Улица Юных разведчиков

– Вот он, гад! А ну, стой!

Человек в плаще обернулся, показав лицо – бледное, со шрамом над левой бровью. Да-да, враг находился так близко, что можно было рассмотреть, как блеснули его глаза! А в правой руке врага… в правой руке тоже блеснуло… блеснул… вВроненый ствол пистолета!

– Костька, ложись! – Рокотов с силой толкнул приятеля, сбивая с ног.

И сам упал следом – прямо в стылую осеннюю грязь! Громыхнул выстрел. Сияющая в небе ракета догорела, погасла. Наверное, это ребят и спасло.

Позади, на Советской, послышался треск мотоцикла. Мазнула по окрестностям яркая фара.

– Кто здесь? – прозвучал суровый голос. – Выходи, иначе открываем огонь.

– Не стреляйте, дяденьки, – обиженно отозвался Колька. – Мы свои.

– Кто это свои?

– Ну… вы ж нас утром инструктировали…

– А! Патрульные, – голос явно подобрел. – Так что ж вы сразу-то…

– Дяденьки… Тут враг, ракетчик! Был…

Уж конечно, ракетчика уже и след простыл. Будет он НКВД дожидаться, как же! НКВД, это вам не сопливые мальчишки…

Сбежал вражина. Исчез, растворился в ночи. Да и налет уже, похоже что кончился…

Чу!

Где-то совсем рядом, за забором, вдруг вскинулся, залаял пес! Истошно так залаял, загремел цепью.

– Не стреляйте, товарищи! Брянск!

– Гатчина, – тот час же отозвались с мотоцикла. Похоже, это был пароль и отзыв.

– Ракетчик вон туда, к реке, побежал. Может, и нагоним еще. Успеем…

Из темноты ночи возникла фигура в шинели. Пробор, круглые очки… Комсомольский работник! Тот самый, похожий на приказчика… Строгий, но – свой.

Глава 2

Тихвин

Август – октябрь 1942 г.

– Давайте, вы на мотоцикле – по дороге… А я слева зайду. Огородами…

– Ой… и мы с вами!

– Вы?

Комсомольский работник не узнал ребят – мотоцикл слепил фарой. Да и вряд ли он их запомнил – сколько посетителей каждый день приходит к работнику райкома комсомола? Уйма! Поди-ка, упомни всех.

Ночь сверкала луною и желтыми далекими звездами. Было холодно – верно, дело шло к заморозкам.

– Товарищи! А можно с вами? – набрался наглости Колька.

– Стоять! – резко бросил сидевший за рулем мотоцикла офицер в кожаном черном плаще и фуражке с голубым околышем НКВД. – Стоять, я сказал. Как-нибудь уж дальше без вас разберемся. Вы уже свое дело сделали… – тут голос офицера вдруг подобрел. – Додежуривайте и – по домам, ладно?

– Есть, – вяло отозвались мальчишки.

Уж конечно, им хотелось бы принять участие в поимке немецкого диверсанта, однако, увы – не взяли. Так ведь всегда и бывает: как что-нибудь натворишь, так – «вы уже взрослые!», а как самое интереснее – так «малы еще».

Пахнуло холодом – с реки подул ветер. Погладив пистолет по столу, комсомолец исчез в ночи. Хороший, наверное, парень… этот…

– Виктор его зовут, – шумно вздыхая, протянул Рокотов. – Я помню.

– Я тоже помню, – Костик слабо улыбнулся. – Цветков Виктор Валентинович, третий секретарь райкома ВЛКСМ.

– Ого!

– Так на табличке было написано. Ну, на двери кабинета.

Мотоцикл с треском помчал по Советской – бывшей Богородицкой – и затих где-то у моста, недалеко от дома, где когда-то, давным-давно, родился Николай Андреевич Римский-Корсаков, великий русский композитор.

– Интересно, поймают они ракетчика? – глянув на луну, спросил сам себя Колька. И сам себе же ответил:

– Наверное, должны. Вон их сколько! Еще и с мотоциклом.

