Время для счастья. Комплект из 2 книг

Первые влюбленности, первые проблемы с мальчиками, родителями и учителями – все делили пополам.

Веркина мама Юля и Катина – Ольга стали приятельницами. Судьбы похожи: развод, раздел имущества, воспитание детей в одиночку. Обеим было несладко. Только спустя много лет, став взрослыми, подруги обсудили и удивились – а ведь мамы тогда были совсем молодыми! Наверняка им хотелось любви, отношений, крепкого плеча и поддержки, а они тащили все сами.

С отцом Катя общалась примерно раз в месяц. Встречи эти были почти формальными: кафешка, киношка, немного денег «на шпильки». Катя смотрела на него и думала: «Странные люди эти мужчины. До развода этот сейчас почти чужой мужчина был самым трепетным, нежным и заботливым отцом. Что с ним стало, что такого произошло, что и он, нервно посматривая на часы, кажется, отрабатывает номер?»

– Отвык, – объясняла мама. – Мужики не так привязаны к детям, как женщины. Ну и вообще, – усмехалась она, – запомни: они из другого теста, и никогда не жди от них того, чего они в принципе дать не могут! Хотя, конечно, бывают и исключения.

Со временем встречи стали более редкими. К тому же отец женился. Первое, что он сделал при встрече, – с гордостью показал фотографии со свадьбы.

Новая жена отца впечатления не произвела: женщина и женщина, стройная, светленькая, с невыразительным, заурядным, но вполне милым личиком. В принципе мамин типаж. Но мама была посимпатичнее, повыразительнее, поярче.

Ну да бог с ними, были бы счастливы.

С Нонной, отцовской женой, Катя познакомилась через несколько месяцев.

Жили молодые в Нонниной квартире в районе Измайлово. Стандартная двушка со стандартной мебелью, ничего примечательного. У стандартной женщины стандартный интерьер. Но чисто, хозяйкой Нонна оказалась хорошей.

Стол был уставлен всевозможными закусками, тоже стандартными, привычными, но вкусными – салат оливье, селедка под шубой, холодец, пирожки.

Отец ел и нахваливал. Нонна смущалась.

– Любишь ее? – спросила Катя отца.

– Ценю, – усмехнулся отец. – Да и пора было к бережку прибиваться, не мальчик. Знаешь, как одному? Да и годы, дочь, годы.

– Я про любовь.

– Про любовь, – затягиваясь, повторил отец, – про любовь, говоришь? А про любовь я не знаю, – честно признался он. – Вот с Ольгой у нас была большая любовь. Казалось, что навсегда. Интересы общие, молодость общая. Друзья. Ребенок, в конце концов. И что на выходе? А на выходе, дочь, развод и раздел имущества. А ты говоришь – любовь…

«Не любит он эту Нонну, – подумала Катя. – “Прибился к бережку”. Ну и ладно, пусть будут счастливы».

Но почему-то ее это утешило.

У них вправду была любовь, у ее родителей. Катя помнила, как они целовались в коридоре, а она, маленькая, страшно смущалась. Была хорошая и крепкая семья: по выходным лыжи или вылазки за грибами, консерватория или театр, застолье с друзьями. Шумные, веселые, молодые! Отдых на море, где отец учил ее плавать, а по вечерам на набережной они сидели в кафе – родители пили шампанское, а Катя ела мороженое.

Было счастье, было, но куда все исчезло, куда испарилось? Отец «прибился к бережку», мама одна…

Разве кто-то из них стал счастливее?

Повзрослев, Катя спросила у мамы:

– Ты ни разу не пожалела?

Та пожала плечами:

– Не знаю. Молодость. Амбициозность. Дурные были, не уступали друг другу. Лезли на рожон, что-то доказывали, а что – не помню. Ты представляешь – не помню! Выходит, ничего серьезного? Дураки – думали, если уступишь, если согласишься, то потеряешь себя. А ведь любили друг друга и понимали.

Грустно. Ужасно печально и грустно. А жизнь почти пролетела – маме к пятидесяти, и вряд ли она устроит свою личную жизнь.

Получив профессию дизайнера интерьеров, Катя стала хорошо зарабатывать. Конечно, не сразу, а постепенно, когда заработало сарафанное радио. Спустя несколько лет уже она выбирала клиентов, а не они ее.

Оформляла квартиры и загородные дома – в те годы они росли как грибы. От заказов в стиле хай-тек и минимализм Катя отказывалась – не ее. Белые стены, мебель на хлипких ногах, неудобные диваны, лаконичные светильники – холодно и казенно.

