Грани Любви: От Эха до Одержимости
– Теперь твоя очередь, – сказала она, и в ее голосе прозвучала нежность и какая-то новая, неожиданная решимость, словно она готова была узнать все тайны Алексея, словно она была уверена в его открытости и честности. – Я хочу увидеть, что ты скрываешь от всех, я хочу заглянуть в твою душу, я хочу узнать тебя еще лучше, я хочу понять, что скрывается за твоей маской беззаботности и легкости.
Алексей улыбнулся ей в ответ, и его сердце наполнилось радостью от ее слов, словно он ждал этого момента всю свою жизнь, словно он был готов открыть ей все свои тайны, не боясь ничего на свете. Он почувствовал, что теперь он может открыться ей полностью, что ему больше не нужно бояться своей уязвимости, что он, наконец, может быть собой, настоящим, без всяких масок и притворства, и он был уверен, что она примет его таким, какой он есть.
– Хорошо, – ответил он, и его голос звучал уверенно и нежно, словно он доверял ей больше, чем самому себе. – Я покажу тебе то, что я всегда прятал от всех, я покажу тебе свою истинную сущность, если ты этого действительно хочешь, если ты не испугаешься моей тьмы, если ты готова разделить со мной все мои страхи и переживания.
Он взял ее за руку и повел к большому окну, через которое в комнату лился утренний свет, словно он приглашал их обоих в новый день, полный надежд и возможностей, освещая каждый уголок мастерской. Они остановились рядом, и Алексей указал на небольшой, старый, деревянный ящик, который стоял в самом углу комнаты, словно пылился там уже много лет, словно он был забыт всеми, словно он был хранилищем каких-то тайн и секретов.
– Там, – проговорил он, и в его голосе прозвучала легкая дрожь волнения, словно он вспоминал что-то очень болезненное и важное для него, – там все мои воспоминания, все мои чувства, все мои переживания, все то, что я так долго старался забыть, все то, что я так долго скрывал от всего мира.
Мария взглянула на ящик, и ей показалось, что он излучает какую-то особую энергию, словно он был наполнен тайнами и недосказанностями, словно он был вместилищем всех его радостей и печалей, всех его надежд и разочарований. Она повернулась к Алексею, и в ее глазах отразилась вся глубина ее любви, доверия и поддержки, словно она готова была принять все, что он ей покажет, не осуждая его ни за что.
– Я готова, – прошептала она, и ее голос звучал с нежностью и абсолютным доверием, словно она была уверена в нем больше, чем в самой себе. – Покажи мне, Лёш. Я не боюсь, я хочу узнать тебя, я хочу понять тебя, я хочу разделить с тобой все, что у тебя есть в сердце.
Алексей улыбнулся ей в ответ, и его сердце наполнилось теплом от ее слов, словно она развеяла все его страхи, словно она вернула ему веру в себя и в свои отношения. Он подошел к ящику, медленно открыл его и достал старый, потертый альбом для фотографий, словно он был ключом к его прошлому, словно он был проводником в его детство, в его юность, в его жизнь. Он сел на пол рядом с Марией и открыл альбом на первой странице, показывая ей черно-белую фотографию маленького мальчика, который с широко раскрытыми, наивными глазами смотрел прямо в камеру, словно ждал, что впереди его ждет целая жизнь, полная радости, приключений и любви, словно он верил в чудо.
– Это я, – проговорил Алексей тихо, и в его голосе прозвучала легкая грусть, словно он вспоминал о чем-то давно прошедшем, но все еще близком его сердцу. – Когда мне было лет пять, я помню, мы только что переехали в новый город, и я чувствовал себя таким одиноким и потерянным, я не знал никого, я не понимал, где я нахожусь, и я боялся всего на свете.
Мария внимательно посмотрела на фотографию, и ей показалось, что она видит в глазах этого маленького мальчика отблеск той же боли, того же одиночества, той же тоски, которые она сама так долго испытывала, словно она видела в нем отражение самой себя. Она почувствовала, что она, наконец, нашла того, кто понимает ее без слов, кто может разделить ее боль, кто может любить ее со всеми ее недостатками и слабостями, и это чувство было для нее очень важным и ценным.