Константин хмыкнул:

– Вместо мотоцикла лучше б собаку взяли!

– Ну да! Так, может, нет у них собаки-то?

– В НКВД – и нет?!

Со стороны реки послышались выстрелы…

– ТэТэ, – на слух определил Рокотов. – А это вот – винтовки. Наши бьют! Не-ет, возьмут все-таки гада! Жалко только – без нас.

Поймали шпиона или нет, было непонятно. В районной газете «Социалистическая стройка» ничего такого не писали. Да, верно, и не должны были писать. Все-таки – НКВД!

Почти во всех школах разметили госпитали, и друзья понимали, что учиться им в этом году вряд ли придется. По крайней мере, до тех пор, пока немцев не отгонят от города. Любка вместе с другими девчонками как раз в таком госпитале и работала, санитаркой, парней же направили копать рвы за городом, за Ленинградским переездом.

Руководил оборонными работами парень лет двадцати с небольшим, комсомолец из райкома. Звали его Леонид или попросту – Леня. Молодой, задорный, с юмором, он все время подбадривал ребят: рассказывал что-то веселое, учил правильно рыть окоп, и частенько сам брался за лопату.

– Вы, парни, как домой прилете – сразу мозоли йодом смажьте. Ясно?

– Ага.

– А ты вообще, не торопись, – пригладив рыжеватую челку, Леонид подошел к Костику, похлопал по плечу. – Вижу, трудно, братец. Да всем теперь трудно. Всей стране. Ну-ка, лопатку дай… Ага…

Скинув гимнастерку, комсомолец сноровисто заработал лопатой. Однако, разговор не прекращал, правда слова теперь бросал быстро, отрывисто. Как и землю, песок!

– Вот… здесь… площадка будет… Видишь? Как думаешь… для чего?

– Ммм… – задумался Костик. – Наверное – для наблюдателя?

– Нет. Не так.

– Тогда – для пулемета.

– А вот это – верно! Здесь «Максим» поставят. Штука убойная, но и возни с ним…

Выдохнув, Леонид передал лопату Косте и посмотрел на часы. Большие, с белым циферблатом, на широком коричневом ремешке:

– Еще двадцать минут работаем! Потом – перерыв.

– Лень! А в перерыв в лес можно? Ну там, грибов поискать…

– Можно, – тряхнув челкой, комсомолец рассмеялся. – Работу сделаем, можно и по грибы. Но – недолго.

Выпрыгнув из вырытого уже почти на половину окопа, Леонид направился ближе к дороге – размечать линию будущих противотанковых рвов, которые еще предстояло вырыть. Работа была тяжелая, трудная, ребята сильно уставали, но, все же были горды – их труд, наверняка, задержит врага, приближая победу. Еще повезло с начальством, Леонид оказался хорошим парнем, своим, все понимал. В лес вот, за грибами, отпустил… Другие начальники не отпускали.

На самом краю леса Костик нашел три подберезовика и один белый. Кольке Рокотову повезло больше – три белых и два подосиновика.

– Вон, смотри – лисички! – встав на старый пень, углядел Колька. – Берем!

Грибы – это хорошо, жаль только – недолго уже и до заморозков.

На западе, за дальним лесом, что-то громыхало – и это была не гроза. Артиллерийская канонада.

Затаив дыхание, ребята прислушались.

– Близко уже, – Рокотов покусал губы. – Наверное, у Липой…

– Да нет! – нерешительно возразил Костик. – Не могли враги так близко подойти.

– Подойдут – не пропустим! – спрыгнув с пня, Колька упрямо набычился. – Вон, какие рвы роем, окопы… Нет, ни за что не пройдут! Слышь, Костик…

Чуть помолчав, мальчишка оглянулся по сторонам и понизил голос:

– У нас Фищовице бабки говорят… Говорят, будто икону нашу, чудотворную, люди в небе видели! Нет, я пионер, и, конечно, ни в какого в бога не верю, ты не подумай! Понимаю, что врут, но… Икона-то наша – всей русской земле заступница.

