем классе освоил алгебру за шестой. У нас не принято кричать и кого-то ругать. Когда папа недоволен или чем-то расстроен, он говорит очень пустым голосом. Вот именно пустым. И говорит всего четыре слова:
– Я этого не понимаю.
Так, конечно, происходит редко.
Но.
Скейтборды.
– Я этого не понимаю.
Каждый раз у меня тут же портится настроение.
Компьютерные игры.
– Я этого не понимаю.
И начинает казаться, что это действительно плохо.
Панк-музыка.
– Я этого не понимаю.
И уже сам думаешь, что всё это глупости: и скейтборды, и компьютерные игры, и брейк-данс, и граффити, и панк-музыка, и электронная музыка, и поп-музыка. И вообще всякая музыка, кроме классической и «старого доброго рока».
А Тёма любит музыку просто как таковую. Неважно, играет её дядька на саксофоне или выстукивает дятел в лесу. Он везде слышит ритм и сразу начинает двигать головой в такт. Воспитательница в саду сказала, что у Тёмы необыкновенное чувство этого самого ритма. Родителям даже пришлось купить ему ксилофон, бубен, маленький барабан и дудочки.
Тёма любит, когда мы с ним вдвоём играем в оркестр. Он говорит:
– А давай я буду на барабане, а ты на бубне.
И потом:
– А теперь я буду на бубне, а ты на ксилофоне.
– А теперь я буду на ксилофоне, а ты на дудочках.
Играть в это Тёма может бесконечно. Или пока не придёт папа и не станет приставать к нему с цифрами или ранним обучением счёту. К цифрам Тёма совершенно равнодушен. Максимум, чего удалось добиться папе, – это того, что Тёма полюбил цифру 4. Она, по его мнению, похожа на жирафа. Остальные цифры никого не напоминают, а значит, интереса не представляют. Развитие Тёмы идёт не по папиному плану. Со мной-то было всё легко. Из-за этого родители посчитали, что они крутые педагоги. Вот смотрите – Ваня считает с трёх лет, читает с четырёх, а с пяти собирает роботов из подручного материала. На самом деле я просто оказался с их, родительской, планеты. Что-то типа Нептуна, где холодно и спокойно. А Тёма – с Меркурия или даже с Венеры. Минус 226 у нас и плюс 464 градуса у него – есть кое-какая разница.
С мамой у нас раньше было много интересных дел. Например, мы пекли печенье. Или считали на прогулке жёлтые машины. Или собирали головоломки. А ещё мы писали друг другу записки и подсовывали под дверь. Я просыпался утром, а меня у двери ждёт записка: «Выпал снег! Пойдём лепить снеговика?» Или я маме оставлял записку в шкафу: «Сколько нулей в триллионе?»
Когда родился Тёма, маме стало не хватать времени ни на записки, ни на печенье. А когда Тёма немного подрос, она взялась за диссертацию. Тут мы и с прогулками попрощались. Сколько жёлтых машин не посчитано. Сколько снеговиков не слеплено.
Вообще, я бы не подумал, что с нашей семьёй что-то не так. Если бы не Тёма. А ещё если бы не Лиза. Потому что у неё дома всё по-другому.
Лизу родители растят творческой личностью. Поэтому Лиза поёт в хоре, рисует в художке, играет на фортепиано, гитаре и флейте, поёт и танцует ирландские танцы. Получается у Лизы всё это здорово, но в учёбе у неё полный швах. Который почти не волнует ни её, ни её родителей. Если Лиза получает тройку, все облегчённо вздыхают. Если каким-то чудом приносит четвёрку – мама готовит торт. Торты у Лизиной мамы очень вкусные. Родители Лизы говорят:
– Главное, чтобы ты была счастливая.
Счастливая Лиза путает деление и умножение и почти с удовольствием пишет слова с ошибками. «Белки забролись на вершыну ели».
Мои родители говорят:
– Главное, чтобы ты был ответственным.
Ответственный я мечтаю о каком-нибудь безответственном поступке. Например, не выучить уроки. Или принести домой гитару.
