Без крестной феи
Она швырнула бульонницу с кашей на стол, метнулась к приемнику, покрутила ручку громкости.
– Переходим к другим новостям, – разочаровал ее ведущий, заговорив об изменениях в расписании городского транспорта в грядущие праздники.
– Блин, блин, блин… – застонала она, закатывая глаза. – Этого не может быть! Это не так…
Маша покусала кулак – привычка, выпестованная сиротским детством. Она так делала, чтобы не заплакать, на радость обидчикам.
Она покосилась на мобильник. Тот лежал на подоконнике, матово поблескивая под стершимися ребрами. Ей надо было срочно позвонить и все проверить. Он ошибся, этот малый, голос которого ей всегда был неприятен. Он ошибся, а не она! И то, что полиция задержала подозреваемого – высокого симпатичного парня с фигурой атлета – никакая не ошибка. Это торжество справедливости – вот! И чуть позже она позвонит по телефону, который оставил ей мудрый майор Горелов. Сверит с ним даты, и в новом году – а он уже завтра – проснется с чистой совестью и чувством выполненного долга.
Инна Витальна всегда утверждала, что это главные критерии человеческого счастья – чистая совесть и чувство выполненного долга.
Маша поглотала кашу, даже не почувствовав вкуса, быстро оделась и на работу явилась вместе с Марией Яковлевной, столкнувшись с ней у служебного входа.
– Ты чего это? – ахнула пожилая женщина. – Обещала же, что останешься вечером!
– Я и останусь, – подергала Маша плечами.
– А чего тогда в такую рань приперлась? – нахмурила брови та.
– Дома не сиделось, – соврала Маша.
На самом деле, визитка с телефоном Горелова осталась у нее в шкафчике. Забегалась и забыла забить его номер в телефонную книгу.
– Вы приступайте. Мне позвонить надо.
Маша взяла в руки визитку и вопросительно глянула на любопытную Марию Яковлевну, застывшую у двери.
– Что? – вытянула она шею и легонько тряхнула головой. – Секретный звонок.
– Ну-ну. – Мария Яковлевна вышла, громко хлопнув дверью.
Маша набрала номер и ткнула пальцем в зеленую трубку на стареньком смартфоне. С минуту слушала гудки – Горелов не отвечал. Она отключилась, вскочила с деревянной скамейки, которую явно притащили сюда из какой-то спортивной раздевалки, и заходила по тесной комнате. Время от времени ее кулак – некрупный, но крепкий – с силой молотил по дверцам фанерных шкафов. Грохот привлек внимание охранника Игоря, и тот сунулся в женскую раздевалку, забыв постучаться.
– Что происходит, Машка? – вытаращился он на расстроенную девушку. – Кто тут мебель крушит?
Ей хотелось сказать ему, что старые фанерные шкафчики не смог бы разбить кулаком даже Игорь. Они были сделаны еще в прошлые времена, когда не считалось, что выгоднее купить новые, нежели отремонтировать старые.
Но вместо этого она буркнула:
– Никто. Споткнулась. Задела неосторожно.
– Ага. И так семь раз! – не поверил Игорь, криво ухмыльнувшись. – Мутные вы – детдомовские. Делают для вас добро, делают, а вы в ответ…
– Заткнись, – проговорила она отчетливо. – Заткнись и слушай.
Удивительно, но он притих. Откинув дубинку, как гусар шпагу, уселся на деревянную скамью и задрал голову. Кадык под плохо выбритой кожей дернулся вверх-вниз и застыл.
– Я, кажется, облажалась, – произнесла она, рассматривая длинную сальную челку Игоря. – Я подставила человека. Под статью.
– Не понял? – небрежным жестом он убрал челку с глаз, обнажая прыщавый лоб, и нахмурился. – Кого? Таньку?
– Ой, да при чем тут Танька? – взорвалась Маша, пиная скамью. – Уверена, что она загуляла. За ней еще в детстве водились разные…
Она не нашла нужного слова и не стала рассказывать, что Таню в детдоме часто дразнили припадочной за ее выходки.
– Я говорю о том парне, на которого указала. Помнишь, приезжал майор?
– Помню.
– Так вот я ему сказала, что этот…
– Станислав Ильинов, – перебив ее, уточнил Игорь. – Его имя – Станислав, фамилия – Ильинов.
– Не важно! – прикрикнула на него Маша.
