Потому что (не) люблю

Ну и где эта чёртова лягушачья шкурка, которую надо спалить прямо сейчас, чтобы не потерять больше свою царевну?!

Впрочем, она уже и не смотрела. Суетливо и слегка растеряно, словно её поймали с поличным, заправляла за уши волосы и кивала Кирею, но не было уже ни открытой, счастливой улыбки, ни возбуждённого ажиотажа беседы. Получается, я им помешал, так что ли?

Оно оказалось, они просто вспоминали свои студенческие годы. Общих друзей, педагогов, смешные случаи с выступлений. А я сидел теперь с ними, как третий лишний, и не знал, куда себя деть. То и дело хватался за телефон, проверял сообщения, но там была тишина, и я его откладывал. Постепенно Маринкин коматоз снова схлынул, она начала улыбаться, а потом и смеяться. Я смотрел на неё в упор, провоцируя на ответный взгляд, но бесполезно. Однако, стоило мне только отвлечься, как я чувствовал – смотрит. И в этом взгляде ощущалась какая-то особая заинтересованность, словно она видела меня впервые или… тупо сравнивала с Киреем.

– А почему никто не танцует? – удивился братан. – Странно, ведь не попсу какую-нибудь играют, а золотой фонд современной классики!

– Не в музыке дело, – усмехнулся я. – Для здешней публики это просто не комильфо.

– А, ну я понял! Хрустальная люстра в сортире мешает, да?

– Типа того.

– А давай порвём их шаблоны? – неожиданно предложила Маринка.

Показалось, это она мне. Вскинул на неё обалделый взгляд, но нет, она обращалась к Кирею. Он слегка озадаченно глянул на меня. Я небрежно дёрнул плечами:

– Давай, капитан Америка! Порви тут всех!

А потом, пока они выходили на свободный пятачок перед эстрадой, упорно держался от того, чтобы не смотреть им вслед – перекатывал по столику пачку сигарет: на ребро-плашмя, на ребро-плашмя… Но всё равно не удержался.

В руках Кирея Маринка выглядела по-особенному хрупко и изящно. Не девочка уже, но женщина в том самом соку, от которого стала только ещё притягательнее и сексуальнее, словно милый котёнок превратился в прекрасно знающую себе цену пантеру. И они с Киром, конечно, были парой! То, как лежали их руки, как ловко семенили, отсчитывая «раз-два-три» ноги, как слаженно чуть склонялись на поворотах головы и упруго гнулась в крепких лапах братана тонкая гибкая спина жены – всё говорило о том, что они не впервые танцуют вместе. Да и вообще – не впервые вместе.

Отвёл взгляд. Ревновал, да. Не понимал теперь не только того, что происходило все эти проклятые четыре месяца, но и того, что происходит с Маринкой вот прямо сейчас. Она на глазах оживала. Пусть рвано, толчками, словно давно остановившееся, и вновь заведённое электрошоком сердце – но всё-таки оживала! И уже казалось, что ещё немного и утерянный ритм окончательно восстановится. Был ли я рад? Не то слово! Но вместе с этим становилось непривычно страшно, ведь этим живительным электрошоком для неё явно стал Кирей.

Когда музыка закончилась, от дальнего столика послышались сдержанные аплодисменты. Я оглянулся – хлопали не только музыкантам, но и танцорам. Кирей театрально поклонился, Маринка присела в изящном реверансе. А потом новые аккорды, теперь уже что-то активное, и ребятки решили продолжить веселье.

Я же просто заказал сто пятьдесят коньяка. Пить не спешил. Крутил бокал в руке, смотрел как томно тянутся по стеклу янтарные дорожки…

И всё-таки, где же хранится эта чёртова лягушачья шкурка?

Вжикнул телефон, и только тут я вспомнил, что жду сообщение. Тут же закрутило ставшей уже хронической, гнетущей тревогой и виной. Я по привычке постарался засунуть их куда подальше и открыл сообщения. Но оказалось – не то. Сашка по-прежнему молчала и даже не прочитала ещё мою смску.

