– Слава Богу, теперь можно спокойно собраться, – она не сомневалась в способностях Анеты добиваться желаемого.
И впрямь, вскоре Михаил Павлович спустился в гостиную изыскано одетым, блистая белым кружевом сорочки.
– Мaman, мы решили поехать в коляске. Вряд ли Фро захочет скакать верхом.
– Мишенька, не торопитесь от Лунгиных, – рассеянно попросила Агафоклея Алексеевна. – Хлопот у меня много, девочки будут только под ногами мешаться, – и тут же забыла про сына, поворачиваясь к Настасье, – Поди, отправь Степана к Вавиловым. Пускай сей час же едет. Пусть скажет: скоро приедем. Да пусть там останется, поможет. С людишками-то у них плоховато.
Вавиловы были дальними родственниками покойного Павла Петровича. Давно обедневшие, они жили в своем большом доме в Коломне милостью госпожи Марковой. Агафоклея Алексеевна, памятуя, что муж её всегда был к старикам добр, выкупила заложенный дом и несколько человек челяди для супругов, чьи дети сгинули в водовороте жизни безо всякого следа.
Самсон и Рафаэлла Вавиловы сами не знали, куда подевались их двое сыновей и дочь. Слухов было много, по большей части самых невероятных. Агафоклея Алексеевна склонна была верить тому, что Иван и Игорь, так звали братьев-близнецов Вавиловых, запили горькую и опустились на самое дно общества. А вот куда подевалась Алина? Барышня воспитанная, чинная с хорошим голоском и кругленьким задорным личиком.
Однажды ранним весенним утром она покинула своих родителей, оставив на столе записку всего с одним словом, написанным большими печатными буквами поперек листа. «СКУШНО». Поговаривали, что виной тому заезжий поручик, красавец с черными усами и синими, как омут очами. Ухнула бедная, глупая Алина в их бездонную глыбь – и пропала.
Госпожа Маркова помогла отчаявшимся старикам, но, как женщина практичная, имеющая целую ораву детей, не могла себе позволить содержать еще один дом, в придачу со стариками. О чем она и оповестила супругов со свойственной ей прямотой.
– Самсон, вот тебе закладная на дом, кухарка, горничная и кучер, а уж как дальше жить – решай сам.
Вавиловым ничего не оставалось, как сдавать большую часть дома в наем, поделив просторные горницы перегородками на комнатки поменьше. Вначале, дело было больше смешным, чем полезным. Агафоклее Алексеевне многие тыкали в глаза, что родственники её занялись грязным делом, пороча дворянскую кровь. На что госпожа Маркова отвечала:
– Вы полагаете? А я так думаю: ежели в Москве такое совершить, чай, прибыли поболее будет, чем в Коломне.
Придерживаясь мнения, что «грязных» денег не бывает, а честь дворянскую на хлеб не намажешь, она поддерживала начинания стариков безоговорочно, и вскорости все благополучно утряслось и забылось. Вавиловы потихоньку обзавелись жильцами, испортив всю коммерцию ближайшей гостинице. Особенно оживленно становилось в городе, а стало быть, и у Вавиловых, когда приезжала княгиня Татьяна Юрьевна Бардина. Женщина не старая, рано овдовевшая, она превращала провинциальную жизнь в яркое, светское мероприятие.
Агафоклея Алексеевна справедливо полагала, что родственники найдут место для девочек и неё самой.
Глава 11
Фро встретила восторженный лепет Анеты со странным чувством. Вроде бы, она должна была радоваться предстоящим развлечениям; сперва она тоже весело ойкнула, но ту же взглянула на себя издали, как будто еще одна Фро сидела неподалеку и с застоявшейся желчью в душе поглядывала на ту, другую с презрительным снисхождением. Девушка растерялась и, пожалуй, немного испугалась. Не смотря на охраняемую строго тайну, она кое-что слышала о своем отце, которого и не помнила вовсе. Но мысль, что ей предстоит превратиться в дурочку, в такую, например, как блаженная Ольга, в грязную ладошку которой Фро всегда на Пасху вкладывала золотой, показалась глупой. Она громко рассмеялась, отметая свои страхи и сомнения.
Тетя хочет, чтоб она повеселилась? Прекрасно! Разве не о том мечтает сама Фро?
