Наперегонки с темнотой

Она все еще протягивала мне документ. Перегнувшись через стол, я взял его в руки, пробежался глазами по тексту и не найдя ничего, что противоречило бы ее словам, спросил:

– И что, если я не стану подписывать?

– Я бы не советовала вам играть с огнем, мистер Уилсон. Поверьте, мы найдем способ заставить вас молчать. Насколько я знаю, совсем недавно вы с большим трудом вернули себе опеку над дочерью. В свете последних событий могу гарантировать вам крупные неприятности в этом вопросе, но есть и другие, более действенные методы.

«О каких методах говорит эта дрянь? И что значит – мы? Кто они такие, черт возьми?» – мельтешило в голове.

То, каким вкрадчивым голосом Джонсон произнесла последнюю фразу, а также промелькнувшее в ее бездушных глазах хищное выражение заставили меня думать, что это не просто угроза. Я помнил о толпе военных вокруг лаборатории, но понятия не имел с кем и с чем столкнулся. В любом случае, кем бы они не были, она ясно давала понять, что я всего лишь винтик, угодивший в гигантский безжизненный механизм и меня сотрут в пыль, стоит только начать сопротивляться.

Похоже, эти люди во что бы то ни стало хотят замять информацию о произошедшем и пойдут на все, чтобы заткнуть меня. Не возникало сомнений, что убрать меня с дороги и на долгое время засадить за решетку они готовы любой ценой.

«Может, не стоит идти на конфликт? Что толку биться головой в стену, выказывая никому ненужное геройство? Никто этого не оценит», – размышлял я. Да и в сущности, я действительно не собирался встречаться с журналистами.

– Хорошо, я подпишу вашу бумагу, – сдаваясь, холодно сказал я, – но не смейте угрожать мне дочерью. Я пойду на что угодно ради ее защиты.

– Договорились, – сухо бросила Джонсон.

Повертев документ в руках, я еще раз внимательно вчитался в текст и наконец решился поставить внизу подпись. Затем положил бумагу на стол, поднялся на ноги и коротко попрощался. Я уже подошел к двери, но в последний момент зачем-то обернулся. Вопрос, который мучил меня все эти дни, сам собой слетел с языка:

– Может, скажете, кем они были? Вам ведь это известно.

Джонсон как раз убирала в знакомую мне синюю папку подписанный только что документ. Услышав вопрос, она подняла глаза и вгляделась в мое лицо долгим пронизывающим взглядом.

– Пока вы можете быть свободны, мистер Уилсон, – провозгласила она спустя полминуты. – До свидания.

«Сука!» – в очередной раз подумал я, но решив не навлекать на себя новых неприятностей, молча вышел за дверь.

Глава 9

Покинув кабинет Джонсон, я быстро прошел через приемную с сидящей на телефоне секретаршей и очутился в прямоугольном, вытянутом в длину офисном помещении. Оно освещалось множеством ярких потолочных светильников, имело специфический канцелярский запах и было разделено на секции низкими деревянными перегородками. Каждую из таких секций наполняли обычные для любой бюрократической конторы атрибуты. Я насчитал их не меньше пятнадцати.

Вокруг меня стоял настоящий гвалт. Со всех сторон неслись бессвязные обрывки разговоров, трели телефонных звонков, громкий перестук компьютерных клавиш. «Вот он – филиал ада во всем своем обличье», – успел мрачно подумать я, прежде чем натолкнуться взглядом на ближе всех стоящую ко мне пару.

Это был высокий лысеющий мужчина в черном деловом костюме, а рядом с ним темноволосая девушка в обычной бордовой футболке и синих джинсах. В данной обстановке она смотрелась до крайности нелепо, будто совершенно случайно забрела в этот вертеп и теперь спрашивает дорогу в надежде поскорее выбраться наружу. В следующую секунду я осознал, что выгляжу так же.

Пока я оглядывался в поисках выхода, до меня долетел небольшой обрывок их разговора. Они тихо спорили:

– Ты должна убраться отсюда, Марта. Я уже устал повторять, что мне нечего сказать. И Джонсон уроет нас обоих, если увидит тебя здесь.

