Книга Исчезающий: Инициация - читать онлайн бесплатно, автор Роман Фис
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Исчезающий: Инициация
Исчезающий: Инициация
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 3

Добавить отзывДобавить цитату

Исчезающий: Инициация

Роман Фис

Исчезающий: Инициация

От автора

Автор предупреждает, что в книге могут быть задеты чувства феминисток, ‘цариц’ и ‘психологинь’, а так же их раздутые комплексы. И именно для этого случая автор придумал «технику свободной руки», избавляющей от тревожных рефлексий:

Открываем книгу.

Закатываем глаза.

Закрываем книгу.


Что касается зуммеров, негодующих от банальных, не новых слов, то автор предлагает им каждое такое выражение мысленно заменять на современное. Или, в случае наступления усталости через невыносимо долгие 30 секунд, использовать «технику свободной руки».


Автор настаивает, что не ставил цели задеть политические и, тем более, религиозные чувства читателя. И хоть церковь не отрицает существование магии, автор, глядя в никуда и широко улыбаясь, утверждает, что она – доводы воспаленной фантазии неудачника. Примерно такие же, как доводы Майкла Бьюрри.


Автор благодарен всем, кто присутствовал в его жизни во время написания истории. Он убежден, что каждый из вас так или иначе повлиял на ход событий. Тем же, кому недостаточно благодарности в подобном формате, автор обещает разослать сообщения в What’sApp. После того, как установит его.


И в завершении автор хотел бы указать на то, что Instagram или «Инстаграм» как был, так и остается собственностью Meta Platforms, признанной в России экстремистской организацией, запрещенной как на ее территории, так и в мире, в который вас приглашает автор.

Пролог

Я никогда не терял надежды. Бился до конца. Шел напролом. И даже сейчас, сидя посреди комнаты, окрашенной в зеленый цвет прямо как в старых поликлиниках, знал, что выберусь. Даже при условии смирительной рубашки на себе. Не взирая на нескончаемые «успокаивающие уколы», как их называли два здоровенных медбрата, стоявших у меня за спиной. Не смотря на предвзятость женщины, гордо восседавшей за обшарпанным столом. Во что бы то ни стало. Тем временем женщина изучала папку, в которой умещались мои характеристики как обычного человека и, перелистывая страницы, приближалась к кульминационному моменту: меня в качестве психа. Сквозь туман в голове я резонно предполагал, что она психиатр. Но она с легкостью могла быть и психологом. Смотря в какой проекции я оказался.

– Представьтесь, пожалуйста, – не отрываясь от текста, произнесла женщина.

– Сколько дней прошло? – спросил ее.

Подняв на меня взгляд, она ничего не отвечала. Лишь нервно стучала ручкой по раскрытой папке.

– Отвечай на вопрос психолога! – толкнув меня в плечо, фыркнул медбрат.

«Интересно, она стала психологом до того, как это превратилось в мейнстрим?», – поинтересовался сам у себя, после чего произнес:

– Филенко Андрей Владимирович.

– Я психиатр! – бросила она медбрату, после чего поинтересовалась: – Что произошло в баре?

– Здесь это называют «бар»? То клуб, то бар…

– Что произошло в баре? – она повторила вопрос.

Взглянув на медбрата справа, затем на его коллегу слева, я не сомневался, что мой ответ им понравится. Подобные люди получают удовольствие при виде человеческих страданий. Уколов галоперидол, они какое-то время наблюдали за тем, как я корчился от боли, после чего с чувством полного удовлетворения покидали палату. И так почти каждый день.

– Не заставляйте меня повторять вопрос, – напряженно произнесла психологиня.

– Произошла смена проекции, – ответил ей, вызвав широкие улыбки у медбратьев.

Услышав мои слова, она достала из папки фотографию и, протянув ее, спросила:

– Вы знаете этого человека?

На ней был изображен парень в кожаной куртке и джинсах с кожаными вставками. Его левое плечо было изранено ножом, в ладони зияло сквозное отверстие. Приглядевшись, я заметил пулевые раны на груди и животе. В моей голове возник образ бармена-подселенца, воткнувшего нож мне в ладонь. Я тяжело выдохнул. В клубе все пошло не по плану. С другой стороны, когда ты идешь погибать, о каком плане может быть речь?

– Да, это я. – Ответил ей. – В прошлой проекции.