К Лунгиным Ефроксия собиралась уже почти в таком же восторге, что и Анета. Они перекликались о том, как им будет весело втроем в Коломне, не особо торопясь с туалетом, пока Михаил Павлович не постучал им в дверь и не сказал, что через 5 минут облачится в свой любимый халат и предастся блаженному безделью. Пришлось быстренько надеть розовые с малиновой отделкой платья, почти одинаковые по крою, и быстро бежать к коляске. Мишель, хоть и добр, но слов на ветер не бросает.
Михаил встретил сестер хмурым взглядом, хотя бычился больше по-обязанности. Барышни показались ему юными и прекрасными. Как на таких сердиться?
Анета прижалась розовой щечкой к плечу брата и весело пробормотала сквозь бивший из груди смех:
– Полно, Мишенька, не сердись.
Мишель вздохнул и повернулся к кузине. Слова, готовые выйти наружу, застряли у него в горле. Его как будто пронзило молнией. Темно-синие, почти черные – цвета созревшей смородины очи встретили его взгляд, затягивая и мешая мыслить. Никогда еще Марков так остро не ощущал над собой власть женского очарования. Он суетливо дернулся и нарочито громко рассмеялся, стараясь скрыть сумятицу своих чувств.
– Боюсь, в Коломне у меня не будет времени для развлечений.
– Отчего же?
– Придется охранять вас с дуэльными пистолетами наготове.
– Ой! – у Аннеты округлились глаза от беспокойства.
– Успокойся, Нета, – тонкие пальцы опустились на рукав черного сюртука. – Мишель не имел в виду ничего страшного. Он просто сделал нам комплимент. Верно?
Михаил Павлович нагнулся и приложил губы к прохладной ручке, туда, где заканчивалась кружевная митенка. Сделал это не приличествующее сухо. Припал жарко, со всем, внезапно охватившем его, желанием.
Ефроксия вспыхнула как маков цвет. Теперь она знала о поцелуях намного больше и смогла разобраться в природе свершившегося лобзания.
– Это мало напоминает братский поцелуй, – сказала она тихо, следя глазами за Анетой, которая со свойственной ей шумной подвижностью, устраивалась на сидении экипажа. – Какое милое дитя – наша Анета.
Поразившись справедливости замечания, Михаил подивился своей глупости. Совсем недавно он считал Ефроксию гораздо наивнее и тише Неты, а сейчас убедился, что перед ним не девочка, а вполне взрослая дама. Более того, он ощущал в ней способность противостоять мужскому превосходству, что задевало его гордость. Поэтому ответ его прозвучал несколько грубо.
– Ты ждешь от меня извинений?
– Да, черт возьми! Ведь ты – не перебравший наливки корнет, ты – мой брат. И я в праве требовать от тебя уважения.
–– О-о! Вы ссоритесь! – Анета капризно надула губки, поворачиваясь в их сторону.
–– Нисколько, дорогая, – голос Фро был беспечен, но глаза, устремленные на Мишеля, были холодны и ждали ответа.
– Прости меня. – Сказал Мишель, теперь уже точно зная, что не успокоится, пока не запустит свои пальцы в копну золотистых волос, собранных сейчас в немудреную прическу, и не растреплет их по белым плечам, которые будет покрывать поцелуями еще более горячими, чем тот, из-за которого разгорелся весь сыр-бор.
– Что ты будешь делать, ежели и впрямь окажешься в обществе перебравшего наливки корнета? – поинтересовался он уже вполне мирно, направляясь к повозке.
Фро заливисто засмеялась, откидывая голову назад, отчего мелкие пряди волос, легким пушком выбившиеся из прически, заколыхались, приковывая внимание.
– Тут впору ты, со своими дуэльными пистолетами!
– Не играй со мной, Фро, – голос Маркова был хрипл.
Даже неискушенная Анета расслышала в его словах угрозу. Она обхватила Ефроксию за талию и зашептала ей в ухо:
– Ты разозлила Мишеля.
Сестра в ответ строптиво мотнула головой, говоря нетерпеливым жестом, что все прекрасно осознает. Ефроксия впервые позволила себе говорить то, что придет ей в голову, а не то, что от неё ожидают. И, надо сказать, получала от этого истинное удовольствие.
Характер и нрав сестры не были секретом для Анеты, она обеспокоено вздохнула:
– Боюсь, маменьке это не понравится.
– Ты думаешь, он наябедничает?
Сестры шептались, забыв обо всем на свете, а Михаил Павлович, отдав распоряжение кучеру, расположился напротив и старательно делал вид, что ничего не слышит.
– Мы можем спросить его об этом.
Фро исподтишка бросила быстрый взгляд на кузена и успокоила Нету:
– Он ничего не расскажет.