– Тогда пусти меня к ней! – запальчиво воскликнула девушка. – Я лишь хочу получить ответы. Черт бы тебя побрал, Алан! Люди пропадают и вам всем тут что-то известно, но…

Они стояли ко мне вполоборота и я видел, с каким напряженным упорством девушка вглядывается в глаза собеседника. Похоже, отступать, пока не добьется своего, она не собиралась. Ее лицо показалось мне смутно знакомым – определенно, раньше я его уже где-то встречал.

В тот момент, как я поравнялся с ними, она резко повернула голову и посмотрела мне прямо в глаза. Взгляд ее оказался изучающим и цепким, точно оценивающим возможности потенциального противника. Мне подумалось, что такой бывает у политиков, полицейских и еще, пожалуй, журналистов. Зато теперь я ясно вспомнил, где видел ее.

Когда я уже прошел мимо, за моей спиной раздался звенящий металлом голос Джонсон:

– Что она здесь делает и кто ее впустил?

Обернувшись, я еще раз обвел взглядом покидаемое помещение и рассмотрел, с какой решительностью девушка направилась к ней. На секунду мне стало любопытно узнать, чем все закончится, но в следующее мгновение я передумал. Роб уже давно дожидался меня внизу.

Я позвонил ему, как только вышел из зала заседаний и получил отобранные при аресте вещи. Он сказал, что тотчас садится в машину и выезжает, однако с тех пор прошло не меньше полутора часов. Перед тем, как пойти на разговор с Джонсон, я звонил ему снова, чтобы предупредить об этой вынужденной задержке и теперь легко мог вообразить, насколько он раздражен.

Прежде чем выбраться в полукруглый, отделанный мрамором вестибюль, еще долго я петлял по запутанным служебным коридорам, но и там меня встретило препятствие в виде пожилого и чересчур бдительного охранника. Пришлось потратить несколько томительных минут на объяснения с ним и только после того, как я предъявил документы, а затем расписался в журнале посещений, он выпустил меня на улицу.

Снаружи по-прежнему стояла жара. На календаре значилось уже двадцать третье сентября, но лето, как видно, и не думало отступать. В раскаленном до белизны небе ослепительно сияло солнце, воздух переполняли самые разнообразные звуки и запахи, а краски казались мне до того яркими, словно после многолетней слепоты я внезапно прозрел.

Зажмурившись от неожиданности, я ненадолго замер у входа. Отовсюду звучал непрекращающийся шум. Он то смешивался в сплошной монотонный гул, то дробился на отдельные, четко угадываемые отголоски большого города.

Я слышал рев проезжающих мимо автомобилей и неспешную речь прохожих, приглушенную, ритмичную музыку из окна многоэтажного дома напротив и бьющий вдалеке церковный колокол, тревожный вой сирены и крики играющих на баскетбольной площадке детей, нетерпеливый сигнал велосипедного гудка и надрывный собачий лай ему вслед… А запахи! Они были привычны и давно знакомы, но в эту минуту я ощущал их с такой поразительной ясностью, что улавливал даже ароматы уличной еды из торговой палатки на другом конце площади.

Всего за семь проведенных в изоляции дней органы моих чувств обострились до невообразимых пределов. Интересно, что станет с ними, когда я выберусь из заключения после пары десятков лет? Вероятно, обезумею от свалившихся на меня ощущений.

Закурив, я с наслаждением потянул в себя крепкий сигаретный дым, одновременно с тем высматривая пикап Роба. Не обнаружив его на парковке, я начал спускаться по лестнице и был уже в самом низу, когда меня окликнул женский голос. Он принадлежал той девушке, что требовала встречи с Джонсон.

– Извините! – крикнула она, торопливо покидая здание. – Можете уделить мне минутку? Я бы хотела задать вам пару вопросов.

Ее просьба вызвала у меня раздраженную усмешку – за сегодняшний день я слышал ее по меньшей мере трижды, но, похоже, все это время она бежала следом за мной. Выглядела она запыхавшейся, а ее объемная, переброшенная через плечо сумка перекрутилась и зияла открытым нутром. Вероятно, в спешке она забыла застегнуть на ней молнию.

Я с интересом наблюдал за ее торопливым спуском, но когда журналистка почти сбежала вниз, опомнился и ответил категоричным отказом. Затем развернулся и зашагал ко входу в окружной суд – только теперь до меня дошло, что Роб припарковался именно там. Она неотвязно следовала за мной.