– Хорошо, – делая заметки в папке, говорила она, – Расскажите о своих друзьях. У вас есть друзья?

– Были.

– Где они сейчас?

– Мертвы. – Произнес я, вспомнив смерть каждого.

– Хорошо, – сказала она, снова что-то пометив. – При каких обстоятельствах они погибли?

– Были поглощены.

– Поглощены?

– Подселенцами. – Отвечая, я прекрасно понимал, что за этим последует. – Это сущности из лимба, занявшие тела людей и питающиеся чужой жизненной энергией…

– Так, все, хватит! – взорвалась она.

Медбратья, схватив меня под руки, потянули к выходу. Но мне было нечего терять. Ничего, кроме высказанности. Поэтому, ускорив темп речи, я продолжал:

– Они, как и крадники, опустошали людей! Но я с этим разобрался в прошлой проекции! – почувствовав укол, я перешел на крик: – В ОДНОЙ ИЗ МНОЖЕСТВА СВОИХ ПРОЕКЦИЙ В ПРОСТРАНСТВЕ ВАРИАНТОВ! Я уничтожил лимб…

Часть первая: Истинная проекция.

Мы – как добро, так и зло. В каждой своей проекции. Отличие их – лишь в выборе.

Глава 1

– И каждый раз вникая в суть происходящего, ей казалось, что современный мир перевернулся с ног на голову. Девушки ищут секса, а мужчины – отношений. Но все было объяснимо: женщины больше не могли положиться на мужское плечо и, соответственно, считать мужчин сильной половиной. Зачем начинать отношения, Даша не понимала, но очень этого хотела. Может быть из-за желания быть нужной. А может, просто потому что ей хотелось иметь рядом с собой человека, без каких-либо условностей. Желательно, своего в доску. Она понимала, что чем старше становится, тем меньше вероятность встретить подходящего себе человека. Ей становилось тревожно. Тревожно от того, что в дальнейшем она будет одна. Что под влиянием принципов с гордостью ее счастье так и останется мечтой, отравляющей душу своим присутствием в ее голове…

Дочитав написаный мной текст, Славик положил телефон на коленки и молча посмотрел в окно заведения. На людей, прятавшихся от палящего солнца в тени остановки.

– Что скажешь? – спросил его.

– Ты ведь всегда о другом собирался писать, – сказал он, не отрывая взгляда.

– С чего ты взял? – удивленно переспросил его, после чего добавил: – Об отношениях между мужчиной и женщиной.

– Да, все так. Об отношениях, – вернув телефон, задумчиво сказал Славик. – Но ты полюбился людям не этим. Искренность – благодаря ей тебя читают. Ей ты разбиваешь крепко выстроенные границы  подсознания, которое пытается уберечь от сознания очевидные вещи. Только из-за нее ты останешься незаурядным.

Я сделал глоток кофе и, убедившись, что Славик закончил свое негодование, начал:

– А здесь разве иначе? Я так же доношу взгляд на нынешнее время. Только теперь от лица женщины. Стараюсь рассмотреть мир глазами женщины.

– Как ты его рассмотришь?  Это невозможно, Андрей. Думаю, если это и не провальная задумка, то невероятно тяжелая.

– Для понимания женщин достаточно внимательно их слушать, – сказал я, не особенно желая продолжать вопрос выбора темы. – Особенно, когда они изливают душу о вселенской несправедливости.

– Во всяком случае, тебе решать о чем писать, – бросил он. – Но за все время нашего общения я ошибся всего один раз, на первом курсе. Будь я на твоем месте, то давно бы уже дописал материал, который пылится у тебя в столе.

Еще какое-то время покрутив телефон, я засунул его поглубже в карман и, составив Славику компанию, уставился в окно.

Я помнил его ошибку, хотя она на мне никак не отразилась. Если не считать того, что нашему общению на какое-то время пришел конец. Будучи твердо убежденным в перспективах горного дела, Славик, окончив университет, улетел в Магадан и пропал на несколько лет. Но, как известно, конец одной истории – это неминуемое начало другой, поэтому спустя несколько лет он снова появился в моей жизни. На этом же месте в этой же кафетерии. Я часто задаю себе вопрос, считаю ли его своим другом. И каждый раз, невзирая на наше нечастое общение, не могу ответить «нет». Ведь дружба не требует постоянного присутствия человека рядом. Она в целом слишком идеализированна в умах людей. И зачастую, именно по причине того, что люди не знают, как именно она проявляется, какие свойства имеет, случается небольшой казус, после чего – разочарование. Или большой казус, затем неминуемая ненависть.

