О чём молчит ночь. Соулмейт Верховного Мага
Божечки, кошечки, какой же он милый. Надо ему сказать об этом, а то не знает, бедненький. Чуть наклонившись вперед, отчего копна бывших красивых локонов кинулась в атаку, схватила его за щечки и просветила:
– Ты такой милый! Такой хорошенький! Ну, я не могу!
Мужчина мотнул головой, избавляясь от издевательств, и нахмурился еще сильнее, пока я нащупывала на запястье резинку и пыталась собрать лохмы в хвост.
– Почему ты пила? У тебя была встреча с кем-то? И макияж, у тебя помада размазалась по самые уши. Кто он?
– Ой, да дурак он, – хихикнула я. – Поймал на слабо, как малолетку, заставил крепкое выпить, думала глаза выпадут. А помада не моя, это мы с тетей Леной целовались перед уходом, но ей он еще больше налил, вот она и промазала.
– Так подожди, кто он? – Стивен понял, что чего-то не понял и злая складка меж темных бровей разгладилась.
– Дядя Виктор. Брат младший мамы. Прохвост и плут, но такой забавный! Я в детстве говорила, что замуж за него выйду, он один меня не обижал и всегда шутил. У меня пару раз шиза вырывалась из-под контроля, и я его даже кусала, но он не злился и губы не поджимал как бабушка Марина. У папы семья меня не любит, они меня гнилой обзывали и маму тоже. Я знаешь, один раз с дедом подралась, он кривился, будто слизняков объелся, и почти плевался на маму, что она уродку нагуляла на стороне от папы. Мы с шизой кааак дали ему пинка по жопе! Он аж вперед упал на стол. А в пятнадцать я бабу Марину в салат окунула, жалко без сухариков.
И правда, так жалко стало, что без твердых сухариков, что прямо слезы на глаза выступили. Я вытерла их рукавом платья и шмыгнула носом.
– Надо было в фасолевый, чтобы лицо все расцарапалось…хотя они бы от майонеза размокли, – соленые дорожки сами побежали по щекам, и горячие пальцы коснулись моего лица, собирая их и унося с собой, вместе с моей детской обидой.
– Когда мы встретимся, я поговорю с ней сам. Это будет для нее хуже сухариков.
Шмыгнув еще разок, напоследок, доверчиво заглянула в голубые глаза и спросила:
– Правда?
– Конечно, – улыбнулся он. Так же светло и по доброму, как лишь пару раз на моей памяти. – Каждый уважающий себя принц должен спасти несчастную принцессу от дракона, унеся заколдованную ящерицу с собой и вернув ей человеческий облик поцелуем.
– Фу ты! – фыркнула я и рассмеялась. – Вредина. Я не дракон!
– А я не принц, – доверительно сообщил мне Стрэндж. – У тебя был дома праздник?
– Ага, – я поболтала ногами в воздухе, но аккуратно, чтобы не задеть все еще сидящего на корточках мужчину. – Родные пришли, все же совершеннолетие, такой повод. Друзей у меня нет, а семья лучшая, вот мы и упразновались.
Стивен снова затих и опустил взгляд на мельтешащие перед ним щиколотки в кружеве.
– У тебя сегодня день рождения? – он как-то заторможенно это уточнил.
– Конечно, как и каждый год! – важно сообщила я, плюхаясь спиной на кровать, потому что голова снова закружилась. – Я вот и платье надела и глаза накрасила, волосы накрутила и чулочки!
Вспомнив о самой приятной вещи на мне, подняла ногу повыше, отчего подол вполне целомудренного платья сполз куда ниже необходимого, оголив меня, затянутую в кружевные чулки, заканчивающиеся плотной полосой на середине бедра.
– Впервые их одела! Почему никто не сказал, что это так удобно? Я юбки с платьями из-за колготок никогда не носила! Они же то сползают, то в ребра впиваются, то в зацепках все! – воодушевившись, привстала и начала стягивать белое лайковое изделие. – А эти раз, если зацепил, снял и все! Просто «оп» и все!
Стивен привстал и облокотился одним коленом о край кровати, нависая сверху и сверля меня потемневшим взглядом. От этого захотелось пить еще больше, и я облизнула губы, ощущая привкус тётиной помады, масляной пленкой осевшей на языке.
