Мой друг по несчастью
– Не стану комментировать, – ответил я и сделал глоток из своего бокала.
– Ну не будь занудой, – кокетливо протянула она и склонила голову набок.
– Я попробую.
– Ты ведь первый.
– В каком смысле?
– Первый, кто зашел в этой истории так далеко.
– Правда? – усмехнулся я, совсем не удивившись.
– И знаешь, – она перешла на шепот и приблизила ко мне свое – это глупо отрицать – дьявольски красивое лицо, – я умею быть очень благодарной.
– Я учту, – ответил я пересохшим ртом и, черт возьми, все-таки ощутил, как член в один момент стал каменным.
– Ладно, я пошутила, – она вернула себе обычный тон и откинулась на спинку кресла. – Не в том, что эта медсестра умерла под ножом моего мужа, а в том, что я этому радовалась. Но и плакать я тоже не плакала. А этот зато… мне, он, конечно, не показывал своих слез, но глаза порой были красные, как помидоры. Пить начал, к психотерапевту ходил, на меня срывался – но это все еще мелочи. Я ведь знала и то, что психологи еще в университете готовят их к тому, что на столах будут умирать люди, а к первому готовят особенно тщательно. И не могла поверить, что мой муж такой слабак, что не может принять эту первую смерть – хоть это и смерть молодой и красивой коллеги. Хотя, честно признаюсь, после того как он мне высказался о моем равнодушии и зацикленности на себе и я была вынуждена вести с ним все эти душещипательные беседы, я уже подозревала в нем слабака. Но, тем не менее, в данном случае я была уверена, что в операционной у него умер не просто пациент, а умерла его любовница.
– Он впал в депрессию?
– Да! В самую настоящую.
– А ты что?
– Я? Да я убить его была готова. Временами, когда он приносил свое тело из этого «Деревянного флибустьера» и падал прямо на пороге, мне хотелось заплевать его так же как я заплевывала его шлюху. Когда он был трезвый, я, конечно, пыталась его поддерживать, запрятав свою обиду от его измены в самые глубины сердца. Я ведь все-таки любила его больше жизни.
– А он сам признался тебе в факте измены, в романе с этой девушкой?
– Да прямо… нет, молчал просто. Даже когда у меня сдавали нервы, и я уже не могла видеть, как он сидит и смотрит пустым взглядом в одну точку, когда начинала переходить на оскорбления, он никак не реагировал. Ни на обвинения в слабости и ничтожности в свой адрес, ни на обвинения в адрес этой суки-обольстительницы.
Она вновь замолчала, на этот раз глядя мне прямо в глаза. Мне хотелось отвернуться, но такой слабости я, разумеется, себе не позволил. Черт возьми, я хотел эту психопатку. И меня это пугало.
– И чем все кончилось? – поторопил я и краем глаза заметил, как мой сосед встал из-за своего стола и, едва держась на ногах, поплелся к стойке.
– Мы уже подходим к концу, – она улыбнулась уголками губ. – Или же к началу нашего знакомства, не так ли?
Я предпочел выпить вместо ответа.
– В общем, его страдания продолжались около двух месяцев. К психотерапевту ходил, как я уже говорила. Отпуск брал на работе на месяц и весь этот отпуск пил или смотрел в одну точку. Со мной практически не разговаривал – меня это злило, и я тоже с ним могла не заговаривать сутками; иногда, старалась найти подходящие слова, но он только больше замыкался. Тогда я кричала на него и на его шлюху – это я тоже уже говорила. Секс из моей жизни ушел на то время, а он – я практически уверена, – по пять раз в день мастурбировал на свою мертвую невесту. Я же взяла себе целью перетерпеть. Знала, что вечно так продолжаться не будет, и он вернется ко мне. Вернется навсегда – как это и было нам суждено. А появится новая шлюха – значит, и она в могилу уйдет. Так тоже было суждено. К концу второго месяца я изменила свое поведение. Злоба во мне понемногу улеглась, нежность к мужу вновь проснулась, и я вспомнила, что однажды уже вернула все на свои места, поддавшись на его сентиментальные капризы. Начала проявлять заботу, говорила с ним о всякой чепухе. Перестала упрекать его в слабости и ни единым словом не упоминала мертвячку. Ну, в любом случае через два месяца после ее смерти, спустя два месяца попоек в этом заведении вновь засияло солнце, и мой муж вернулся. Меня уже тогда насторожило, как резко все произошло. Еще накануне вечером он разговаривал со мной сквозь зубы, а утром я просыпаюсь от благоухающих ароматов цветов и вижу такую любимую улыбку на его лице. А потом мы просто целый день пили вино и занимались любовью. И все вдруг стало как раньше. Вновь я была в своем райском уголке, и вновь была самой счастливой женщиной на планете. И он всю следующую неделю был не просто собой, а улучшенной своей версией. Отремонтировал в квартире все, что требовалось отремонтировать, оплатил все счета на несколько месяцев вперед, свозил меня в Арстад покататься на лыжах – февраль был как раз. Купил новую плиту, мне новый туалетный стол, установил себе турник в гостиной. Все рассказывал о планах на будущее: отпуск в США, финал Лиги чемпионов посетить, купить дом наконец и завести детей. Ага, детей.