– Нет, я просто не могу понять одного… – снова взял слово Славик. – Если ты пишешь о том, что так или иначе происходило у тебя в жизни… или у кого-то происходило и ты был свидетелем этого, то как ты собираешься писать повесть от лица девушки?

– Славик, у всех женщин примерно одинаковые запросы. Они в чем-то схожи с мужскими, – а-ля зрелость партнера, – а в чем-то – нет. Ну, скажем, защита – она нам не требуется.

– И это ты называешь искренностью? – спросил он, округлив глаза. – Ты же сам говорил, что если не сможешь писать от себя, то вообще не будешь писать! Вспомни свою первую книгу. Я в ней был прототипом. Ты писал то, что видел. И она читалась так, словно ты разговариваешь с другом – настолько понятно и свежо. Потому что это написано честно и искренне!

– Хорошо, если ты говоришь о искренности, то давай по-другому, – сделав глоток кофе, я решил расставить все по полочкам. – Во-первых, все мои истории видоизмененные и гипертрофированные по своим масштабам и последствиям. А это ли не главный признак лжи?

– Главное, что ты в это веришь, – сказал он в ответ.

– Так я и в Дашу верю! Выходит, ничего не противоречит.

– Даша искусственная! – протестовал он. – И каждые три дня она становится все более ненастоящей!

– Во-вторых, – я решил продолжить свои доводы, чтобы положить конец спору, – «За ширмой пустоты» – история про духов, живущих в чистилище, и она вообще не может быть написана, если мерить твоими замерами, искренне. «Ожог» с Дашей в нем куда более правдоподобны. И вообще, каждый раз объяснять свой мотив сюжетного поворота становится чем-то слишком похожим на оправдание.

– «За ширмой пустоты» станет бестселлером, вот увидишь! Я никогда не ошибаюсь. И сейчас, с «Ожогом, тоже не заблуждение!

– Это эксперимент, – бросил я, –  Издательство одобрило, уже ничего не изменить.

– Андрюх, я пойду наверное, –  внезапно сказал Славик и протянул мне свою руку. На его лице читалось разочарование. Впрочем, он всегда таким был. Что не по его – сразу в обиду.

– Да, конечно, – совершив рукопожатие, произнес в ответ.

Славик встал со стула, накинул легкую курточку, и тяжелой походкой направился в выходу.

Не прошло и минуты, как он ушел из заведения, а я погрузился в тоску. Ту самую тоску, которую я часто испытывал после диалога с ним. Тоску, похожую на опустошение.И глянув в окно, я почувствовал, как мое воображение начало жить своей жизнью. В глазах потускнело, словно над городом нависла грозовая туча. Но с неба, вместо дождя, посыпались полароидные фотографии. И хоть они были на расстоянии, которое не позволило бы обычному человеку разглядеть что на них отображено, я видел абсолютно все. Даже мимику людей. На одной из фотографий, очень сильно выцветшей под влиянием времени, был изображен лысый, недовольный двухлетний мальчик. Он сидел в машинке и взирал прямо на меня. На другой, более-менее сохранившейся, был тот же мальчик, но повзрослевший на пару лет. Он стоял рядом с отцом и улыбался. Этот мальчик еще не знал, что через несколько лет его отца не будет рядом. Он потеряет с ним связь. Следующая фотография, которая была ближе всех, отображала эпизод, в котором девочки из более старших классов учат семилетнего мальчишку целоваться. Позже они научат его курить. Другая фотография отображала, как этот же мальчик, уже вытянувшийся в росте, но все такой же худой, нюхает клей с неблагополучной компанией. Тем временем, поларойдных снимков становилось все меньше, а вместо них с неба сыпались фотографии 10х15. Они устилали землю толстым слоем воспоминаний, вперемешку с ностальгией. На них был еще не сформированный юноша, бесконечно прыгающий из сомнительных компаний в спорт и обратно. Его улыбка на всех фотографиях была пока что широкой и, отчасти, наивной. На следующих фотоснимках юноша улыбался все так же широко, но уже находясь не в окружении парней, с ярко выраженной перспективой стать опытными наркоманами с многолетним тюремным стажем, а рядом с девушкой.