И тут же подумала, что человек с таким именем и фамилией не способен творить зло. Слишком мягко, слишком благозвучно. А она просто дура!
– Я указала на него, как на убийцу той девушки, которая…
– Которую бросил парень и которую Ильинов на твоих глазах потащил в парк.
– Да! – заорала Маша и возмутилась. – Что ты меня все время перебиваешь?
– Я не перебиваю. Извини. Я вношу уточнения. – Игорь неуверенно улыбнулся. – И что теперь? Ты этого не видела? Он не тащил ее в парк?
– Видела. Тащил.
– Тогда в чем дело?
– Он тащил ее не в тот день, Игорь. – Маша закрыла лицо руками и вслепую уселась на скамейку, едва не угодив к нему на колени. – Я теперь совершенно точно вспомнила, что это произошло днем позже.
– Что именно произошло, Маша? Ты меня с ума сведешь! – Игорь схватился за дубинку и шарахнул ею о край скамьи. – Что произошло днем позже: убийство или встреча подозреваемого Ильинова с Александрой Витебской?
– Второе, – простонала из-под ладоней Маша и всхлипнула. – Я перепутала даты, Игорь. Он не виноват! Это не он! Это кто-то другой. А Горелов не отвечает на звонки. И если ответит, я не знаю, что ему сказать. Он сочтет меня… Дурой!
– Дура и есть, – удовлетворенно закивал Игорь, поднял дубинку и нацелил ее на Машу. – А я тебя предупреждал. Сработал принцип, сработал!
– Какой принцип? – Она оттолкнула от себя дубинку, которой Игорь тыкал ей почти в лоб.
– Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. – Он встал со скамьи и протянул ей руку. – Вставай. Пойдем звонить твоему Горелову.
– А может, не надо? – Маша поднялась со скамьи без его помощи и опустила голову. – Может, стоит сначала самим убедиться, что я права, а этот ведущий с радио все перепутал?
– Интересно, как ты собираешься убеждаться?
Игорь разозлился, что она не приняла его помощи, и теперь смотрел на нее неприязненно, даже с брезгливостью.
Что она возомнила о себе – существо безродное? Думает, он совсем уже пропащий? Даже такую, как она, не найдет себе? Да он, если захочет, завтра женится! А мечтать о ней совсем перестанет. И уж точно не будет помогать.
– Для начала надо взглянуть на ту, которую нашли в парке.
– На труп?! – ахнул Игорь и попятился. – Ты точно не в себе, Машка!
– А как? Что еще предложишь?
Игорь прошелся по волосам пятерней и задрал взгляд к потолку с лампой дневного света, без конца моргающей и давно требующей замены.
– Предлагаю навестить эту самую Александру.
– Думаешь, полицейские этого еще не сделали?
– Может, они ее дома не застали? Не нашли ее и думают, что она – та самая жертва, которую нашли в парке. Парня закрыли на семьдесят два часа…
– Откуда ты знаешь? – перебила его Маша.
– Таков порядок, – авторитетно заявил Игорек, распрямляя узкие плечи. – Потом суд, который определит ему меру пресечения.
– Грамотный какой. Надо же, – уважительно покосилась в его сторону Маша.
Игорек довольно улыбнулся, не став уточнять, что познакомился со всей этой процедурой из-за непутевого старшего брата, неоднократно сидевшего и к настоящему моменту сгинувшего непонятно где.
– И если я не ошибаюсь, то меру пресечения ему станут избирать уже после праздника. Представляешь, каково ему будет встретить Новый год на нарах! – Игорь с осуждением прищелкнул языком. – И зачем ты только влезла, Машка? Напутала все и человека подставила.
Она больно, чуть не до крови, прикусила кулак, жалобно глянув на охранника из-под кудрявой челки. Ей было стыдно. Так стыдно, как в детском доме, когда ее поймали на воровстве пирожных, испеченных не к ее дню рождения.
Все тогда стояли и смотрели на нее кто с осуждением, кто со злой радостью. А она готова была умереть, так ей стало стыдно. И даже уговоры Инны Витальны впоследствии не сумели избавить Машу от боли, которую она испытала под перекрестными взглядами детдомовцев.
Пирожные она с тех пор не переносила на дух. Ее от них тошнило.
