Опасное пророчество
– С днем рождения, – Бруно сдержанно пожал мне плечо. Кстати, с они пара Кэндис. На сколько известно мне, иногда она делится с ним своей кровью. Думаю, что это очень удобно в их случае. А еще чертовски смело со стороны Кэндис. – Элайя снова обделяет тебя своим вниманием?
– Спасибо за поздравления, пойдемте уже. – Я пошла чуть впереди, продолжив. – Я на нее не злюсь, да и чего обманываться, вы все ее не особо любите.
– Ты права, – Эрика взяла меня под руку, а Бруно открыл первую дверь в заведение. – Но ради тебя, мы бы потерпели ее присутствие и даже были бы вежливыми.
– Говори за себя, – Бруно открыл и вторую, одаривая нас хитрой ухмылкой.
В нос ударила смесь ароматов, во рту моментально скопилась слюна. Сочные и резкие запахи овощей с мясом, разнообразные специи вызвали легкую улыбку.
– У нас столик на четверых на имя Кира Фьерро! – Кира вышла вперед, так как сама занимала бронированием. Я уже во всех красках представила, ожидающие мой язык, вкусы. Невольно поморщилась, осознав как сильно одежда пропахнет едой.
Администратор проводила нас в самый за столик на шесть персон, он удачно расположился между двумя окнами. Солнце ласково его освещало, а с потолка, вместо какой-нибудь люстры, свисала вытяжка. В самом центре большого стола встроен круглый мангал, перед нами расположили меню.
– К вам подойдет официант через десять-пятнадцать минут и уточнит, готовы ли вы совершить заказ.
– Знаешь, Кира, если бы мы тебя сильно-сильно не любили, то сходили бы уже без тебя. Тут действительно круто! – Бруно пихнул ее в плечо, они сидели с Кэндис напротив меня с Эрикой.
– О, я хочу попробовать каждое второе блюдо, как еще слюни изо рта не полились – не представляю!
– Я согласна, такой разнообразный выбор. Но я, наверное, возьму что-то знакомое и что-то новенькое, – я осмотрелась по сторонам, отметив, что лишь парочка столов остались свободными. В остальном, кто-то выбирал блюдо, а кто-то уже во всю втянут в процесс приготовления. Мебель выполнена из крепкого дерева с какими-то черными вкраплениями, похожими на эпоксидную смолу, столы покрыты чем-то прозрачным, наверное для защиты. За многими столами сидели на стульях с подлокотниками, а вот за большими столами, как у нас, на кожаных черных диванах. Стены из обычного красного кирпича, на них местами какие-то традиционные побрякушки и картины. К нам подошел молодой русоволосый мужчина, виски были гладко выбриты, а на макушке волосы уложены гелем назад, выглядит своеобразно с его круглым лицом.
– Добрый день. Меня зовут Рид, сегодня я ваш официант. Все блюда можно готовить самостоятельно или же заказать готовыми от поваров. Готовы сделать заказ? – он не улыбался, но разговаривал с нами вежливо.
Первая начала, конечно же Кира. Бруно в это время что-то шептал Кэндис, которая заказывала рукава своего свитшота в голубую с черным полоску, который красиво сочетается ее серо-голубыми глазами. Эрика, как и моя сестра, выбрала платье: чуть выше колена, обтягивает торс и свободно расширяется после талии. Малиновая ткань в рубчик прикрывала и горло, но зато руки были полностью открыты, кофточку из комплекта она положила между нами.
– Я бы хотела самостоятельно приготовить пулгоги, а вот чапчхэ пусть приготовит повар. Попить достаточно лимонного тоника, – я захлопнула меню вслед за остальными и передала официанту. Рид повторил наш заказ и сообщил время ожидания: блюда от повара минут через тридцать-сорок, а ингредиенты принесет в течение десяти. Пулгоги я никогда не пробовала и решила готовить самостоятельно. Кроме меня, только Кэндис тоже выбрала самостоятельное приготовление.
Рид принес первично напитки и несколько ингредиентов для меня: говядина, соевый соус, кунжутное масло с острым перцем чили, коричневый сахар, измельченный чеснок, свежий потертый имбирь, красный лук, зеленый перец, салат латук и масло растительное. Все он поставил ближе к грилю, а передо мной ламинированный лист с картинками и рецептом, сообщив, что за помощью могу обращаться к нему. Надеюсь, мне она не понадобится, так как все расписано очень подробно, с обеих сторон листа.
