Погоня за судьбой. Часть VI. Память и Воля

Всё это возникало и исчезало, дымом от кострища развеиваясь по ветру.

Являлись лица людей, которые могли быть кем угодно – округлые и продолговатые, острые и румяные, усталые и отдохнувшие. Некоторые люди были похожи на мокрых воробьёв, другие на крыс, надёжно припрятавших съестное, а кое-кто из них таращился подобно хищной сове на добычу. Были и приветливые, расслабленные, лучащиеся. Мелькали случайные прохожие и человеческие тени. Белозубо улыбался загорелый повеса, вальяжно развалившись за рулём аэрокара. Печальная старушка в автобусе считала потёртые медные монеты, а на полу в груде проводов сидел взлохмаченный человек в пыльной чёрной форме – такой же пыльной, как и его жёсткие седеющие волосы. Худой жилистый подросток в медицинском халате привычно смолил возле открытого окна. Бело-серый халат, на котором всегда не хватало пуговицы, цветом был совсем как простыня, которой накроют его безжизненное тело позже…

Мстительная жажда справедливости кинула меня в дрожь. Рука сама собой сжималась, требуя стали, чтобы отомстить за друга – по которому уже кругу. И спустя шесть секунд, которые понадобились мозгу, чтобы осмыслить возникший порыв, сны прекратились…

– Есть здесь кто-нибудь? – услышала я свой голос.

Вязкая тьма вокруг была непроницаемой. Гулкая птица сердца колыхалась в тесноте саркофага, и его стены давили на кожу со всех сторон. Внутренний гироскоп пришёл в движение – капсула, в которую я была погружена, перемещалась. Спустя мгновения мир утвердился в горизонтальном положении, и тьму перед глазами надвое разрезал луч света.

Глаза ещё привыкали, а я уже вспомнила облезлый лазарет интерната посреди непролазных лесистых болот. Я знала, что увижу.

– Отто, пожалуйста, – пробормотала я. – Дай мне ещё обезболивающего…

Это был всё тот же зацикленный кошмар про беспомощность. Я вновь проснусь под присмотром вечно воняющего куревом медбрата Отто. След от иглы на коже, казалось, отпечатался незаживающим рубцом. Уколы смертоносного фентанила, что облегчал боль плоти, вживлённой в металл, едкими приступами будут напоминать о себе всю оставшуюся жизнь…

– Всё тот же отрезок, – разочарованно протянул кто-то. – Уже шестой прогон омниграммы, а мы не продвинулись ни на шаг.

– Тем не менее, наблюдается аменция. – Расплывчатое пятно с очертаниями врача склонилось надо мной. Дыхание его было странным – отсутствующим, пресным, холодным. Движение воздуха, имитирующее жизнь. – Похоже на неожиданный побочный эффект от ввода деблокатора. Тактильная память подстегнула регенерацию нейронных связей. – Лицо повернулось в сторону и распорядилось: – Ассистент два, готовьте раствор на случай, если «заискрит» между новообразованием и височной долей. Побочный ущерб нам ни к чему.

Я пыталась сориентироваться в теле, которое явно принадлежало кому-то другому, не мне. Словно зашитая в безразмерный кожаный мешок, я ворочалась, тонула в его бесконечных тяжёлых складках, силясь сфокусировать взгляд на бледном мутном пятне лица, плывущем на волнах полутьмы.

– Отстаём от графика, – заметила другая размытая клякса, появившись сбоку. – Я считаю, что через височную долю мы ничего не добьёмся. Мы ходим по кругу.

– А что вы предлагаете? – спросило первое пятно. – Она сама возвращается в этот интернат раз за разом. К тому же, воспоминание именно о её приятеле стало спусковым крючком на полигоне.

– Итак, насчёт Отто, – задумчиво произнёс кто-то ещё, почёсывая подбородок. – Ассистент номер один, посмотрите, не осталось ли фрагментов с ним, за которые можно размотать всё остальное? Что-то у них там кроме привязанности и мести… Может быть, общие знакомые?