– Ты уверена?
Шепот Анеты раздался очень громко, и Михаил перестал претворяться.
– Ты уверена? – повторил он вопрос, глядя насмешливо на Фро.
Глаза кузины загорелись ярким пламенем, в котором читался вызов.
– Да.
В другое время Марков непременно бы принялся читать нравоучения своим маленьким, глупым сестренкам, но только не теперь. Теперь он видел, по крайней мере, в одной из них пленительную женщину, умеющую очаровывать и восхищать.
Лунгины встретили гостей радушно. Напоили чаем на просторной веранде, окруженной со всех сторон раскидистыми кленами. В отличие от Шишкова, дом Лунгиных был окружен парком, содержащим различные породы деревьев. Эта маленькая страсть к коллекционированию флоры, передаваемая из поколения в поколение, привела к тому, что имение располагалось, чуть ли не в дремучем лесу.
– Порой мне кажется, что под окнами бродят медведи, – жаловалась Анете Софочка.
– Софи, нельзя быть такой трусихой, – уговаривала её подруга.
– А еще здесь жуткие комары, размером с собаку. Какое счастье, что эту зиму papa собирается провести в Москве.
– Да, Софи, прелестно! Представляю, как здесь скучно зимними вечерами.
Известие о предстоящей поездке в Коломну было встречено с восторгом. Полина Петровна Лунгина не долго думала над просьбой взволнованных девочек. Она вполне доверяла своей старой приятельнице – Агафоклее Алексеевне, считая её женщиной разумной, строгих правил. К тому же, Михаил клятвенно пообещал не спускать с барышень глаз.
– Он всюду будет таскать с собой дуэльные пистолеты, – шепотом оповестила Фро белокурую подругу и, заметив, что молочная бледность заливает тонкие черты Софочки, спохватилась. – Я пошутила, Софи, не бойся.
Господи, Фро совсем позабыла об ужасающей впечатлительности Софьи.
– Я возьму с собой палевое платье то, что тетушка сшила мне на Рождество, – быстренько сменила тему разговора Ефроксия, и через минуту они с увлечением принялись обсуждать свои туалеты.
Михаил зевнул, деликатно прикрывая рот ладонью. Он так и думал, что придется провести весь день, слушая про шляпки, ленточки и кружева. Читая на унылом лице господина Маркова покорность своей судьбе, Полина Петровна засмеялась.
– Мишенька, вы бы покатались по округе. День солнечный. Я вам лошадь хорошую дам.
– О-о! – Анета тут же оказалась рядом. – Мы тоже хотим покататься по округе. Правда, Фро? Софи?
– Вот видите, сударыня, – сокрушенно вздохнул Марков, – никуда мне от них не спрятаться.
В конце концов, все вновь погрузились в экипаж, уже вчетвером. И покатили под веселое цвирканье и переливы птиц, вольготно расположившихся в барском парке.
Когда лес был позади, кучер, повернув свою веснушчатую физиономию, бодро спросил:
– Куда едем, барин?
Михаил не успел и рта раскрыть. Анета живо повернула головку и затараторила:
– Иван, помнишь, мы ездили к старой генеральше. До-о-о-олго ехали. Там еще речка была.
– Да, барышня.
– Поедем туда, – Анета повернулась к спутникам. – Фро, помнишь, там было много-много лилий? Софи, там так прекрасно! Белые звезды среди зелени и мерцающей влаги…
– Поезжай, – кивнул Марков кучеру, соглашаясь.
Фро немного побледнела. Что ни говори, она была не готова вернуться в злополучное место. Конечно, она предполагала когда-нибудь посетить остров и предпринять кое-какие розыски. Но не ожидала, что свидание произойдет так быстро. Отказаться она не могла. Это выглядело бы странно, после того как они с Анетой мечтали побывать там. Ефроксия стиснула пальцы, призывая себя к спокойствию. Еще одно испытание? Что ж, ей не привыкать.
– Что с тобой? – тихо спросил Мишель, склоняясь к её лицу.
Досада охватила Фро: ей не удалось справиться со своими нервами. А тут ещё дружеское участие кузена! Мог бы просто позевывать в своем углу! Впрочем, Марков сидел рядом с Ефроксией и никак не мог забиться в далекий угол, потому как свободного места было мало. Фро испытывала сильное желание сделать какую-нибудь гадость брату. Возможно, несколько дней назад она ужаснулась бы таким мыслям и, непременно, долго бы молилась, обороняясь от происков лукавого. Только, теперь она находила в себе какую-то разрушающую силу, сопротивляться которой не было ни сил, ни желания.