Мне показалось, что ей хочется заплакать, но в следующий момент лицо ее исказила гримаса презрения, и она не то простонала, не то прорычала:
– А через неделю… первого марта попросил меня в обед сходить ему за пивом – выходной у него был как раз. Ну, я и сходила. Возвращаюсь, а этот ублюдок… эта мразь… – она сжала голову руками и уперлась локтями в стол, – этот ненавистный подонок… этот подлец! Висит на своем турнике в гостиной. Висит в петле. Глаза из орбит лезут, губы синие, язык торчит наружу. Висит и словно хохочет надо мной. Каждый день вижу эту перекошенную физиономию, и не покидает ощущение, что эта тварь смеялась, когда вставала на табуретку и одевалась в свой последний пеньковый наряд. «Вот тебе, сука, пожри грязи теперь» – вот о чем он думал на пороге смерти, я уверена.
Последние слова она цедила сквозь зубы, продолжая сжимать голову руками и смотреть в стол. А у меня по спине холодный пот струился. Вот, значит, оно что. Вот, значит, какое испытание уготовил для этой чертовки ее супруг – жизнь с осознанием того, что у нее не получилось повелевать его судьбой. А для психопата подобное испытание, конечно же, имеет риск так и остаться непреодолимым.
– Вот и все, – прошептала она и медленно подняла на меня взгляд, пылающий черным пламенем. – Вот так мой любимый муж превратил мою жизнь в ад.
Я хотел было спросить, любит она его или все-таки действительно ненавидит, но тут же передумал. В ее случае это не имело значения, потому что любить другого человека такой человек, конечно же, не мог.
– Мне жаль, – сказал я и допил свою порцию виски.
Она последовала моему примеру. В следующую секунду я ощутил носок ее туфли на своем члене. Не знаю, прилагал я еще когда-нибудь столько сил, чтобы не позволить ни одной мышце тела пошевелиться – настолько мне не хотелось выдавать себя перед этой особой. Да, я хотел ее – глупо отрицать. Но моя неприязнь к ней была в разы сильней этого желания.
– Ты все еще хочешь познакомиться? – спросила она.
– Нет, – равнодушно ответил я, чувствуя, что член вновь встает. Моя незнакомка рассмеялась, запрокинув голову назад.
– А мне кажется, что хочешь, – сказала она чуть погодя, сохранив на лице улыбку. – Не будь занудой все же.
– Я пойду.
Я сделал движение, чтобы встать, но она почти до боли прижала меня своей туфлей.
– Секунду, – сказала она, достала из сумочки блокнот с ручкой, что-то отрывисто написала и протянула мне оторванный листок. – Возьми. Оба знаем, что пригодится.
Она убрала ногу. Я взял листок и, не глядя, положил его в карман.
– Спасибо за вечер, – сказал я и встал.
Она посмотрела на меня уже без улыбки, но все с тем же черным пламенем во взгляде. Ничего не ответила.
Я хотел было зацепить с собой и своего соседа – во-первых, чтобы помочь ему добраться, во-вторых, просто познакомиться поближе. Но, увидев, что он пьет очередной бокал пива в компании Ричи, не стал предлагать свои услуги и прошел мимо. Ричи меня все же заметил и заговорщицки подмигнул на прощание. Нет, сегодня мне уже ни с кем не хотелось общаться, а с таким человеком и подавно. А каким таким? Просто странным.