Катя любила английскую классику, стабильность и традиционность, массивность и изящество – Уильяма Морриса и Томаса Чиппендейла. Старую добрую Англию, с тяжелой устойчивой мебелью, уютом, комфортом, множеством картин и картинок на стенах, с тонкой, в цветочек, посудой, занавесками с кружевом, цветами в горшках.

Но все же самыми любимыми Катиными стилями были ар-деко и ар-нуво.

Климт, Муха, размытые и неяркие лилии на обоях, изящные бронзовые светильники с цветными плафонами, плавные, без углов и резкостей, детали интерьера, ладьеобразные вазы, конфетницы и сухарницы, рамы для зеркал и картин, полукруглые кушетки, мягкие пуфы. Стиль тонких, хрупких красавиц в тюрбанах и летящих полупрозрачных платьях, с мундштуками в тонких аристократических пальцах, с черной обводкой вокруг глаз, и длинными, до талии, в несколько рядов, бусами.

Но ценителей такого стиля было немного. Неожиданно разбогатевшие соотечественники требовали интерьеров, кричащих о несметных богатствах.

Катя спорила с ними, ругалась, уходила, иногда возвращалась, но уже на своих условиях. Если с ней соглашались, начиналась работа.

Работала она упоенно, не помня о времени, забывая о личной жизни. А когда сдавала заказ, закрывалась в своей квартире и пару дней приходила в себя.

В те годы ей удалось заработать и на свою квартиру, и на хорошую машину, и на квартиру маме – рядом, конечно, рядом. Двухкомнатную, в новом доме, с пятнадцатиметровой кухней и двадцатиметровой спальней.

Дизайн квартиры Катя делала сама.

Мама зашла в свой новый дом после того, как было все готово, стояла мебель, висели шторы и светильники. Это было Катино условие.

Мама прошлась по квартире, прислонилась к стене, закрыла лицо руками и заплакала. Катя гладила ее по голове, как маленькую девочку. И в эти минуты ей казалось, что мама ее маленькая дочка. Мама была совершенно счастлива и все приговаривала, что на такое она и рассчитывать бы не смела.

– Ну а теперь устраивай личную жизнь! – велела Катя. – И уходи с работы. Я тебя прокормлю.

С работы мама не ушла, еще чего! И в клубы знакомств не записалась. Зато поехала в Палангу, в спа-отель. Путевку купила Катя.

– Трудно привыкать к роскошной жизни, – смеялась мама, – но знаешь, приятнее, чем к плохой.

В Литве Ольга Евгеньевна познакомилась с мужчиной, вдовцом, врачом из Ульяновска. Завязался нешуточный роман. Игорь – так звали маминого знакомого – прилетал в Москву каждые выходные. И все, казалось бы, было прекрасно. Ольга Евгеньевна помолодела, похудела, и наконец у нее загорелись глаза.

Уже всерьез обсуждали переезд Игоря в столицу, подыскивали работу, а в родном городе он начал продажу квартиры. Но тут, как говорится, случилось непредвиденное. Заболела и слегла мать Ольги, Катина бабушка.

Начались бесконечные больницы, врачи и неотложки. Точного диагноза не было, сплошные предположения. А бабушка не вставала.

Что делать – Ольга Евгеньевна забрала ее к себе.

Игорь затормозил со своим переездом.

У бабушки улучшений не было, Ольге было не до Игоря, и нанятая Катей сиделка положение не изменила.

Игорь приезжал реже, накоротко, и эти сутки они проводили в гостинице. Так продолжалось три года, и постепенно затихло.

Однажды он позвонил и сказал, что собирается жениться.

Так закончилась мамина новая счастливая жизнь. Она впала в депрессию, ходила со стеклянными глазами, а Катя думала об одном: «Слава богу, есть деньги!» Есть возможность оплачивать частных врачей, частные клиники и санатории. Через три месяца после бабушкиной смерти Ольга Евгеньевна и Катя отправились в кругосветное путешествие.

«Не судьба мне пожить счастливой семейной жизнью, – с грустной улыбкой вздыхала Ольга Евгеньевна. – Выходит, мой путь – путь одиночки. Ну и ладно, так даже привычнее. И уж точно спокойнее. Да и вообще – два раза любила, была счастливой – и хватит! Другим и этого не выпадает».