Далее шли фотографии, на которых юноша потерял маму, после чего тот возобновил отношения с отцом. Они так прижимали лежащие под собой снимки, словно весили на порядок больше остальных.

Пока галлюциногенные фотографии продолжали падать, я отвлекся на кружку кофе, подумав, что неплохо было бы заменить ее на полный стакан виски.

Тем временем, фотографии, слой за слоем, накрывали один год воспоминаний за другим. Освежая мне память. Напоминая, каким я был. Мальчик на фотоснимках становился более зрелым и менее улыбчивым, а девушка рядом с ним – более женственной. Из огромного количества снимков, я ухватил взглядом один единственный. На нем был изображен мужчина, держащий в руках ребенка. Рядом с ним стояла женщина, вокруг них – радостные родственники. Родственники женщины, но не мужчины. Его родственников там не было. Следующая серия фотографий была уже намного более качественной. На одних уставший, выгоревший мужчина собирается на работу, а на других без особого энтузиазма возвращается домой.

Стараясь не отвлекаться от фотопада за окном, я сделал глоток кофе, как в этот момент одна из фотографий прилипла к стеклу. На ней был раздавленный внешними обстоятельствами и самостоятельно принятыми решениями мужчина. Он сидел в съемной студии за столом при выключенном свете. На столе находились пустые бутылки и недоеденный бутерброд. Он смотрел сквозь телефон. Его взгляд был поникшим. Но я точно знал, что он уже ничего не ждал – ни сообщения, ни звонка. Ведь у него уже не было семьи. Все, что ему осталось на тот момент – собственноручно поломанная версия себя.

Немного вздрогнув от увиденного, я помахал головой, тем самым остановив полет фантазии.

– Темные времена… – прошептал я, глядя на остатки кофе. – Никогда не допущу подобного. По крайней мере, постараюсь не допустить.

Накинув на плечи джинсовую рубашку, я встал из-за столика. Подойдя к двери, повернулся в сторону девушки, принимавшей у меня заказ, и сказал:

– Если вы и в следующий раз будете так красиво выглядеть, то мне придется взять ваш номер телефона.

Она ничего не ответила, лишь улыбнулась, посмотрев мне в глаза.

Выйдя из заведения, я оказался на пересечении Большой Садовой с Газетным. Несмотря на палящее солнце, светодиодные буквы кафетерия выделялись на фоне окружающих вывесок не только лишь названием. Хоть «Хочу К.Е.К.С» и удовлетворял сразу несколько категорий пытливых умов: сексоголиков и сладкоежек, я получал эстетическое наслаждение исключительно от оформления. Без сомнений, если бы не москвичи, заполонившие ниши общепита, у нас были бы лишь «У Ашота» вперемешку с «Диалогами». Впрочем, вряд ли здесь кого-либо волновала проблема нейминга. Им что «у Ашота» сидеть, что в «Магадане» – один черт напоминание о славных девяностых.

Тем временем, пока я дожидался разрешавшего сигнала светофора, привычные для Ростова пробки уплотнялись. На окнах китайских машин, стремясь в закат, поблескивало тускло-желтое, прохладное солнце, которое было не очень то и проходным. Если бы пару лет назад этим водителям кто-то сказал, что в будущем они будут ездить на ‘Китае’ и даже восхвалять его, они бы покрутили пальцем у виска со словами «никогда!». Но как показывает практика, обстоятельства всегда сильнее желания. Особенно, если к ним приплетены политические факторы.

Дождавшись звука «Переход через улицу Большая Садовая разрешен», я перешел дорогу по направлению к набережной Дона.

По левую и правую от меня стороны находились небольшие зоны веранд, в которых самонадеянные мужчины заказывали на кредитные деньги вино для нарочито надменных дам. Они мило улыбались друг другу, о чем-то разговаривали. В некоторых из этих пар читалась заинтересованность, которая, скорее всего, исчезнет, когда каждый из них будет для друг друга полностью доступен. Доступность отбивает интерес. А интерес, как известно, возбуждает.