Стрэндж молчал, поэтому я продолжала говорить, потому что рассказать ему о своих ощущениях казалось очень важным:
– А мне мама к ним еще белье подарила! Оно такое странное, но не колется, я думала будет колоться, это же кружево. У меня грудь маленькая, поэтому очень красивый комплект получился, думаю на большую трудно найти. Единственное, стринги – это ужас! Такой пробник от трусов. Впивается и ощущение, что я голая и не прикрытая. Три завязочки! Но под облегающие вещи удобно, я наверное привыкну, уф, голова кружится.
Скрипнула тихо кровать, почти не слышно, зато матрац под его весом прогнулся весьма ощутимо. Я открыла зажмуренные глаза и обнаружила нависнувшего надо мной Стрэнджа.
– Привет, – улыбнулась. – А ты чего молчишь? Тебе не понравились чулочки? А мне понравилось. Может платье не понравилось? Мама сказала, мне идет.
– Очень не понравилось, – хрипло признался Стивен. – Ни платье, ни чулочки.
– А мне пофиг, – рассмеялась я. – Главное мне нравится! Вы такие глупые, мужчины, думаете мы для вас всегда наряжаемся. А мы для себя! Да и воообще, что ты в чулках понимаешь?
– Абсолютно ничего, ты права,– он глубоко вдохнул. – От тебя так сильно пахнет алкоголем. Почему не сказала, что сегодня у тебя день рождения?
– Так он каждый год, ты раньше не спрашивал.
Ой, кажется кто-то смутился, какая прелесть. Мне нравится.
– Виновен, каюсь, но подарок же от меня нужен.
– Мне нужен ты! – призналась я. – Мне так тебя не хватало на празднике. Дедушка сказал, что если сердце болит и тоскует по ком-то, значит это и есть любовь. А мама так и не смогла объяснить, а вот дедушка сразу объяснил. И понятно. У меня о тебе болит сердце, Стивен Винсент Стрэндж. Подари мне свое, чтобы стало легче.
– Ты моя кара небесная, – тихо проворчал он, пряча от меня глаза за веером ресниц.
– Грешил много, – хихикнула я.
– Тебе есть восемнадацать уже, это будет не грех.
– Что не грех? Ох…
Я задохнулась от ощущений. Его рука коснулась внутренней стороны бедра, скользнув вдоль кромки моего еще надетого второго чулка.
Ряд мелких пуговичек от верха и до самого низа на какое-то время отвлек его, от моих ног. Я же молчала, вздрагивая от каждого касания к коже, если пальцы соскальзывали с ткани расстегивающегося платья.
Если бы не алкоголь, я бы, наверное, испугалась и спасовала. Но доверие, безграничное доверие к этому мужчине и снятый страх высоким градусом, просто распластали меня по кровати и заставили зажмуриться от обилия ощущений. И комната вращалась все сильнее, и воздуха стало мало, пришлось дышать ртом, чтобы не задохнуться.
– Стивен…
– Не бойся, это просто мой подарок.
Полы платья собрались большими складками по обе стороны от тела и Стивен на мгновение остановился. Я услышала громкий судорожный вздох и такой же рваный выдох, горячей волной воздуха, прошедший по мигом покрывшейся мурашками коже.
– Моё наказание…
Горячие влажные губы коснулись края кружевного лифа, так близко с ставшему чувствительному соску, что я всхлипнула. Рука его вернулась к внутренней части бедра, рисуя невидимые узоры, от которых напрягалось все тело и невыносимо пересохло горло.
– Совершенно не нравится, ни чулки, ни белье, – тихо прошептал он мне на ухо, почти придавив своим телом в кровати. – Просто ужасно…нужно снять.
Стон вырвался сам собой, но выбраться вовне ему не дали, губами заглушив неприличные звуки. Его пальцы сдвинули в сторону узкую полоску стрингов и коснулись меня там, где я сама никогда себя не касалась, боясь незнакомых и странных ощущений.
– Мои пальцы уже не такие чуткие, но на такие важные вещи меня хватит.
Он спустился ниже, давая вздохнуть, и поцеловал вершинку груди, сжав ее губами и слегка сдавливая, тем временем совершив рукой какое-то странное, слегка вибрирующее движение, отчего меня тряхнуло одновременно из двух точек, сверху и снизу.
Я протяжно застонала, попытавшись непроизвольно сомкнуть колени, чтобы убрать причину дискомфорта, но Стивен поставил свою ногу меж моих, не давая этого сделать, и принялся не спеша и со вкусом продолжать свою пытку.