– Что делать, Игорь? – Она шагнула к нему и вцепилась в рукав его форменной куртки. – Надо же что-то делать! Он будет сидеть в тюрьме из-за моей ошибки! На Новый год! Это…
– Для того чтобы его выпустили, надо убедить Горелова в том, что ты ошиблась. – Игорь стоял, не двигаясь, боясь шевельнуться, чтобы ее руки нечаянно не соскользнули с него и тепло от них не исчезло. – А вдруг ты не ошиблась?
– Что делать? Надо же что-то делать!
Она подняла на него несчастные зеленые глаза, каких, он точно знал, ни у кого больше не было. Она ждала от него помощи, потому что больше не от кого. Она совершенно одна, у нее не было даже двоюродных и троюродных братьев, сестер и теток с дядьками. Это он точно знал: наводил справки и о ней, и о Таньке.
С Танькиной родословной было все путем: кто-то где-то у той имелся в родне. Далеко и непутево, но имелся. А Маша была совсем одна.
– Я сейчас пойду к начальству и попробую отпросить нас с тобой на полдня.
– Игорек! – Ее губы задрожали. – Правда? Ты это сделаешь?
– Я сказал – попробую. – Он с сожалением отцепил ее вспотевшие пальчики от своего рукава и шагнул к двери. – Я ничего не обещаю, Машка. Но ты на всякий случай будь готова. И да, ты права…
– В чем?
Она теперь смотрела на него совсем иначе: как на защитника, как на мужчину. И куда подевались узкие плечи с сутулой спиной? Что стало с его нелепой прической, заставляющей Игоря постоянно дергать головой? Он даже показался ей симпатичным.
– В чем я права, Игорек? – повторила Маша, отгоняя наваждение.
– В том, что начинать нам надо с морга…
Глава 9
Валера Володин посмотрел на часы. Время близилось к полудню. Работать ему сегодня до трех – так велело начальство. Еще оно велело закрыть всю незакрытую документальную отчетность. Разобраться в кабинете, где у него частенько бывал беспорядок. И после трех часов пополудни он мог быть свободен.
Валера печально вздыхал, слушая указания. Ворчал, что работы на два дня и он не Золушка. Но печаль его была наигранной, и ворчал он, отвлекая начальство. Чтобы не нагрузили еще чем-нибудь. Чтобы не бросили кому-нибудь в помощь. Чтобы он с утра до трех попросту отдохнул, посидел за компьютером и прошел очередной уровень любимой игры. Он мог себе это позволить, поскольку все давно сделал: и отчетность закрыл, и в кабинете разобрался. Теперь мог поиграть, покурить и снова поиграть.
Жена ему велела купить все по списку, который вручила еще вчера утром. Но только сегодня после трех, чтобы продукты не лежали в холодильнике у него в кабинете.
– Сам знаешь, где работаешь. – Она театрально передернулась и сделала страшные глаза. – Я не хочу, чтобы наши продукты там были, Лерик! Их нам с тобой потом есть.
То, что он каждый день кладет в холодильник, который стоит у него в кабинете, контейнеры с обедами и употребляет их потом, жена благополучно опускала. Конечно, он закупил все еще вчера. Продукты по списку, плотно упакованные в пакеты, лежали в рабочем холодильнике, мирно урчащем в углу его кабинета. И ему не придется сегодня давиться в магазинных очередях, торчать в пробках и проклинать судьбу.
А почему? Правильно! Потому что он обо всем позаботился заранее. Он предусмотрителен и мудр. Или мудр, а потому предусмотрителен.
Валера улыбнулся старому клену, о чей ствол опирался, докуривая вторую по счету сигарету за утро. Через несколько секунд он запустил окурок в урну, поправил на плечах теплую куртку, повернулся к двери, и тут его окликнули.
Он просто замер на месте, боясь поворачиваться и мечтая о том, что ему послышалось. Он не ждал никого сегодня в «гости». Его отделение на прием не работало.
Тогда кто?!
Валера медленно повернулся, снова поправил куртку на плечах и недоуменно уставился на парочку молодых людей. Они были живыми, но выглядели встревоженными.
– Что хотели, молодые люди? – Валера осторожно скрестил два пальца на правой руке, за спиной. – Мы сегодня не работаем. Если кто-то преставился, в соседнее отделение.
Девушка передернулась, как давеча его жена. Всем телом! Как если бы через нее пропустили ток. Только если у жены это вышло наигранно, эта не играла. Ей было жутко, по-настоящему, без притворства, и это Валеру насторожило: жди проблем! Не просто так она здесь появилась.