Вскоре ребятам доверили еще одно важное дело. Направили на строительство военного аэродрома, километрах в шести от города у деревни Паголда. До войны здесь располагались колхозные поля, да и сейчас еще оставалась неубранной часть урожая. Правда, многие колоски сиротливо поникли, осунулись. Хлеба убирали, расчищали поле. Людей работало – множество, в основном женщины да подростки. Мужчин было мало, что и понятно – война. Почти все – на фронте.

Здесь оказалось куда как тяжелей, нежели на окопах. Приходилось убирать камни, расчищать полосы, таскать на носилках песок и гравий      , ровнять. Было несколько тракторов, но основную работы делали вручную, тревожно прислушиваясь к артиллерийским раскатам, доносившимся с юго-западной стороны, уже совсем-совсем близко.

Работа начиналась в восемь часов утра, и, чтобы успеть выходить приходилось рано утром. На обед делали перерыв – час – выдавали по шестьсот граммов хлеба, им и перекусывали и опять – за носилки, лопаты, кирки. Усталые и голодные, ребята возвращались домой лишь к вечеру. Сил хватало лишь обраться до койки, чтобы мгновенно уснуть. Какие там игры, книги и прочие радости. Все это отняла война.

С Любкой друзья не виделись вот уже неделю, с тех пор, как работали в Паголде. Не до встреч стало, да и Люба уставала тоже – помогала в госпитале, да еще вместе со всеми копала противотанковые рвы.

Приятели и друг с другом-то разговаривали лишь утром, по пути на аэродром. Потом ни на какие разговоры уже не оставалось сил. Вынести непомерно тяжелый для подростков труд помогало лишь осознание его особой важности – аэродром есть аэродром, и с этим не поспоришь.

На доносившуюся с юго-запада канонаду уже не обращали внимания. Привыкли, да и не до того было – работали, не щадя сил.

– Х-у-у! – высыпав из носилок гравий, Костя выпрямился и вытер со лба пот. Первые дни спину ломило немилосердно, лишь вот сейчас как-то привык, не обращал внимание. Хорошо хоть ладони не болели – зароговели, превратились в одну сплошную мозоль. Да уж, в музыкальную школу с такими руками точно не примут!

– Кость, а давай на обеде в лес сгоняем? – кашлянув, предложил напарник. – Может, грибов найдем.

– Да нет там ничего!

– Ну, хоть на опушке глянем. Быстренько…

– Ладно, глянем, – Костик махнул рукой. – Про парашютистов не забыл?

– Да не пойдут они сюда, к людям! Что они, дураки, что ли? Если только сдаться захотят. А так – ищи их…

Про парашютистов сообщила с утра бригадирша, тетя Надя, объемистая в теле женщина лет сорока, до войны работавшая на глиноземном заводе. Так и сказала, мол, приезжали из НКВД, сообщили, что заметили ночью вражеский самолет. Где-то в районе соседней деревни – совсем рядом. Гудел, летал, вешал осветительные ракеты… Местные колхозники заметили в небе парашюты, позвонили в НКВД. Оттуда сразу же выслали группу, но – поймали ли уже вражин – неизвестно. Вполне могут и сюда, к аэродрому, выйти – «и какую-нибудь диверсию произвести».

– Да какая там диверсия! – давясь куском хлеба, на ходу рассуждал Колька. – Аэродром-то еще только строится. Вот, если б уже построен был, тогда – да. Полосы взорвать, диспетчерскую будку, самолеты, да мало ли! А сейчас что? Самолетов еще нет… Трактор разве. Ну, а что?

Парнишка замедлил шаг, искоса глянув на приятеля темными цыганистыми глазами:

– Чего бы и не трактор? Незаметненько подберутся, сахара в бак насыплют. Все тихой сапой…

– Да что там трактор-то? – перебил Костя. – Тут в основном люди работают. Мы.

– Вот! Нас и отравят.