Ложе исчезло, и я оказалась в новой сцене призрачного кино. Мимо бесшумно двигающих ртами безликих подростков пронесли носилки, укутанные белой простынёй. Чужая горечь заливала мои глаза влагой, и в поле зрения появилась она – остролицая черноволосая девчонка. Но черты её поплыли, сглаживаясь, становясь круглыми, а цвет глаз перебирал оттенки, будто кто-то искал нужную комбинацию в базе данных. Лицо перетекало, меняло форму и что-то говорило, но я не слышала – немая кинолента тускнела, плёнка выцветала прямо перед глазами, и вскоре я вновь оказалась в столбе света, прикованная к креслу.

– Ассоциаций нет, – с лёгкой досадой заметил ещё один невидимый участник зловещего консилиума. – Все каскады сигналов уходят в клауструм и там затухают. Может быть, ещё раз запустим их ссору с Отеро? Тогда выброс кортизола и норадреналина почти зашкалил.

– Показывали уже раз десять, – скептически пробасил кто-то. – В таком виде воспоминания извне сознание считает ложными и откидывает. В памяти лакуна в четыре года, и заполнить её можно лишь в оригинальной последовательности – да и то может не сработать.

– Помолодела сразу на четверть жизни, – пробормотало расплывчатое пятно. – Мы не сможем показать ей всё, что происходило за эти годы. Слишком долго мотать катушку. Должен быть другой способ добраться до её самоволки в пещеры.

– Забудьте про омниграмму, мозг забраковал её, – весомо сказала чёрно-белая клякса, появившись в поле зрения. – Завтра нужно будет отдать её отделу «П», и продолжить мы сможем только через неделю. Совет дышит мне в затылок и требует информации. Пора переходить к самому простому и эффективному.

Небрежными взмахами ладони человек листал дымчатое полотно голографической картотеки. Все остальные внимательно слушали – говоривший был главным.

– Прямая сверхстимуляция гипоталамуса, – заявила клякса, приобретая очертания человека в каком-то тёмном костюме – было не разобрать. – Чем больше будет разряд, тем больше задействуется областей мозга. Какие-то сверхдлинные связи наверняка остались, просто мы их пока не видим. Добавьте побольше естественного адреналина – и вперёд. По результатам – доложить мне.

Чёрный человек пропал из поля зрения, и потолок надо мною раздался в стороны, заливая всё вокруг прошивающим насквозь светом. Слепящая полоса расширялась, накрывая комнату пятном холодного пурпурного свечения, прожигая стиснутые веки. Я не чувствовала ног в этом чужом теле, онемение охватило единственную руку. Проступающие на поверхности сознания клочки воспоминаний и фантомное беспокойство подсказывали: конечности когда-то ампутировал робот на старом космолёте. Я помнила его последние слова под вой ветра за железной обшивкой.

«Боюсь тебя огорчить, дочка, но тебе придётся попрощаться с ладошками и ступнями», – скрежетало динамиком нелепое нагромождение металла и пластика.

– Теперь она дрейфует в обратном направлении, – заметил сбоку один из ассистентов.

Заснеженная взлётная площадка космопорта всё ещё стояла перед взором, от её поверхности только что оторвался последний корабль. Лица в иллюминаторах светились радостью – фортуна улыбнулась им, унося прочь с погибающей планеты. Бледные ладони колыхались в ответ на взмахи леденеющих рук фигурок, бегущих от далёкого автобуса, а слова скрежещущей машины с тысячей манипуляторов крутились в голове – с тех самых пор, как я оказалась в лазарете интерната.

– Мне же удалось спастись оттуда, – прошептала я, кое-как свыкаясь с ярким светом, бьющим в глаза. – Там все замёрзли, а я спаслась… Только я…

– Так и есть. – Одно из пятен кивнуло и приблизилось. – Скажу больше – изучив слепок вашего сознания, мы пришли к следующему заключению: вам невероятно везёт. Но мы с вами здесь не по этой причине.

– Где доктор Хадсон? – бредила я, влекомая потоком воспоминаний по волнам времени – то вперёд, то назад. – Он обещал поставить мне протезы. Позовите Хадсона…

Я старалась разглядеть то, что скрыто во тьме, за спиной человека в белом халате, который не был доктором Хадсоном.

– Здесь нет ни доктора, ни Отто, ни ваших школьных приятелей, – сказал незнакомец, пристально глядя на меня бесцветным прищуром. – Всё это случилось давным-давно, много лет назад. Они уже сгнили в земле, а вы – давно выросли.