А так девушка была симпатяшкой: кудряшки, зеленые глазищи вполлица, губки алые, пухлые. И фигурка ладненькая. Только веяло от нее какой-то неприкаянностью, будто она была никому не нужна.
Но это он философствовал. Имел такую черту: порассуждать о своих «пациентах» – какими они были при жизни, как себя вели и что делали.
Парень рядом с ней очень сильно сутулился. Распрями он спину и расправь плечи, сразу стал бы выше и интереснее. А еще стрижку не мешало бы ему поменять, и выражение лица с подозрительного на приветливое. Был бы тогда сносным партнером для зеленоглазой девчушки. А так – не пара они. Совсем не пара.
– Нам надо взглянуть на девушку, которую нашли в парковой зоне на лыжне несколько дней назад, – произнес парень хорошо поставленным голосом. – Вы позволите ее опознать?
Валера стукнулся лбом о дверь, с ручки которой соскользнула его рука.
– Что за ерунда? Ее же опознали!
– Кто? – черные ресницы девчушки заметались вверх-вниз.
– Ее жених. Был сегодня рано утром и даже документы подписал.
– И точно зафиксировано, что это Александра Витебская? – недоверчиво сощурился сутулый малый.
– Совершенно точно, – не хотел сдаваться Валера и пускать их внутрь, хотя имени не помнил. – Что-то еще?
– Да. – Парень зашагал вперед, прямо на него, волоча за рукав девчушку.
– Что? – Валера встал в дверях, широко расставив ноги и собираясь защищаться.
– Взглянуть, – остановился парень сантиметрах в сорока от него.
– Зачем?
Валера взглянул на часы: двадцать минут первого. Если вдруг обнаружится, что утренний визитер ошибся, и документы им были подписаны ошибочно, то это грозит…
Да ничем ему лично это не грозит! Он вызовет звонком Горелова и передаст ему с рук на руки эту сладкую парочку – пусть разбирается.
– Мы хотим убедиться, что не произошло ошибки, – слабым голосом вставила девчушка и тут же спряталась за сутулую спину своего спутника. – Простите нас. Но могла произойти ошибка, и я виновата в ней. Человек сейчас сидит в тюрьме из-за этого. Возможно, хороший человек.
– Так. – Валера почесал шею под воротником толстой рубашки и не сдвинулся ни на сантиметр. – Быстро и по пунктам: кто, когда, что за ошибка? Рассказываете мне всю правду и ничего, кроме правды. И только тогда я, возможно, позволю вам войти.
И началось! Девчонка несла такую пургу в течение десяти минут, что у него закружилась голова, и он прервал ее громким криком:
– Стоп!
Она тут же замолчала.
– А теперь отвечай на мои вопросы. Точно, быстро и без лишней воды.
– Ага, – закивала она, заставив заплясать кудряшки, выбившиеся из-под шапки.
– Ты видела, как подозреваемый тащил в парк поздним вечером девушку, которую потом обнаружили мертвой?
– Да.
– Но обнаружили ее в другом парке.
– Так.
– И днем раньше, как оказалось.
– Да-а-а… – протянула она и всхлипнула. – Я ошиблась. А Горелов не спросил. Не уточнил дату. А сегодня утром по радио, когда сказали…
– Это я уже слышал. – Валера снова почесал шею: кожа зудела, то ли от нервов, то ли от нового порошка, которым жена постирала его рубашку. – То есть девушку, как ее там…
– Александру Витебскую, – услужливо подсказал парень зеленоглазой малышки.
– Да, Витебскую вы видели живой и невредимой уже после того, как на лыжне нашли труп?
– Получается, так, – она неуверенно глянула и шмыгнула носом. – И мы хотели бы убедиться, что я ошиблась, а тот человек, которого арестовали, не виноват.
– Мы все в чем-то виноваты, – философски изрек Володин и с тоской глянул в серое небо, обещающее через пару часов сильный снегопад. – Все, без исключения. И если его арестовали, значит, он имел неосторожность побывать не в том месте не в то время. Ладно, идемте, молодые люди…
Разумеется, в три часа пополудни его рабочий день не закончится, нечего и надеяться. И все его тайные приготовления не имели никакого смысла, потому что в погибшей девушке свалившаяся ему как снег на голову Мария Нестерова неожиданно опознала свою подругу по детскому дому – Татьяну Иващук. Она потребовала немедленно это зафиксировать и вызвать Горелова.