– Постойте! Вы ведь были сейчас у Джонсон! Я видела, как вы выходили от нее. Да постойте же! Всего пара вопросов…

Не обращая внимания на ее призывы, я быстро шагал вперед. Она не отставала. Когда она все-таки нагнала меня, я резко остановился и довольно грубо оборвал:

– Я ведь сказал, что у меня нет ни времени, ни желания на разговоры. Неужели не ясно? И не нужно меня преследовать.

Неожиданно на лице у нее проскользнула гримаса обиженного ребенка, однако в тот же миг ее сменило выражение пуленепробиваемого упрямства. Ее узкая нижняя челюсть своевольно выдвинулась вперед, в глазах же зажглась настырная настойчивость. Наступая, скороговоркой она выпалила:

– Вам известно что-нибудь о пропавших людях? Вы поэтому были у Джонсон? Она говорила что-нибудь о причинах исчезновений? Или о том, что произошло в лаборатории? Почему вы не хотите сказать?

Ошалев от такого количества вопросов, а также от напора, с каким они были заданы, я чуть не покрутил пальцем у виска, но вместо того мимикой дал понять, что принимаю ее за кого-то вроде городской сумасшедшей. Не дожидаясь порции новых вопросов, я вновь развернулся и зашагал в поисках Роба. Журналистка от меня наконец отстала.

Как я и предполагал, Роб ждал меня на парковке перед судом. Терри была с ним. Едва увидев меня, она выскочила из машины и с разбега воткнулась лицом в мой живот.

– Привет, детка! – посмеялся я с такого теплого приема. – Сейчас всего лишь сентябрь, а ты сверкаешь как рождественская ель!

– Привет, пап! Я так рада, что тебя отпустили! – сжимая меня в объятиях, рассмеялась она в ответ.

– Я тоже, но забирайся-ка обратно в машину. Хочу как можно скорее убраться отсюда.

Дважды просить не пришлось. Терри мигом уселась на заднее сиденье, обхватила сзади мою шею и не разжимала рук практически до самого дома. Нашей встрече я тоже был несказанно рад, но не мог не отметить, чего ей стоили переживания последних дней – лицо у нее осунулось, в глазах, несмотря на довольную улыбку, притаилось выражение растерянной тоски и даже веснушки на вздернутом носу приобрели более бледный оттенок.

Минувшую неделю она провела в доме Роба и Айлин и я знал, что там она находилась в полной безопасности, а кроме того, была окружена вниманием и заботой, но в дальнейшем мне придется поговорить обо всем с Джесс. Она осталась единственной из родственников, кто сможет взять на себя опеку в случае вынесения мне обвинительного приговора. Представляя себе этот диалог, я заранее приходил в дурное расположение духа.

Джесс никак не могла простить мне того, что Анна бросила карьеру финансиста в крупной международной компании и предпочла ей скучную жизнь в провинции. По ее мнению, и возвращение Анны в родной город, и болезнь, и даже смерть произошли по моей вине. Собственно говоря, я и сам так считал.

На пути к дому мы с Робом обменивались новостями. Их оказалось в избытке. Так, выяснилось, что пока Джонсон в кабинете Билла зачитывала мне права, Роб сумел кое-что узнать от Сандры. Очень осторожно она поделилась с ним полученной к тому времени информацией.

В числе прочего она рассказала, что местному патологоанатому до приезда криминалистов и судмедэкспертов из округа удалось провести осмотр найденного в лесу тела и сделанное им заключение выглядело немыслимым. По его словам, негр умер от сильнейшего отравления за несколько дней до того, как я оставил его без лица. Чем оно было вызвано, патологоанатом не знал – ранее сталкиваться с чем-либо подобным ему не приходилось.

К сожалению, полное вскрытие сделать он не успел, потому как в операционную заявились люди из особого отдела. На вертолете они вывезли и тело, и все имеющиеся улики. Причем, сделали они это в страшной спешке и не менее страшной секретности.

Следующая новость состояла в том, что пока Джонсон меня допрашивала, был обнаружен второй труп. Его нашли в километре от места, где я в него выстрелил и, судя по следам, все это расстояние он проделал самостоятельно. Периметр обнаружения тела оцепили, прибыло много криминалистов и еще один вертолет, но Броуди, который показывал им местность, успел увидеть достаточно, прежде чем ему приказали уехать.