Затем Рид принес рецепт и ингредиенты для Кэндис, у нее их было значительно больше. Она выпучила глаза, чем вызвала мой заливистый смех. Не знаю почему, но я прям удержаться не смогла, заражая им остальных. Без промедлений, включились в готовку, мне активно помогала Эрика и иногда подкидывала советы Кира, а парочка вампир-человек шушукалась между собой. Гриль мы решили использовать напополам, благо он довольно большое и позволяет его так использовать.
Я почти завершила приготовление, когда принесли второе мое блюда и еду для девочек с Бруно. Кэндис же еще нужно было попотеть минут пятнадцать, как я поняла. За нашим столиком стало значительно жарче, ранее я закатала рукава рубашки, но теперь и вовсе ее сняла, положив тоже между собой и ведьмой.
Время пролетело незаметно, мы весело смеялись, иногда я ворчала на заумные комментарии сестры. Я с удовольствием склонилась над тарелкой и посильнее вдохнула жгучий аромат блюда. Бруно вырвался проговорить тост перед тем, как приняться за еду.
– Ты знаешь, что я не очень красноречив, мелочь. Желаю тебе идти твои истинным путем и пусть твое Проявление пройдет успешно, – я уверена, что себе под нос он пробурчал что-то про дурацкие традиции. Мы дружно засмеялись и я его поблагодарила. Все принялись кушать. Не удержавшись, я откинула голову и с наслаждением замычала. Шедевр!
Глава 3
Мы вернулись домой за несколько часов до семейного сбора. Я сразу же ушла в спальню и вскрыла подарки от ребят. Эрика подарила мне кольцо с каким-то странным коричнево-черным камнем, его грани весело сверкали в заходящем солнце, увы, я его сразу же убрала в шкатулку с прочими украшениями и бижутерией; Кэндис подарила серию книг, которые мне незнакомы, но аннотации довольно интересные; Бруно подарил мне серебряный браслет из плетения бисмарк, усыпанный множеством оранжевых камушков. После я успела немного почитать, подсунутое бабушкой, фэнтези про драконов – казалось бы, чистое развлечение, но автор умудрился вплести исторические отсылки, из-за чего повествование то и дело спотыкалось. То ли художественный прием, то ли небрежность – не понять.
Днём я еще отлично игнорировала непрекращающиеся покалывания в теле. Но к вечеру они превратились в назойливый зуд, от которого хотелось рвать кожу. Кого ни спрашивала – никто такого не испытывал. А бабушка… Она побледнела, когда я заговорила об этом. В её глазах мелькнул страх, и она поспешно ретировалась, бросив на ходу невнятное «нет».
Словно по заказу, вернулся дед с какой-то важной встречи ковенов. Он сдержанно меня поздравил, вручив скучную книгу, на это я только закатила глаза, ведь я больше практик, а не теоретик. Мы пили чай в его кабинете, закусывая круассанами со взбитым кремом, но чем дольше мы находились вместе, тем скованнее от становился и постоянно отводил взгляд, а в его карих глазах плескалась невысказанная грусть.
Стоя перед зеркалом, я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь отгородиться от этих надоедливых иголок, пронзающих кожу и от мыслей о происходящих странностях. Над домом будто нависла туча напряжения и секретов. Зачем-то я снова пригладила платье, мысленно повторяя заклинание. Я тщательно подготовила этот наряд: ткань, похожая на шёлк, отливала черно-синим, словно ночное небо. Платье струилось по фигуре, как вода, и я сразу поняла – это то, что нужно. Вырез на спине до середины лопаток, спереди – строго до горла, длинные рукава расширялись к кистям. Сегодня я распустила волосы – охристые кончики словно вспыхнули на фоне темной ткани. Сделала пробор и заколола пряди за ушами, чтобы не мешали.
Начало десятого – самое время выдвигаться. Я сунула ноги в черные лаковые лодочки с круглым носиком и открыла дверь. Та врезалась в отца, который неловко отшагнул.
– Ты чего тут?
– Хотел вручит подарок и сопроводить тебя, – он провёл рукой по волосам, вглядываясь в моё лицо с таким упорством, будто пытался разглядеть что-то за поверхностью кожи.
– Хорошо, – я неопределенно пожала плечами, мне нечего добавить.
– Хотелось бы сказать что-то наставляющее, но никаких мыслей, – он передал мне какую-то старинную заколку-крабик без шкатулки или подарочной упаковки. – Эта заколка принадлежала твоей маме, в нее инкрустированы какие-то особые камни, – Голос звучал отстраненно, словно он витал где-то далеко. Наверное, в воспоминаниях о мамы.