Нет, сначала она шарахнулась в обморок, Валере пришлось приводить ее в чувство посредством ватного тампона, смоченного нашатырем. Потом она прорыдала минут двадцать, а после уже принялась выдвигать свои требования. Хотя…
Конечно, он лукавит. Ничего она не выдвигала. Просила слабым голосом, без конца всхлипывая и сотрясаясь всем телом, и то и дело повторяла про важную примету, по которой и опознала тело подруги.
– Это только у нее такое родимое пятно. Только у Тани. Второго такого нет…
Родимое пятно она обнаружила, попросив перевернуть тело погибшей девушки. Но Валера подозревал, что она ее и так опознала, едва взглянув. Как бы не было обезображено лицо, она узнала подругу: по рукам, ногам, груди. А когда уж родимое пятно под левой лопаткой обнаружилось, тут уж все сомнения отпали.
– Так что, Валентин, ускоряйся. Мой рабочий день не резиновый, – проворчал он, дозвонившись до Горелова в десять минут третьего. – Работаю до трех и ухожу.
– Хорошо, – произнес Горелов таким усталым и несчастным голосом, что Валере его даже на какой-то момент сделалось жалко. – Ты там оформи все, как положено, а я подъеду и заберу их для дачи показаний. Как теперь с подозреваемым поступить? Сейчас адвокат развопится. Бумаг надо кучу оформить, чтобы его выпустить, а никого уже на месте нет. Твою же мать, а!..
Горелов вошел в кабинет Володина без десяти три. Быстро просмотрел бумаги, поблагодарил Валеру, уже одетого в куртку и шапку и нетерпеливо топтавшегося на пороге, и пригласил ребят на выход.
Выходили они все вместе.
– Спасибо, – пожал Валентин протянутую Валерой руку и скорбно глянул: – И с наступающим.
– И тебя.
– Да-а… – протянул Горелов и покосился на молодых людей, застывших у его машины. – Чую, праздник у меня удастся.
Валера кивнул и пошел на стоянку. Свою машину он завел ровно в пятнадцать ноль-ноль и выезжал на забитый транспортом проспект с легким сердцем. Как ни старалось провидение ему подгадить, он все успел. И времени до новогоднего застолья еще уйма. Он даже подремать успеет, чтобы не свалиться в половине первого в кровать, разочаровав своих домашних.
Горелову, конечно, не повезло. Опрос свидетелей под протокол – час, как минимум. Потом надо будет что-то с подозреваемым решать. Горелов сказал, у того адвокат матерый, проблемный. Надо будет освобождать из-под стражи, а это метаний часа на два. Хорошо, если Валентин к бою курантов дома окажется.
Ну… У Горелова своя служба, а у него своя.
Навигатор послушно провел его дворами, минуя все пробки. Возле дома Валера парковался уже через тридцать семь минут. Это был рекорд для тридцать первого декабря. Он был крайне доволен собой и своей предусмотрительностью.
И лишь, помахав рукой жене, выглянувшей с балкона, он вспомнил.
Продукты! Продукты для новогоднего стола, плотно упакованные в пакеты, так и остались лежать на полках холодильника, мирно урчащего в углу его кабинета.
Глава 10
Он ненавидел праздники. Особенно такие, как затянувшиеся новогодние. Кто придумал отдыхать так долго? Зачем? От чего?
Гриша Рогов хмуро глянул на громадные кучи мусора, только что привезенные. В рабочие дни столько мусора горожане не производят, только в праздники. Он мог бы сосчитать, во сколько раз возрастает количество произведенных отходов с каждого микрорайона, если бы был силен в математике. А так он просто констатировал, что до хрена. Складывалось ощущение, что горожане не отдыхали, не праздновали, а соревновались друг с другом: кто больше произведет дерьма за эти выходные.
Рогов навскидку определил, что из-за трех только что отъехавших машин и двух предыдущих работы ему будет на три часа, никак не меньше. Это почти до обеда. В будни он управлялся за час.
– Вас бы всех… – прошипел он зло и двинулся к своему старому бульдозеру.
Вообще-то, на полигоне имелась и другая техника: новая, современная, с хорошей изоляцией. В кабине совершенно не воняло, и сиденье было удобным, приятно амортизировало под его немалым весом. Но технику эту Гриша не особенно любил, называл ее «белошвейкой». Удобно – да, но заморочено. Панель вся сияет и светится, как елка новогодняя. Он половины функций не изучил до сих пор, а начальник грозился ему экзамены устроить. Может, потому и не нравилось ему на ней работать, что он не использовал ее в полную силу? И времени поэтому тратил в разы больше? Черт его знает!