– Я только хотела сказать Софье, что всем другим тканям предпочитаю бархат, – сладко пропела она, разводя в невинной улыбке губы.
Эта чарующая простота просветленного лица и широко раскрытые ангельские очи неизменно производили на Михаила впечатление, умиляя и обезоруживая его. Даже теперь, когда он осознавал, что сестра намеренно пользуется своим очарованием, он не мог сердиться. Её маленькая, чисто женская месть (хотя, видит Бог, он не находил ничего предосудительного в своем поведении и мог только теряться в догадках, чем не угодил кузине) показалась ему забавной. Мишель засмеялся и попросил сестру весело:
– Ради Бога, Фро, я и так уже достаточно наказан.
– О чем ты, Миша? – Анета, оторвавшись от обсуждения с Софи предполагаемых впереди красот, живо повернулась к брату.
– За сегодняшний день я 50 раз услышал слова «шляпка», – пояснил Марков, лукаво усмехаясь.
Тонкие софочкины черты залило пожаром смущения.
– Простите нас, Михаил Павлович, – пробормотала она едва слышно. – Мы вели себя, как глупые дети.
– Что с тобой, Миша?! – воскликнула Нета, отмахиваясь от лепета Софии, – Мы и раньше любили поболтать о туалетах, и ты никогда не был против.
– Михаил Павлович внезапно осознал себя зрелым мужем, – лениво протянула Фро, бросая рассеянные взгляды по сторонам.
Привлекая к себе внимание, Мишель крепко взял сестру за руку.
– Теперь я знаю, что ты можешь быть ядовитой.
– Тебя это пугает?
– Раньше ты была лучше.
– Просто образ глупой дурочки больше импонирует мужскому тщеславию.
– А, понимаю. Ты слишком много времени общалась с Аскольдом. Наш философ успел задурить тебе голову.
«Нехорошо так говорить о покойном брате!» – едва не закричала Ефроксия. Лишь присутствие Софочки заставило её ответить тихо и ровно:
– Тебе тоже не помешало бы более близкое знакомство с Колей. В его словах было много здравых и умных мыслей.
Лицо Михаила Павловича изобразило полнейшую скуку. Этого Фро не могла стерпеть.
– Глядишь, твое бесцельное времяпровождение наполнилось бы новым смыслом, – закончила она безжалостно.
Вот теперь Мишель разгневался.
– Ефроксия, не тебе судить о моей жизни!
– Барин, приехали, – голос кучера прозвучал вовремя, прерывая назревавшую ссору.
– О! Как чудесно! – выдохнули софочкины уста восторженно.
– Я хочу! Я хочу! – Анета проворной птичкой скакала по берегу. – Много, много! Целую охапку. Иван, достань мне.
Судорожным ознобом пробежались по спине Ефроксии воспоминания о желтой воде.
–– Нет. – Она произнесла это решительно и строго так, что все невольно взглянули на неё. – Мы не можем. Эта земля кому-то принадлежит. Мы опустимся до воровства.
– Что ты, Фро! Это всего лишь цветы, лилии. – Темные неточкины глаза были полны недоумения.
– Разве я не права, Мишель?
– Права, если придерживаться закона буквально.
– Ах, вот как! Хорошо, – Анета решительным шагом направилась к коляске. – Тогда мы не едем домой, пока не разыщем того, у кого можно испросить разрешения для такого сверхважного действа. Иди сюда, Софи!
– Вот глупо, – Михаил переводил взгляд с рассерженного, раскрасневшегося лица Анеты на решительное, побледневшее Ефроксии. По всей видимости, обе были настроены решительно. – Иван, ты не знаешь, чьи это владения?
– Нет, барин.
Марков прокашлялся и тихонько пододвинулся к надувшейся сестре.
– Анета, у кого же мы узнаем? Ведь не ехать для этого в Коломну. Тем более, что завтра, самое большее, послезавтра и так там будем.
– Хочу лилии!
– Милая Анета, – Софии тоже решила принять участие в переговорах, – сделаем так: проедем еще немного и спросим первого встречного. Если ничего не узнаем, поедем домой.
Софочка со своим тихим голосом и явной склонностью к дипломатии внесла некоторую ясность в дальнейшие действия. Все с облегчением погрузились в экипаж. Ехали ещё добрых полчаса, никого не встретив, и уже прониклись уверенностью, что придется ехать до самой Коломны. Но тут из пролеска вывернула груженная баулами и коробками карета. Экипаж был запыленный, заляпанный свежей болотной грязью, но легкий и изящный. Лошади шли ровно, красиво потряхивая головами, как будто не по разбитой глине, а по булыжной мостовой.