– Спасибо, – странный порыв заставил меня обнять отца. – Спасибо, что подарил ее мне, это для меня очень ценно! – Заколка была из какого-то черного металла, на ней был нарисован какой-то странный, животный глаз, а вокруг мерцали маленькие сверкающие камешки. Вероятно, это и есть те особые камни, но нарисованный глаз слишком жуткий и реалистичный.
– Твоя покалывания прекратились? – я оставила заколку на прикроватной тумбочке и мы покинули комнату.
– Нет, надеюсь, что это просто какая-то грандиозная способность гудит во мне, – нервно рассмеялась, продолжая потирать зудящие руки. Ох, скорее бы это прекратилось… Но оно только нарастало. Мне это не нравится.
– Ничего не бойся, Асиэль. Ты другая и невероятно сильная, – отец вдруг схватил меня за руки на выходе из дома, вынуждая развернуться к нему лицом. Его пальцы дрожали.
– Э-эм, хорошо, спасибо, – я недоуменно нахмурилась. – Почему вы сегодня все какие-то странные? Будто первый раз посвящение проводите.
– Просто волнуемся, – я знала, что он врет, но заставила себя улыбнуться.
– Да, я тоже волнуюсь.
Фонарные столбы ярко освещали поляну за домом – она уходила вглубь нашей территории, где деревья были срублены специально для таких случаев. Это место создали для тренировок и посвящений: ничего лишнего, только ровная площадка и стол с стеклянным шаром в центре. Сегодня он ждал меня. Вокруг стола проложена светящаяся лента – граница защитного купола, простирающаяся на три метра во все стороны. В момент посвящения сила может пробудиться непредсказуемо и навредить окружающим – такое случалось не раз, поэтому купол активируется при прикосновении к шару.
Отец сжал моё плечо перед линией, оставляя меня одну. Сам прошёл к остальным. Бабушка, дедушка, отец и Кира выстроились напротив, за пределами купола. Только мамы на хватает, как бы она себя вела? Я шагнула внутрь, медленно оглядывая их. Я должна испытывать радость! Но вместо этого волнение сковало разум, сердцебиение участилось, а их взгляды лишь усиливали тревогу: грусть в глазах деда, настороженность отца, беспокойная улыбка Киры, заламывающей пальцы. Я попыталась улыбнуться ей в ответ – она кивнула.
– Асиэль, – заговорил дед, как глава нашего ковена, голос звучал торжественно и чуть дрожал. – Сегодня твое Проявление. Ты станешь обладательницей новой магии, она – твоя суть. Она может быть незнакома никому из нас или известна всем. Может быть опасной, неконтролируемой для многих, но не для тебя.
– Что ты почувствуешь, нам неизвестно. Ощущения зависят только от того, что проявится в тебе. Не бойся, что бы ни случилось. Это твой дар, и он тебя не погубит, – завершила бабушка, её голос был твердым, но в глазах читалась тревога. – Ты готова, Асиэль Фьерро?
– Да.
– Обе руки положи на шар и начинай читать заклинание, – наставлял дед.
Ни черта я не готова. Только сейчас осознала, что руки крепко сцепила за спиной – они дрожат. Покалывание усилилось в центре груди, стало щипать, будто я порезалась об острый край бумаги.
Столик принесли из кладовой – круглый, небольшой, словно для чайной церемонии. На него поставили плетеную корзину, накидали сухой травы и положили шар. Шар Проявления не купишь на каждом углу, но и не такой он особенный – в ковенах за него не трясутся. Правда, используют нечасто. По сути, это сильный проводник, проникающий в самую суть ведьмы или ведьмака и вытаскивающий наружу частичку их магии – на всеобщее обозрение и в пользование владельца. Раньше по проявленному дару в ковене определяли, что за человек перед ними. Если дар считался опасным, могли исключить из ковена – для нашего вида это страшно.
Шар оказался прохладным – мои ладони закрыли лишь треть его поверхности. Я снова взглянула на семью и нашла в себе силы улыбнуться. Волнение отступило на задний план, даже когда заметила, что отец отшатнулся и жестом велел Кире повторить его движение. Шар успокаивал, купол поднялся, делая окружающий мир мутным и отдаленным.