На записку своей незнакомки я посмотрел уже дома. Там был написан номер телефона и ее имя – Червоточина.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
День 2. Утро…Логический самоубийца Достоевского считает ниже себя вернуться в обман и покориться, и при попытке окончательно покинуть этот мир убеждает себя едва ли не в божественности своего исхода. Не видя смысла в своей будущей жизни, он спешит наделить смыслом свою смерть, но, по сути, просто подменяет понятия и ничего не выигрывает. Во всяком случае, здесь, в этом мире, подобное своеволие еще ни разу не прогремело, не взбудоражило умы, не стало идеей. Возможно, где-то там, за гранью, если один процент сыграл и игра стоила свеч, он и смог что-то доказать, но даже в этой ситуации я вижу его не таким, каковым он просил его видеть. Я не вижу его с гордо поднятой головой, в упор глядящим в глаза Тому, на одну ступень с которым он грезил встать. Я вижу его в лихорадке, заламывающим руки и в неистовстве доказывающим свою правоту, я вижу его все в том же отчаянии, и вижу как он вновь бродит из угла в угол там, в своей новой обители, и вновь нет ему покоя, и новая идея разъедает его исстрадавшийся разум. По сути, таким поступком движет не тщета существования, а страх того, что один процент не сыграет, и придется просто рухнуть в объятия вечного сна без сновидений. Это-то и пытается опровергнуть логический самоубийца, даже когда сам апеллирует к отсутствию вечности, что для него невыносимо. И выходит, что он не просто покидает этот мир с надеждой, а что он этой надеждой буквально одурманен.
Из «Дневников Необходимости»
– Где джин, НЕЧИСТЬ?!
Я вздрогнул и открыл глаза. В первую секунду подумал, что этот крик мне приснился.
– Где джин, я спрашиваю?!
Нет, не приснился. Я взглянул на часы и увидел, что мой новый будильник сработал на сорок пять минут раньше вчерашнего. Я слышал, как мой сосед пришел домой примерно в час ночи – после того как хлопнула входная дверь, раздался глухой удар. Сначала я подумал, что он ударил жену, но потому как не последовало никаких ругательств, тут же сообразил, что это он сам рухнул в своей прихожей. Однако я думал, что он проспит как минимум до обеда. А оно вон как. Без пятнадцати восемь утра этот бешеный уже искал чем опохмелиться.
– Что ты корчишься, НЕЧИСТЬ?! Я спрашиваю: где мой джин?! В шкафу стояла бутылка!.. Да, в шкафу! Что? Что ты сделала, мать твою? Повтори и молись, чтобы мне послышалось… НЕЧИСТЬ?!. Вылила?! Да я тебе сейчас кровь вылью, НЕЧИСТЬ! До последней капли, НЕЧИСТЬ! Кто тебя просил лезть в мои вещи, НЕЧИСТЬ?! Кто тебя просил выливать?!. Кто?!. Никто?!. Что?! Боялась, НЕЧИСТЬ?! Кого ты боялась?!. Меня?! А какого хера ты лезешь в мои вещи, НЕЧИСТЬ?! Не лезь в мои вещи! Не лезь, говорю тебе! Не трогай! Ни носки, ни бутылки, НЕЧИСТЬ!
Далее раздались три глухих удара в мою стену.
– Не трогай! Не трогай! Не трогай! НЕЧИСТЬ! Смотри! Руку в кровь разбил! Так твою башку разбить надо! Чего ты постоянно лезешь?! Если положил бутылку в шкаф, значит должна она там лежать, НЕЧИСТЬ! Или ты меня в дурдом свести хочешь?!
Что меня искренне удивляло, так это кротость жены моего неадекватного соседа. Возможно, она хорошо знала характер мужа и понимала, что повышение голоса в таких ситуациях чревато тем, что руки его будут сбиты вовсе не об стену. Возможно, знала, что полушепот его обезоруживает и даже столь смелое предприятие, как кража бутылки джина не грозит ей ничем большим, нежели строгий выговор с бранью.
– Что прикажешь мне делать, пока магазины не откроются, НЕЧИСТЬ?! Что прикажешь?!. Что?! Поспать?! Я сейчас тебя навек поспать уложу, НЕЧИСТЬ! Пошла на хер от меня со своими пластырями! Не подходи ко мне, НЕЧИСТЬ, а то точно прибью тебя! Что мне делать без выпивки еще два часа?!. Кого?!. Какое шампанское?! У меня бутылка джина в шкафу была, НЕЧИСТЬ! Чего ты постоянно лезешь?! Я говорю: не трогай мои вещи! Не трогай, НЕЧИСТЬ! Кто тебя просил выливать?! Кто тебя просил?!