– Я понимаю тебя, Лёш, – прошептала она, и ее голос звучал с сочувствием, состраданием и нежностью, словно она хотела обнять этого маленького мальчика, который так долго страдал. – Я тоже чувствовала себя так много раз, словно я была потеряна в этом мире, словно я была совершенно одна. Но теперь это все в прошлом, теперь это все неважно. Теперь мы вместе, и мы будем поддерживать друг друга, что бы ни случилось, мы справимся со всеми трудностями, мы будем счастливы, я тебе обещаю.
Алексей улыбнулся ей, и его сердце наполнилось радостью от ее слов, словно она подарила ему надежду на счастливое будущее, словно она показала ему, что он не одинок в этом мире. Он перевернул страницу и показал ей еще одну фотографию, на этот раз групповой снимок, где он стоял в стороне, отделившись от остальных детей, словно он не был частью этой группы, словно он всегда оставался чужим, словно его душа была одинока.
– Я всегда был таким, – проговорил Алексей тихо, и его голос звучал печально, словно он вспоминал о своей неспособности наладить отношения с людьми, о своем чувстве одиночества и отчужденности. – Я никогда не умел общаться с другими людьми, я никогда не умел находить друзей, я всегда оставался на заднем плане, я всегда чувствовал себя лишним в этом мире, словно я был не на своем месте.
– Но теперь все изменилось, – ответила Мария, и ее голос звучал с уверенностью и любовью, словно она хотела убедить его в своей искренности, словно она хотела, чтобы он перестал сомневаться в себе. – Теперь у тебя есть я, и я всегда буду рядом с тобой, что бы ни случилось, я не оставлю тебя одного. Я буду твоим другом, твоей опорой, твоей любовью, и ты больше не будешь чувствовать себя одиноким.
Они перелистывали страницы альбома, и с каждой новой фотографией Мария узнавала Алексея все лучше и лучше, словно она проникала в его душу, словно она читала книгу его жизни. Она видела его прошлое, его детство, его юность, его взросление, его переживания, его радости и печали, его победы и поражения. Она видела, как он менялся с течением времени, как формировался его характер, как менялись его взгляды на жизнь, но в глубине его глаз всегда оставался отблеск той же тоски, той же надежды, той же искренности. И чем больше она узнавала его, тем больше она понимала, что они, наконец, нашли друг друга, что они, наконец, могут быть вместе, что их любовь – это не просто чувство, а что-то большее, что-то, что связывает их невидимыми нитями, что-то, что дано им свыше, что-то, что навсегда изменит их жизни.
Когда они перевернули последнюю страницу альбома, рассвет уже полностью расцвел за окном, и комната наполнилась ярким, солнечным светом, словно мир пробуждался вместе с ними, словно они родились заново в эту новую, светлую жизнь. Алексей закрыл альбом и посмотрел на Марию, и в его глазах отразилась вся глубина его любви, благодарности и какой-то новой, неподдельной уверенности.
– Спасибо, Маш, – прошептал он, и его голос дрожал от переполнявших его эмоций, от счастья, от любви, от надежды. – Спасибо тебе за все, спасибо, что ты есть в моей жизни, спасибо, что ты рядом со мной, спасибо, что ты понимаешь меня и принимаешь меня таким, какой я есть, со всеми моими недостатками и слабостями. Ты сделала меня счастливым.
Мария прижалась к нему, и в его объятиях она почувствовала, что она, наконец, дома, что она, наконец, в безопасности, что она, наконец, любима и желанна, что она нашла свое место в этом мире.
– Мы сделали это, Лёш, – прошептала она, и ее голос звучал с нежностью, с счастьем и с какой-то гордостью за них обоих. – Мы открылись друг другу, мы показали друг другу наши настоящие лица, и мы, наконец, можем быть вместе, без всяких масок и притворства, мы стали честными друг с другом. И теперь я знаю, что мы сможем преодолеть все трудности, что вместе мы сможем стать сильнее, что вместе мы найдем то счастье, о котором мы так долго мечтали, что это только начало нашей новой жизни.