– Начинай, – велел дед, сжимая руку бабушки. Я послушалась…
Эти строки, которые раньше давались с трудом, теперь легко слетают с языка, словно я всегда говорила на этом древнем наречии. Издалека доносятся голоса, повторяющие за мной. Иголки в теле уже не просто покалывали – они пронзали меня насквозь. Я сморщилась и растерянно посмотрела на руки, прилипшие к шару, будто пригвожденные. Теперь слышу только свое ускоренное сердцебиение. Кажется, даже мой голос исчезает, как будто я от него улетаю.
Я моргнула – шар окрасился красным, словно закат. Маленькая струйка, похожая на дымок от костра, потянулась от шара к моей груди, где жгло сильнее всего. Струйка коснулась меня… Сквозь тишину прорвался всхлип – кто-то плакал. Почему? Завороженно следила за струйкой, а потом услышала крик – в нем столько боли, что захотелось помочь, но я не могу пошевелиться. Это кричу я.
Покалываний больше не было – я горю. Сгораю изнутри и снаружи. Огонь пожирает каждую клеточку, даже глаза пылают. Я ничего не вижу, не чувствую мир – только этот огонь. Неужели я умру? Что-то хрустнуло. Слезы кажутся холодными, стекая по щекам. Я заметила свои руки – они выглядят охряными. В голове мутнеет от боли – кажется, что пальцы удлинились, покрылись чешуей. Снова хруст, острая боль пронзила спину, и накатила кромешная темнота.
Глава 4
Рыдания не прекратились даже в момент, когда я проснулась. Новый всхлип – и я утираю слезы подушкой. Перевернулась на спину, стараясь глубоко дышать, чтобы успокоить биение сердца и восстановить дыхание. Все тело болит, в нем гудит усталость, ноет абсолютно каждая косточка и мышца.
Я упорно пытаюсь вспомнить, что мне снилось. Пока только какие‑то обрывки. Обычно слёзы, а то и рыдания, вызывают что‑то эмоциональное, либо сам сон, либо связанное с ним событие. Бабушка говорит, что так мой организм справляется с усталостью или стрессом. Вероятно, она права, потому что после каждого потрясения я просыпаюсь ночью в слезах.
Какой‑то шорох заставляет меня резко сесть, от чего в глазах темнеет, а уши закладывает. Одно из окон не зашторено, сквозь него проникает лунный свет и отблески уличных фонарей, освещая в кресле Киру. Она не спит, сгорбилась над чем‑то, а размеры кресла позволяли ей сидеть в позе лотоса.
– Кира, – прочищаю горло, чувствуя резь, будто я заболела. Сестра резко вскинула голову, а я заметила в её руках обрывок моего платья.
– Асиэль, – ее голос дрожит, прозвучал так тихо, а шоколадные глаза наполнились слезами. – Как ты? – она хотела было встать, но замешкалась, между бровей пролегла морщинка.
– Безумно болит все тело, и я хочу есть. Который час? – Мне кажется, что она одновременно очень хочет ко мне броситься и убежать от меня. Наверное, это моя неразборчивость из‑за темноты.
– Начало одиннадцатого. Принесу тебе перекусить и позову остальных, – зачем‑то она сунула клочок ткани в карман джинсов и торопливо ушла из спальни. Я с выдохом падаю обратно, на неприятно влажную постель и подушку. Надо будет помыться после перекуса, ночная сорочка тоже липнет к телу. Однако не настолько противно, чтобы я вскочила прямо сейчас.
Прикрыла глаза, и в голове замелькали картинки: моя родня с высоты второго или даже третьего этажа, какие‑то когти и охряная чешуйчатая кожа, как у ящерки. Вероятно, это обрывки сна, но я почему‑то вздрогнула, словно от холода. К горлу подкатывает тошнота, сердце больно бьется о грудную клетку и шумит в ушах. Что-то глубоко-глубоко внутри верещит, мечется, сообщая, что это не сон. Я потрясла головой, чтобы этот сон не завладел моим разумом и телом. Разжала кулаки и щелкнула пальцами – комнату осветил холодный оттенок света от бра. Этого достаточно, чтобы прогнать остатки сна, но не так ослепительно, как потолочный свет.
Первая зашла Кира: на подносе – тарелка с бутербродами с сыром и фруктовый салат, чашка какого‑то напитка. Я принюхиваюсь и улавливаю аромат ромашкового чая. Фу, не люблю ромашковый чай, да и чаи вообще. Кофе и какао – мои любимчики. Но, видимо, бабушка настояла, чтобы меня успокоить и вытравить из головы дурацкий сон. Она всегда заставляет меня выпивать ромашковый чай, иногда добавляет мелиссу и липу, мёд.