Ну да, тоже правда… А то, что Игорь оказался таким ненадежным человеком… Так, может быть, лучше, что на том этапе, а не потом? Только поди все это переживи.

Спустя некоторое время, когда предательство Игоря уже воспринималось не так остро, мама сказала:

– А знаешь, Катюш, в принципе хорошо, что так получилось. Ей-богу! Сейчас я это понимаю. Привыкать к постоянному присутствию чужого мужчины, терпеть все его капризы, болячки, претензии и привычки – нет, не хочу! Любить надо в молодости, когда много сил. А в моем возрасте редко бывает любовь. Так, стремление не остаться в одиночестве, иметь поддержку, друга, в конце концов. А постель – поверь, это даже не на втором плане. Что у нас было? Затянувшийся конфетно-букетный период, а не семейная жизнь. Я всегда при параде и всегда начеку. Он тоже держал марку – как же, жених. А в семейной жизни сплошная проза: усталость, раздражение, взаимные обиды. Болезни, в конце концов.

Те пары, которые живут с молодости, знают друг друга и видят насквозь, и понимают друг друга с полувзгляда – это одно. Да и с привычками смиряются, привыкают.

А здесь? Да что мы, по сути, знали друг о друге? Так, общие анкетные сведения. Что-то скрывали, где-то подвирали – всем охота выставить себя в лучшем свете.

А сколько в человеке подводных камней, сколько течений? Как он проявит себя в сложной ситуации, готов ли ее с тобой пережить?

– Он уже проявил себя в сложной ситуации, – отозвалась Катя. – Красиво проявил, что говорить.

– Вот и я о том, – подхватила Ольга Евгеньевна. – Значит, все правильно. В общем, в определенном возрасте и от одиночества можно получать удовольствие! А свобода? Нет, я не жалею!

В Катиной жизни тоже было два больших романа.

Мама смеялась: «Но в отличие от меня у тебя все еще впереди!»

Ну да, впереди. Правда, и годки текли-утекали, драпая, как последние предатели. А когда исполнилось тридцать три, вдруг стало страшновато. А если больше ничего такого в ее жизни не будет? Просто не случится – и все? Нет, она не про мужчин – ухажеры не переводились, – она про любовь. А выходить замуж без любви, Катя была уверена, неправильно.

Да и ребенка хотелось. Мальчика. Сына. Защитника и помощника. Правда, сейчас женщины рожают и в сорок, и за сорок.

И все-таки поздновато, считала Катя. Когда тебе за сорок, ты обязана состояться. Иметь дом, машину, семью и ребенка, сделать карьеру. В сорок твоя жизнь уже должна вырулить на финишную прямую. Не в смысле, что пора готовиться к пенсии и покою, а в том смысле, что основные и ключевые вопросы должны быть решены.

Но, как известно, расскажи Господу о своих планах, и он посмеется…

Все на месте и никаких перемен.

Первый Катин роман случился в двадцать лет. «Поздновато, – веселилась Верка. – Ты у нас девушка с задержкой развития».

Очень смешно. В двадцать лет Катя познакомилась с Кириллом.

Кирилл выглядел настоящим мачо – автогонщик, музыкант и к тому же врач-хирург. Среднего роста, коренастый, спортивный, с простым, но симпатичным лицом.

В начале их с Катей романа Кирилл разводился с женой.

Катя не спрашивала почему. Она вообще робела в его присутствии. Взрослый, сильный, серьезный, с большим жизненным опытом. Кто она рядом с ним? Мамина дочка, студенточка, девочка-мышка.

Роман был красивым – гоняли на его огромном красном мотоцикле по Подмосковью. Катя зажмуривала глаза, но не признавалась, что ей страшно. Останавливались в лесу или в чистом поле, снимали шлемы и целовались. До одури целовались, до окровавленных губ.

Катино грехопадение было весьма романтичным и по-киношному красивым – на поле, в стогу еще свежего, сыроватого, ароматного сена. Кирилл не говорил о любви, не обещал жениться и, если честно, вообще ничего не обещал.

Намотались они в то лето будь здоров – Карелия, Крым, Вологда.

И все было классно. Так классно, что Катя боялась подумать о будущем.

С Кириллом было здорово, и она была влюблена – что еще надо? Особенно когда тебе двадцать.

Но лето кончилось, кончились и каникулы, и затяжной отпуск Кирилла. Наступила осень – пора слез, как говорила мама.

Уже в сентябре зарядили дожди, а бабье лето было коротким как никогда – дня четыре, не больше.