Алексей нежно поцеловал ее в лоб, и в этом поцелуе было столько любви и нежности, что у Марии перехватило дыхание, словно он коснулся ее души. Они сидели на полу, обнявшись, и смотрели друг на друга, и в их глазах отражалась вся глубина их любви, доверия и надежды, словно они смотрели в зеркало. Они понимали, что они сделали первый шаг на пути к своему счастливому будущему, и они были готовы идти по этому пути вместе, рука об руку, плечом к плечу, не боясь ничего на свете, поддерживая друг друга во всех начинаниях. Они были готовы любить друг друга не только за достоинства, но и за недостатки, они были готовы поддерживать друг друга не только в радости, но и в печали, они были готовы идти по жизни вместе, не оглядываясь на прошлое и не боясь будущего, потому что они знали, что они, наконец, нашли друг друга, что они, наконец, стали единым целым, и это было самым главным.
И когда они, наконец, встали с пола, и вышли из мастерской, держась за руки, в гостиной их ждал новый день, такой же яркий и многообещающий, как и их любовь, словно мир вокруг них изменился вместе с их отношением друг к другу. И они знали, что впереди их ждет еще много открытий, много приключений, много трудностей, но они были готовы ко всему, потому что они были вместе, и эта любовь делала их непобедимыми, и эта любовь была их надеждой, и эта любовь была их счастьем.
Они подошли к окну, и солнечный свет ласкал их лица, и в этот момент они поняли, что они, наконец, обрели свое долгожданное счастье, что они, наконец, нашли то, что так долго искали, и что это только начало их долгого и прекрасного пути, пути, который они будут проходить вместе, рука об руку, плечом к плечу, любя друг друга со всей страстью и искренностью своих сердец. И эта мысль наполняла их сердца радостью, верой и надеждой, верой в то, что вместе они смогут преодолеть все преграды и стать по-настоящему счастливыми, верой в то, что их любовь будет жить вечно. И они улыбнулись, и их улыбки были такими искренними, такими светлыми, такими настоящими, словно они знали, что их жизнь изменилась навсегда, и что они, наконец, готовы к этому новому началу, к новой главе в своей истории, которую они напишут вместе, с любовью и доверием. И они знали, что эта ночь, проведенная в откровенных разговорах, останется в их памяти навсегда, как первый шаг к их долгожданному счастью, как день, когда они, наконец, стали единым целым, как два сердца, бьющиеся в унисон, как два человека, которые, наконец, обрели друг друга.
Танцы Доверия
Разбитые ОсколкиСолнце, как раненый зверь, истекало кровью за горизонтом, оставляя на небе багровые, оранжевые и фиолетовые мазки. Эти цвета, некогда успокаивающие и теплые, сегодня казались Эмили зловещими, словно предвестники очередной бессонной ночи, полной терзаний и сомнений. Она свернулась калачиком на диване, укрываясь тонким пледом, который казался таким же бессильным против холода, сковавшего ее сердце, как и против осенней прохлады, постепенно проникающей в комнату. Окна дребезжали от порывов ветра, словно подражая лихорадочному стуку ее собственного сердца, а слабый свет уличных фонарей, пробиваясь сквозь неплотные шторы, едва рассеивал сумрак, сгустившийся в гостиной, подобно дурному предзнаменованию.
Томас, тем временем, беспокойно метался по комнате, его шаги, резкие и отрывистые, глухо отдавались в напряженной тишине. Его силуэт, призрачный в полумраке, казался ей чужим, чуждым тому человеку, которого она когда-то любила. Эмили неотрывно следила за каждым его движением, хотя и делала вид, что равнодушно смотрит в никуда. Она хотела закричать, чтобы он остановился, чтобы прекратил нарезать круги, как волк, мечущийся в ловушке, но ее голос словно застрял у нее в горле, не в силах прорваться сквозь толстую стену боли и обиды, которую она возвела вокруг себя.
Молчание между ними давило невыносимой тяжестью, оно словно сплеталось из невысказанных обвинений, приглушенных рыданий, невыразимого разочарования. Это было не то благоговейное молчание, которое они когда-то разделяли, когда их присутствие рядом было достаточным, когда тишина между ними наполнялась теплом и взаимным пониманием, когда достаточно было просто взглянуть друг на друга, чтобы почувствовать, что все хорошо. Сейчас это была тишина, пропитанная отчаянием, горечью и глубоким, незаживающим разочарованием. Прошло шесть бесконечных месяцев с того дня, когда Эмили нашла те сообщения, те клятвы, данные кому-то другому, те предательские строки, разрушившие их мир на мелкие, острые осколки. И с тех пор каждый день был похож на хождение по битому стеклу, каждое слово, каждый жест – потенциальная опасность, способная вызвать новую, неожиданную боль.