Марков велел кучеру остановиться и подождать пока экипаж поравняется с их коляской.
– Нета, ты все ещё хочешь лилий?
– Да.
Михаил улыбнулся.
– Тогда действуй.
Анна Павловна свирепо свела брови: негалантный мишенькин поступок рассердил её. Не миновать бы очередной ссоры, ежели бы не Софи. Девушка проворно выскочила на дорогу. Переговоры её с угрюмым, здоровенным кучером продолжались недолго. Софочка вернулась, смущенно поводя плечами.
– Похоже, совершенно не у кого испросить разрешения, – сказала она. – Имение Ключевских верст 20 отсюда, далеко. Правда, там, на речке есть охотничий домик, но он пуст. Сторож помер, а барин года два, как не приезжает охотиться.
Крупные слезы задрожали на загнутых к верху ресницах Анны Павловны, этого Михаил выдержать не мог.
– Это всего лишь цветы. Едем. Я натаскаю тебе целый воз лилий.
– Нет, – Анета несчастно шмыгнула носом. – Фро права: это воровство. Едем домой.
Ефроксия молчала. Услышанное от Софи известие подтверждало её смутные сомнения по поводу своего нечаянного любовника. Какой-нибудь холоп или беглый, а хуже того – тать, разбойник…. Остается только надеяться, что она не носит в себе дитя – плод нелепой случайности. Фро закрыла глаза и зашевелила губами – пусть Господь услышит её молитвы.
Глава 12
Бешкеков церемонно приложился к пахнущей духами ручке, слегка поморщившись: запах был чересчур сладок.
– Приехал. Неужто соскучился? – Татьяна Юрьевна прищурилась, вглядываясь в окаянную красоту племянника.
Слегка близорукая, она не считала возможным пользоваться лорнетом или, избави Боже, очками. А посмотреть-то было на что. Смуглое лицо графа, окруженное белыми, как будто выгоревшими на солнце, волосами привлекало своей неожиданностью. Чистые ярко-синие глаза подошли бы скорее наивному, любящему жизнь мальчику, если бы в них не светился живой ум и неприкрытая уверенность, граничащая с высокомерием. Нос был прямой, классической формы, только крылья его слегка расширялись, нарушая каноны римского совершенства. Губы были четко очерчены, а волевая складка твердого подбородка свидетельствовала, что натура у графа, без сомнения, не простая.
Густые ресницы женины затрепетали, скрывая на мгновение прекрасные своей глубиной и живостью взгляд. Татьяна Юрьевна хоть и считалась Бешкекову троюродной теткой, была старше его не многим больше трех лет. Рано овдовевшая, веселая она радовала глаз.
Григорий пригнулся к самому лицу родственницы и промолвил весело, опаляя нестеснительным взглядом:
– Я всегда знал, что греховная связь с тобой, душа моя, будет полна райского блаженства.
Княгиня засмеялась, отмахиваясь кружевным платочком, зная, что за словами племянника не стоит ничего, кроме обыкновенной светской болтовни.
– Все такой же. Вот за наглость тебя и люблю, душа моя.
Бешкеков непринужденно опустился на тонконогий стульчик и потянулся к чашке с кофе. Фарфоровая безделица утонула в его ладони почти бесследно.
– Боже мой, княгиня, заведете вы себе когда-нибудь приличную посуду? Из этой только мышь подчивать.
– Ах, Григорий, ты несносен! – Татьяна Юрьевна изволила нахмуриться и тут же неудержимо рассмеялась: Бешкеков уцепил весь кофейник и, не долго думая, отхлебнул, отбросив в сторону крышечку.
– Совсем другое дело.
– Когда бы я знала тебя меньше, Гриша, могла бы заподозрить в неучтивости. Даже в недостатке воспитания.
– Вот в этом, – граф лениво вытянул длинные ноги вдоль кофейного столика, – меня ещё никто не обвинял, ты – первая.
Он поскучнел лицом, сбросив маску беспечного шалопая, и княгиня пожалела о своих словах. С бесшабашным Бешкековым общаться было проще и приятнее.
– Где ты остановился?
– У Вавиловых. Смотрю, старики процветают. Дом полон, как гороховый стручок.
– Да.