И встречи их стали редкими и совершенно другими, совсем не такими, как на бескрайних просторах, на берегах голубых неподвижных озер или стремительных речек, на узких горных тропинках или на теплых, пахнувших хвоей пригорках в карельском лесу.

Москва не приняла их любовь. Она враждебно смотрела глазницами темных окон, пустыми холодными бульварами, шумными, кишащими машинами улицами, несметными толпами народа.

Они встречались в чужих, случайных квартирах, ложились на чужие простыни, и все это было слишком поспешно, коротко и немного деловито, как будто хотели поставить галочку.

Кирилл все время спешил – на дежурство, к другу, на репетицию. А ей хотелось уснуть в его объятиях, на его груди, и ощущать его тело и его запах, дышать его кожей и волосами. За лето она так привыкла…

Но они торопливо одевались, быстро и халтурно прибирались и покидали неуютное чужое жилье.

В гостиницах было еще хуже и еще противнее. После этих встреч Катя всегда плакала. Все должно быть не так! Совсем не так, она это знает! И все эти дурацкие отговорки, все эти идиотские поводы, вся эта спешка, соитие, собачья свадьба. Ужасно.

Ей хотелось бродить с ним по улицам, целоваться на последнем ряду в кинотеатре. Сходить в театр. В гости, да, именно в гости – к его или ее маме, к его друзьям.

Но нет, ничего этого не было. Только эти квартиры с чужой мебелью и чужими запахами.

– Как твой развод? – однажды спросила она. – Он закончился?

Кажется, он разозлился:

– В процессе, – коротко бросил он. – И вообще – не заморачивайся! Есть бывшая жена, наши с ней отношения и наш развод. И есть ты, девочка Катя. И это две параллельные, непересекающиеся истории. Ты меня поняла?

Катя кивнула. Только ничего она не поняла. Ни-че-го!

Понятно, что параллельные. Но кто она, девочка Катя, для него? Какое место она занимает в его жизни? Случайная подружка для секса? Девочка на несколько встреч? Летняя попутчица? Молчаливая, тихая, неопытная, влюбленная? И вообще – что она знает о нем? Он ничего не рассказывает.

«Не парься», – вот и весь ответ. Или так: «Меньше знаешь – крепче спишь. Не морочься, Катюнь! Жизнь прекрасна! Живи спокойно и не задавай дурацких вопросов, так будет лучше. Просто поверь взрослому дяде».

Катя пыталась. Но получалось неважно. Страдала, ревновала, подозревала. Мучилась. Похудела на пять килограммов – джинсы сваливались.

Разлюбил? Тогда зачем назначает свидания? Расхотел? Нет, непохоже.

Только где их счастливое лето?

Все закончилось в начале июня, ровно год спустя.

Кирилл пропал. Просто пропал – и все. Перестал звонить и не откликался на звонки.

Где его искать, как? Кирилл Иванов, смешно. Сколько в Москве Кириллов Ивановых? Можно было представить…

Через год убедила себя, что Кирилл погиб, разбился на своем красном блестящем коне. Гонял-то он безбашенно, а все мотоциклисты в зоне риска.

Теперь плакала по нему как по погибшему.

Мама вздыхала, но ничего не комментировала. Ну да, ее любимая фраза – «Кто не знает любовь без предательства, тот не знает почти ничего».

Но разве это могло утешить?

А спустя года три, совершенно случайно – Москва, как известно, город маленький, – в какой-то компании, куда ее притащила Веруня, в окружении почти незнакомых людей – в тот день как-то все выглядело случайным, – услышала разговор: «Кирилл, красный “Харлей”, ха-ха, ну да, слышали, слышали!»

В голове помутнело. О покойнике в таком тоне не говорят. Значит, он жив? В желудке похолодело. Подойти к громким девицам Катя не решилась, боялась, что грохнется в обморок. Шепнула Верке, та согласилась. Подвалила к этим девицам и уточнила:

– Кирилл Иванов? Тот, что врач? На красном «Харлее»? А разве он не того? Ну в смысле, живой?

Девицы с удивлением уставились на незнакомую девушку:

– Кирка-то? Какой «того», ты рехнулась? Жив-здоров и рассекает по всей Европе! В порядке наш Кирка. А может, ты о другом?

Верка обрисовала «своего» Иванова – врач, спортсмен, музыкант, играет в металлической группе. Русые волосы, серые, с прищуром глаза. Жена, с которой он вроде развелся.