Тут Костик не выдержал, засмеялся:

– Отравят? Интересно, как? Ни супом ни кашей нас тут не кормят, только хлеб выдают. А хлеб если травить, так в пекарне надо, а уж никак не здесь.

– Умный ты, Костик, – помолчав, согласился Рокотов. – Ну, да – хлеб надо в пекарне травить. Когда тесто. А здесь… Ну, не знаю тогда, что здесь диверсантам делать?

– Фотографировать, – Костя покусал губу. – И все внимательно осмотреть. Ты представляешь, какая это важная информация для какого-нибудь немецкого штаба? Узнать про будущий аэродром практически все! Сколько полос, какие… даже размеры… Вполне можно прикинуть, сколько самолетов поместится.

– Так это можно просто людей расспросить. Ну – работников… Мы-то с тобой не болтуны. А остальные? Вон, народищу-то. Ты за всех ручаешься? Кто-то может ведь и случайно проговориться.

– Можно и людей расспросить, – согласно кивнув, Костик склонился над травою. Думал – гриб, ан нет – лист оказался. Жаль.

– Можно и расспросить, можно и сфотографировать, а лучше – и то и другое, – разочарованно пнув лист сапогом, продолжал мальчишка. – Мы же с тобой не знаем, как диверсанты будут действовать. Да и вообще, придут ли сюда? Может, они скот колхозный решили потравить?

– Может…

Первым их заметил Колька. Двое мужчин. Один – совсем молодой, лет наверное, двадцати, второй чуть постарше, с усами. Оба крепкие, в штатском – серые пиджачки, широкие брюки, заправленные в высокие сапоги, кепочки. Сапоги грязные, в глине.

Рокотов просто вышел на полянку, увидев целую россыпь лисичек. Оглянулся – позвать товарища – а тут…

– З-здрасте…

– Здравствуй, мальчик.

Тот, что с усами, поигрывал финкой, ухмылялся этак нехорошо, недобро. Да и взгляд у него был такой, что Колька понял – не убежать. Позвать на помощь? Так вряд ли услышат – далековато, да и постоянный гул. Эх, было б оружие! Что же делать-то, что?

– Здравствуйте!

Колька ахнул, увидев выскочившего на поляну приятеля. Тот, похоже, ничего такого страшного про этих двоих не подумал, улыбался даже. А еще – вот дурак-то! – подойдя ближе, руку протянул:

– Меня Костя зовут, а это дружок мой, Колька. Еще наших четверо тут… рядом… в лесу…

Ну, Костик… Вот это молодец! Тут только до Рокотова дошло, чего это так разболтался напарник. И впрямь, молодец, не растерялся. Правильно – надо им зубы заговорить! Особенно хорошо – про «еще четверых» где-то рядом. Были б они еще, да…

– Вы, наверное, у Зуева в бригаде? Железнодорожники? Тоже, смотрю, за грибами пошли. Вот и мы… Чур, эта полянка – наша. Мы ее первые заметили. Скажи, Коль!

– Да, у Зуева мы, – зыркнув глазами, усатый убрал финку в карман. – Это… железнодорожники, да. За грибами…

Тут и молодой улыбнулся, натянуто так, но все же:

– Ну да, грибков по осени – самое оно то, верно?

– Угу…

С аэродрома вдруг донесся звонкий, режущий уши, гул. Начальник строительство бил ломом по подвешенному на веревке рельсу, возвещая конец обеда.

– О! – приятели переглянулись. – Перерыв-то кончился. Дяденьки – бежим?

Сказали – и дали деру! Со всех ног. Только пятки засверкали. Еще бы! Ждали ведь в спину финку… или пулю.

– Да мы дойдем… Бегите…

Пронесло!

Не убили ребят диверсанты. Выдать себя испугались – скорее всего. Стрелять не решились, а ножом у же поздновато стало. Кругом деревья, кусты, да и мальчишки попались прыткие – очень. Тем более, не поняли ребятишки ничего, наверняка, приняли диверсантов за своих. Верно, так вражины и посчитали.

Оказавшись на поле, приятели сразу же бросились к бригадиру.