Впившись руками в покрывало, я стонала, металась в плену его рук и тела. Он ласкал, изучал меня языком и губами, а когда давление изнутри стало таким сильным, что казалось сам воздух загустился, протестуя против помещения его в легкие, Стрэндж сдвинул ладонь и в меня лишь слегка скользнуло два пальца. Но этого оказалось достаточно, чтобы меня едва не подбросило на кровати, а мышцы внутри сжались и запульсировали, принося чувство облегчения и наслаждения.
Мужчина нагнулся и аккуратно коснулся губами моего виска, потом скулы и ушной раковины, прошептав:
– С днем рождения, моя девочка.
Часть одиннадцатая, отцовская
Отсчет пошел, блеснули слезы.
И начинается заход.
Отсчет пошел, как сталь и грезы,
Соединенные в известный пароход.
Митсуне
Эта женщина, однозначно, сведет его с ума. Хотя бы самим фактом своего существования.
Стрэндж дошел до того, что начал скупать и изучать литературу про другие миры. Что ж, нападение пришельцев на Нью-Йорк и оборона со стороны Мстителей, один из которых чуть ли не скандинавский бог с другой планеты, показало, что не такой уж и бред эти теории.
Особенно, честно говоря, его увлекли работы Эрика Селвига. Занимательное чтиво, правда построенное на довольно смежном ответвлении знаний самого Стивена, и он был неприятно удивлен, что может что-то не знать. Квантовая физика стала настольной книгой и затянула нещадно.
Но вернемся к невыносимому.
Как он мог не знать про ее день рождения? Как упустил такой важный аспект, как совершеннолетие?
Зациклился, отвлекся, не подумал. Как ни назови, а итог один.
Наверное, поэтому он так удивился, найдя ее в стельку пьяной, бормочущей бессвязные истории заплетающимся языком.
Честно говоря, когда сошел первый шок, проснулась ревность. Ужасная и отвратительная в своем исконном виде. Подогревалось все это тем, что выглядела Софи непривычно. Милое платье кремового оттенка в чуть прованском стиле с рукавами фонариками, сборкой под грудью и полу облегающим силуэтом в мелких голубых цветочках, удачно оттеняющих все еще окрашенные концы волос. К слову о волосах, те завиты, правда, судя по всему, еще с утра, иначе почему половина из них спуталась, а вторая распрямилась. Неброский макияж, но с помадой растянутой жутковатой улыбкой по самое правое ухо.
И ноги. На ноги он сперва и не обратил внимания, но, когда присел на корточки возле кровати, чтобы попыталась вычленить информацию из пьяного хихикающего бреда, возле самого ценного мелькали стопы и инстинктивно это заставляло бы напрячься любого мужчину.
Стивен вперился взглядом в узкие лодыжки, обтянутые белым полупрозрачным кружевом, натянутый мысок и просвечивающие маленькие аккуратные пальчики с черным лаком на ногтях. Этот цвет так ярко выделялся на фоне общей нежности образа. Будто сама суть Софи проглядывала из-под хрупкой с виду оболочки, огонь запечатанный чужой волей в паутине легкого кружева.
Мужчина ощутил дискомфорт. Вообще, он ощущал его теперь достаточно часто, после того как восстановился физически после травм. Особенно в те дни, когда они целовались во сне, Стивен просыпался в мокрых и липких штанах, как самый последний подросток, которого настигла очередная поллюция.
Чего-то большего, чем поцелуи, Стрэндж себе не позволял, прекрасно видя и осознавая, что процесс созревания Софи еще только начался и никто не вправе его подгонять или вмешиваться. Вообще, на фоне взросления, мужчина всерьез опасался рецидива ее основного психологического заболевания, поэтому еще больше приходилось держать себя в руках и не демонстрировать активно возрастающий с его стороны мужской интерес.
Это было чертовски сложно. Но даже в мыслях Стивен почему-то не мог представить, что ляжет с какой-нибудь найденной на очередном мероприятии девушкой и облегчит страдания тела.
Софи узнает. Рано или поздно узнает и это причинит ей боль. А меньше всего Стивен хотел причинить своему цветку боль. И пусть она сильнее, чем кажется, они так взаимно уязвимы, что никакая сила не спасет от предательства столь близких людей.
Да и не животное он, в конце концов, чтобы идти на поводу у инстинктов размножения, а кто утверждает обратное, просто хочет оправдать свою похоть.
Но вот в данный момент, Стивен уже не был так крепко уверен в своих убеждениях.
– Почему ты в таком виде? У тебя что-то произошла? Софи, ты пьяна?