Спустившись еще ниже, к центральному рынку, я увидел пожилого мужчину с надетыми на руки перчатками, сидящего на переносной скамейке. Перед ним, на столике, были выставлены игрушки с супер героями, возле которых не было никаких ценников. Прищурившись, он смотрел вдаль. Мужчина не притворялся, что чем то болел и не корчил из себя человека, избитого судьбой. Вместо этого он пытался продавать ненужные для большинства вещи. Этим он меня когда-то и привлек. И каждый раз, когда я шел к набережной, кидал ему пару десятирублевых монет.

– Добрый вечер, молодой человек! – сказал он, переведя на меня взгляд.

– И вам доброго вечера! – бросив две десятки в пластиковую тару, стоящую около столика.

– Сегодня благоприятный день для переосмысления происходящего, – взглянув на закат, сказал он.

Я не смог сдержать улыбки. Теперь о внутридневном предназначении, помимо соцсетей, вещают и на улицах. Впрочем, этот старик меня этим и забавлял.

– По радио сказали? – спросил я.

– Звезды нашептали, – он обратно перевел на меня взгляд, прищуривщись так, словно в озвученном смысла намного больше, чем может показаться.

Я оставил его за спиной и тихо, почти шепотом произнес:

– Завтра еще раз зайду, вдруг какие-то новые задачи на день будут.

– А они не заканчиваются. Задачи – вещь ежедневная, – сказал он, после чего я решил, что на этой позитивной ноте наш диалог должен подойти к концу.

Спускаясь вниз по улице, я ловил себя на мысли, что в последнее время я стал не большим любителем общения с людьми. Возможно, из этого сказывалось написание новой, достаточно сложной для меня истории. А может я, как любой другой человек, переживший разочарование, не желал слишком много дискутировать. Понимая, что всем окружающим плевать на меня и мои заботы, не говоря уже за проблемы, задачи и чувства.

Спускаясь еще ниже, мимо ветхих домов, являющихся историческим центром Ростова, я выхватил взглядом юных цыганят. Они разбирали старый телевизор и не обращали на меня совершенно никакого внимания. Я не мог припомнить, чтоб хотя бы один раз кто-то из местных цыган просил у меня денег. Что, отчасти, разбивало закрепившийся за ними стереотип.

– Все-таки посадили кинескоп игровыми приставками? – произнес я, пытаясь пошутить и немного поднять себе настроение.

– Не, дядя, – ответил самый младший. – Пытаемся изучить эту древнюю штуковину.

Я одобрительно кивнул и опустил взгляд себе под ноги. Под правой ногой лежала матовая, серебряная монетка. Я взял ее в руки и покрутил в пальцах. В центре, с одной стороны монетки, было написано большими буквами «РУБЛЬ». А ниже, под подчеркиванием в виде пик, красовался 1861 год. Под годом меня привлекла надпись «С.П.Б.». Заключив, что это Санкт-Петербург, я обратился к цыганятам:

– Парни, это не ваша монетка?

Один из них поднял взгляд, вытер со лба пот, и, прищурившись, вгляделся в показанную мной монетку.

– Не, дядя, точно не наша, – сказал он. – Наши деньги всегда с нами, мы ими дорожим.

Я пожал плечами, засунул ее в карман, и не найдя ничего более логичного, кроме как продолжить свой путь, направился к Дону.

И миновав пару узких кварталов, я очутился на набережной.

Присев на лавочку напротив реки, я осмотрелся вокруг. Несмотря на то, что уже смеркалось, освещение все еще было выключено. Уставившись вдаль, я не двигал глазами до момента, пока не начало в них темнеть. Но то был не зрительный обман из-за долгой фокусировки, а пойманный мною переход от сумерек к ночи. Я любил так делать в сумеречный этап дня, ловя, таким образом, момент полного захода солнца.

Как только заработало освещение, я отвел взгляд от плотного потока людей на черную воду Дона.