– Теть Надя! Там, в лесу… там…

– Да что такое-то? Ага… Вот, значит, как… Говорите, чужие?

– Ага! Я им про Зуева… они кивают… А у нас такого бригадира-то нет! И железнодорожников на аэродром не брали…

– Ну, вы молодцы, парни! Ага…

Внимательно выслушав ребят, бригадирша тут же позвала охрану – двух красноармейцев с винтовками. Кроме них, еще на аэродроме оказались летчики, вернее, их начальство – судя по голубым петлицам со «шпалами» – лейтенант и капитан. Каждый, естественно, при пистолете, да еще у инженера, товарища Сатина – наган.

Как именно взяли диверсантов, ребята не видели – таскали носилки. Только что и слышали – так ж это раздавшиеся в лесу выстрелы. Потом уже, вечером, узнали от бригадирши, уж выспросили…

Матерые оказались зверюги! Отстреливались, пытались уйти. Хорошо инженер, товарищ Сатин – местный, все лесные тропы знал. Одного из красноармейцев ранили, да летного капитана едва не уложили финкой. Усатого диверсанта пришлось пристрелить, молодого же ранили – сдался. Вот такие вот вышли дела.

Наверное, где-то через неделю после этих событий, обоих парней, Кольшу и Костика, вызвали в НКВД. Не по почте повестку прислали – с курьером! На мотоцикле! Вообще-то, повестка в подобное учреждение – страшно, а уж, тем паче, курьер. Соседи зашептались, зашушукались. На Новгородской-то, где жил Костя Рулев, еще ничего – люди интеллигентные, а вот по Фишовой Горе тут же поползли слухи… Впрочем, нет – не поползли, и пошли даже, а прямо-таки полетели! Одни говорили, будто Рокотов Кольша украл с хлебозавода два мешка зерна. Другие поправляли, что не два – а восемь, да еще и вывез на краденой же подводе, вместе со своим городским дружком. Третьи же добавляли, что не с дружком, а с «организованной бандитской шайкой», и не на подводе, а на двух полуторках модели ГАЗ-АА! Нашлись и те, кто и ту подправил – и вовсе не на полуторках, а на дюжине трехтонных грузовиков ЗИС-5! Откуда в Тихвине вдруг взялось столько грузовиков – источники информации не сообщали.

Костина мама, кстати сказать, нисколько курьера не испугалась – тот оказался старым ее знакомым. Да и сын кое-что рассказал, не все, правда, а так, вкратце.

Тем не менее, к зданию НКВД на улице Ленинградской, друзья подходили с волнением.

– А нам… вот…

Глотая слова, ребята протянули часовому повестки… Тот глянул:

– Туда проходите. Во-он в тот кабинет. Пока посидите, вас вызовут.

На выкрашенной темно-коричневой краской двери красовалась табличка: «старший майор госбезопасности Авдеев А.А. Часы приема…»

– Ой, Костька… Что-то мне как-то…

Ребята просидели на скамеечке у кабинета минут двадцать, а потом… Потом дверь открылась.

– Ага! – выглянул в коридор коренастый дядька в темно-зеленом офицерском френче. В краповых петлицах – два эмалевых ромба. Старший майор! Круглое, в общем-то, вполне добродушное с виду, лицо с широким чуть вздернутым носом. Небольшие усики. Внимательный взгляд.

– Это, значится, вы и есть? – старший майор потер руки. – Рокотов Николай и Константин Рулев. Ну, заходите, чего расселись?

Хороший вышел разговор и, главное, краткий. За проявленную бдительность Авдеев ребят поблагодарил, но особо словами не распылялся. Да и выглядел он как-то устало. Впрочем – как все.

– Молодцы! Что и говорить – молодцы. Действовали правильно. Грамотно действовали. Что ж…

Выйдя из-за стола, старший майор подошел к стоящему рядом шкафу, выкрашенному той же краской, что и дверь… Улыбнулся:

– Время сейчас, сами знаете, какое… Голодное! Так что, вместо всяких там грамот или значков… вот вам…

Начальник отдела НКВД вытащил из шкафа… жестяные банки с тушенкой! Штук наверное, с дюжину!

