Золотые земли. Комплект из 3 книг Ульяны Черкасовой

– Кто мы? – Вячко начала надоедать привычка дузукаланцев не говорить всё сразу, а отвечать по частям, точно они бросали крошки голубям.

– Князья из рода Вышеслава. Дети золотой ведьмы, – пояснил Жаба. – О вашей силе много слухов ходит.

Вячко посмотрел на Чичак, ожидая объяснений, но она так и не сказала ничего.

– Говорят, ты из рода чародеев.

– И?

Всё это выглядело дурно, и Вячко вдруг пожалел, что не остался во дворце, как того желал хан Барджиль. Он слишком мало знал о нравах Дузукалана, чтобы одному находиться среди врагов.

– Говорят, у тебя сильная кровь.

– И? – повторил ещё настороженнее Вячко.

– Предлагаю обмен.

Чичак молчала, позволяя ему самому вести разговор, и её слов вдруг стало не хватать. Она хотя бы знала, с кем они имели дело, что стоило ожидать от Жабы, а что нет.

– Какой?

– Тебе нужен твой меч и твой человек. Скренорец. Я знаю, где и то, и другое. И готов отдать за умеренную плату.

– Это какую же?

Жаба улыбнулся так широко, растянув толстые губы, что вдруг ясно стало, отчего прозвали его Жабой – рот его выглядел уродливо огромным.

– Ты дашь мне немного своей силы, а я наведу тебя на человечка, который забрал твоего скренорца.

– У меня нет никакой силы. Я не чародей, – нахмурился Вячко.

– Не та сила, но похожая, – Жаба разглядывал его, всё так же щуря глаза. – Меня не проведёшь.

– Ты чародей, – догадался наконец Вячко.

– Т-с-с, – зашипел Жаба, обнажая жёлтые зубы. Рукой, выпачканной чем-то чёрным, он откинул волосы со лба, показывая клеймо раба, и поспешно спрятал его снова. – Теперь понимаешь, почему мне нужна твоя сила?

Раз на Жабе было клеймо, значит, и воли своей у него не было.

– За кого ты говоришь, Жаба? Кто тебя послал?

– А-а, княжич, тебя не проведёшь, – хихикнул мужчина.

Хозяйка наконец подошла к их столику, неосторожно поставила с подноса две деревянных кружки с бледной жидкостью, пахнувшей хмелем. Ничто не заставило бы Вячко выпить это. Чичак брезгливо отодвинула кружки в сторону, а Жаба жадно облизнулся.

– Не будете?

– Нет, – сказала Чичак.

– О, ну тогда я, – обрадовался раб и отхлебнул из кружки.

Они дождались, когда хозяйка корчмы отойдёт подальше от их стола.

– Моему хозяину нужна моя сила, а у меня её почти нет теперь. Мы в храме быстро растрачиваемся.

– Кто твой хозяин?

– Жрец, – не стал скрывать правды чародей, и это почти внушило доверие.

– С чего бы ему помогать мне? Разве не ваши жрецы меня похитили у Вихрора?

– Княжич, ты будто неразумное дитя. У каждого жреца луноликой свои цели и свои желания. Да, большинство из них думали повыгоднее продать тебя кагану, но у моего хозяина другие мысли на этот счёт.

– Я хочу знать, во что ввязываюсь.

Если бы у него был с собой хотя бы кухонный нож, так он уже приставил бы его к горлу Жабы и заставил говорить, а не вилять, точно заяц, убегавший от лисы.

Чародей посмотрел на Чичак с некоторым разочарованием.

– Упрямый малый этот твой ратиславский друг, – с сожалением произнёс он.

Девушка пожала плечами.

– Ты обещать меч и скренорца. Я обещать княжича. Получи.

– Такой забавный у тебя говор, о прекрасный цветок степей, – хихикнул Жаба.

«Ядовитый цветок», – подумал Вячко, и вдруг его осенило: раб говорил по-ратиславски слишком бегло даже для того, кто легко учил чужие языки.

– Ладно, княжич, слушай, – Жаба быстро сделался серьёзным. – Каган Шибан, когда пришёл к власти, многих задел, многих убил. И теперь у него много врагов.

– И твой хозяин хочет ему отомстить с моей помощью?

– Мой хозяин хочет, чтобы ты выбрался из города живым и здоровым и вернулся к своему брату с подмогой.

