Анатомия шпионства. Ищите женщину

– Исса…, – и волна страсти накрыла его, он, не закончив ее имя, коснулся губами ее рта, языком разжимая узкие девичьи губки.

И оба потеряли счет времени.

Изабелла не помнила, как она очутилась на траве, страстные поцелуи молодого человека дурманили ее разум, его касания и поглаживания словно приоткрывали дверь, нет, ворота в какую-то новую неизвестную страну чувств. Девушка внутренне осознавала, что ей недостаточно только взглянуть через щелочку этих «ворот». Ей хочется распахнуть их и воскликнуть: «Эй, посмотрите, я пришла сюда и мне здесь нравится!» Какой чушью казались все эти вопли «старых святош» из монастыря о грехе под названием «страсть». Это было самое великолепное, что она когда-либо испытывала. Она была удивлена, как ее тело может знать, что надо делать, словно где-то в глубине души у нее была шкатулочка со знаниями, передаваемая из поколения в поколение, и теперь, она достает эти умения одно за другим. Она скорее почувствовала, чем поняла, что вот именно сейчас свершится то самое, свидетелем которого она стала в гостевом домике, когда неизвестный мушкетер овладел герцогиней.

Но отец Бернард остановился и вскочил на ноги. Она смотрела на него вопрошающим взглядом. А монах выглядел словно лунатик, очнувшийся над пропастью и которого охватил ужас перед ней. Он понимал, что еще один шаг, и «падение» будет неизбежным.

– Это все неправильно… это грех… мы не можем… это искушение от дьявола, – причитая, он поднял с травы свою рясу и медленно с опущенной головой поплелся в сторону монастыря.

Белль не злилась на отца Бернарда, она просто подумала, если уж святой отец так боится грехопадения, то следующий раз надо просто совершить этот грех, и страх перед ним пройдет. Но следующего раза не представилось.

Не пришел монах к реке ни на следующий день, ни двумя днями позже. Изабелла никак не могла понять, как может быть грехом то, что приносит такое удовольствие. В конце концов, еще Апостол Павел писал, что в браке нет ничего плохого, правда, он добавлял «но соблюдающий безбрачие поступает лучше». Но во Франции существовало множество священнослужителей всех степеней, живущих с женщинами и считающих свой брак каноническим делом. В молодом мозгу девушки не укладывалось, если это не табу, почему отец Бенедикт решил, что это грех и блудодеяние.

На утро четвертого дня, оседлав лошадь, Изабелла помчалась в деревню, где временно при церкви жил отец Бенедикт, переезжающий с одного монастыря цистерцианского ордена в другой. Еще на подъезде к поселению девушка услышала заупокойный колокольный звон, внутри нее что-то неприятно сжалось. Она въехала на церковную площадь, и ее взору предстало шествие, словно это был крестный ход. Служители церкви несли Священное Писание, крест и хоругви. Но в отличие от праздничной церковной процессии, за всеми этими знаменами и иконами несли гроб.

Изабелла привязала лошадь и присоединилась к процессии, направляющейся к кладбищу. Она всматривалась в лица церковнослужителей в надежде отыскать отца Бенедикта.

– Ходят слухи, монах наложил на себя руки, – еле слышно прошептал ей на ухо какой-то крестьянин, оказавшийся рядом с ней.

– Хоронят монаха? – изумленно спросила она бородатого мужчину.

– Поговаривают, он повесился, – и он сделал многозначительную физиономию, – но официально никто, конечно, это не подтвердил, зачем приходу проблемы из-за странствующего монаха.

Изабелла остановилась, дав процессии уйти вперед, перекрестилась и пошла в сторону церкви. Там она увидела старого служку и уверенно направилась к нему.

– У меня послание от матушки-настоятельницы аббатства Пор-Рояль к отцу Бенедикту, – командным голосом выпалила она.

– Вы опоздали, сударыня, – перекрестившись вымолвил старик, – отец Бенедикт почил в бозе и только что отправился в свой последний земной путь.

– Эта процессия, что я видела во дворе…, – она показала в направлении выхода из церкви, – это…, – она не договорила и, задумавшись, покинула святую обитель.