Также выяснилось, что вездесущая Джонсон наведывалась и к Робу. Вменяя соучастие в убийстве, его арестовали в один день со мной, но спустя двое суток отпустили. Он подписал ту же бумагу, которую сегодня она подсунула мне, однако в ярость меня привело другое. Эта хладнокровная дрянь умудрилась обработать и Терри.

Услышав об этом, я чуть не заставил Роба развернуть машину и только разобравшись в сути состоявшейся между ними беседы, немного остыл. Терри Джонсон не стала мучить вопросами об Анне, лишь расспросила о том, как все случилось и что она видела. Моя дочь умная девочка, даже чересчур для своих десяти лет – она ни слова не проронила о необычном поведении тех тварей, пропаже людей или видео, что показывала мне в день ареста.

Домой мы добрались в пятом часу вечера. Роб быстро уехал, а нашу с Терри семейную идиллию почти сразу нарушил громкий спор. По правде, между нами нередко вспыхивают жаркие споры. Терри отличается поистине ослиным упрямством и этой чертой иногда основательно выводит меня из себя, но по-настоящему я на нее не злюсь. Мне известно, от кого эта черта ей досталась.

На этот раз причина спора была банальна. Сидя за ужином, она объявила о намерении прогуляться к подруге, я же настаивал, что не следует выходить одной. Пока я отсиживался в камере, количество исчезновений перевалило за тридцать, так что момент для вечерних прогулок был явно не самый подходящий. Поняв, что я не уступлю, она обиженно надула губы, молча доела ужин и поднялась к себе в комнату.

Долго еще из-за закрытой двери до меня доносилась громкая музыка, смех и обрывки разговоров по видеосвязи. Все-таки современным детям здорово повезло – они имеют возможность общаться даже на расстоянии. Когда меня в детстве запирали дома, приходилось коротать вечера в одиночестве. А впрочем, я всегда умудрялся сбежать через окно, за что потом получал от отца. В детстве мне крепко от него доставалось.

После ухода дочери меня начала грызть запоздалая злость на Джонсон. Я жалел, что подписал то соглашение. Жалел не потому, что мне не терпелось пообщаться с прессой, а всего лишь из-за желания поставить ее на место. До бесконечности я прокручивал в голове наш дневной разговор, придумывал остроумные ответы на ее тупые вопросы, мысленно смеялся в лицо на все выдвинутые ею угрозы.

В собственном воображении я мнился себе этаким отважным героем, разящим врага одним только метким словом, на деле же был не умнее пресловутого рыцаря, сражающегося с привидевшимися ему великанами. Болван! Конечно, я сознавал насколько мое занятие смешно и абсурдно и в то же время ничего не мог с собой поделать – Джонсон вызвала во мне настолько сильное чувство неприязни, что хотелось буквально уничтожить ее. Пусть лишь словесно и лишь у себя в голове.

Где-то я слышал, что подобное состояние называют «остроумием на лестнице» – спор давно окончен, а человек никак не может успокоиться, изобретая все новые убийственные аргументы с целью одержать верх над противником. Судя по всему, со мной происходило именно это.

В попытке отвлечься, я щелкнул кнопкой на пульте и включил телевизор. Там как раз начинался выпуск новостей. Намеренно или случайно, но я включил телеканал Ти-Эн-Си и как по заказу на экране появилась та ненормальная журналистка, что преследовала меня днем.

Она обеспокоенно говорила о том, что ни представители администрации округа, ни полиция по-прежнему не дают объяснений по поводу пропажи уже тридцати двух человек, а также ситуации со скоплением военных вокруг лаборатории. Чтобы хоть как-то успокоить людей, полиция заявляла о масштабных поисках пропавших, но насчет лаборатории помалкивала, уверяя, будто не располагает никакой информацией. При этом любая связь между двумя этими событиями ими начисто отвергалась, однако зачем-то они призывали жителей не выходить из домов.

Все это выглядело до смешного нелепо. И дураку уже было ясно, что происходит нечто странное, а власти нарочно скрывают какие-то неудобные для них факты. В городах постепенно назревала паника. У людей вызывало подозрение это глухое замалчивание, а в дополнение к тому, всех пугала неизвестность и противоречивые слухи.