Наконец, Томас остановился и взглянул на Эмили. Она могла поклясться, что увидела в его глазах тень усталости, но ей было так трудно верить в его искренность, так трудно поверить хотя бы одному его слову. Он часто смотрел на нее так, когда она задавала неудобные вопросы, когда ее отчаяние заставляло ее лезть с расспросами, как будто пытаясь прорвать толстые стены лжи, которыми он себя окружил. Он как будто ждал, когда она снова начнет свое “следствие”, снова попытается докопаться до правды, которую он так умело скрывал.
– Что ты сегодня делаешь? – спросила Эмили, ее голос звучал хрипло, почти неузнаваемо. Она старалась, чтобы ее тон был беспристрастным, безразличным, но в ее словах, несмотря на все ее усилия, проскальзывала нотка уязвимости, которую она ненавидела.
Томас помедлил, словно обдумывая, как лучше ответить на этот простой вопрос. Он отвернулся к окну, и на мгновение свет уличного фонаря отразился в его глазах, делая их похожими на два ледяных осколка.
– Работаю, – ответил он сухо, избегая ее взгляда. Его слова звучали механически, как будто он уже произносил их сотни раз.
Эмили приподняла бровь, чувствуя, как привычная волна раздражения и недоверия, как всегда, проникает ей под кожу. Она не могла оставаться спокойной, не могла просто проглотить его ответ, как будто он что-то значил.
– Работаешь? Поздно вечером? – не удержалась она, сарказм пропитал ее голос, как яд. – Или у тебя есть еще какая-то тайная работа, о которой я не знаю? Может быть, ты стал ночным агентом, шпионом-сердцеедом?
Томас резко развернулся к ней, его челюсть сжалась, выдавая его внутреннее напряжение.
– Прекрати, Эмили, – он говорил медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом, пытаясь сдержать раздражение, которое, как и она, уже начинало расцветать в его душе. – Ты снова начинаешь. Мы же договорились…
– Мы договорились? – Эмили усмехнулась, ее сердце колотилось, как птица, бьющаяся в клетке. Она чувствовала, как ее контроль ускользает, как она вновь становится той раненой, беспомощной женщиной, которой она ненавидела себя чувствовать. – Я просто спрашиваю, Томас, просто хочу знать, где ты проводишь свое время. Разве это слишком много? После всего, что ты сделал? После того, как ты вывернул наизнанку мою жизнь, нашу жизнь?
– Я не понимаю, чего ты от меня хочешь, – он закрыл глаза, проведя ладонью по лбу, как будто пытаясь прогнать головную боль, которая, как знала Эмили, терзала его также часто, как и ее саму. – Я же сказал тебе, что у меня деловой ужин. Что еще я могу сказать, чтобы тебе поверить?
– Что-нибудь, что, возможно, окажется правдой? – выплюнула Эмили, ее голос стал громче, резче, нежнее, чем она хотела. Она сжала кулаки под пледом, стараясь скрыть дрожь своих рук, которые выдавали ее внутреннее смятение. – Ты всегда лгал мне, Томас. Как, скажи мне, как я должна тебе верить? Как я должна доверять человеку, который предал меня так жестоко?
Томас тяжело вздохнул и снова отвернулся, словно ее слова причинили ему физическую боль. Он отчаянно не хотел смотреть на ее лицо, не хотел видеть в ее глазах боль и обиду, которые, как он знал, отражали его собственное отчаяние.
– Ты когда-нибудь перестанешь меня обвинять? – спросил он, его голос был приглушенным, в нем звучало больше бессилия, чем злости. – Я чувствую себя так, будто постоянно нахожусь под прицелом. Я делаю все возможное, чтобы все исправить, но… – его голос оборвался, не в силах закончить предложение.
– Исправить? – перебила Эмили, ее голос сорвался на крик, в котором смешались ярость, боль и отчаяние. – Ты думаешь, это можно исправить? Ты, как бессердечный мясник, растерзал меня на миллион мелких осколков, Томас. Ты разорвал на части наш брак, нашу любовь, нашу жизнь! И ты думаешь, что все можно просто замять, сделать вид, что ничего не произошло, просто забыть и жить дальше? Как, скажи мне, как?