Лизины и мои родители дружили, когда мы были совсем маленькими. Но потом они почему-то перестали общаться. А мы дружим до сих пор.
Я прихожу к Лизе отдыхать, решать за неё задачи по математике и играть в приставку «Денди». Это такая классная олдскульная видеоигра. Лиза её отыскала в кладовке. У меня-то дома никаких видеоигр нет вовсе, так что и эта старинная меня очень веселит. Марио прыгает, утки разлетаются, закат полыхает.
У Лизы есть любимое слово, оно же слово-паразит, оно же, как Лиза его называет, «моё словечко». Лиза говорит: «бешеная музыка», «бешеные джинсы» и даже «бешеные макароны». Её любимая группа так и называется – «Бешеные кролики». Эти кролики поют громко и отчаянно. Такие, например, слова:
Грязные ботинки, грязные кеды,Мой характер скверный мне приносит беды,А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!В январе «Бешеные кролики» дадут в нашем городе концерт. Лизе удалось раздобыть билет, и она просто счастлива. Бешено счастлива.
Мне «Кролики» не особо нравятся. Зато нравятся «Кино» и «Битлз». Лиза меня научила немного играть на гитаре. Это оказалось очень круто. Когда пальцы бьют по струнам, музыка сначала вибрирует на пальцах, а потом пробирается внутрь. С тех пор как на пальцах завибрировала музыка, мне ещё меньше стали нравиться олимпиады.
– А давайте мы все пойдём в магазин за игрушками, а потом домой.
Гениальный план, которому не суждено сбыться.
Тёма обречённо натягивает шапку, позволяет замотать его шарфом и натянуть сапоги, берёт в одну руку фонарик, а в другую – игрушечный молоток. Сначала папа водил его в сад за руку. Но когда выпал снег, стал возить на санках. Я выглядываю в окно и вижу: сквозь утреннюю мглу папа тянет санки за верёвку. Тёма сидит в них, держа в одной руке молоток, в другой – фонарик.
Неделю спустя папа вёз Тёму из сада в метель. Когда они пришли домой, мама долго стряхивала с них снег, потом мы все вместе вытирали лужи, и в этой суете никто не заметил, что в одной руке Тёма держал фонарик. А во второй ничего не держал. И сам Тёма этого не заметил. И вообще почему-то понял это только наутро, когда, уже одетый в сад, взял в одну руку фонарик. А во вторую… В общем, сначала мы обыскали весь дом, потом папа отправился искать молоток на улице, но где его там найдёшь. Всё давно замело снегом. Мне уже надо было бежать в школу. А родители повели зарёванного Тёму на новогодний утренник.
Меня не было на утреннике, но родители показали мне видео и фотографии. Тёму нарядили в костюм льва. И это был самый грустный лев на свете. В лапе он держал фонарик. Вторая лапа одиноко и обречённо дирижировала детскими песенками. Даже в такой ситуации Тёма не мог не радоваться музыке. Мне стало его настолько жалко, что я решил раздобыть молоток любыми путями. Сначала я, конечно, обыскал дорогу, по которой Тёму возят в сад. Даже в сугробах порылся. Но всё было безуспешно. Возможно, молоток присвоил себе другой трёхлетка на санках – настоящий любитель ремонта, а не как Тёма. Потом мы с Лизой оббежали восемь магазинов в поисках такого же молотка. Но и здесь нас ждал полный провал. Я собирался засесть за поиск в интернете, но Лиза меня опередила.
– Нашла! – Она позвонила поздно вечером. – Прямо точно как наш. Но надо к 44-й школе идти. Там один продаёт как раз такой молоток.
44-я считается неблагополучной. В нашей гимназии всех из 44-й называют буйными. А они нас – неженками-гимназистами. Перспектива встретиться с кем-то из 44-й была так себе, но всё-таки я обрадовался. Пусть даже в глаз получу, зато молоток раздобуду.
– …Они там, конечно, бешеные! Но всё равно давай сходим.
– Конечно, пойдём, – сказал я.
А потом вспомнил, что почти в это же время у меня олимпиада. Но я посчитал, что если мы быстро заберём молоток, то пусть с опозданием, но на олимпиаду я успею.