Я прошел на кухню, включил чайник и подумал, чем лучше позавтракать: овсянкой или яичницей. Остановил выбор на яичнице из двух яиц и одной сосиске с горчицей. Сам я не чувствовал ни малейшего признака похмелья и похвалил себя за то, что вовремя остановился и даже дома не прикоснулся к тем двум банкам пива, что стояли в холодильнике.
После аппетитного завтрака и чашки крепкого ароматного кофе, я принял душ и побрился. Потом достал свой костюм, который не очень-то любил надевать и делал это только по необходимости. Ну а собеседование в «Языке без костей» казалось мне все же такой необходимостью. Костюм был в хорошем состоянии, гладить пришлось только рубашку.
– Иди ищи джин, НЕЧИСТЬ!.. Где?! А я откуда знаю, где?! Там, куда ты вылила мою бутылку, НЕЧИСТЬ! Что ты сидишь?! Иди и ищи!.. Нет?! Нет, НЕЧИСТЬ?! Значит, я пойду! А я найду, НЕЧИСТЬ! Я найду!
Пока я гладил рубашку, то вновь подумал о том, что стоило бы вызвать полицию. Наверное, так же думали и другие соседи, чей утренний покой второй день подряд нарушался воплями этого бешеного чудака. И, скорее всего, все они, как и я, останавливались на мысли, что вызовет кто-то другой, да и вообще, лезть в чужую жизнь не лучшая затея.
– Куда?! Подальше от тебя, НЕЧИСТЬ! Я трогаю твои вещи?! Я выливаю твои блядские йогурты и кефиры, а, НЕЧИСТЬ?! Я хоть пальцем, хоть мизинцем, хоть ногтем трогаю твои вещи?! Что ты корежишься?! Я трогаю твои вещи?! Я выливаю твои духи и твои шампуни?!. Нет?! А почему ты мой джин вылила, НЕЧИСТЬ?! Уйди на хер со своими пластырями! Почему ты мой джин трогаешь?! Почему, НЕЧИСТЬ?!
Хлопнула дверь. Как я понял, сосед пошел искать себе компанию таких же утренних страдальцев. Мне почему-то сразу пришел на ум Мученик. Однако заострять мысли на нем я не стал. Не хотелось сейчас думать ни о Мученике, ни о Ричи, ни о Червоточине, ни о соседе. Хотелось думать о том, что сегодня у меня второй день моей войны и впереди очень жаркие бои. Один из них начнется очень скоро, второй ожидает вечером – неудача с Червоточиной ничуть не выбила меня из колеи. Хотелось думать о людях приветливых и открытых, которых, к сожалению, вчера я почти не встретил на фоне алкоголиков и психопатов. Хотя стоило признать, что именно мой пьяный сосед должен был сегодня утром гладить свою рубашку перед собеседованием у главы «Языка без костей».
– Спасибо, бедная женщина, – прошептал я в адрес его жены и усмехнулся.
Я вышел из дома в половине десятого и не спеша двинулся вчерашним маршрутом: по Главной улице до перекрестка с улицей Джека Лондона, дальше на север до улицы Мартина Идена. И что же вы думаете? Стоило мне выйти на улицу, как я вновь ощутил этот странный холодок, проникавший под одежду и рождавший ощущение мурашек по коже. Я посмотрел на солнце, которое стояло уже достаточно высоко, зажмурился и попросил его завязывать со своими бурями. И вроде бы этот холодок по коже не мог доставить особого дискомфорта, но все-таки одним свои наличием уже рождал легкое чувство неуверенности.
Впрочем, довольно скоро у меня получилось не обращать на него внимания, которое я сосредоточил на прохожих. На таких же людях, как я. Спешивших на работу, в университет, в магазин, с ребенком в детский сад. Очень мне нравилось рассматривать их в это утро. Не хочу показаться невежливым, но не мог я отделаться от мысли, что вот хоть на полшага, но я все-таки впереди них. Знаю, не очень меня красит такая нескромность, но ничего не могу с собой поделать. Ну не видел я просто в их глазах той идеи, которую постиг я. Не видел я в них той решимости просто взять и построить все заново. Не видел я в них постижения той истины, до которой добрался я: действуй быстро и стремительно, бери свой кусок пирога, а к остальному тебя тут же пригласят. Не знаю, как выглядела моя легкая улыбка, которой я поглядывал по сторонам – наверное, все-таки высокомерно. В любом случае, как бы мне этого ни хотелось, в продолжение всего моего пути до неприметной улочки Мартина Идена никто мне в ответ не улыбнулся.