– Ты мой спаситель! – я не спеша усаживаюсь, упираясь коленями в матрас, и забираю у сестры поднос. Не мешкая, откусила бутерброд, почти не прожевав, проглотила. Кажется, если бы я помедлила, то он бы застрял в моём горле при виде лица бабушки. Я замерла с открытым ртом, хотела сделать ещё укус, но клянусь: на вид бабушка значительно устала и постарела. Не видела ее такой. Волосы, обычно выпрямленные и уложенные, теперь завились и находились в беспорядке, словно она беспрерывно их теребила, приглаживала, мучила. Под глазами пролегли сине‑серые синяки, кожа будто перестала светиться жизнью. Чем она так встревожена? Видно, что она мало спала.
– Ты проспала практически сутки, – она заговорила первой, плотнее закутываясь в свой тонкий халат, словно бы защищаясь. Я ответа взгляд и наткнулась на подаренную отцом заколку с жутким глазом. Это драконий глаз! Получается, не зря Табита так себя напряженно ведет…
Темный, туманный угол в моей голове резко озаряется светом, швыряя в меня яркие, цветные события. Словно слова, действия бабушки и заколка их пробудил.
Первым меня атакует крик сестры, полный леденящего ужаса, страха. Я смотрю на неё с высоты третьего этажа и не могу понять, почему она кричит. Зато мое тело перестало гореть, ощущаю себя свободной, только защитный купол раздражает, натягиваясь под моими размерами. Я что, стала великаншей? Это мой дар? Глупости какие… Отец подхватывает Киру, потерявшую сознание, он сам выглядит бледным.
Картинка сменилась на разорванный защитный купол, чистый воздух и плачущую бабушку. Она так грустно плачет и не сводит с меня глаз. О чем она грустит? У меня такой плохой дар? Дед читает заклинание, его руки, направленные на меня, подрагивают. В него стреляет пламя, которым я, вообще‑то, не владею. Вокруг меня поднимается новый купол, который и спасает дедушку от того, чтобы не загореться.
Новое воспоминание выталкивает меня из моего тела. Я снова на траве, немного в стороне, будто бы для лучшего обзора. Родня на меня не смотрит, они продолжают смотреть вверх, кроме Киры. Она единственная мирно лежит на траве, а отец стоит перед ней, готовый защищать. По земле проносится дрожь, родных затрясло, они лишь на секунду глянули под ноги и вернули взор обратно. Я нахмурилась, не позволяя ужасу меня атаковать, когда я поняла, что земля тряслась из‑за животного рева, или чего‑то похуже. Что за монстр? Дикие звери так не звучат. В груди тяжелеет и что‑то дрогает, словно меня дергают за ниточку, это ощущение заставило меня нахмуриться еще сильнее, до слабой пульсации в висках. И я развернулась. Это не я…
Черт его знает, как я успела до туалета. Меня выворачивает этим маленьким кусочком бутерброда, а дальше только желчь, что еще хуже и неприятнее. Процесс Проявления влияет на всех по‑разному: кого-то просто сильно тошнит, кого-то рвет, у кого‑то временные провалы памяти, кто‑то абсолютно ничего не помнит и достаточно долго, словно Шар велит силе еще немного ‘поспать’. Но абсолютно для всех этот процесс происходит будто бы бессознательно, ведьма или ведьмак не ведают, что творят, словно их личность заменяется. Может, с этим и связаны провалы в памяти. Я даже не знаю, хочу ли, чтобы моя память восстановилась полностью, а не только обрывки подкидывала. Или это вообще моя психика отгородилась от травмирующего события. Такое ли оно травмирующее?
– Тебя уже выворачивало до сна, поэтому сейчас нечем, – голос бабушки звучит тихо. Она поглаживает меня по позвоночнику, успокаивая позывы, хотя её рука подрагивает. До ушей доносится звук шагов и осторожные всхлипы сестры. Сейчас она мне кажется такой слабой и хрупкой. В голове образовалась пустая яма, в которой собрались все сумасшедшие и бредовые мысли. Неужели моё подсознание так со мной шутит? Мне совсем не хочется в это верить, я мотала головой, пока смывала и следом умывала лицо прохладной водой. Мне было страшно посмотреть сейчас на себя в зеркало, я не хочу такой правды. Это просто невозможно, такого не существует. Хотя гудящее тело говорит об обратном. Я одернула руки, так как вода становится ледяной, заломило косточки в пальцах. Посмотреть в зеркало так и не решилась, полотенцем промакиваю лицо. Вытирая руки, я не сводила с них глаз, словно проверяя, что в них изменилось. Но они такие же, как обычно: пара мазолей на ладонях, коротко стриженные ногти, цвет всё тот же. Лишь глубоко внутри я изменилась, и пока это принимает лишь моё тело, свыкается, а куда ж ему деваться.