Ежедневно то тут, то там всплывала информация о разгуливающих по ночным улицам агрессивно настроенных личностях, но все факты таинственным образом подчищались, а свидетели, ранее заявлявшие о столкновениях с ними, очень быстро шли на попятную или вовсе пропадали из поля зрения. Обсуждалось происходящее также и в различных телевизионных шоу, но зачастую преподносилось под соусом напрасно раздуваемой паники. В студии приглашались никому ранее неизвестные эксперты, разбирающиеся в теориях заговоров, медики, авторитетно заявляющие о появлении нового вида сильнодействующего наркотического вещества, уфологи, твердящие о похищениях, организованных инопланетными цивилизациями, религиозные фанатики, адепты нейролингвистического программирования, разномастные эзотерики, парапсихологи и прочие оккультисты. Одним словом, в информационном пространстве творилась полная вакханалия, а в глазах неискушенного зрителя все связанное с последними событиями всячески обесценивалось, критиковалось, либо тщательнейшим образом высмеивалось.

В противовес телевизионным шоу, масла в огонь подливали гуляющие по интернету видеоролики. Помимо того, что мы видели с Терри, за неделю в сети появилось еще пару видео с такими же загадочными существами. Пока никто не мог в точности объяснить, кто они, но подсознательно люди чувствовали – за их появлением скрывается нечто страшное. Нечто, чего стоит опасаться.

Я тоже это чувствовал и от таких размышлений у меня буквально взрывалась голова. Мысли хаотично кружились по кругу, путались, перескакивали с одного на другое, но сосредоточиться на чем-либо конкретном мне не удавалось. За вечер я докурил начатую днем пачку сигарет и взялся за вторую, а также пил четвертую по счету кружку кофе.

Когда на часах пробило одиннадцать, я решил, что пора прекращать заниматься бессмысленным перебиранием мыслей. С прошлого воскресенья я практически не спал и теперь каждой клеткой организма ощущал, что отдых мне жизненно необходим. В конце концов я затушил сигарету, допил остатки кофе и поднялся наверх.

– Детка, я иду спать, – проходя мимо комнаты Терри, громко сказал я. – Спокойной ночи.

Ответом мне послужило молчание и чуть слышные звуки музыки.

– Терри, ты спишь? – спросил я настойчивей.

– Да. Спокойной ночи, папа, – подчеркнуто вежливым тоном отозвалась она.

Терри все еще злилась. Я улыбнулся этой детской обиде, зная, что к утру от нее не останется и следа. Временами моя дочь была вспыльчивым, но, к счастью, быстро отходчивым ребенком.

Еще минут пятнадцать я потратил на то, чтобы принять душ и уже почти засыпал на ходу, но когда наконец улегся в постель, проворочался не меньше двух часов, прежде чем ненадолго уснуть.

Глава 10

Когда я открыл глаза, на часах было семь утра. Дом хранил сонное молчание, за окном же вовсю светило солнце. Просачиваясь сквозь тонкие занавески, утренние лучи отбрасывали по комнате рассеянный свет, мягко освещали кровать, легким теплом ложились мне на лицо. Ощущать это тепло на коже было приятно.

Поспать мне удалось всего часа четыре и все это время снилась какая-то бессмысленная муть. Сны были из разряда не связанных между собой сюжетов, где я бежал и не мог сдвинуться с места, боролся с кем-то, но для удара не получалось поднять руки, пробовал говорить, однако язык тяжелым бесформенным сгустком лишь неповоротливо шлепал об небо. Когда же я наконец проснулся – увиденное улетучилось из памяти с той же стремительностью, с какой улетучивается пар от нагретой до температуры кипения воды. Только что ясно все помнилось, как вдруг бесследно стерлось из памяти.

Главным лейтмотивом моих ночных кошмаров являлась грозящая Терри опасность. В них я точно знал, что должен защитить ее от некой надвигающейся угрозы, но увенчалось ли это успехом – вспомнить не выходило. В сознании всплывали только разрозненные фрагменты, из которых невозможно было составить картину целиком, а между тем собрать этот пазл отчего-то очень хотелось.

Так бывает, когда собираешься произнести какое-то слово, но внезапно обнаруживаешь, что оно напрочь затерялось в пыльных разветвлениях разума. Пытаясь отделаться от этого надоедливого ощущения, я снова прикрыл глаза и еще некоторое время лежал без движения. «Вот бы также отделаться от проблем, что окружают меня в реальности», – скользнула в голове утопическая мысль.