Она разочаровалась в «учителе фехтования», он оказался не способным, совершить безумство, такое, о котором, возможно, вспоминал бы потом всю жизнь. Он оказался не способным ради своих чувств прыгнуть выше клерикальных предубеждений. Он оказался просто слабаком, решившим свои проблемы смертью. И ей даже не пришла в голову мысль, что отец Бенедикт был просто высокодуховным человеком. Он испытывал искушение, и оно почти довело его до греха. Любовь к ней это было испытание его веры. Это не Бог его искушал, отец Бенедикт искушался сам, увлекаясь и обольщаясь ей, Изабеллой, и собственною похотью; похоть же, зачав, породила грех, в свершении которого сам монах не сомневался, а сделанный грех породил смерть.

«Ну во всяком случае, не зря отец Бенедикт оказался на моем пути, благодаря ему я имею представление о фехтовании, теперь эти умения надо только оттачивать», – ни раскаяния, ни сожаления не было в душе Изабеллы…

10

– Ты хочешь сказать, что я буду посыльной? – Изабелла с какой-то брезгливостью смотрела на Диего Альвареса.

– Я только предполагаю, – оправдывался испанец, – сколько уже писем было перехвачено шпионами кардинала. А монахиня, идущая к святым местам, скорее всего, не вызовет подозрения.

Диего подошел к Изабелле и нежно обняв ее, хрипловато прошептал на ухо:

– Чем чаще ты сможешь бывать в Испании, – он языком провел по ее ушной раковине, – тем больше у нас будет возможностей получать наслаждения и эмоции, – он слегка прикусил ее ухо, – окунуться в водоворот чувств и страстей, – его губы еле дотрагивались до губ Изабеллы, – наполнить нашу жизнь яркими красками, – он кончиком языка исследовал губы и язык девушки.

…И их подхватил ураган страсти. Этот вихрь, вызывающий сладостную муку, поднимал их на вершину блаженства и достигнув пика, вырвал из ее уст крик, а из его – глухой хрип.

Они обессиленные лежали на ковре гостиной, и ни один из них не мог произнести ни слова. Их укрывала тишина, время от времени нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине.

– Для того, чтобы все это иметь, мне необязательно становиться монахиней, – усмехнувшись, пробормотала Изабелла, – достаточно выйти за тебя замуж.

– Все не так просто, любовь моя, – в его голосе слышалась удрученность и где-то даже безысходность.

Диего поднялся на ноги и стал натягивать узкие панталоны, запутываясь в них и чертыхаясь. Он старался не смотреть на Изабеллу, чтобы она не смогла заметить подступившие к его глазам слезы.

– Что ты имеешь в виду? – девушка поднялась на локте и пристально сверлила взглядом спину Диего, – ты женат?

Диего подошел к Изабелле и, нагнувшись к ней, обнажил предплечье и локоть.

– Что ты видишь? – издевательски спросил он.

– Ничего. А что я должна увидеть? – недоумение повисло в ее глазах.

– Вот именно, ничего, – он будто насмехался, но глубокая печаль была погружена в его глазах, Изабелле даже показалось, что они стали темнее обычного, почти черные, словно горящие раскалённые угли.

– У высокородных дворян отчетливо видны синие вены на фоне бледной, не отмеченной крестьянским загаром и тяжелым трудом кожи, – он зло ухмыльнулся, – а у меня ты видишь этот рисунок из кровеносных сосудов, напоминающий расходящиеся корни растения или ветви дерева? Генеалогического дерева, понимаешь? – Диего пытливо смотрел в немигающие глаза возлюбленной.

Изабелла стала рассматривать свои руки и через минуту выпалила:

– Что за бред? У тебя кожа оливкового цвета, на ней не могут быть видны сосуды. Диего, что за блажь? И потом, ты говорил, твой отец…

– Я бастард, – перебил он ее, – да, я принадлежу семье гранда, мажордома короля Испании Филиппа IV, но моя мать была мавританкой. Я всегда в этой семье буду «маленьким мавром».

Диего выглядел словно орел, высматривающий свою добычу: опущенная голова, высокий и сжатый с боков, загнутый вниз нос, появившаяся надбровная складка, как у грозного хищника, делала взгляд «нахмуренным», немигающие темно-коричневые глаза исподлобья смотрели на Изабеллу.