– Берите, берите! Заслужили, ага… Что смотрите? А, нести не в чем… Так я вам мешок дам… или два… И справку, справку выпишу – если что, патрулю покажете.

Враг подступал все ближе и ближе. Каждую ночь слышалась канонада, все чаще стали налеты. Где-то с конца сентября некоторые горожане стали покидать город. Уходили семьи, в которых было много детей. Взрослые эвакуироваться не спешили, все же надеялись, что город врагу не сдадут.

Не думали об эвакуации и матери Кольши и Кости. Хотя, у Рокотовых-то была большая семья – мал мала меньше. И уж вовсе не помышляла куда-то уехать Любкина бабушка: юркая, совсем еще нестарая, боевая. Так и заявила – здесь, мол, я родилась, здесь и умру! Какие там немцы…

Ребята уже не ходили на аэродром, помогали на железной дороге. По мере сил разгружали вагоны, дежурили по ночам. Частенько заглядывала на вокзал и Любка, девушка по-прежнему работала в госпитале, в бывшей школе. Жизнь бежала, а враг, между тем, подходил все ближе.

День четырнадцатого октября 1941-го года ребята запомнили надолго. И не только они…

Налет начался с утра. К тому времени на железнодорожных путях станции Тихвин скопились поезда с ранеными красноармейцами и эвакуированными из Ленинграда женщинами с детьми. Тут же, рядом, стояли составы со снарядами и цистерны с горючим.

Друзья уже подходили к вокзалу, как вдруг в небе появились «Мессершмиты» с черными крестами на крыльях.

С жутким запредельным воем вывалились из-за облаков пикировщики, «Юнкерсы восемьдесят седьмые», с неубирающимися шасси. Разом заваливаясь на крыло, пустились в пикирование, вниз, к земле, к станции, к эшелонам…

С воем полетели бомбы. Содрогнулась земля. Взметнулось до небес пламя! Затем подоспели и «Хейнкели» – бомбовозы. Из их чрева потоком повалились бомбы, сея вокруг разрушение и смерть. Бомбардировщики кружили на станции, как стая стервятников, сменяя друг друга. Целая армада!

Костик прищурился, глянув в небо. Он никогда не видел столько самолетов разом. И все это были – враги.

Вой самолетов, разрывы бомб и снарядов, крики обезумевших людей – все смешалось в один жуткий гул, невообразимый зов смерти! Кругом занялось адское пламя, небо почернело от дыма и, казалось, плакало.

Костя увидел, как с платформы бегут объятые пламенем люди, выпрыгивают из вагонов… кричат… страшно кричат…

А самолеты все кружили, заходили уже на пятый, десятый круг… черные птицы войны, сеющие смерть и горе.

Боже, да улетят ли они, наконец?

– Ястребки! – Кольша дернул приятеля за рукав. – Наши! И шестнадцатые… «ишачки»… Жаль, маловато…

В небе над станцией завязался бой, бомбардировщики со всей поспешностью улетели, скрылись за горизонтов. То ли испугались «ястребков», то ли просто кончились бомбы…

Да и сам-то налет, похоже, закончился. Однако, на станции все еще только начиналось! Пламя, жуткий адский огонь! И страшные взрывы.

– Там же цистерны! Горючее… – прошептал Колька. – И люди…

Константин встрепенулся:

– Надо помочь! Побежали…

– Ага… побежали! Кто б нас пустил?

Рокотов был прав – вокзал оцепили красноармейцы и никого постороннего не пускали. Не пропустили бы и ребят, если б те не знали, как пройти. В обход, ну да – как же еще-то?

На станции взрывались эшелоны с горючим. Огненный смерч взметнулся над городом.

– Ах ты ж! Вот это рвануло! – бегущий впереди Колька невольно присел.

Костик нагнал его, и обернулся на какой-то звук. Показалось, кто-то открывал дверь товарного вагона. Вполне себе целого, не разрушенного, стоящего на ближайших путях.

