Ирма или Чёрно-белая радуга

– А это ягода такая, в деревне в горах наших растёт. Красная, сладкая такая. Леся сводит тебя туда, когда мы поедем к бабуле, – наконец улыбнувшись, сказала мама.

– Ула! К бусе поедем! Когда?

– Правда, мам, – повеселела я, – когда мы в деревню поедем?

– Давайте Ирму сначала домой заберём, а потом решим.

– Да, это разумно, – поднимая рукава рубашки и подставляя руки под струю воды, выпалил Святослав.

– Ну, вот ты и дома! – открывая дверь Ирме, сказал ПЭ.ПЭ,

– Это давно уже не мой дом, – печально гладя на отца, сказала Ирма.

Сегодня она была грустнее и молчаливее обычного. Я не понимала, что с ней происходит.

– А мне кажется, – всё не унимался отец, – что дом, в котором ты вырос, не может стать чужим.

– Я везде уже как дома и везде уже чужая, – снимая одной рукой кофту с другой руки, шепнула в ответ Ирма.

– О чём шепчетесь? – громогласно выпалил Святослав. Он ввалился в дом с всё тем же огромным букетом жёлтых роз. – Не обо мне ли разговор?

– Можно подумать, что все только о тебе и говорят, – не удержалась я.

– Святослав, помоги Ирме снять кофту и разуться, – мама стояла на пороге и ждала, когда она сможет тоже войти в дом. Прихожая была довольно узкая.

– Сейчас, только букет в воду поставлю.

Святослав перешагнул через мучающуюся снять кофту Ирму и прошёл в ванную, где стояло ведро с водой для этого ужасного букета.

– Тебе букет важнее жены! Будто ты его себе купил, – сказал папа и помог Ирме, наконец-то, снять зацепившийся за бинты на левой оперированной руке рукав кофты.

– Ой, ну что вы такое говорите, – раздражённо усмехнулся Святослав.

Он впихнул букет в ведро и, поставив букет посреди гостиной, отошёл на пару шагов, чтоб полюбоваться на своё творение.

– Красота! Молодец я! – гладя себя по животу и слащено улыбаясь, сказал он.

– Папоська, ты молодец! – Варька вскочила ему на Руки.

В это время мы все уже входили в комнату, посреди которой стояло ведро с цветами. Молча, мы смотрели на этот букет: в огромной зале букет жёлтых роз казался не таким уж большим, но ещё более жёлтым, чем был на самом деле.

– Убери его, – садясь в кресло и прикрыв глаза, сказала Ирма.

Я взяла ведро с цветами и, пока Святослав не стал перечить, вынесла его на балкон.

– Святослав, помоги мне откупорить бутылку вина, – донёсся из кухни голос отца. Святослав вышел из залы, Варька побежала за ним. Я села возле Ирмы на локоток кресла, взяла её за руку. Она не реагировала и, закрыв глаза, осталась неподвижной.

– Отдыхай, мы пока стол накроем.

Я вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь и оставив Ирму одну.

– Ну, ты же сама во всём виновата?!

– Ты обещал, что такого больше не будет.

Я открыла дверь в залу. Ирма по-прежнему сидела в кресле, низко отпустив правую руку, а левая, вся в бинтах, висела в платке. Святослав сидел перед ней на коленях. Такая картина, по идее, должна была порадовать меня, но вдруг возникшая тишина поразила меня как гром с молнией. О чём они говорили? В чем именно виновата Ирма? Почему Святослав обещал ей, что такого больше не будет? И что именно «такое» произошло?

Почему-то мне казалось, что я услышала что-то ужасное, страшное, как будто передо мной открыли маленькую часть неведомой мне информации, тайны.

– Мама зовёт всех к столу.

Я вышла из комнаты в полном недоумении. Недоговорённость, которая царила в нашем доме, начинала меня раздражать. Что такого знают все, о чём мне не ведомо?

Стол ломился от яств, мама порхала вокруг нас, стараясь угодить каждому и предлагая всё новые и новые вкуснющие блюда. Лица моих родных сияли счастьем, как и хрусталь на столе. Один за другим сменялись тосты, которые всё больше желали нашей семье процветания. Под конец праздничного обеда папа достал саксофон и, в честь возвращения дочери из больницы, сыграл одно из своих новых произведений. Моя родня была весела, то ли от выпитого вина, то ли от той обстановки умиротворения, которая царила в этот раз над нашими головами.