– Ну так создай свой род сам! – поднявшись на ноги выкрикнула Изабелла и стала поправлять свое платье, – в конце концов, почему ты должен жить, окруженной вечной тайной?! В истории много примеров когда бастардам удавалось подняться гораздо выше их законных братьев и сестер, – в голосе Изабеллы была такая уверенность и решительность, что понемногу ее состояние стала передаваться Диего.

Он от души рассмеялся:

– Сразу видно, мадмуазель Д'Амбре, вы никогда не были в Испании. Чтобы что-то получить и достичь, дорогая моя Исса, надо попасть к нашему роскошному двору, вступить в ряды духовенства или армии.

– Ну так женись на мне, и мы отправим моего отца на покой и займемся «Гусем», и создадим свой знатный род. В конце концов, мои родители дворяне.

– Ты серьезно? – кривая ухмылка скривила его губы, – пусть моя мать мавританка, но я – испанец, – гордо заявил он.

– И?

– Если я и не получил титул по наследству, то я его заработаю. По моему возвращению я получаю должность секретаря при граф-герцог де Оливаресе. И…, – он сделал паузу, словно не хотел говорить.

– И?

– Я обещал жениться на какой-то из кузин жены Оливареса, я ее даже не видел.

У Изабеллы открылся рот, и она тупо уставилась на Диего.

– Ты… ты… как ты мог? – она метнулась к столу и схватила со столика нож для яблок. – Никогда, ты понял, никогда ты больше не будешь обладать мною.

Охваченная яростью и забыв про всякую осторожность, она бросилась на него, не выпустив клинка из рук. Он увернулся от удара, и какое-то время они боролись. Диего опрокинул ее подножкой, всей тяжестью тела припечатал к ковру и без особого труда обезоружил, несмотря на все ее попытки освободиться.

– Буду, моя дорогая, ты даже сама будешь меня просить об этом, – дразнил ее мужчина.

Словно рассвирепевшая кошка, она продолжала шипеть ему в лицо проклятия. Потом вопли ее стали все реже и реже, и она заплакала. Диего помог ей подняться и прижал к своей груди:

– Я поговорю с отцом, обещаю, – он гладил ее по волосам, а потом нежно расцеловал ее мокрое от слез лицо, – ну знаешь, если честно, это не я тебя соблазнил, а ты меня.

– Это все твой «живительный» эликсир, – всхлипывая, глотая слезы, разводила сопли Изабелла. – Из чего он сделан? Я была в каком-то необъяснимом состоянии, словно это была вовсе и не я.

– Опиум. Он уменьшает боль, и дает возможность выплеснуться твоим скрытым желаниям. Но если десять дней непрерывно употреблять его, то у человека может возникнуть физическая зависимость, а за ней смерть.

11

Прошли новогодние праздники, и январь уже подкатывал к своему завершению, но Изабелла так и не получила послание от Диего. Она влюбилась в этого сеньора «Ваше испанское высокомерие», и эмоции впервые в жизни разрывали ее. Ее поражало то, что холодный расчёт, так характерный для нее во всех других ситуациях, сейчас ушел даже не на второй, а на третий план. Ей не нужно было ничего от Диего, лишь его любовь, много любви. Она желала снова прыгнуть в эту бездну желаний, снова испытать всю глубину эмоций и чувств.

Изабелла ревновала Диего к этой неизвестной невидимой «высокопоставленной кузине», ее раздражал тот факт, что она не может контролировать ситуацию, она даже не владела информацией, что происходит. Диего не было рядом с ней, и она не могла показать ему ни свою любовь, ни вызвать ревность у него. По ночам она не могла подолгу уснуть, мечтая о возлюбленном, представляя, как они гуляют ночью по берегу Гаронны, предаваясь любви, а желтая ночная царица, отражаясь в воде, словно прокладывает им путь в будущее.

Она писала письма в стихах для Диего, которые тут же разрывались и летели в камин.

Но ее чувства были скрыты от окружающих, даже верная Николетта не могла заподозрить хозяйку, она лишь недоумевала, как можно так много времени заниматься фехтованием и верховой ездой.