– А зачем тебе моя сила?

– Прекрасный цветок степей, ты не рассказывала своему наречённому, где и как держат осквернённых?

Чичак помотала головой.

– Это клеймо, что ты видишь, княжич, на меня наложил такой же чародей, как я, только куда сильнее и здоровее.

– Но разве…

– Да, в Дузукалане мы все считаемся проклятыми, отверженными. Осквернёнными. Но наши пастухи – такие же чародеи. Обычный человек не сможет нанести это клеймо, поэтому в жрецы набирают детей рабов, рождённых в неволе.

Вячко потёр лицо под платком.

– Вот, значит, как.

– Вот так. Может, и мой ребёнок однажды станет не рабом, а моим же господином, – усмехнулся Жаба.

– Разве сын будет держать в неволе своего отца?

– Наших детей забирают у нас ещё младенцами, если те выживают. А если те выживают, значит, они родились с даром, – объяснил Жаба. – Мои дети все рождались здоровыми.

Он осушил до конца первую кружку и взялся за вторую.

– Где держат рабов? – спросил Вячко, возвращая его к разговору.

– В храме, в подвалах. Там надёжная защита, но с твоей силой мой хозяин сможет её снять на время и велеть чародеям следовать за тобой. После, когда уйдёте из города, разберёшься, как сбросить с них заклятие подчинения. Если, конечно, они не убьют тебя раньше, – прыснул он от смеха. – Но вдруг повезёт.

Вячко размышлял над предложением, и всё происходящее ему не нравилось. Чем дальше, тем больше он зависел от других и всё меньше мог сделать сам.

– Сначала скажи, где Синир и мой меч?

– А, это, – улыбнулся Жаба и рукой скользнул на лавку рядом с собой, он поднял что-то длинное, завёрнутое в мешковину. – Меч могу отдать сразу.

Он положил его на стол, и Вячко бросился разматывать ткань. Он сразу узнал навершие, но на всякий случай проверил клинок и ножны – мечу никто не повредил.

– А что с Синиром?

– Его продали работорговцу по имени Иосиф. Днём он торгует на площади Невольников.

Вячко кивнул.

– Тогда сначала я хочу найти Синира.

– Мы не так договаривались, – нахмурился Жаба.

– Или ты не получишь ничего. Я должен убедиться, что Синир жив.

– Княжич, если ты сейчас освободишь скренорца, об этом так или иначе узнают жрецы, – предупредил перепуганно чародей. – Дождись, когда соберёшься уходить из города.

– Они и так знают, что я сбежал, а значит, знают, что я буду искать своих людей. Это ничего не изменит, зато Синира могут купить, пока я медлю.

– Жрецы не знают, что ты в городе.

– Даже твой хозяин? – подловил его Вячко, дыша через раз, от вони в корчме по-прежнему мутило.

Жаба скривил свой огромный рот.

– Ты зря не доверяешь, княжич. Мой хозяин желает смерти кагану не меньше, чем ты, но в открытую идти не решится. Весь храм поддерживает Шибана.

– Почему, кстати? С чего бы жрецам одобрять изменившийся порядок?

– Шибан обещал им один из ваших городов во владение.

– Ясно, – кивнул Вячко. – Спасибо за меч, Жаба, – поблагодарил он. – Своё обещание я тоже исполню, но только когда освобожу Синира. Его жизнь – залог твоей честности, а заодно нашего договора.

Чародей оглянулся на Чичак, в тёмных глазах его блеснул гнев.

– Ты обещала, что всё пройдёт, как мы договаривались.

– Княжьич, – сказала она. – Договор есть договор. Жабе нужна твой сила, а нам его помощь.

Вячко чувствовал себя как медведь, угодивший в охотничью яму. Под ним – колья, сверху – копья. Не уйти от смерти.

– Ладно, – сдался он, скрипя зубами. – Что требуется сделать?

– Тебе ничего, – расплылся в улыбке Жаба. – Дай мне свою руку, так легче будет.

– И всё? – недоверчиво спросил Вячко.

– И всё.

Касаться жирной немытой руки Жабы было неприятно, но куда отвратительнее становилось от мысли, что приходилось подчиняться Чичак, её отцу, а теперь рабу-чародею. И вряд ли хоть кому-то из них стоило доверять.