Он снова повернулся к ней, и на этот раз, Эмили заметила в его глазах не только усталость, но и глубокую, режущую боль, боль, которую она, сама того не желая, хорошо понимала. В этот момент она почувствовала, как что-то в ней дрогнуло, что-то, что казалось совершенно окаменело, за много месяцев взаимных обвинений и упреков.
– Я знаю, что я сделал, Эмили, – его голос был тихим, полным смирения и раскаяния. – И я не прошу тебя забыть. Я не ожидаю от тебя, что ты вот так просто все простишь и отпустишь, как будто ничего не случилось. Я просто прошу тебя… попытаться… – он запнулся, не в силах закончить фразу, словно слова были слишком тяжелы для того, чтобы их произнести.
– Попытаться что? – прошептала Эмили, ее голос дрожал, как тонкая нить, готовая оборваться в любую минуту. Слезы подступали к ее глазам, обжигая веки и застилая все вокруг. – Попытаться снова поверить тебе? После всего, что ты сделал? Попытаться открыть свое сердце человеку, который с таким удовольствием его разбил?
Томас подошел к дивану и сел рядом с ней, но оставил между ними небольшое пространство, словно боясь коснуться ее. Он чувствовал, что любое прикосновение сейчас будет воспринято ею как предательство, как еще один болезненный укол в сердце. И все же, даже просто его присутствие рядом заставляло ее сердце биться учащенно, вызывало странную смесь боли и нежности, которую она отказывалась признавать.
– Я знаю, что это трудно, – сказал он, его голос был мягким, почти нежным, как в те далекие дни, когда они только начинали свои отношения. – Я понимаю, почему ты мне не веришь. Я знаю, что ты имеешь на это полное право. Но я говорю тебе правду, Эмили. Сегодня у меня деловая встреча, в ресторане, за городом. Я не встречался ни с кем другим, и не собираюсь. Я даю тебе свое слово.
Эмили опустила взгляд в пол, ее глаза обжигали жгучие слезы, которые она пыталась подавить, но они упорно пробивались наружу. Она чувствовала, как тяжелые капли падают на ее щеки, оставляя на них мокрые дорожки.
– Я просто… я просто не знаю, что мне думать, – прошептала она, ее голос был полон отчаяния. – Я чувствую себя так, будто я все еще стою на этих острых осколках, которые ты мне оставил. Я боюсь сделать шаг, боюсь, что все снова рухнет, что я снова буду страдать.
Он протянул руку, но не коснулся ее, словно спрашивал разрешения, осторожно поместив ее ладонь в нескольких дюймах от ее руки, предлагая невидимую поддержку.
– Я знаю, – ответил он, его голос был полон раскаяния и сожаления. – И мне жаль, Эмили. Мне так жаль, что я причинил тебе такую боль. Я бы все отдал, чтобы вернуть то, что было, но я понимаю, что это невозможно. Я могу только постараться стать лучше, доказать тебе, что я достоин еще одного шанса.
Эмили подняла глаза и, впервые за долгое время, посмотрела прямо в глаза Томаса. Она искала в них какой-то ответ, искренность, правду, что-то, за что можно было бы ухватиться, какое-то основание для надежды. Но все, что она увидела, была та же самая боль, отражение ее собственного отчаяния и сожаления. Она знала, что впереди их ждет долгая и трудная дорога, полная испытаний и сомнений, но в этот момент она не могла понять, смогут ли они когда-нибудь пройти ее вместе, смогут ли они когда-нибудь по-настоящему простить и забыть, или осколки прошлого навсегда останутся у них в сердцах.
Молчание снова наполнило комнату, но на этот раз оно было уже другим. Это была не просто тишина между ними, а скорее, тяжелый груз их общей, разделенной боли, которая давила на них, словно прибивая к земле. Эмили закрыла глаза, пытаясь подавить слезы, которые продолжали течь по ее лицу. А Томас, в свою очередь, просто сидел рядом, чувствуя себя бессильным и растерянным, не зная, как помочь ей, как помочь им обоим, пока их прошлые ошибки не похоронят их окончательно под завалами несбывшихся надежд. Она почувствовала, как капля слезы скатывается с ее ресницы и падает на плед, оставляя на нем темное пятнышко, словно напоминание о том, что раны еще не зажили, и что путь к выздоровлению будет долгим и трудным. Она открыла глаза, вдыхая глубокий глоток воздуха, чувствуя, как отчаяние постепенно уступает место крошечной, но настойчивой надежде. Она должна была принять решение, выбрать, что она будет делать дальше, с собой, с Томасом, с их разрушенной жизнью.