Вылезать из-под одеяла было ужасно лень. Хотелось послать все к черту и подольше поваляться в постели, но вспомнив, что сегодня вторник, я спустил ноги на пол и просидел так еще пару минут. От недосыпания, непривычно жесткой лежанки в камере окружной тюрьмы, да и от напряжения, пережитого в ночь на прошлое воскресенье, все тело ужасно ломило. Чувствовал я себя так, словно накануне бежал многочасовой марафон.

Перебарывая усталость, которая по ощущениям стала уже хронической, я все-таки поднялся, напялил джинсы и наскоро умывшись, отправился будить Терри. Через двадцать минут она сидела за столом, зачерпывала ложкой хлопья с молоком и рассуждала на свою излюбленную тему. Как я и предполагал, вчерашние обиды были начисто позабыты.

– Как же не хочется в школу, – скорбно тянула она. – Ну почему непременно нужно ходить на эти дурацкие занятия, пап? Разве человек не может делать только то, что ему нравится?

Я украдкой улыбнулся, так как слышал подобные рассуждения почти каждое утро.

– Ты же знаешь, что не может. Если все будут делать только то, что им нравится, в мире быстро наступит анархия и хаос.

– Это еще почему? Наоборот, мне кажется, будет очень даже здорово!

– Поначалу, возможно, но очень скоро это закончится. Представь, что никто не захочет выполнять своих обязанностей. Из магазинов исчезнут продукты и вещи первой необходимости, перестанут летать самолеты, остановятся заводы и поезда, пропадет электричество и связь. Ты будешь первая, кто начнет жаловаться, ведь и интернета не станет. Помимо прочего, некому будет лечить и спасать людей, некому охранять порядок, убирать скопившийся мусор и так далее. Короче говоря, довольно быстро мы скатимся к уровню пещерного человека, начнем охотиться на диких зверей, добывать огонь и ходить вместо одежды в медвежьих шкурах. Миру настанет конец.

– Звучит не так уж плохо, – посмеялась Терри с моих философских измышлений. – Может, тогда люди перестанут наконец загрязнять природу! А что такое анархия?

– Вот чтобы это узнать, ты и отправишься в школу, – в притворном злорадстве ухмыльнулся я, но затем все же решил немного ее подбодрить. – Ты ведь говорила, что тебе нравятся уроки литературы. И потом, в школе ты вроде бы отлично проводишь время с друзьями.

– Ну, во-первых, литературы сегодня не будет, а во-вторых, с друзьями можно отлично проводить время и без школы.

Новых доводов у меня не нашлось. Я молча доедал свой сэндвич и пил кофе, а Терри меланхолично разглядывала содержимое почти пустой тарелки. Мы оба задумались каждый о своем, но спустя минуту она вдруг с твердостью в голосе произнесла:

– Я хочу быть врачом, когда вырасту. Хочу лечить людей, делать им операции и спасать их от смерти.

– Врач отличная профессия, детка, – после непродолжительной паузы заметил я. – Сложная, но почетная и востребованная. Если ты действительно решишь стать врачом, это будет хороший выбор.

Мне не стоило объяснять, как Терри пришла к такому выбору – это было ясно без слов. Между собой мы никогда не говорили о смерти Анны, но каждый из нас знал, как другому ее не хватает. Рана хоть и затягивалась, но слишком медленно, а временами боль от потери становилась почти непереносимой.

– А ты чем будешь заниматься весь день? – меняя тему, полюбопытствовала она.

– У меня дел по горло. Для начала нужно съездить в мастерскую. Хочу закончить работу с той машиной, про которую я тебе рассказывал, потом думаю повидаться с Робом, заехать в магазин и оплатить счета. Позже еще нужно созвониться с адвокатом и, наверное, заскочить к Биллу. Как видишь, у меня масса скучных взрослых обязанностей, которые я тоже совсем не хочу выполнять.

Подражая ее любимой гримасе, я брезгливо сморщил нос, чем заслужил иронично-презрительную, но все же веселую улыбку. Еще через пять минут мы вышли на улицу, уселись в машину и отъехали от ворот гаража.

На пути к школе я включил местную радиостанцию и сразу же попал на выпуск новостей. Вероятнее всего, новости сейчас выходили беспрерывным потоком, потому как в окружном центре творилось что-то неслыханное. Голос радиоведущего быстро говорил о том, что наряды полиции блокируют кварталы, над городом кружат вертолеты, а жителей настоятельно призывают не выходить из домов.