История, где все ее герои в конце умрут

Посмотрев на «Охотников», те засмеялись во весь голос… и начали уходить? Я не понимал в чем дело, пока не посмотрел на землю – там не было моей тени, а значит свои последние силы, Маккефи бросила на то, чтобы скрыть меня от людей. Тогда я и не выдержал, бросился к телу Изабеллы, искусывая каждый открытый участок тела, в надежде сделать ее бессмертной. Ничего, к сожалению, не выходило, я слезно умолял ее встать, принять в объятия, но в ответ была тишина. И даже через сотни лет, я не нашел ответ, зачем она привела меня на тот обрыв, и оставила навсегда одного. «А ты отстанешься один на один со своими мыслями и страхами, пока не найдёшь способ исчезнуть из мира». Это последнее, что я помнил в тот вечер, а после еще и увидел себя в зеркале с нарисованной бесконечностью, под которой была перевернутая корона.

Тяжёлые размышления с утра. Но иные не лезут в голову последние шестьсот лет. В дверном проеме показалась Клейторн, сообщив, что пора спускаться в зал. Я шутливо поблагодарил принцессу, а когда та покинула мою комнату, стремительно подошел к столу, где лежал дневник. Открыл на новой странице, и вывел корявым почерком новые слова.

« Оказаться так скоро на новой странице мне в новинку. Но больше никому не могу высказаться. Ночные кошмары меня изнуряют даже после дряни, которую мне дает Лиза. Мне страшно продолжать «жить». Каждый день хуже прошедшего, и, как мне кажется, выбраться из этого кошмара я не смогу даже после смерти. Станет хуже, и буду попросту придаваться вечному скитанию в мире мертвых, пока не искуплю каждый свой грех.

И в какой момент я стал верующим? Похоже «жизнь» среди верующих людей заставит и мёртвого взвывать к Богу. Хотя склоняюсь к версии, что я просто схожу с ума. »

Закинув дневник обратно в ящик, я повернулся к двери, намереваясь уже выходить. Что-то меня держало в комнате, и, осознав что, развернулся, окинул взглядом лежащий на подушке нарцисс. Подошел к нему, покрутил задумчиво между пальцев, затем вышвырнул прямо из окна. Для достоверности проверил, куда цветок приземлился, и со спокойной душой вышел из комнаты.

***

Наблюдать за Энтони мне довелось, пожалуй, лет, двести назад. Я следил за ним, как за птенцом, выпавшим из родительского гнезда раньше времени. Был помятый весь, с нестриженными волосами, пустыми, порой даже безумными глазами. Во сне постоянно звал Изабеллу, однажды он рассказал мне о ней, когда напился. Тяжелая история, хотя быть может, это я слишком впечатлительный. Жалко ли мне было Мартсона? Нет. Я всегда считал, будь у этого придурка побольше мозгов, Маккефи осталась бы жива. Но судить явно не мне, а только Энтони. Вот уж кто подвержен самокопанию в абсолютно неопределённый момент – так это он. Попроси его назвать в себе какие-либо хорошие качества, так Энтони отшутится, и переводит тему в любое другое русло. В этом плане Мартсон ненавидит лгать, а сам в себе он не разобрался, хоть и отведено на этот столь увлекательный процесс было немало времени.

Хорошие качества могли выделить в Энтони лишь другие люди, но ни одному из них Мартсон отчаянно не верил. Говорил, мол, те ему врут, лишь бы подлезть.

И, уж, если сравнивать нынешнего Энтони, и прошлого, который был двести лет назад, разницы практически нет. Напускное веселье, которое этот олух применяет, создано только для того, чтобы у других не возникало назойливого желания «помочь».

Каждый раз эта помощь оканчивалась печально: сильная ссора, в ходе которой эти помощники вспоминали каждый минус и недостаток в Мартсоне. И по правде говоря, я и по сей день поражаюсь тому, насколько верно Энтони следует наказанию Изабеллы. На его месте любой ударил бы «помощника» или, в худшем случае, убил бы. Но Мартсон смиренно выслушивает каждую истерику, терпит каждую пощечину, а затем, с нечитаемым лицом приказывает уходить, и не показываться на глаза. Удивительно, но этот вампир имел поразительную способность к убеждению, и порой, люди уезжали из города, чтобы не видеть Энтони.

Его брат, Джон, всегда насмехался над тем, что Мартсон следует наказанию мертвеца. Нетрудно догадаться, что на этой почве у братьев были ссоры. Джон всегда был раздражительным, а его взгляд тяжелым. Вывести его из себя не составляло особого труда. Всегда говорил по делу. Шутил колко и метко, иногда нельзя было увидеть грань между его серьезными словами и юмором. Называл брата слабаком, размазней и тряпкой, чем поведение Энтони и казалось. И будь я менее хорошо знаком с Энтони, согласно закивал бы в сторону слов Джона. Но сознаюсь в том, что Мартсон – на удивление сильная личность, за все наше знакомство он ни разу не рыдал, не истерил, и, более того, не бросал ни одного дела незаконченным. И слов на ветер не бросал. Увидеть его эмоции без розыгрыша роли шута – высший акт благодарности.