Жаба зажал его руку в своих липких ладонях, закрыл глаза и застыл, точно погружаясь в глубокий сон. Вячко в недоумении оглянулся на Чичак, ожидая объяснения, но не успел сказать и слова. Он провалился во тьму.

И вынырнул, задыхаясь, глотая жадно воздух. Ему казалось, что ноги ему отрубили, точно половину тела оторвали.

Жаба широко распахнул глаза. Он дышал так же громко, но не как тонущий, а как нажравшийся досыта боров.

– Что ты сделал?

– Как… и говорил, – шумно выдохнул Жаба. Глаза его блестели лихорадочно, щёки раскраснелись. – Я забрал каплю твоей силы.

– Каплю?

– Может, чуть больше, – он оскалился ошалело, довольно. – Уж очень вкусно. Давно я не был таким живым.

Вячко нахмурился, но больше не стал ничего говорить. Договор он исполнил.

– Прощай, Жаба, – опираясь на стол, он поднялся на ноги, чувствуя слабость в коленях.

– Прощай, княжич, – сверкнул глазами чародей.

Чичак прикрыла лицо платком, встала и первой направилась к выходу. Вячко поднял свой меч, обернул мешковиной. Он уже хотел пойти следом за невестой, но задержался.

– Откуда ты, Жаба?

Глаза раба сделались странными, почти бездумными.

– Слыхал о деревеньке Гняздец на левом берегу Модры? – спросил он. – Матушка там моя жила когда-то очень давно.

Гняздец на левом берегу Модры. Рдзенец, значит. Почти земляк, да только кровный враг.

– Не слыхал, но бывал у Модры, – взгляд раба вдруг смутил его, столько невысказанной, запрятанной тоски в нём стало. – Прощай, Жаба, – повторил Вячко и вышел из корчмы, ловя ртом солёный воздух.

Назад они шли медленно, и порой Турару приходилось поддерживать Вячко, чтобы тот не упал. Чичак молчала, и нельзя было сказать, о чём она думала. Когда они вернулись во дворцовый сад Барджиля, Вячко всё же спросил:

– Почему ты решила мне помочь?

Чичак даже не взглянула в его сторону.

– Мы стать муж и жена, это союзники. Я хочу, чтобы ты мне доверял, княжьич.

Вячко подумал, что, кажется, ни разу невеста не назвала его по имени.

– Ты сделала это втайне от отца не потому, что он боится моего побега, так? Хан не доверяет жрецам?

Чичак промолчала, и Вячко продолжил:

– Неужели не поняла сама? Раз у Жабы был мой меч, значит, его хозяин и стоял за моим похищением. Так с чего он так резко решил не продавать меня Шибану, а мстить ему?

Девушка стянула с подбородка платок, и голос её зазвучал чётче:

– Пусть жрецы думать, что обмануть меня.

– А они и обманули. У Жабы теперь моя сила. Кто знает, что он с ней сделает?

Чичак скривила губы, недовольная его словами, а Вячко продолжил:

– Завтра пошли человека на эту площадь, о которой говорил Жаба. Выкупи Синира. Его легко узнать: он скренорец, волосы светлые, нос сломанный, на лице рисунок.

– Как у всех скренорцев.

– Я могу пойти сам.

– Нет. Не днём, – возразила Чичак. – Днём наша свадьба. Утром приходить твой жрец, и я стать твоя вера.

Вячко упрямо потребовал:

– Тогда пошли за Синиром кого-нибудь, хоть Турара, если ты, конечно, действительно хочешь, чтобы я тебе доверял.

Свадьба казалась игрушечной, ненастоящей, видением в горячке, дурманом во хмелю. Вячко шептал молитвы вместе с Пресветлым Братом, слушал слова клятвы, что произносила невеста, и повторял их сам, но не верил ни слову. Ни про любовь, ни про верность, ни про долг.

Пресветлый Брат надел золотые венцы на их головы, и девушки заулюлюкали, заплясали вокруг них. Они пели на языке степей, и Вячко не понимал слов. Не было музыки, не было певцов, только служанки Чичак, больше никого Барджиль не позвал на их свадьбу, слишком опасался слухов, но Вячко понял, что эти танец и песня были так же важны для хана, как для Вячко были важны пояс, которым повязали руки молодожёнам, разломанный на двоих хлеб и распитое вино.