Улица с Двусторонним ДвижениемЭмили по-прежнему сидела на диване, ее тело словно окаменело, а разум продолжал крутить пленку их недавнего разговора. Слова Томаса, его раскаяние, его обещания – все это висело в воздухе, словно призраки прошлого, одновременно манящие и отталкивающие. Она чувствовала себя измотанной, как будто пробежала марафон, но не достигла финишной черты, а лишь увязла в трясине сомнений. Каждое его слово, каждое его движение она анализировала с тщательностью патологоанатома, пытаясь найти в них хоть малейший намек на неискренность, хоть каплю лжи, которая подтвердила бы ее правоту в своем недоверии.
Ее внутренний монолог напоминал скорее шумный базар, где постоянно спорили два непримиримых лагеря. “Он лжет”, – кричал один голос, наполненный горечью и обидой, словно раненое животное. “Он всегда лгал тебе, он обманывал тебя с такой легкостью, как будто это было для него обычным делом. Ты просто наивная дура, если хоть на секунду поверишь ему. Он никогда не изменится, он всегда будет тем человеком, который способен на предательство”. Но другой голос, тихий и робкий, словно испуганный ребенок, пытался пробиться сквозь этот шквал негатива, словно пробиваясь сквозь толщу льда. “Но что, если он искренен? Что, если он действительно готов измениться? Разве ты не этого хотела? Разве ты не устала от этой вечной боли, от этого недоверия, которое разъедает тебя изнутри? Ты же сама говорила, что не хочешь жить в этом аду…”
Она чувствовала себя разорванной на части, как тряпичная кукла, каждая из которых тянет в свою сторону. Одна часть ее души жаждала любви и доверия, хотела снова почувствовать себя защищенной в объятиях своего мужа. Другая часть, более сильная и осторожная, боялась снова обжечься, боялась снова оказаться преданной и униженной. Она чувствовала, что доверие – это как хрупкий кристалл, разбить который легко, а склеить обратно практически невозможно. Но в то же время она понимала, что без доверия их отношения обречены на гибель, что они будут существовать лишь как две тени, блуждающие в лабиринте собственных обид.
Эмили бросила взгляд на Томаса. Он по-прежнему сидел неподвижно рядом, его плечи были опущены, а взгляд был прикован к полу, словно он пытался найти там ответы на свои вопросы. Она заметила, что он постоянно массирует виски пальцами, выдавая напряжение, которое, как она знала, терзало его изнутри. Он выглядел таким усталым, таким разбитым, таким виноватым, что у нее внезапно возникло желание подойти к нему и обнять его, сказать ему, что все будет хорошо. Но потом снова проснулся ее внутренний критик, который напоминал ей о том, что он был источником ее боли, что он был виновен во всем, что происходило с ними. “Он притворяется”, – шептал этот голос. “Он хороший актер, ты должна это помнить. Он может вызывать сочувствие, но не дай себя обмануть снова”. Она снова чувствовала, как в нее проникает яд недоверия, отравляя все ее мысли и чувства.
Она снова посмотрела на Томаса, и на этот раз, помимо вины, она увидела в его глазах что-то еще, что-то похожее на отчаяние. Он словно был заперт в клетке собственной вины, и не знал, как из нее выбраться. И в этот момент она почувствовала странную смесь сочувствия и отвращения, любви и ненависти. Она поняла, что не может больше выносить этого молчания, что ей нужно разорвать эту завесу недосказанности, которая давила на них обоих.
– Томас, – произнесла она снова, ее голос был тихим, как шепот осенних листьев.
Он вздрогнул, как будто очнулся от тяжелого сна, и медленно поднял голову. Она видела в его глазах немую мольбу, немую просьбу о прощении, которую он боялся выразить словами.
– Да? – ответил он, и его голос был таким же тихим и неуверенным, как и ее собственный.
– Я… – она снова запнулась, не зная, как облечь свои чувства в слова, как выразить тот хаос, который царил в ее душе. – Я не знаю, что мне делать, Томас. Я хочу тебе верить, но… но я не могу. Я не могу просто взять и забыть все, что произошло. Я не могу просто закрыть глаза на ту боль, которую ты мне причинил.