– Чёрте что! – возмутился кто-то за спиной. – Вы шашлычка придорожная или нормальное заведение? Где главный, сюда его давай!

– Извините, Дмитрий Николаевич, это ужасное недоразумение! Но мы сейчас же что-нибудь придумаем! – и мимо меня промчался администратор.

Я слегка обернулся и тут же поднялся, протянул руку:

– Дмитрий Николаевич, добрый вечер! Где бы ещё встретились! А я вот только сегодня с Юрием общался, вас вспоминали.

– Надеюсь, не матерным словом? – ответил на пожатие Горовец-старший, отец Юрки Горовца. За его плечом мило улыбалась Анжела, моя бывшая секретарша. Сам же Горовец недовольно озирался: – Нет, ты видал, что творят? Сервис, твою мать!

– Проворонили ваш столик? – догадался я, чьё именно место сейчас занимаю.

– Ну так! А у меня встреча в випке, – глянул на золотые часы на запястье, – вот прямо сейчас. Не с собой же её тащить! – кивнул на Анжелку.

Он ни на что не намекал, но я понял. Повёл рукой в сторону нашего столика:

– Могу предложить присоединиться к нам. Ко мне брат приехал, и мы тесным семейным, так сказать. Но всегда рады хорошей компании.

Горовец обернулся на Анжелу, она с готовностью закивала. В этот момент закончился очередной музыкальный номер, Маринке с Киреем хлопал уже не один столик, а почти все.

– А я смотрю, тут сегодня как никогда весело! – усмехнулся Горовец и тут же посерьёзнел: – Ладно, я тогда пошёл, а вы тут в тесноте, да не в обиде. Спасибо, Данил. Выручил! Думаю, надолго не задержусь.

– Шампанского? – машинально предложил я Анжеле, когда он ушёл, и глянул в сторону эстрады: Кирей говорил о чём-то с мужичком за роялем, Маринка, разрумянившаяся и сияющая, обмахивала лицо ладонями. Пианист кивнул, сказал что-то музыкантам, они коротко посовещались, и заиграли очередную композицию. Что-то такое с первых же аккордов страстное и, как ни странно, смутно мне знакомое.

– Может, лучше тоже потанцуем? – мурлыкнула Анжелка.

– Не лучше, – отрезал я и маякнул официанту. Он тут же принёс фужер, налил шампанского и исчез. – Будем здоровы! – качнул я своим коньяком и, не дожидаясь пока Анжела полезет чокаться, сделал глоток. – А ты, смотрю, времени даром не теряешь? Или тебе не принципиально старший или младший, главное, чтобы Горовец?

Она улыбнулась и тоже сделала глоток.

– Стремление к солнцу, это естественный процесс. Твои слова, между прочим.

– Да кто бы спорил! Мне вот тоже, старший гораздо предпочтительнее, но я для таких рокировок, как минимум рожей не вышел. Ну и как Юрка, не против, что ты теперь с папой?

– А кто его спрашивал-то?

Я усмехнулся:

– И то верно.

И, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен, взялся за телефон.

– А это же, вроде, жена твоя, да?

Я поднял взгляд. Анжела, полуобернувшись смотрела на танцпол, где зажигали Кирей с Маринкой.

– Ну ничего себе, горячая штучка! И главное, так ловко у неё получается! Училась где-то?

Я не ответил. Но вспомнил откуда знал эту мелодию. Это было то самое танго, которое когда-то в прошлой институтской жизни танцевали Кирей и Маринка. И с которого у них, насколько я знаю, и начались тогда амуры.