В «Язык без костей» я явился за пять минут до назначенного времени. Все та же строгая девушка, которая встречала меня и вчера, сказала, что руководитель компании уже готов меня принять, но если мне нужно какое-то время или я хочу выпить кофе, то у меня еще есть пять-десять минут. Я ответил, что готов к собеседованию, и она провела меня к кабинету, на двери которого висела табличка, гласившая: «Язык без костей. Господин Асфиксия. Генеральный директор».
Секретарша предварительно заглянула к своему начальнику, после чего впустила меня, а сама удалилась.
Я переступил порог и оказался в небольшом кабинете, сплошь в красных тонах. Красным было все: стены, потолок, ламинированный пол, мебель. Конечно, все это играло разными оттенками и немного разбавлялось содержимым шкафов, офисной техникой и бумагами на столе, но общая композиция читалась и производила довольно необычное впечатление. Необычным оно было, наверное, от самой волнительной сути красного цвета. Окно в стене напротив двери также было прикрыто красными занавесками, и яркий солнечный свет, пробиваясь внутрь кабинета, казалось, только сгущал краски.
Только после того как оценил помещение – хотя длилось это не более двух секунд, – я сосредоточил свое внимание на человеке в кресле за письменным столом. Вернее, он сидел в кресле, когда я только вошел и уже успел подняться и двинуться мне навстречу.
Это был невысокий, кругловатый мужчина с короткими, семенящими ногами, лысой головой и приветливым лицом. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, может, чуть больше. Мне он сразу понравился, возможно, потому, что он стал первым человеком за день, который мне улыбнулся.
– Доброе, доброе утро! – говорил он, энергично пожимая мне руку и заглядывая в лицо маленькими зелеными глазами. – Очень, очень рад!
– Доброе утро, господин… Асфиксия, – я немного замялся перед тем, как произнести столь странную фамилию. – Я тоже очень рад знакомству. Надеюсь, долгому. – Меня зовут…
– О, а как я надеюсь, как я! – перебил он и, выпустив мою руку, указал на свободное кресло. – Но и практически в этом не сомневаюсь, молодой человек. Практически не сомневаюсь.
Такой вердикт сразу меня обнадежил. Я почувствовал себя спокойней и сел в кресло – естественно, красного цвета.
– Рад это слышать, – сказал я. – Вы смотрели мое резюме? От имени…
– А как же?! – вновь он не позволил мне представиться и немного неуклюже обошел свой стол и плюхнулся в кресло, уронив со стола какую-то папку. – А как же? – повторил он, проводив папку взглядом, но не подняв с пола. – Конечно, я ознакомился с вашим резюме и остался вполне удовлетворен. Уверен, что вы – именно то, что нам нужно. Именно то!
Он замолчал и воткнул в меня свой острый взгляд, который, впрочем, не вызывал дискомфорта и на фоне круглого улыбающегося лица казался даже доброжелательным. Я не понял, ждал ли он от меня какого-то комментария, или же просто изучал меня взглядом будущего начальника. Не став повторять, что рад слышать обнадеживающие слова, я только кивнул в знак признания.
– Кофе? – спросил господин Асфиксия спустя пять секунд.
– Нет, спасибо, я уже дома выпил.
– Чего покрепче?
– Тоже нет, – я широко улыбнулся, расценив это как шутку. – Не пью по утрам спиртного.
– Похвально, похвально, – сквозь легкий смешок прокомментировал он.
– Да и по вечерам, признаюсь…
– Как вам мой кабинет?
– О… ваш кабинет, – я немного растерялся от того, что меня вновь перебили и от самой сути вопроса. – Честно сказать, он производит впечатление.
– Согласен, согласен, – самодовольно произнес господин Асфиксия, откинулся на спинку кресла и погладил тонкую полоску усов над верхней губой.
– Это специальная задумка? – улыбнулся я. – Ну… известно, что красный цвет способен возбуждать, и вот я подумал: может, вы намеренно так придумали, чтобы заставлять ваших деловых партнеров испытывать дискомфорт?
– О нет, нисколько! Нисколько! – он покачал головой. – Это все исключительно для меня. Я сам очень люблю чувствовать возбуждение.
– А… вон оно что, – пробормотал я и как-то неловко улыбнулся, после чего отвел взгляд от своего потенциального шефа и посмотрел на правую стену, где висела странная картина: просто красные брызги на белом фоне.
– Похоже на брызги крови, правда?
– Может быть, – ответил я. – Или на брызги краски.
Господин Асфиксия засмеялся, и я тоже поспешил скрыть свое смущение от его последних фраз за наигранным смехом.