В голове Изабеллы созревал план. Ее целью был Диего, и она была готова проявить настойчивость и упорство в получении желаемого. Альварес должен принадлежать только ей, всё его внимание, интересы должны вращаться только вокруг ее персоны.

«Ах! Если бы он был здесь, все было бы гораздо проще! Я сумела бы справиться со всеми этими кузинами», – все чаще и чаще восклицала про себя Белль.

Но Диего был далеко, а желание нравиться, привлекать внимание было здесь с ней, оно было необходимо ей как кислород. Ей нужны были комплименты, подарки, цветы и самое главное: эмоции. И так как тайные порывы ее страстной натуры оставались незамеченными для окружающих, Изабелла продолжала флиртовать с молодыми дворянами из Ажена и близлежащих окрестностей, давая им надежду на возможность взаимных чувств.

Наступил февраль. Зима 1637 года выдалась холодной и сырой. По ночам заморозки касались поверхности почвы, и утром Изабелле казалось, что она идет к конюшне по инеевой дорожке, как по настилу из рогозов. В тот день она, как обычно, оседлав лошадь, скрылась в тумане, сомкнувшемся за её спиной. Она запомнила этот день, день 2 февраля, сороковой день после рождества Христова, праздник Господнего Сретения, день, который изменил всю ее жизнь.

Изабелла любила верховую езду. Когда лошадь прыгала через препятствие или пускалась галопом, девушке казалось, что она летит, ее тело выбрасывало гормон радости, помогая ей на какое-то время забыть о Диего. Довольная, чувствующая себя на высоте, она решила оставить лошадь на постоялом дворе и вместе с отцом в карете отправиться домой, сменить платье и присоседиться к верующим в соборе.

Она удивилась, не найдя г-на Д'Амбре в «Жирном гусе». Поинтересовавшись у грума Шарля об отце, она смутилась еще больше, услышав, что он уже уехал в город. Изабелла окинула взором двор и увидела готовую к путешествию карету. Она запрыгнула на сиденье кучера и погнала к городскому дому.

Остановив лошадей на заднем дворе, Белль прошла через сад и вошла в дом. До нее стали доноситься приглушенные мужские голоса, но она не могла разобрать их. Она ускорила шаг и влетела, словно фурия, в залу. Картина, представшая перед ее глазами, лишила ее дара речи, она приоткрыла рот, словно выброшенная на берег рыба, которой не хватает воздуха. Ее отец сидел на полу, держась рукой за грудь, красное пятно, расползающиеся по жилету говорило само за себя о происшедшем здесь. Молодой человек в черном камзоле и черных кожаных штанах, стоявший с опущенной шпагой неподалёку от г-на Д'Амбре, выглядел растерянным.

– Я не хотел…, – промямлил он, уставившись испуганными глазами на Изабеллу, – он на меня сам напал. Клянусь всеми святыми, мадмуазель. Он пригласил меня в дом, а сам напал на меня здесь.

Девушка, не проронив ни слова, подошла к незнакомцу, ее взгляд был абсолютно пустым, но на точно прорисованных губах появилась кривоватая усмешка. В зале повисла тишина, и Изабелле даже показалось, что она может слышать свое сердце, отбивающее удары быстрее обычного.

– Я клянусь вам, мадмуазель, – снова в сердцах повторил мужчина, глядя на Изабеллу виноватыми бесцветными глазами, в которых не было ни капли лукавства.

– Я вам верю, – тихо прошептала Изабелла.

Ее взгляд словно гипнотизировал мужчину, так, наверное, смотрит немигающий удав на свою жертву. И от этого взора убийца словно впал в транс, он тонул в омуте девичьих карих глазах. И когда ее взгляд коснулся самых глубин его души, он начал испытывать доверие к этой беззащитной молодой наивной девушке. Нежная улыбка благодарности осветила его лицо, и он склонился в поклоне, чтобы произнести слова признательности. В этот момент Изабелла тихо прошипела:

– Но это был мой отец! – и с этими словами она резко вытянула из волос заколку-кинжал, подаренную Диего Альваресом, и всадила ее в глотку мужчины по самую рукоятку, затем, через долю минуты выдернула ее, словно пробку из бутылки, и из раны побежала кровь.