Это, наверное, как ковка – если один раз поставил руку как надо, то уже никогда не забудешь, какой бы молот тебе ни всучили. Кирей с Маринкой тоже всё помнили. Резкие развороты, опрокидывание партнёрши, взгляды глаза в глаза… Благо юбка у Маринки была всё-таки узкая и длинная, и не давала закидывать ногу Кирею на талию. Но даже так, в мельком распахнувшемся разрезе сзади, я увидел тёмную полоску на её бедре. Значит, не ошибся, и она всё-таки надела чулочки. С каким-то чумным мазохистским удовольствием я мигом перебрал в уме все варианты, какой же там может быть пояс.

– Мне кажется, или этот Мистер Мускул её лапает?

– Это хореография такая! – зло отрезал я и в четыре больших глотка допил коньяк.

Музыка закончилась, ребятки сорвали очередной шквал аплодисментов, но на этот раз решили больше не плясать. Возвращаясь к столику, о чём-то переговаривались, смеялись, а потом Маринка увидела Анжелку и – щёлк! – словно в стену врезалась. Растерялась на мгновенье. Мне показалось, ну всё, сейчас снова замкнётся, но нет, она подхватила Кирея под руку и рассмеялась. А подойдя к столику, небрежно плюхнулась на своё место и откинула прядь волос с сияющего румянцем лица:

– Умираю, пить хочу!

Я налил ей шампанского, она кокетливо салютнула мне фужером:

– Мерси боку!

Сцепились с ней на мгновенье взглядами. Маринка явно всё ещё была растеряна, но усиленно пыталась это скрыть.

– Предлагаю выпить за знакомство, – предвосхитила её первый глоток Анжелка. – Я Анжелика, в прошлом секретарь Данилы Александровича, а ныне – гуляю сама по себе. Но до сих пор с нежностью вспоминаю тот дружный коллектив, под руководством такого замечательного директора!

– А почему же вы тогда ушли, если вам там всё так нравилось? – улыбнулась Маринка, но я знал эту улыбку. Внешне вполне дружелюбная, на самом деле она означала, что где-то там в мягких кошачьих лапках зудят когти.

– Обстоятельства, – в тон ей, многозначительно улыбнулась Анжелка.

Бжикнул мой телефон, я заглянул в него полуукрадкой. Сообщение: «У Влада начались судороги и нас положили в больницу. Сейчас будут делать капельницу»

С трудом проглотил шумный вдох, отложил телефон. Тревога ударила, как профессиональный боец без правил – исподтишка и на поражение. А ещё, захлестнула злость на Сашку, и отчаянная потребность немедля начать делать хоть что-то, чтобы быть уверенным – с сыном всё будет в порядке. Как можно было отказаться от больницы ещё в первый раз? Ну что за баба? Что за безответственность?!

Почувствовал на щеке Маринкин взгляд, но поднять в ответ свой не решился. Словно последняя, загнанная в угол сволочь, сделал вид, что не заметил. Нервно покрутил в пальцах пачку сигарет. Всё, как всегда, навалилось скопом, хоть порвись. Бесконечная трясина лжи, которая затягивает всё сильнее. И как мне вообще с самого начала могло прийти в голову, что это подарок судьбы, а не грёбанное начало конца? Впрочем, нет. Это действительно подарок судьбы – неожиданный и бесценный, но, как ни крути, болючий и подобный бомбе замедленного действия…

________________

Четыре года назад. Июль 2014.

Гнал уже за сто пятьдесят, насилуя к херам движок, сжигая на заносах резину. Казалось, если выжму ещё хоть десятку – скорость сравняется с болью и произойдёт что-то, что принесёт наконец облегчение. Например, педаль до упора в пол, руль резко вправо – через двойное ограждение перил, и с моста в Волгу… Пара мгновений свободного падения, потом минут пять подводных мучений – и всё. Вернее НИЧЕГО. Как же хотелось этой абсолютной пустоты и тишины!

Или стена. Это даже лучше. Педаль в пол и прямиком в серый бетон! Так, чтобы ни одна подушка безопасности не справилась, чтобы ошмётки грёбанной опостылевшей жизни разнесло на сотни метров по округе, оставив на память обо мне лишь радужные пятна масла на асфальте.