Лохматая, помятая, и не знаешь, то ли рассмеяться, то ли отлупить этого беспокойного полу взрослого. Но мысль о свидании девушки с кем либо не давала успокоиться окончательно, и, хоть он понимал, что страх и предубеждение одноклассников, а также парней старшего возраста ее школы заставят их держаться на отдалении. Но мало ли глазастых и умных молодчиков. Она внезапно довольно неприятно цапнула его за щеки, как какого-то маленького ребенка.
– Ты такой милый! Такой хорошенький! Ну, я не могу!
– Почему ты пила? У тебя была встреча с кем-то? И макияж, у тебя помада размазалась по самые уши. Кто он? – промолчать было выше сил, к тому же вряд ли в таком состоянии она запомнит его довольно компрометирующие вопросы.
– Ой, да дурак он, Поймал на слово как малолетку, заставил крепкое выпить, думала глаза выпадут. А помада не моя, это мы с тетей Леной целовались перед уходом, но ей он еще больше налил, вот она и промазала.
Так не говорят о мужчинах, вернее не так. Подобным образом скорее всего упоминают близких людей. Да и вряд ли родители Софи сквозь пальцы могли посмотреть на подобные самоуправства по отношению к их дочери от постороннего человека.
– Так подожди, кто он?
– Дядя Виктор, – имя резануло слух забытой болью. – Брат младший мамы. Прохвост и плут, но такой забавный! Я в детстве говорила, что замуж за него выйду, он один меня не обижал и всегда шутил. У меня пару раз шиза вырывалась из-под контроля и я его даже кусала, но он не злился и губы не поднимал как бабушка Марина. У папы семья меня не любит, они меня гнилой обзывали и маму тоже. Я знаешь, один раз с дедом подралась, он кривил губу, будто слизняков объелся и почти плевался на маму, что она уродку нагуляла на стороне от папы. Мы с шизой кааак дали ему пинка по жопе! Он аж вперед упал на стол. А в пятнадцать я бабу Марину в салат окунула, жалко без сухариков.
Надо было в фасолевый, чтобы лицо все расцарапалось…хотя они бы от майонеза размокли.
И она заплакала, так горько, словно не взрослая девушка сейчас перед ним, а тот самый маленький и обиженный жестокостью близких ребенок. Близких, которые должны были ограждать ее от злых людей, но вместо этого решили к ним примкнуть.
В голове не укладывалось, как можно подобное говорить своей плоти и крови. Стивену смутно виделось по ее рассказам, что родители стоят стеной на страже спокойствия своей дочери, поэтому она такая совершенная, такая открытая и не озлобившаяся на весь мир. Ни разу она не пожаловалась, на трудность своего бытия, своего взросления или ущербности. За этим стояла грандиозная и вызывающая восхищение работа матери и отца, вырастивших своей необычный цветок сильным и самодостаточным, не давая усомниться в праве быть личностью и собой. А оказалось… да и не интересовался он подробностями, зато этих отвратительных и подлых людей, не имеющих уже права на его Софи, он заочно возненавидел. Такие родственники ему точно не нужны.
– Когда мы встретимся, я поговорю с ней сам. Это будет для нее хуже сухариков, – он коснулся раскрасневшейся щеки, стирая горячие слезы.
– Правда?
– Конечно, каждый уважающий себя принц должен спасти несчастную принцессу от дракона, унося заколдованную ящерицу с собой и вернув ей человеческий облик поцелуем.
– Фу, ты! Вредина. Я не дракон! – она улыбнулась.
Конечно не дракон, но его далекий и милый потомок. Динозаврик, довольно безобидный и красивой окраски.
– А я не принц. У тебя был дома праздник?
Это все расставило на свои места. Действительно, это он довольно одинок, но даже сейчас в воспоминаниях сохранились те теплые моменты, когда вся семья собралась за столом и говорила о разном. Они шутили, смеялись, иногда ругались, если дети вели себя непослушно. Но это была не злость, а просто упрек, даже не обидный.
– Ага, родные пришли, все же совершеннолетие, такой повод. Друзей у меня нет, а семья лучшая вот мы и упразновались.
Стыд снова разлился в голове мутной красноватой пленкой. Он ведь не озаботился даже выяснением, когда у нее день рождения.
– У тебя сегодня день рождения?