Старый, громыхающий, провонявший до последнего винта бульдозер был его любимым напарником. С ним он сроднился уже давно, его втихую и использовал, когда руководства не было поблизости. Вообще-то, его давно списали. Даже солярки на него не выделялось, но Рогов изыскивал возможность его заправить. И в выходные дни, такие, как сегодня, работал только на нем.
Он влез в кабину, задраил окошко, завел мотор, подождал, пока прогреется, и через пятнадцать минут двинул старую тяжелую машину на самую огромную кучу мусора.
Старичок пыхтел и надрывался на высоких оборотах, но работу свою делал исправно. Тяжелая машина, хорошая. Гриша через час пятнадцать даже принялся насвистывать, поняв, что управится раньше обеда и у него даже будет время посмотреть телик.
Новогодние программы он любил. Это единственное, что ему нравилось в праздники. Показывали старые комедии, мультики из его детства, концерты с любимыми исполнителями, многих из которых уже не было в живых.
В кармане на груди заворочался мобильник. Гриша приглушил мотор, достал телефон, глянул: звонил племянник Вовка. Непутевый оболтус – сынок брата. Вечно попадал в какое-нибудь дерьмо и сидел на мели. К нему напрашивался иногда – в мусоре порыться, что-то находил, отмывал, продавал. Гриша был не против. Жалко, что ли! Лишь бы начальство не видело.
– Дядь, привет. – Вовка шумно двинул носом. – С прошедшими тебя.
– И тебя.
Гриша скупо улыбнулся. Какой ни скот, а все же родня. Вспоминает о нем хоть изредка.
– Я тут тебе подарков везу. Отец с матерью целую коробку собрали. Жратвы там. Свитер мать связала. Специально для тебя.
– Уже везешь?
В животе у Рогова заурчало в предвкушении вкусного обеда. Жена брата готовила великолепно. Брательник из дистрофика давно превратился в кабана.
– Ага… Уже почти приехал. Ты работаешь? А, вижу, в старой колымаге опять.
Племянник снова шумно засопел, видимо, выбирался из машины. Лишними килограммами его Господь тоже не обделил.
– Я коробку в дом занесу. И пороюсь, ок?
– Ройся, – позволил Гриша и завертел головой, пытаясь за грудой мусора рассмотреть машину племянника. – Только начинай с западной кучи. Там давно не тронуто. Туда я после обеда планирую.
Он снова завел старый мотор, позволил ему прочихаться, покапризничать и повел машину на очередную кучу.
Он видел краем глаза, как Вовка, облаченный в защитный костюм, с металлоискателем в руках двинул к западной стороне полигона. Там было не особенно много – привезли с трех микрорайонов в восемь утра всего две машины. Искать ему будет проще. В обед они вымоются под душем со специальным средством, уничтожающим почти все запахи, вместе сядут за обеденный стол, может, и попразднуют.
Гриша повеселел и даже пробовал петь, но через пару куплетов замолчал. Собственное пение угнетало даже его самого: ни слуха, ни голоса. У него, если разобраться, вообще не было никаких талантов, кроме как избавлять человечество от произведенных им отходов.
Родившаяся в голове мысль ему понравилась, показалась такой мудрой и правильной, что он даже счастливо рассмеялся, разворачивая бульдозер на сто восемьдесят градусов и намереваясь поехать в сторону западной стороны. Но, не проехав и десяти метров, Гриша резко затормозил.
Его племянник Вовка, согнувшись пополам, блевал прямо на угол его маленького казенного дома, которым Гриша дорожил, потому что жил в нем безвыездно. По этой причине у него не было смены, и зарплата в разы больше. Всех все устраивало, его тоже. И дом он содержал в чистоте, а Вовка…
Он заглушил мотор старого бульдозера, выпрыгнул из кабины на грязный снег и пошел к нему.
– Чего это тебя так разобрало? – спросил Гриша, останавливаясь за спиной племянника. – Перепил, что ли, вчера?
– Не, не пил, – замотал тот головой.
Вовка оперся ладонями в согнутые колени, тяжело задышал, а потом повернул к нему позеленевшее лицо.
– Вызывай полицию, дядя.
– Зачем? – Гриша насторожился. – Ты клад нашел? Хочешь поделиться с государством?