Княгиня позвонила в колокольчик, и на зов явилась крепкая рыжеволосая девка, втиснутая в туго накрахмаленное платье и белый передник.
–– Унеси это, – кивнула Татьяна Юрьевна на кофейные принадлежности. – И принеси наливки.
– Ежели для меня, не стоит утруждаться – не пью. Вовсе. Слово дал.
– Съехались со всех имений, даже Тригорский притащился, – продолжил Бешкеков. – Делаю тебе комплимент, душа моя.
Княгиня зарделась от удовольствия и защебетала совсем, как молоденькая инженю:
– Представь, Агафоклея Алексеевна Маркова прибыла с дочками, а у родственников места нет. Пришлось ей в гостиницу ехать. Я смеялась от души. Непременно позову её к ужину. А девочки у неё – прелесть! Ты бы, Гриша, обратил внимание.
– Они согласны будут на приятную греховную связь?
– Избави Боже, Гриша! Барышни воспитанные, поведения примерного…
– Значит, скучны и глупы.
– Уж как бы то ни было, – Татьяна Юрьевна осердилась, – а к вечеру, чтоб был у меня! При полном параде.
– Ну их к черту, Таня! У нас славная компания подобралась. Кстати, Тригорский неплохо банк мечет. Проворный, черт.
– Ты имеешь в виду Адама Духовицкого, поручика Смолова и Лахтина? – Татьяна Юрьевна снисходительно улыбнулась. – Зря на них рассчитываешь. Все сегодня у меня будут.
– Душа моя, ты весь город решила собрать? Где принимать-то будешь? Здесь тебе не Москва – тесно.
– О! – княгиня живо поднялась и, уцепив Григория за сюртук, потащила решительно к окну. – Я так славно все придумала. Внизу откроем двери на веранду, и дальше – в сад. Повесим на деревья фонари. Танцевать можно будет в саду, а музыканты – на веранде. Как тебе?
– Не совсем удобно, но романтично.
– Что неудобно?
– Дамы подолы об траву запачкают.
Княгиня задумалась, но лишь на мгновение.
– Прикажу сбить деревянный настил, круглый и гладкий. Прямо сейчас. Извини меня, душа моя.
Татьяна Юрьевна заторопилась к двери, полная новых прожектов, а Григорий Александрович тяжело вздохнул: впереди вечер пустых разговоров и фальшивых улыбок.
Глава 13
Софи, Ефроксия и Анета сидели чинно рядком у стеночки на изящных стульчиках, обтянутых сафьяном с алыми розочками по полю. Их нежные платьица скромных пастельных тонов были просты и целомудренно украшены кружевами, закрывающими юную плоть от нескромных взглядов. Потупленные глазки и робкие улыбки на пухлых губках – все то, что и положено барышням на балах. Однако если кто-нибудь послушал, о чем шептались эти невинные губки, был бы немало удивлен, а то и шокирован.
– Мне нравятся вон те пшеничные усы, – поблескивая из-под тишка вороньими глазками, шептала Анета.
– Вон у той дамы такой сказочный туалет, – примечала Софочка, – алый, цвета свежей крови… так оттеняет её великолепную грудь.
– Если бы маменька разрешила нам открыть плечи и убрать кружева…
Фро тихонько засмеялась:
– Все кавалеры крутились бы подле нас, как мухи у меда.
На минутку забыв о своих, положенных приличиями, ролях, девушки склонили друг к другу головы и засмеялись, впрочем, не слишком громко. Их локоны, модно завитые и выпущенные на плечи, смешались: черные, тяжелые пряди Анеты, воздушные белокурые Софьи и золотые, с едва заметной рыжинкой Ефроксии.
Строгий взгляд Агафоклеи Алексеевны, сидящей подле таких же почтенных матрон, как она сама, заставил девушек выпрямиться и занять приличествующие позы. Но скованность их исчезла, уступая место природной веселости и живости.
Фро оглядела зал, полный пестрыми одеждами и подвела итог своим умозаключениям:
– Нынешние кавалеры имеют в виду сегодня хорошо поволочиться, – награжденные столькими братьями, сестры вполне были осведомлены о некоторых словах и понятиях, – и не имеют серьезных намерений.
Не вполне привыкшая к такой откровенности, Софочка слегка побледнела и вздрогнула, но все же вынуждена была согласиться:
– Наверное, Фро права. Они все толпятся около Татьяны Юрьевны и прочих замужних дам, имея в виду беспечный флирт.
– И совсем не обращают внимания на невинных барышень, – сердито закончила Анета.