– Конечно, как и каждый год! – и ни капли гнева или осуждения. Она не ждала и не просила подарков. Не упрекала его в невнимательности, просто рассказывала о случившемся. Она просто ПРИВЫКЛА к отсутствию обязательств с его стороны, поэтому этот убивающий его факт игнорирования простых женских потребностей, нисколько не трогал девичье сердечко.
А Стивен был зол на себя, с раздражением вспоминая, как мог подарить огромный букет роз девушке, с которой всего лишь делил постель единожды. Или как вручил браслет с топазом женщине, с которой в итоге провстречался не более недели. А тут та, что с ним уже столько лет. И пусть материального он не может ей вручить ничего, мог бы в конечном счете хотя бы комнату украсить шарами, девочки же любят такое… идиот безрукий…м-м-м, факт.
– Я вот и платье надела и глаза накрасила, волосы накрутила и чулочки!
Софи, нимало не стесняясь, подняла вверх ногу, раскинулись на кровати, отчего подол ее длинного платья соскользнул на живот, заставляя Стрэнджа малого того что отвлечься от самокопания, так еще и вообще забыть, о чем он думал мгновение назад.
Изящная ножка, с расшитым лентой краем чулка на середине бедра, а вот дальше смотреть и вовсе не стоило, особенно с такого ракурса.
– Впервые их одела! Почему никто не сказал, что это так удобно? Я юбки с платьями из-за колготок никогда не носила! Они же то сползают, то в ребра впиваются, то в зацепках все!
Стивен привстал и мотнул головой, отгоняя наваждение, которое, без сомнения, выставит его утром в неудобном свете перед собственной пижамой. Софи же говорила и говорила, и видно было, что в данный момент это было для нее очень важным. Стрэндж прислушался.
– А эти раз, если зацепил, снял и все! Просто, оп, и все! А мне мама к ним еще белье подарила! Оно такое странное, но не колется, я думала будет колоться, это же кружево. У меня грудь маленькая, поэтому очень красивый комплект получился, думаю на большую трудно найти. Единственное, стринги – это ужас! Такой пробник от трусов. Впивается и ощущение, что я голая и не прикрытая. Три завязочки! Но под облегающие вещи удобно, я наверное привыкну, уф, голова кружится.
О, Боги, замолчи. Не надо подробностей, глупая вЕтреница. У него слишком богатая фантазия и, как оказалось, довольно посредственный самоконтроль.
Совершеннолетие. Важный этап в жизни каждого, особенно девушки. Стивен упал вперед, удерживая вес своего тела на прямых руках и внимательно вглядываясь в фарфоровое девичье лицо со штрихами длинных ресниц. На его белом постельном белье, в полумраке спальни, волосы, разметавшиеся вокруг ее головы казались причудливыми побегами незнакомого растения.
Она распахнула глаза и поймала его взгляд своими, подвернутыми масляной пленкой, глазами. Алкоголь еще удерживал девушку в цепких объятьях, и, даже без ее слов, он мог бы сказать, что у нее кружится голова.
– Привет. А ты чего молчишь? Тебе не понравились чулочки? А мне понравилось. Может платье не понравилось? Мама сказала, мне идет.
Мама врать не станет. А еще твоя родительница изрядная интриганка, прямо как дочь и генетический тест делать не нужно.
– Очень не понравилось. Ни платье, ни чулочки.
Ужасно не понравились. Все это слишком хорошо показывает, как ты красива.
– А мне пофиг, – она рассмеялась – Главное мне нравится! Вы такие глупые, мужчины, думаете мы для вас всегда наряжаемся. А мы для себя! Да и вообще, что ты в чулках понимаешь?
– Абсолютно ничего, ты права,– смесь запахов дурманила и его. Казалось, даже пить нет необходимости. – От тебя так сильно пахнет алкоголем. Почему не сказала, что сегодня у тебя день рождения?
– Так он каждый год, ты раньше не спрашивал.
В яблочко. И от этого чувство вины терзает нещадно, прямо как твои чулочки, бессердечная женщина!
– Виновен, каюсь, но подарок же от меня нужен.
– Мне нужен ты! Мне так тебя не хватало на празднике. Дедушка сказал, что если сердце болит и тоскует по ком-то, значит это и есть любовь. А мама так и не могла объяснить, а вот дедушка сразу объяснил. И понятно. У меня о тебе болит сердце, Стивен Винсент Стрэндж. Подари мне свое, чтобы стало легче.
Застонать бы от боли и бессилия. Глупая девочка, кто же говорит такое мужчине, взрослому, состоявшемуся и ужасному собственнику:
– Ты моя кара небесная…
– Грешил много.