Мы не замечаем, как быстро проходит время. Казалось, еще совсем недавно я сидел на этой лавочке с поникшим видом и обдумывал, что мне делать со своей жизнью. Тогда я даже не представлял, что проживал самое темное время в своей жизни. Что нахожусь в действительности, которая меня расчленяет изнутри. И только спустя шесть лет пришло осознание, что развод являлся для меня очень болезненным. Что перманентное состояние опьянения, съедающее все свободное время, было лишь уходом от трудновыносимой реальности. Но даже самую темную ночь однажды сменяет день. И пережив все это, я с легкостью вошел в топ десять писателей России, ежегодно попадая в шорт-лист премий «Книга года» и «Писатель года», попутно раздавая согласие на экранизации некоторых историй. Но это ничего во мне не изменило. Таким, как я, в Ростове очень комфортно жить: тут тебя не окружает толпа фанатов, потому что люди попросту не знают, кто ты. Здесь каждый является центром вселенной. Иногда затхлой, безжизненной, но, все же, целой вселенной. Ростов – это город, где размер понта гораздо важнее культурного роста в обществе. Масштабность понтов здесь является маркером успешности, определяющим ментальное развитие местных жителей. С другой стороны, в эпоху поголовных коучей, контент-менеджеров, тех, кто обучает контент-менеджеров, психологов, сексологов и прочих ‘осознанных’ личностей, не может быть кто-то определенно лучше, умнее и разумнее. В противном случае сломается выстроенная конструкция по запудриванию мозгов и эстетически невоспитанное общество перестанет являться таковым. Поэтому все, кто действительно заслуживает внимания, могут спать со своим внутренним интровертом спокойно – здесь на вас никто не обратит внимание.

– Молодой человек, подскажите сколько времени? – томно спросила одна из двух девушек, сидящих на лавочке напротив.

Глянув на ее внешний вид, я слегка улыбнулся. Девушки, видимо, совсем недавно вылезли из трущоб, им хочется дорогие цацки, аляпистые штаны или платья. Но чем больше Луи Виттон мельтешит в глазах, тем больше хочется эти тряпки выбросить на помойку. Именно из-за таких личностей едкая, деревенская шмотка считается чем-то незаурядным и ‘вкусным’. А если есть спрос, будет и предложение. И вот ты уже не клоун, а тяжелый люкс.

– Который час… – на выдохе поправил ее.

– Что? – не поняв, что я имею в виду, переспросила она.

– Нет, ничего. Девять вечера.

– Спасибо, – протянула она, широко улыбнувшись своим десятки раз перетянутым лицом.

Просидев немного на лавочке, в процессе созерцания слабо заметного течения Дона, я почувствовал, что меня постепенно начало отпускать. Каждый раз после общения со Славиком, я не был способен сразу же приступать к написанию истории. Мне нужно было какое-то время побыть наедине. Собственно, присутствие на набережной способствовало этому. Находясь среди снующих людей, кажется, что ты в эпицентре веселья, но на самом деле ты от начала и до конца одинок. Спустя час уже не будет сомнений, что меня отпустило. Затем я зайду в заметки в телефоне и продолжу историю.

Но этой моей задумке было не суждено сбыться, о чем вибрировал мой телефон, высвечивая на экране «Юля».

Немного обдумав резонность нашего диалога, я, все же, взял трубку.

– Что-то новое? – спросил ее.

– Выключай Макса и приезжай ко мне.

Улыбнувшись тому, что Юля так и не прекратила называть имя персонажа моей книги, являвшегося собственным альтер-эго, я достал сигарету. Ей нравилась только одна моя сторона – та, которая была мягка в своих рассуждениях и отношении к людям. Поэтому, когда я ‘включал’ свою вторую сторону, она тут же просила меня остановиться. Впрочем, любовь одной половины меня была не странной, учитывая, что Юля являлась девочкой, которая хочет быть сильной как мужчина, но никак не может найти в себе стержень самца. Человек, которого обманули короткие видеоролики в соцсетях, что, если женщина способна заработать себе на жизнь, ей больше никто не нужен. И пока она впитывает ‘свежеиспеченный’ контент перед сном, а днем сталкивается с реальностью и, иной раз, непосильным состоянием одиночества, ее метает от одной точки мироощущения, где хорошо быть одной, к другой, где хочется нежности и тепла. Я давно перестал обращать внимание на ее мысленные скитания о том, как она хочет жить. Как она ‘не обращает’ внимание на то, что я могу с легкостью пропасть на полгода, чтобы воплотить свою, на первый взгляд, гениальную идею на листах, а потом так же легко появиться. Еще с момента нашего знакомства я понял, что она ранена. Когда она написала в директ гневную реакцию на одну из моих книг, у меня появились первые предположения. А после того, как мы переспали, предположение превратилось в глубокий факт. Со временем традиция периодически вместе спать сохранилась, как и ее критика моих новых книг.