– Много лет назад? Нет… Не может быть, – бормотала я. – Вы не доктор… Где он?

Я попыталась пошевелиться. Взгляд сфокусировался, скользнул вниз – и вернулось осознание того, что шевелить нечем. Поперёк тела протянулись фиксаторы, намертво приковавшие бесчувственное тело к поверхности, а единственную руку, замотанную в бинты, я не ощущала вовсе. На лоб лёг плотный стальной обруч. Высокое ложе поднялось ещё выше, под самый свод стеклянной крыши. Или, быть может, опустился потолок.

– Нам нужно получить от вас кое-какие сведения, прежде чем мы передадим вас паранормальщикам. С некоторых пор это стало политическим вопросом.

Наголо бритый и бледный, будто моль, будто существо, никогда не видевшее солнца, человек в белом халате пытливо заглядывал мне в лицо. Чуть поодаль, скрестив руки, стоял его близнец. Несколько секунд человек сверлил меня взглядом холодных немигающих глаз, а затем исчез из светового столба, в центре которого из пола произрастал мой одр, словно странная и нелепая выставочная витрина.

– Вы знаете, что есть величайшее изобретение человека? – спросил мужчина в серой медицинской шапочке, оттеняя потоки слепящего света.

Легонько позвякивало, краем глаза я отмечала движение. У боковой стены возвышался стол с прораставшими на нём приборами. Рядом с ним расположились две спины, затянутые в белое. Ещё двое стояли поодаль, и все они были абсолютно одинаковыми, как однояйцевые близнецы – даже одежда не различалась.

– Инструмент, – наставительно ответил близнец на собственный вопрос. – Именно инструмент дал человеку разумному всё, что тот имеет. Крышу над головой, пищу, энергию, другие инструменты…

По ушам ударил звонкий щелчок, сам на себя многократно помноженный металлическими стенами небольшого помещения, и недобрые предчувствия заставили меня по-звериному застыть, замереть.

– Если у вас нет инструмента – вы не можете ничего, – продолжал мужчина. – Но создайте инструмент из того, что есть под рукой – и вы обретаете могущество. Возможность воздействовать на окружающий мир.

Один из близнецов вновь появился в белом луче света. В руках он держал какой-то предмет. Некоторое время я пыталась сообразить, что это, и наконец до меня дошло – это самый обыкновенный гвоздезабивной пистолет. Такой, которым приколачивают черепицу к кровельным балкам.

– В полной мере всё это касается и людей, – сказал мужчина, вновь нависая надо мною и обдавая меня ледяным бесцветным дыханием. – Мы часто становимся инструментами в руках других, и, наоборот, обретаем власть над другими инструментами. Круговорот молотков и гвоздей в мире – это данность, которая заставляет его шестерёнки вращаться… Впрочем, вам ли не знать? Вы же убедились в этом на собственной шкуре.

– Вы сегодня чересчур разговорчивы, ассистент номер два, – сказал кто-то.

– Мы с подопытной почти друзья, – сказал бледнолицый в сторону. – Я хорошо знаю её болевые пороги. Это сродни близости… Иные друзья не проводят вместе столько времени.

– Что вы собираетесь делать? – едва слышно спросила я.

– Иногда экстремальные ощущения помогают добраться до хорошо спрятанных механизмов и связей в сознании, – пояснил бледнолицый. – Конкретно ваш мозг скрывает от посторонних целую сокровищницу, но нас интересует только ваша память, а если конкретнее – один период, которого не было на омниграмме. Получить его оказалось крайне непростым делом, поэтому теперь нам придётся пользоваться тем, что работает быстрее всего – болью.

Грянул щелчок – стальная пчела воткнула своё жало в кожу, и я оглохла от собственного крика. Прикованную руку навылет пробурила боль, превращая весь мир вокруг в нечто незначительное – была только перебинтованная рука и погружённое в мясо стальное жало. Когда адреналин заполнил кровоток, разгоняя сердце и бросая тело в горячий пот, мир перестал трястись и постепенно стал возвращаться на своё место – рядом с болью, мучительно выстраиваясь вокруг неё.