Возрождение

У Дария, моего старшего брата, открылся дар сканирования и телепортации. Он мог мысленным взором охватить радиус в сто километров, ощущая каждое живое существо – не как образ, а как пульсирующую точку жизни, считывая его вид, пол, физическое состояние. Это делало его идеальным разведчиком. Но за эту силу он платил страшную цену. После массовой телепортации первой сотни людей на поверхность он весь вечер пролежал в полном изнеможении, его лицо было серым, а по коже бегали мелкие, неконтролируемые судороги.

– Как будто все нервы вывернули наизнанку и пропустили через мясорубку, – прошептал он мне телепатически, его мысленный голос был слабым и прерывистым.

Я положила руку ему на лоб, чувствуя не физическую боль, а глубочайшее истощение его энергетического поля, которое моему медицинскому дару было не под силу исцелить. Только время и покой.

Родион, младший, обладал самым загадочным даром. Он мог, просто взглянув на любое творение рук человеческих или природы, понять его структуру. Он видел не просто дом, а каждый его кирпич, каждую прокладку в проводке, каждый чип в управляющем компьютере. Он знал, как его создать, улучшить или… уничтожить. Это распространялось и на программы. Но и его дар был палкой о двух концах. Погружаясь в анализ сложного механизма, он впадал в подобие транса, не видя и не слыша ничего вокруг, становясь уязвимым. После проектирования целого района он приходил в себя с головной болью, жалуясь, что его мозг «перегревается» от бесконечных вычислений.

Помимо основных, мама заложила в нас, своих детей, три общих семейных дара, которые должны были передаваться по крови.

Телекинез. Сила, которую пока решались использовать лишь для мелких бытовых задач, опасаясь таких же последствий, как у Дария.

Эмпатия. Умение считывать истинные чувства, ложь, полуправду. Этот дар заставлял меня постоянно быть настороже, иначе поток чужих, часто темных эмоций грозил захлестнуть меня. Порой мне приходилось уходить вглубь пещеры, к молчаливой капсуле матери, просто чтобы побыть в тишине собственной головы.

Телепатия. Мы могли общаться друг с другом мысленно, на любом расстоянии, чувствуя состояние друг друга. В отличие от браслета, это общение было мгновенным, скрытым и не требовало касаний.

Именно эта третья способность и позволила нам принять молчаливое, но единодушное решение.

«О наших семейных дарах – ни слова, – мысленно провел черту Дарий, его «голос» был твердым. – Максимум – телекинез, и то лишь в крайних случаях. Эмпатию и телепатию скрываем».

«Согласен, – тут же откликнулся Родион. – Это наша страховка. Это сейчас все хорошие и добрые, но мало ли что принесет с собой будущее?»

Я молча поддержала их. Мы были не просто пробудившимися. Мы были первой семьей нового мира, и у нас были свои секреты. И своя цена, которую приходилось платить за силу, чтобы этот мир удержать на своих плечах.

В течение месяца у подножия гор, хранивших наши пещеры, вырос Первый город. Он не был простым скоплением зданий – это была архитектурная поэма, сложенная Родионом из света и переплетенных сплавов. Он не строил в привычном смысле, а скорее направлял рост структур, которые поднимались из самой земли, как кристаллы, принимая формы плавных, струящихся линий и сфер. Дома выглядели как выросшие из почвы гигантские раковины, а улицы между ними напоминали не четко распланированные и разлинованные дороги с тротуарами, а разветвленную нервную систему живого существа.

Но истинным чудом, связавшим наши поселения, стали стационарные телепорты. Родион, неделю просидевший в трансе над чертежами, сумел разложить дар Дария на физические принципы и воплотить их в конструкции из фазовых кристаллов и сплава с эффектом памяти. Теперь, чтобы попасть в соседний город, нужно было просто войти в мерцающий аркой портал и мысленно представить цель. Путешествие занимало мгновение и ощущалось как легкое головокружение – ничтожная плата за преодоление сотен километров. Это избавило Дария от изнурительных нагрузок, и теперь он лишь изредка переносил нашу команду в пещеры для ежедневных ритуалов.

