Том 1 Грохот Разломной Бури

– Для тех, кто открыл разломы, – да, – коротко подтвердил Саррен. – Они считают по зонам пробоя, не по домам.

Каэрон сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Выйти из своей деревни, прожить в ней всю жизнь, знать каждого по имени – и услышать, что всё это теперь «зона пробоя». Маленькая, не самая важная. Ещё одна случайная отметка на карте чужой войны, которую его мир даже не начинал.

– Значит, всё это… – он сглотнул, чувствуя, как мутит от злости и бессилия. – Всё, что было там, – для них ничего не значит?

– Значит, – сказал Саррен. – Как цифра в расчёте.

Ответ хуже любого молчания. На мгновение Каэрону захотелось остановиться, развернуться и пойти обратно, даже если там только свет и твари Невии. Но каждый шаг отдавался в боку так, будто кто-то подталкивал его вперёд раскалённым железом, и тело само знало: назад уже нет.

– Дарренфорд, – добавил Саррен. – Там сходятся дороги. Если где-то и собирают тех, кто выжил в Астории, новости и защиту – то ближе к таким узлам.

– В Дарренфорде магов собирают, – вспомнил Каэрон слова орийца из трактира. Голос внутри сорвался на хрип. – Может, хоть там кто-то поймёт, что с… этим делать.

Он хотел указать на рану, но рука лишь бессильно дёрнулась. Огонь Невии внутри него не давал забыть, что часть того света осталась в его плоти. Что теперь он несёт на себе след той силы, что разорвала Лейнхолд.

– Если кто-то поймёт, – сухо сказал Саррен, – то либо там, либо ближе к разломам. Дарренфорд – лучшее из худшего. До Асторна тебе сейчас не дойти.

Имя столицы прозвучало как что-то далёкое, чужое. Каэрон никогда не думал, что окажется в положении, когда город, о котором он слышал только из чужих разговоров, станет целью не из любопытства, а из необходимости выжить. Но даже до Дарренфорда путь казался сейчас бесконечным.

Каждый метр давался тяжело. Ноги наливались свинцом, дыхание рвалось, повязка впивалась в бок, а в голове всё ещё звучал тихий треск – как от ножа, проводимого по камню. Но с каждым шагом звук деревни за спиной становился слабее, растворяясь в шёпоте леса и реве реки. И чем дальше они уходили, тем яснее становилось: пути назад нет не потому, что Саррен так сказал, а потому, что того места, куда можно было бы вернуться, больше не существовало.

Они остановились, когда у Каэрона ноги окончательно превратились в древесину. Лес вокруг сгустился, река ушла чуть в сторону, оставив лишь глухой гул, доносившийся через деревья. Саррен выбрал место между корнями старого дерева, где ствол прикрывал от ветра и частично скрывал от возможного взгляда сверху, и коротким жестом показал: достаточно.

Каэрон опустился почти падая. Земля под ним была сырой, пахла гнилью и хвоей, но сейчас это была лучшая постель из всех возможных. Бок взорвался болевым огнём, перед глазами снова вспыхнули чёрные пятна. Мир качнулся, стал уходить в сторону, и он почувствовал, что вот-вот провалится в ту же пустоту, где рвущийся свет глушит всё живое.

– Сядь ровно, – голос Саррена прорезал туман. – Не ложись.

– Я… не могу, – выдавил Каэрон, чувствуя, как всё внутри сжимается.

– Можешь, – спокойно возразил тот. – Иначе уже лежал бы. Сядь. Спина – к стволу.

Слова были сухими, без сочувствия, но в них не было и жестокости – только уверенность. Каэрон, ругаясь про себя, дёрнул себя за ворот рубахи и всё-таки приподнялся, прислоняясь к шершавой коре. Дыхание рвалось короткими, судорожными рывками, каждый вдох цеплял рану, превращая его в стон.

Саррен присел напротив, на корточки, чуть склонив голову набок, словно прислушивался не к словам, а к тому, как грудная клетка Каэрона поднимается и падает. Линии на его предплечьях светились едва заметно, улавливая собственный ритм и чужой.

– Считай, – сказал он. – Удары сердца.

– Что? – Каэрон моргнул, не сразу поняв.

– Сердце, – повторил Саррен. – Слушай. Один… два… три. Между каждым – половина вдоха. Сейчас ты дышишь, как загнанный зверь. Так быстро, что тело думает: всё, конец. Надо это изменить.

Он протянул руку, положил два пальца на шею Каэрона, туда, где под кожей бился пульс. Несколько ударов сердца отозвались в этих пальцах, и Саррен сам начал считать вслух, ровно, как метроном.

– Раз… два… вдох. Раз… два… выдох. Не глубоко. Не рывками. Подстройся под это.

Первый раз выдох сорвался. Каэрон попытался поймать ритм, но боль в боку тут же взорвалась, заставляя его хватать воздух ртом, как рыбу на берегу. Злость вспыхнула мгновенно – на себя, на чужака, на весь этот лес, который не был его домом.

– Зачем это? – прошипел он. – Ты… вместо того, чтобы объяснить, что происходит, заставляешь меня считать собственные проклятые удары сердца!

– Потому что если ты сейчас отключишься, – ответил Саррен так же ровно, – я не донесу тебя до следующего безопасного места. А если даже донесу – ты проснёшься там уже с чужим светом до шеи. Нам нужно, чтобы ты был в сознании. «Почему» подождёт.

Он снова начал счёт. Голос не повышался, не давил, просто шагал рядом:

– Раз… два… вдох. Раз… два… выдох. Медленнее. Не глотай воздух. Дай телу понять, что оно ещё живое.

Каэрон стиснул зубы, но послушался. Вдох – на два удара. Выдох – на следующие два. Первые попытки были жалкими, дыхание срывалось, сердце всё равно колотилось быстрее, чем нужно. Но через несколько минут тело, будто устав сопротивляться, начало подстраиваться. Боль в боку не ушла, но перестала вздрагивать на каждом вдохе; стала тяжёлым фоном, а не единственной реальностью. Голова чуть прояснилась, шум в ушах ушёл на шаг назад.

– Лучше, – коротко отметил Саррен. – Запомни. Пока идём – дышишь так. Падает ритм – падаешь ты.

– Ты… всегда так учишь? – хрипло спросил Каэрон.

– Я не учу, – ответил тот. – Я делаю так, чтобы те, кто рядом, дожили до того момента, когда знания вообще пригодятся. Всё остальное потом.

Слова прозвучали грубо, но в них было больше честности, чем в любом утешении. Каэрон впервые ясно понял: рядом с ним человек, который привык работать на грани. Там, где шаг в сторону – и тебя уже нет. И первый урок рядом с таким – не о магии, не о великих тайнах миров, а о том, как заставить собственное тело не сдаться раньше времени.

К вечеру они ушли достаточно далеко, чтобы огонь Лейнхолда стал всего лишь тусклым отсветом на краю неба. За деревьями ещё виднелся слабый, неровный свет, но уже не различить, где там горят дома, а где переливаются края разлома. Всё слилось в один далёкий, чужой пожар.

Дорога впереди была узкой тропой, уходящей в сереющий лес. Она не вела к дому. Слово «дом» теперь повисло где-то между вспышкой разлома и первым шагом вдоль реки, и чем дальше они шли, тем явственнее Каэрон чувствовал: всё, что впереди, не знает, что такое его прошлый Лейнхолд. И если он хочет выжить в этом мире, разорванном изнутри, ему придётся учиться этому заново – с дыхания, с шагов, с холодного голоса человека, который пришёл из разлома.