Он сказал это вслух?
– Тебе есть восемнадцать уже, это будет не грех.
– Что не грех? Ох…
В конце концов, самый лучший подарок – подарок сделанный своими руками.
***Утром Стрэндж довольно флегматично отнесся к тому, что проснулся не просто мокрым, но почти выстиранным и не отжатым, судя по тому, в каком состоянии постель. Холодный душ смыл все следы и последствия его необдуманного поведения во сне. Мужчина включил на полную ледяную воду и прижался лбом к гладкому кафелю, в то время, как жалящие струи били во вздрагивающие плечи и вытаскивали из организма суточную дозу кортизола.
Как же это невыносимо.
Стивен поднял свою изуродованную, искореженную аварией и операциями руку и поднес к лицу, в тщетной попытке почувствовать сводящий его с ума запах и, не ощутив, разозлился, хлопнув ладонями по плитке.
– Дьявол!
«Ты чего руками бьешь? Лишние что ли? У-у-у, злодеюка! Кто тебя так взбесил? Давай я ему наваляю…»
Он так явственно услышал ее голос, что резко обернулся.
Но нет.
Только он, тишина пустой квартиры и холодная вода, стекающая по лицу и груди, выбивая дыхание своей низкой температурой.
Со злостью выключив душ, Стивен вытерся и завернулся в халат, стирая с небольшого зеркала над раковиной вездесущие капли. Да уж, лицо у него что надо. Великий Стивен Стрэндж. Кожа белая, губы синие, прорезалась на подбородке щетина и глаза как у наркомана.
Смешок вышел громким, но обидным для собственного эго. Что же ты со мной делаешь, моя безумная вЕтреница.
Звонок телефона заставил вздрогнуть, потому что так громко и неприятно подчеркнул пустоту и тишину собственного дома, как никогда до этого.
– Стрэндж, слушаю. Да, буду. Нет, в этот раз не пропущу. И прекрати так говорить, будто ты невинно пострадавший щенок. В самом деле, Кристин, мы же взрослые люди, а обижаются лишь дети. Я не обижен, нет. Да, успокойся, я приду на занятие. Хорошо.
Он отложил трубку и качнул головой, отбрасывая с лица мокрые пряди.
– В конце концов, где ее гордость?
***Проснулась я не менее пьяная, чем уснула. Просто сорт алкоголя был другим. Пришлось долго отмывать лицо от потеков макияжа, который еще и за ночь столкнулся с суровой действительностью в виде подушки.
К тому же, как мне не было жаль, но кружевной комплект пришлось положить в стирку сразу же. А вот по какой причине это пришлось делать, вызывало некоторую неловкость.
Но я была такой умиротворенной, что поколебать это состояние не смогло вообще ничего. Даже гора посуды, которую мама не смогла в силу усталости осилить вчера.
Без лишних просьб, я разгрузила посудомойку, которая уже закончила свою программу за ночь, загрузила свежей порцией несвежей керамики, а сама надела фартук и занялась тем, что требовало ручной помывки, ведь не все можно в машинку ставить.
Напевая себе под нос, вычистила раковину и принялась варганить завтрак. Правда, так увлеклась, что чуть не подпрыгнула на месте, когда обнаружила папу, сидящим за столом.
– Вот блин, пап! Ты давно тут сидишь?
Папа улыбнулся, отчего его лицо, вполне себе доброе и довольно наивное, как может показаться вначале, приняло вид весьма хитрый, позволяющий заподозрить в родстве с ним или лис или шкодливых котов. Он посмотрел на почти пустой бокал и поднял зеленые, как у меня, глаза со смешинками, проинформировав:
– Глотков пять назад.
Я фыркнула и принялась пилить омлет на три равные части. Сегодня он особенно удался. Папулик, тем временем, опустошил свой классический и традиционный для пищеварения стакан теплой воды окончательно и принялся сооружать нам кофе, ловко орудуя кофемашиной.
Я разложила наши порции на тарелки, мамину накрыла крышкой, чтобы не остыла и полезла искать остатки своего торта, довольно кучно сваленного в небольшой контейнер, к которому просто прихватила пару чайных ложек. Съедим так, а то почти все блюдца в мойке варятся. Что ж мы, из одной посудинки не поковыряем?
Когда мы устроились есть, папа задумчиво поглядывал а меня из-под ресниц, но ничего пока не говорил. К тому же я снова уплыла в свои грезы и почти не ощущала вкуса еды.