После был пир, на котором сидели только трое, и блюд было в десять раз больше, чем пирующих. Служанки, или, быть может, наложницы хана, танцевали, пели, играли чудесные песни, но, кажется, никто их не слушал. Вячко пил и почти не ел, а хан не сводил с него тёмных глаз. Чичак не коснулась ни блюда, ни вина, она точно обратилась в камень. Время тянулось мучительно долго, и Вячко мыслями унёсся далеко от дворца хана: к ни разу не виданной площади Невольников, к Синиру, и дальше, в Лисецк, куда, верно, уже давно прибыл брат.

Никто не говорил, не звучали поздравления молодожёнам. Играла задорная музыка, но лица у хана, Чичак и Вячко были тоскливыми, точно на поминках.

– Славный хан Барджиль, – произнёс наконец Вячко, язык его заплетался. – Всё исполнено, свадьба состоялась, как ты хотел. Когда ты освободишь меня?

Хан выслушал перевод от своей дочери и пробурчал недовольно что-то в ответ.

– Ещё не всё, – голос Чичак стал слабым, точно писк мышонка. – Ещё ночь мужа и жены.

Супругов повели в опочивальню. Вячко брёл, не различая дороги, Чичак даже не смотрела в его сторону.

Он остался в дверях, наблюдая, как служанки снимали тяжёлое свадебное одеяние с его жены, как облачали её в лёгкую ночную рубашку – невесомую, незримую, как утренний туман над рекой. Белая ткань струилась по стройному телу, белела тонкой преградой, но не скрывала ничего от глаз.

Чичак стояла неподвижно, опустив глаза. Куда подевалась вся храбрость? Девчонка могла зарезать человека без всякого сожаления, но боялась супружеского долга?

Слуги точно испарились из опочивальни. Вячко и Чичак остались одни.

Тяжёлая, одурманенная голова кружилась. Вячко держался за косяк двери, стараясь устоять на ногах. Его жена не смотрела на него.

Его жена.

Когда-то в жизни Вячко была одна только Добрава. Они часто переживали разлуку. Остальные дружинники не видели ничего дурного в любви других женщин, пусть их и ждали дома жёны. Но Вячко был молод и горячо влюблён. Он не мог представить чужих губ на своих, чужих рук, ласкающих его. Товарищи посмеивались над ним. «Молод ещё, пройдёт», – говорили они. Прошло. Неждану он уже не любил, но желал её тело.

После стало легче, проще. Он едва помнил лицо девушки из дома купца Вихрора.

Чичак была непривычно, почти по-мальчишески худа. Узкие бёдра, маленькая грудь. Кожа её была смуглой, и ростом девушка едва доставала Вячко до подбородка.

Он прошёл на нетвёрдых ногах к кровати и упал тяжело на мягкие подушки. Потолок над ним кружился, летал, и узоры сливались в пятно.

Долго они оставались в тишине. Но вот зашуршали тихо ткани. Девушка осторожно присела на дальний край постели, повернувшись к нему спиной.

– Ты тоже не знайишь, что делать? – робко спросила она.

Вячко поднял голову и посмотрел на неё. Чёрные косы спадали на узкую спину, он мог разглядеть под тканью линию плеч и тонкую талию. Без своего наряда, без платка и без кинжала Чичак казалась совсем беззащитной.

Он посмеялся над её словами.

– Нет, я знаю, что делать.

– Тогда почьиму? – она посмотрела на него через плечо, глаза широко распахнуты от страха, блестят от непролитых слёз. Разве она не должна радоваться, что он её не трогает? Вячко всегда казалось, что девушки боялись первой близости.

Он жевал губы, не зная, что ответить.

– Ты меня?.. не хотеть?

Она была красива, Вячко стоило это признать. Как диковинная птица, только в силки попал он сам.

– Да нет.

– Так да или нет?

Он снова засмеялся, на этот раз веселее.

– И да и нет, – признался он. – Ты красивая.

Она смотрела недоверчиво. Вячко опустился обратно на подушки, утонул в их мягкости. Он разглядывал узорчатый потолок, сотни тонких линий, что складывались в паутину рисунка. Пьяную дурную голову всё ещё кружило выпитое вино, и Вячко было хорошо.

– Но? – раздался взволнованный голос.

Вячко вынырнул из дрёмы. Он заставил себя присесть, хотя тело и плохо слушалось, руки подгибались, норовя уронить его обратно на постель.