Назавтра в час дня мы стояли под козырьком 44-й школы. Прошло минут двадцать, но никто не появлялся. Наконец показался худющий парень в дутой короткой белой куртке. На голове у него красовался дедморозовский колпак с помпоном. У него был усталый и одновременно довольный вид. Ноги он переставлял лениво, как сонный белый медведь.
– Здарова, – сказал он. – Ну вот, – он достал из кармана куртки пакет. – Полторы тыщи.
– На сайте же было написано пятьсот! – возмутилась Лиза.
– На заборе тоже пишут, – медведь широко и с удовольствием зевнул.
Я обыскал карманы и нашёл ещё только двести рублей. У Лизы тоже было двести.
Я чувствовал себя довольно глупо. Пришёл за какой-то игрушкой. Будто я сам малыш. Ещё и денег не хватает. Из школы вышли несколько парней и крикнули:
– Лёх!
Медведь махнул им рукой, распахнул куртку и засунул пакет во внутренний карман. Тут Лиза как закричит:
– Ты что, «Бешеных кроликов» слушаешь? У тебя на футболке они.
Лёха-медведь на секунду застыл и посмотрел на Лизу:
– Ну. Тебе-то что?
– Хочешь на их концерт в «Железнодорожнике» завтра? Билеты все раскупили давно.
– А у тебя, что ли, есть?
– Что ли есть, – сказала Лиза, полезла в сумку и выудила оттуда билет.
– Ты что? – сказал я. – Не вздумай ему отдавать.
Но Лиза на меня не смотрела. Они с медведем сверлили друг друга глазами. Точнее, Лиза сверлила Лёху-медведя, а Лёха сверлил билет. У него на щеках даже засиял румянец. Кажется, фанат внутри Лёхи-медведя ради билета требовал бросить к ногам Лизы всё, что у него было. Но внешний Лёха-медведь бдительности не терял.
– Настоящий хоть? Дай гляну?
– Сначала молоток!
– Билет дай посмотреть!
– Молоток доставай!
Сцена из вестерна какая-то. Или из фильма Тарантино.
Лёха наконец сдался и сунул мне молоток. Лиза отдала билет. Медведь внимательно его рассмотрел, просиял, сказал:
– Адьёс!
И пошагал к школе. Намного бодрее, чем шёл к нам.
А мы побежали на остановку. По дороге я никак не мог найти слов. Точнее, я пытался что-то сказать, но получалось какое-то бу-бу-бу: – Ну… Лиз… Ну ты это… Зачем? Ну ты… даёшь…
– Ой, ерунда, – отмахнулась Лиза.
Мы добежали до остановки, я всё ещё хотел что-то сказать, но тут подъехал Лизин автобус, она запрыгнула на подножку и оттуда крикнула:
– Я уже разлюбила этих кроликов! Надоели. Хоть они и бешеные, конечно.
А мой автобус долго не приезжал. Потом, когда он пришёл, я не смог в него забраться, потому что он был переполненный. И только во второй автобус удалось втиснуться. Наконец я добежал до нужной школы, в три прыжка преодолел ступеньки, ворвался в холл. В холле было тихо и пусто и только охранник не спеша расхаживал туда-сюда.
– Тебе чего, мальчик? – равнодушно спросил он.
– Я на олимпиаду.
– Так ты опоздал. Она уже давно началась.
Я посмотрел на часы:
– Всего-то десять минут назад. Я успею всё решить.
– Нельзя. Ты опоздал. Сказали никого не пускать.
– Но…
– Что ж ты опаздываешь на такое ответственное мероприятие.
Я разозлился, развернулся и вышел из школы. Что он заладил: опоздал, опоздал. Ме-ро-при-я-ти-е. Даже смешно.
Домой я пошёл пешком. Сам от себя не ожидая, я стал напевать «Let it be».
Let it be… В рюкзаке лежал молоток, который осчастливит Тёму.
Let it be… От этого на душе было тепло.