К шестому месяцу нам удалось пробудить всех обитателей нашего убежища. На поверхности, у подножия других горных хребтов, уже стояло еще пять городов, образуя небольшую сеть возрождающейся цивилизации. Каждый из них был укрыт под прозрачным, переливающимся куполом – не для красоты, а для защиты. Новая орбита сделала солнечный свет ядовитым в полуденные часы. Купол фильтровал жесткое излучение, превращая его в мягкий, рассеянный свет, под которым можно было жить без риска заработать лучевую болезнь. Мы сознательно создавали отдельные, самодостаточные поселения, не желая создавать монолит, уязвимый для единой катастрофы. Наши роботы, завершив работу здесь, как послушный металлический рой, ушли на помощь другим спящим.

Так началась наша новая жизнь на планете, которую мама завещала назвать Харлив – «Возрождение».

И мир, в котором мы возродились, с каждым днем поражал и тревожил все больше. Это была не старая добрая Земля, а ее дерзкая, преображенная и чужая сестра.

Растительность напоминала сны ботаника-сюрреалиста. Леса состояли из гигантских сине-фиолетовых «деревьев» без листьев, чьи ветви были похожи на кораллы и испускали в сумерках фосфоресцирующее свечение. Трава под ногами могла быть упругой, как резина, и иметь цвет от ядовито-салатового до угольно-черного.

Съедобное осталось в зеленой гамме, но его листья и плоды приобрели металлический блеск и прочность, требовавшие специальных инструментов для обработки. Правда осталась зелень, которую мы могли просто употреблять в пищу, не используя дополнительную обработку.

Нейтральное буйствовало красками: серебристые папоротники, испускавшие облако блесток при касании; ярко-желтые мхи, пахнувшие озоном; бархатисто-фиолетовые кустарники, в чьей тени всегда царила прохлада.

Ядовитое и лекарственное пылало кровавыми оттенками. Алый мох, одно прикосновение к которому вызывал ожоги, и рубиновые ягоды, способные остановить сердце, но в микродозах – излечивать лучевую болезнь. Чем смертоноснее было растение, тем глубже и насыщеннее был его красный цвет.

Фауна претерпела разительные перемены, будто эволюция, получив встряску, решила пошутить. Стаи птиц с переливающимися перламутровыми крыльями проносились в небе, и их клекот напоминал скрежет металла. В лесах мы встречали существ, в которых с трудом угадывались черты прошлого.

Заяц-исполин, размером с крупную собаку, передвигался мощными прыжками. Его задние лапы были вооружены когтями, способными разрывать твердую, как асфальт, почву, а из-под безобидной морды торчала пара острых клыков, идеальных для перекусывания жестких стеблей местной флоры.

Лошади стали массивными, как тяжеловозы, их шеи покрылись защитными костяными пластинами. Зубы эволюционировали в мощные резцы, способные перемалывать ветки, а взгляд их умных глаз стал более пронзительным и диким.

Даже насекомые изменились до неузнаваемости. Бабочки с крыльями размером с ладонь имели хитиновый блеск, а жуки щелкали брюшками, издавая стрекочущие, почти электронные звуки.

Мы выходили за пределы купола в защитных комбинезонах, чувствуя себя чужаками на собственной планете. Воздух был гуще, тягучей, с непривычным привкусом озона и сладковатым ароматом цветущих фиолетовых лиан. Гравитация, хоть и компенсированная нашими телами, постоянно напоминала о себе легкой, но не проходящей тяжестью. Но это все было только в мозгах. Нам требовалось время, чтобы привыкнуть к новому.

Мы, в своих улучшенных телах, с нашими новыми дарами и знаниями, были всего лишь очередным видом в этой новой, суровой и прекрасной экосистеме по имени Харлив. Мы выжили, чтобы найти свой путь не хозяев, а соседей по возрожденному, но чужому миру.