– Я… – а что я хочу сказать? Не знаю. Я подняла глаза на бабушку, обвела взглядом Киру и прибывших дедушку с отцом, которые топчутся у окна напротив двери в ванную. Не знаю, что они увидели в моих глазах, но грусть на их лицах, казалось, усилилась и никогда их не покинет. – Давайте поговорим завтра, я нормально себя чувствую. – Это абсолютная ложь. В голове сумбурная, жестокая метель из мыслей.
– Я побуду с тобой, – вызвалась Кира, это удивительно приятно, хотя логичнее, конечно, чтобы осталась бабушка. Но я вижу по ее лицу, что ей требуется отдых.
– Главное, что ты очнулась, Асиэль, – голос главы ковена прозвучал настороженно. Я очень хотела потребовать, чтобы он со мной так не говорил, чтобы вернул голос деда, но язык не повернулся. Я поджала губы и кивнула. Сейчас я для него не любимая внучка, а опасность. И не только для его ковена, но и возможно для мира. Горькие, мерзкие эмоции проникали в меня все глубже и становились крепче.
– Конечно, конечно, как могло быть иначе, – я развела руки в стороны и помахивала ладонями, как бы всех выпроваживая. – Хватит смотреть так на меня, проваливайте все спать, – под конец голос стал хрипловатым. Сейчас бы отшутиться, разбавить ситуацию, но тяжесть внутри, боль в теле, в горле так и норовили выплеснуться слезами.
Щелчок замка заставил меня дрогнуть, хотя закрыла его я сама. Бросила взгляд на сестру, она сидела на краю кровати, колени подтянула к себе и щекой к ним прижалась, не сводя с меня глаз. Я подошла к окну, на место деда с отцом, фонари у моих окон уже погасли. Это хорошо, теперь я могу увидеть множество красивых и ярких звезд на безоблачном ночном небе, только полумесяц не наблюдается. Темнота в моей голове и душе гуще и чернее, чем это самое небо. Я хмыкнула, вдруг вспомнив всякие переломные моменты книг, когда жизнь разделяется на «до» и «после». Всегда казалось это бредом, а сейчас именно так себя и чувствую. Внутри все рвет и мечется, кричит.
– Поешь, пожалуйста, – напряжение ощутимо витало в воздухе, словно его можно было пощупать. Я покорно кивнула и вернулась в центр кровати. Как бы не мешал ком в горле и легкая тошнота, мне жизненно необходимо поесть. Желудок требовательно высасывал меня саму. На этот раз я начала с салата, почти сразу запивая чаем. Успокоиться тоже жизненно необходимо.
– Я понимаю, что легче тебе не станет, но поделюсь. Хотя, очень быстро я отключилась, а очнулась когда все закончилось, – Кира прочистила горло, я краем глаза увидела как она стала рассматривать свои пальцы, периодически заламывая. – Все так быстро произошло. Сначала мне не понятно было от чего ты так сильно кричишь, это было ужасно. Как еще стекла не полопались, – она хмыкнула, будто могла бы посмеяться. Но нам обеим не было смешно. – Ты пыталась оторвать руки от Шара, как-то странно елозила. А потом я увидела твои руки, – я сидела к ней боком, но повернула голову, салат доела. – И меньше, чем через минуту произошло все остальное. Я просто не смогла справиться с ужасом и отключилась.
Сестра помотала головой и я заметила как ее плечи дернулись от воспоминаний. Эмоции, словно краски, смешались в одно пятно, которое теперь невозможно разделить, только закрасить белилами. Не понимаю, что я сейчас испытываю.
– Прости, – извинение слетело с губ совсем неожиданно и очень тихо. Я и не знаю даже за что извиняюсь.
– А когда я проснулась, все закончилось, – она словно не услышала. – И будто закончилась ты. Я успела только увидеть исчезающие когти, а потом тебя. У тебя было медленное и долгое дыхание, пару раз из носа даже пар вышел. Мне не хватило сил и смелости подойти, но издалека я видела, как ты истощена. Но что странно, – она посмотрела на меня. – Никто не выглядел напуганным, только очень встревоженными и расстроенными. Мне никто ничего не рассказывает, поэтому я не могу объяснить то, что произошло. Я думаю, что это какая-то ошибка или шутка.