– Или так, или так, – подытожил он и, придвинувшись к столу, сложил руки в замок и уперся в них подбородком. – У меня к виду крови, собственно, тоже неоднозначное отношение. Мне в крови видится что-то… слишком интимное, скажем так; вам так не кажется?
– В каком смысле – что-то слишком интимное?
– Ну… в прямом, в прямом. Я имею в виду, что если можно обойтись без крови, то лучше обойтись без крови, или же не показывать ее другим. Согласны?
– Согласен, но к чему…
– Вы когда-нибудь убивали людей, молодой человек? – вновь перебил господин Асфиксия, глядя мне прямо в глаза.
– Что, простите? – я оторопело смотрел на его лысину, не понимая, что это за собеседование такое происходит в этом кабинете.
– Я спросил: приходилось ли вам за ваши тридцать пять лет – такой возраст вы указали в анкете, – убивать людей или хотя бы одного человека?
– Хотя бы? – прошептал я.
– Да. Да, допустим, хотя бы одного. Любым способом и с любым мотивом.
Я смотрел на него с растерянностью и не мог произнести ни слова.
– Смелее же, смелее, молодой человек, – он вновь откинулся на спинку кресла. – Не стесняйтесь и не бойтесь.
– Я никого не убивал, – усмехнулся я, вернув себе уверенность.
– Так и знал! – господин Асфиксия хлопнул себя по колену и разочарованно повел головой. – Так и знал.
– Это какие-то шутки, господин Асфиксия? – спросил я.
– А хотели бы? – в этом вопросе мне послышался как бы последний шанс. – Хотели бы?
– Что вы такое говорите?
– Хотели бы убить человека? Допустим, ножом. Перерезать горло от уха до уха, – и он изобразил большим пальцем движение ножа по своей шее.
– Знаете, я лучше пойду.
Я улыбнулся и приготовился встать. В ту же секунду господин Асфиксия залился хохотом и с силой хлопнул ладонью теперь уже по столу вместо колена. Я понял, что он меня разыграл, но, признаюсь, метод и тематика розыгрыша меня развеселили в гораздо меньшей степени, чем его.
– Шутка! – сквозь смех выдавил он. – Шутка! Ох… – простонал он спустя полминуты, достал из кармана пиджака носовой платок и утер им лысину и лицо. – Ну что вы, в самом деле, молодой человек? Не любите черный юмор?
– Знаете, не особо, – ответил я, но ради приличия вернул себе улыбку на лицо. Да и уходить передумал, если честно.
– На вас смотреть было одно удовольствие, когда я спросил вас про убийство, – он вновь коротко засмеялся.
– Ну, обычно при собеседовании на работу рассчитываешь услышать другие вопросы, – я тоже засмеялся.
– Точно, точно, – он указал на меня пальцем, признавая мою правоту. – Вот в этом и весь фокус, все удовольствие, за которое покорно прошу у вас прощения. Ну, вот имею такую слабость: разыгрывать новобранцев подобным образом, чтобы они подумали, что мы ни переводчиков сюда набираем, а наемных убийц.
– Оригинально, – похвалил я, и вполне искренне. Этот человек действительно произвел на меня впечатление личности незаурядной, а нравилась мне его незаурядность или нет – это уже вопрос второстепенный.
– Ладно, – господин Асфиксия шумно выдохнул и убрал в карман платок. – Посмеялись немного, теперь к делу. Поговорим, собственно, о том, для чего вы здесь. Задам вам такой вопрос: кто такой, по вашему мнению, переводчик?
– Человек, который оказывает услуги по устному или письменному переводу текстов с одного языка на другой, – ответил я первой формулировкой, пришедшей мне на ум.
– Отлично, – кивнул господин Асфиксия. – Отлично. Во всяком случае, в общепринятом смысле так оно и есть.
– Но есть и некий другой смысл? – предположил я.
– Есть, – он вновь кивнул после короткой паузы. – Есть, и в этом вся суть. Скажите, молодой человек, вас ведь должна была насторожить определенная деталь в нашем объявлении?
– Разумеется, – я поудобнее устроился в кресле, поскольку сейчас речь должна была пойти о наиболее интересующем меня вопросе. – Меня насторожило, что вы приглашаете на работу человека без опыта и знания иностранных языков.
– Именно.
– И что же я тогда буду у вас делать? Обучение языку – штука не одного месяца, и я не думаю, что вы заинтересованы платить мне за мое же обучение.