Впрочем, какая на хрен память? Зачем? Пусть будет НИЧЕГО. Просто ничего. Педаль в пол, в пол, в пол…

…Ремень безопасности ударил в грудь, чуть не оторвалась от сумасшедшей инерции башка… И я понял вдруг, что ногу на педали тормоза аж свело от напряжения, а всего сантиметрах в тридцати перед капотом – та самая вожделенная стена.

Обалдело выполз из тачки, привалился к её боку. Охренеть. Вот просто охренеть! Всё чего не хватает сейчас Маринке для полного счастья – это, конечно же, двух сотен миллионов инвесторских денег долга, которые повиснут на ней, если я сдохну.

Не, так не пойдёт. Сдохну после официального развода.

Едва подумал об этом, как снова накатила такая тоска, что хоть вой. Вот это её «потому что не люблю» – это как грёбанный приговор, всё-таки произнесённый вслух. Но на самом-то деле я ведь и раньше чувствовал, просто надеялся, что пронесёт. Не вышло.

Чуть поодаль заторможенно поднималась со скамейки офигевшая от моего эпичного появления молодёжь. Парни, девчонки, пивасик, гитара. Жизнь, молодость, сука-любовь. Святая наивность.

– Эй, мужик… – окликнул меня кто-то из парней. – У тебя там всё нормально?

Нормально? Я усмехнулся.

– Пацаны, где тут поблизости можно надраться в хлам?

– А тебе не хватит уже, дядь?

– Где?

– Там, – махнул парень рукой, – прямо по дороге, за поворотом, бар есть с дискотекой.

И на этом самом повороте, не успел я выехать из-за куста, в бочину мне воткнулся какой-то смертник без света и габаритов. Я выругался и вылез из машины.

Это оказался «Лифан Смайл», за рулём баба – руки обнимают руль, на них упала голова. Не двигается. Кинулся туда, в несколько рывков распахнул перекособоченную дверь и замер… Баба рыдала, но слёзы её вовсе не походили на болевой шок. Скорее истерика. Тронул за плечо:

– Эй, ты как?

Она глянула на меня мельком и, снова уткнувшись лицом в руль, продолжила рыдать.

– Слышь, ты как? Не травмировалась? Эй!

Она оторвала голову от руля, посидела глядя в пустоту перед собой.

– У нас такая любовь была! С первого взгляда. Пять лет. А сегодня он сказал, что нам надо развестись, потому что я, видите ли, оказалась не его человеком. Говорит, не расстраивайся, так бывает. – Всхлипнула. – Да лучше сразу сдохнуть!

– Пфф…

Что ещё сказать, я не нашёлся. Просто прекрасно её понимал. Как и то, что встреча с гайцами мне сейчас, по пьяной-то лавочке, вообще не с руки.

– Ну если ты в порядке, давай без ментов расходиться. На счёт денег я…

– Согласна! – перебила она и, утерев слёзы, принялась вылезать из своей коробчонки. – И денег мне не надо. Просто отвези туда, где можно как следует надраться.

Я охренел – мало того, что виновата в ДТП была она, и я просто собирался простить ей это, так она ещё и оказалась пьяна. Встретились два одиночества, блин. Может, судьба?

Несмотря на сомнительный вид заведения, народу в нём оказалось битком и сплошняком молодняк. Шумно, душно, негде приткнуться… Но неожиданно драйвово. Просто вырубаешь мозг, и твои внутренние демоны начинают выползать наружу: бухло без меры, грязные танцы, извивающиеся тёлки по рукам самцов, без разбору, как в карусели. Реальность мерцает в башке стробоскопами, рассыпается на осколки и меркнет. И всё наконец-то становится неважно. А жизнь – она вот она, в трансе ревущих басов и разгорячённости потных тел. Ещё немного, и на взлёт! Главное – ни на миг не останавливаться! Ещё, ещё, ещё…

И чем ниже твои инстинкты и голоднее демоны, тем слаще свобода, на которую они наконец вырывались.