– Ты угрозами заставила меня взять тебя в жёны, – нахмурился он. – Мужчине не может быть по нраву такая женщина.

Девушка повела чёрной бровью, обиженно и гордо вскинула голову. Промолчала.

– Неужели ты считала, что я полюблю тебя?

Ноздри Чичак раздулись, точно у бешеного быка, и вид стал грозным. Забавным. Вячко пьяно прыснул от смеха.

– Нет, – резко бросила она.

Чичак поднялась, прошла по мягкому пёстрому ковру к столику и налила вина в позолоченный бокал. Браслеты тонкими жёлтыми змейками съехали по её руке вниз, к локтю. Золото. Сколько золота было в доме хана Барджиля, у Вячко в глазах уже рябило от роскоши.

– Что за девушка будет угрозами и силой добывать себе мужа? Наверное, в Дузукалане ты совсем никому не нужна и уже слывёшь старой девой? – он сам не знал, откуда взялась в нём такая язвительность, но уже не мог остановиться. – Или ты ведьма и тебя боятся честные мужчины? Или ты так глупа, что опозорила себя перед всеми женихами? Или, быть может, ты проклята и по ночам превращаешься в жабу?

– Сейчас ночь, дурак! – воскликнула обиженно Чичак, и Вячко показалось, что она вот-вот заплачет, и от этого ему стало ещё смешнее. А девушка осушила бокал до дна и налила ещё.

– Значит, ты распутна, и все в городе знают, что ты уже не девица?

– Я девьица, – Чичак свела на переносице чёрные брови, посмотрела на него исподлобья яростно, точно готовясь ударить острым клинком в самое сердце.

– Тогда зачем так хотела выйти замуж за безземельного княжича?

Чичак со стуком поставила бокал на столик, взгляд чёрных глаз обжёг яростью.

Было удивительно приятно её унижать. Вячко стало легко, хорошо на душе, когда он увидел, как больно девушке слушать его слова. Сколько она над ним издевалась, и наконец он смог ей отплатить.

– Или ни один мужчина тебя не захотел?

Она сорвалась с места, набросилась, как дикая кошка. Тело сработало по привычке. Вячко приготовился к драке, обхватил её запястья, а она села верхом, точно приготовившись бить, а вместо этого поцеловала. Клюнула, точно птичка, прижалась губами и замерла испуганно. Огромные от страха глаза оказались слишком близко. Вячко медленно отпустил её руки.

Чичак отстранилась, посмотрела на него упрямо, с вызовом.

– Нет, ты не распутна.

Во взгляде её промелькнуло недоумение.

– Совсем не умеешь целоваться, – он хотел сказать это язвительно, но не смог скрыть удивления.

И она ударила его кулаком в плечо, ударила больно, умеючи. Но Вячко понял, что если бы она хотела по-настоящему причинить ему вред, так била бы в нос или в глаз. Её руки знали, как правильно бить, очевидно, куда лучше, чем как ласкать.

Чичак растерялась от собственного порыва, застыла, по-прежнему сидя на Вячко, обхватывая ногами его бёдра. Совсем хрупкая в его руках.

– Разве так целуются? – спросил он тихо.

– А… как?

Тёмные, чёрные почти глаза затягивали, как два омута.

Вячко приподнялся, отпустил тонкие запястья, коснулся осторожно талии, скользнул рукой дальше по спине, чувствуя дрожь под ладонью.

– Так, – он осторожно коснулся губами её губ. – И так, – лизнул языком, проникая внутрь, и Чичак сдалась ему на удивление послушно.

Ткань её рубашки была почти невесомой, Вячко чувствовал жар тела, его загрубевшие мозолистые пальцы ощущались почти грешно на бархатистой коже. Чичак дрожала от страха, но не смела сопротивляться.

«В конце концов, он обязан узаконить брак», – уговаривал он себя. Но собственному телу было уже не до угрызений совести. Хмель и туман кружили голову. Он распустил её косы, скользнул руками ниже, приподнимая рубашку, стягивая её нетерпеливо со своей жены.

Чичак стыдливо прикрылась, спрятала покрасневшее лицо за водопадом чёрных волос.

– Не надо, – прошептал Вячко.

Он хотел снова поцеловать её, успокоить, но вместо этого перевернул, опрокинул на подушки, подмял под себя. На языке крутились глупые, ненужные слова, и Вячко решил, что лучше их не произносить.