Да-да, дверь отошла, и из вагона выпрыгнул человек в длинном плаще. Худощавый брюнет с вытянутым лицом и белесым шармом нал левой бровью!

В фуражке с черным околышем… Военный? Да нет – враг! Тот самый…

– Кольша, гляди!

Налетевший ветер потянул дым, человек ос шрамом не заметил ребят, хотя – было видно – проверялся, оглядывался. Шел прочь от вокзала, перепрыгивая через пути. Шел себе шел… и вдруг исчез! Прямо вот на глазах – сгинул, словно и не было.

– Интересно, куда он делся-то? – ребята озадаченно переглянулись. – Может, вон, в том вагон залез?

– В вагон – не успел бы. Наверное – в кусты.

На станции вновь прогремел взрыв, да такой силы, что взрывная волна швырнула парней на запасные пути. Снова занялось пламя… Впрочем, и старое-то еще не потушили. Хотя, уже появились пожарные в металлических касках. Тянули брезентовые рукава, суетились, бегали, делали все, что могли.

– Эй, кто там есть? Люди, на помощь!

Кто-то закричал совсем рядом. Замахал рукой. На путях появились люди… Железнодорожники в фуражках, красноармейцы, еще…

– Кость, это же…

– Ну да, Илья! Из комитета комсомола… Пошли-ка, поможем! Заодно расскажем про того…

Комсомольский секретарь Илья отнесся к появлению ребят без особого энтузиазма. Глянул грозно – как ожег:

– Вы еще зачем тут? Здесь очень опасно! Уходите скорей. Я кому сказал? Живо!

– Илья! – тут подбежал какой-то парень. Чумазый, в расстегнутом морском бушлате. Махнул рукой…

– Там… там…

Неподалеку горели вагоны, и бушующее неудержимое пламя грозило вот-вот перекинуться на цистерны…

– Отцепим цистерны… За мной! – распорядившись, секретарь все же обернулся, грозно взглянув на ребят:

– Это я вовсе не вам. Поняли? Вон, раненые… помогите.

– Ага!

Приятели со всех ног бросились к пассажирским вагонам, помогая выбраться женщинам с детьми…

– Давайте девчонку на руки… мы удержим… ага…

В этом момент прогремел взрыв! Такой жуткой силы, что ребят и женщин отбросило чуть ли не под вагон… Взметнулось к облакам пламя.

– Цистерны… – подняв голову, в ужасе прошептал Костик.

Глава 3

Тихвин

Октябрь 1941 г.

Рвануло к облакам пламя. Обдало жаром, таким, что Костик явственно ощутил, что еще немного – и загорятся волосы на голове. Или вспыхнет куртка.

Яростная взрывная волна прокатилась по станции, словно цунами. В пассажирских вагонах лопались стекла. Люди кругом бегали, кричали, плакали… Мальчик не слышал – заложило уши.

– Эй, эй! – хватая его за рукав, заорал Рокотов. Косте показалось, будто приятель просто рот открывал. Этак беззвучно, словно выброшенная на берег рыба.

– Там! Люди! Горят! Бежим! Поможем! – наконец, разобрал Костик, и со всех ног бросился за Колькой.

Какой-то красноармеец выскочил из дымящегося вагона прямо перед ребятами. Алчные огненные языки рвали и жгли его спину! Крича от боли, красноармеец повалился наземь, и подскочившие ребята, сняв курточки, принялись сбивать с него пламя…

– Не так! Не так, – закричали рядом. – Вот как надо…

Кто-то подбежал, сбросил шинель, накрыв ею несчастного… Только так и потушили! Правда, бедолага громко стенал…

– В госпиталь его надо, – подняв обгоревшую шинель, горько усмехнулся незнакомец… Хотя – какой там незнакомец? Очень даже знакомый оказался – тот самый красавчик Леонтия Тихомирова, некогда признанного красавчика школы. Того, что так нравился Любке, к слову сказать. Впрочем, не только ей…