Мои не жрали целый чёртов год…

Сквозь сон не мог понять, что это так назойливо пилит мозг, потом, поняв, долго искал чёртов телефон, параллельно сначала не врубаясь почему сплю в тачке, а потом вспоминая – ва́лом, как снежный ком или даже лавина… Угар дискотеки, бутылка коньяка в руке, из горла, на двоих с этой, на Лифа́не… Как её звали-то?

Белый лист. Даже лица вспомнить не мог. А вот остальное…

Матерясь, зажмурился – сильно, до радужных пятен. Но разве это могло помочь забыть?

Это был даже не сортир, не подсобка какая-нибудь, а что-то вроде тупика коридора возле кухни, но опасность быть застигнутыми лишь подхлёстывала, раздирала животным инстинктом, вырубала остатки мозга. Это было похоже на смерть, только наоборот. Словно сорвавшись в бездну, ты в какой-то момент обнаруживаешь, что падение – это на самом деле полёт. И хочется упасть ещё ниже, чтобы воспарить надо всем. Не объяснить словами. И тогда-то было драйвово, но вот сейчас…

– Да. – Голос дал осечку, пришлось прокашляться. – Да!

– Данила Александрович, слава богу! Я вам прям обзвонилась уже…

Оторвал телефон от уха, глянул – домработница. Время – начало восьмого.

– Нина, если вы не можете попасть в дом, то я не на месте, я…

– Да я знаю! Знаю! Я же… Господи, Данила Александрович, беда-то какая…

В голову ударило парализующей паникой, сравнимой только с той, что обрушилась в тот миг, когда понял, почему не могу найти сына на территории промзоны.

– Мариночка…

– Что? – Заорал я. – Что?!

– Она вены порезала… Я захожу, а тут кровь везде и…

В реанимацию к ней естественно не пустили, только рассказали, что вены – это не самое страшное. Мол, и резалась «неправильно» и вообще, на фоне снотворного, залитого алкоголем кровообращение замедлилось или что-то вроде того, и поэтому… Словом, крови потеряно было много, но не критично, а вот отравление… От него-то теперь и откачивали.

– Вы бы съездили пока домой, – часа через полтора моего сидения в коридоре, предложила медсестра. – Мы позвоним, когда можно будет.

– Нет, спасибо. Я здесь подожду.

– Ну и зря, – многозначительно хмыкнула она и скрылась в запретной для меня зоне.

И до меня дошло. Добрёл до туалета, охренел со своего видка.

Умылся, набрал водилу, велел ехать домой за передачкой. Тут же набрал Нину, попросил собрать для меня мыльно-рыльное и чистую одежду. Через час, так и не выходя из больницы, уже почти был похож на человека. А к вечеру, когда меня, наконец, пустили в палату, даже протрезветь успел.

Замер в дверях. Маринка лежала на кровати с приподнятым изголовьем, бледная, руки вдоль тела, запястья забинтованы, глаза закрыты. Словно тень. За одну ночь. Ту самую, когда я, сука…

Кинулся к ней, осторожно просунул руку под её холодную ладонь, переплёлся с ней пальцами. Маринка спала, но как-то страшно, почти не дыша. Я опустился на колени возле кровати, не отпуская руки положил голову на край её подушки. Как когда-то – всегда вместе, всё одно на двоих. Неразделимые.

Что же мы с нами сделали? Что сказал бы нам на это сын? И что бы ответили ему на это мы?

Холодные пальцы дрогнули, я поднял голову. Маринка смотрела на меня, губы дрожали, глаза стремительно наполнялись слезами.

– Привет, родная, – пряча дикую тревогу, через силу улыбнулся я. – Ты как?

Она моргнула, к виску тут же хлынул целый ручей слёз. Что-то шепнула. Я не расслышал. Склонился ниже, и она повторила:

– Прости меня… если сможешь.