Let it be… Ну подумаешь, олимпиада. Ну подумаешь, областная. Ерунда, как сказала бы Лиза. А охранник даже не бешеный. Просто сонная равнодушная муха. Let it be…
Когда я зашёл домой, сразу заметил, что все какие-то кислые. Тёма играл на диване с фигурками животных. Папа с мамой вышли встречать меня вместе и удивлённо-строго на меня смотрели. Папа даже приподнял бровь. Я понял, что про олимпиаду им уже доложили.
– Как дела? – бодро спросил я.
– Нормально, – сказал папа. – А у тебя какие успехи?
– Успехи очень успешные! – зачем-то сострил я.
– Да? И с олимпиадой успешно? – Папина бровь всё ползла вверх.
– Ой, да бросьте вы! – Моё хорошее настроение стремительно таяло. Но я всё равно бодро полез в рюкзак. – Тёмка, смотри, что я принёс. Твой молоток!
Тёма вскочил и с просиявшим лицом подбежал ко мне. Он протянул руку, взял молоток, а потом… бросил его на пол.
– Это не мой!
И тут я увидел. У молотка была зелёная, а не красная ручка. Не знаю, как я не заметил.
Тёма схватил тигра и забрался обратно на диван. Глаза его уже успели наполниться слезами.
– Почему тебя не было на олимпиаде? – спросил папа.
– Потому что я ходил забирать молоток. А на олимпиаду опоздал всего на десять минут. Но охранник – сонная муха.
На словах про сонную муху даже у мамы приподнялись брови.
– Какие мухи и при чём тут молоток? – сказал папа. – Я этого не понимаю. Ты областную олимпиаду пропустил. А этот молоток – всего лишь игрушка.
– Всего лишь игрушка? – неожиданно для себя самого я закричал. – Всего лишь?
Я побежал в свою комнату и сделал то, чего в нашем доме не случалось ни разу. Хлопнул дверью. Потом плюхнулся на кровать, повернулся к стене и решил не открывать глаза до конца жизни.
Мысли мои бежали по кругу. Сдались мне ваши олимпиады. И молотки. И магазины с мишурой и гаечными ключами. Математика тоже сдалась. Куплю гитару и буду играть. Хотя денег нет. Только на медиатор и хватит. Возьму у Лизы взаймы. Я стану играть, Лиза петь, будем выступать в кафе «Плакучий пёс». Я видел, там требуются музыканты. Сначала исполним «Грязные ботинки», потом «Let it be». Я ещё и станцевать могу. Ну и что, что не умею. Главное, чтобы с душой. Тёма будет светить фонариком. Тени животных будут прыгать по стенам. Лиза будет играть на «Денди». Лёха-медведь тоже станцует… Все из 44-й придут поддержать… Полетят снежки… Сугробы снега на сцене… Домой поедем на Тёминых санках… Сугробы на улице… Сугробы… Гирлянды… Сугробы… Гирлянды…
Когда я проснулся, в комнате было совсем темно. Электронные часы светили зелёным: 22:30. Кажется, я проспал часов пять. Я включил настольную лампу. На полу у двери белел листок бумаги. Я подошёл, взял его в руки и прочитал:
«Испечём завтра печенье?»
Я тихо открыл дверь и выглянул в коридор. Сквозь матовое стекло было видно, что родители сидят на кухне. Они говорили тихо, ничего не разобрать. Только один раз я услышал, как мама довольно громко сказала:
– Зато я понимаю.
Я снова скрылся в комнате. Ещё через полчаса я услышал, как папа ушёл в спальню. А мама так и осталась сидеть на кухне. Я поднялся и пошёл к маме.
Мы проговорили до поздней ночи.
Я рассказал маме про всё: и как мы бегали по магазинам за молотком, и как Лиза отдала свой драгоценный билет Лёхе-медведю, и как я устал ходить на олимпиады, и как грустно и тяжело быть старшим, и ещё что мне хочется гитару и все каникулы учиться на ней играть. Мама сказала, что мы с Лизой большие молодцы, а Лиза очень хороший друг. И что, наверное, она созвонится с Лизиной мамой и поздравит её с Новым годом. И что хоть диссертация её и замучила, но маме всё равно хорошо, ведь она делает то, что любит. Но намного больше, чем диссертацию, она всё-таки любит нас с Тёмой.