Мерк долго молчала. Так долго, что пламя в горне, прислушивавшееся к разговору, вопросительно треснуло, оторвав девушку от раздумий.
– Что ты видела? – напрямик спросила Мерк у Мири. – Что ты сказала остальным? Никто не стал бы все это устраивать, если нет веской причины. Я желаю знать.
– Мои пророчества – моя кара. Они приходят и уходят. Те, что я могу запомнить, в большинстве своем ведут в никуда. Или они рассказывают о событиях столь далеких, что никто из нас не доживет. А, скорее всего, те события вовсе никогда не случатся. Это как бесконечное количество дорог, которые ветвятся, сливаются между собой, петляют, а в итоге… Я ошибалась куда чаще, чем оказывалась права, – Мири наклонилась и заговорила тихим шепотом, так, словно боялась, что их подслушает то же пламя. – Но есть очень маленький шанс, что Мали станет зрячей, а ты пробудишь свой дар.
– Как?
– Говорю же – дороги ветвятся. На одной из них ты стоишь с белыми волосами и в тебе сила, которой нет сейчас. Все, как в тумане. Весь вопрос, рискнешь ли ты найти эту дорогу из тысяч других. Открыть дверь вот этим ключом, – она коснулась кости гвина. – Каждый из нас обретет могущество, продвинется в изучении магии. Это выгодно всем.
– Асторэ…
– Учат нас, – с нажимом произнесла Мири. – Мы нужны им для борьбы с последствиями войны против гвинов. И мы должны стать сильнее, чтобы помочь. Потому что пока нас отодвинули от любых важных дел, ибо мы слишком слабы по сравнению с ними. Лично я хочу быть поддержкой для Нлона и остальных. А ты?
Спустя время после того, как алая нитка расплавленного металла юркой ящеркой втекла в подготовленную форму, остыла и обрела новую внешность, Мерк взяла получившееся в руки.
Металл был черным, приятно-тяжелым и странно-теплым. Он не ржавел, как железо, легко выдерживая силу создательницы. Мири оказалась права. Много часов она молчала, наблюдая за работой сестры и теперь, приблизившись, спросила.
– Что это будет?
– Браслет.
– А что ты сделаешь для меня?
– Еще не решила. Но мне нужно больше металла.
Когда Мири ушла, Мерк уснула, сжимая заготовку. Ощущая приятное тепло и не видя, что огонь в горне горит синим цветом.
Глава пятая
Из могилы и в могилу
Знавал я много разных таувинов. Были среди них и те, кто ждал великих дел. Когда его найдут события, чтобы совершить большой Подвиг, прославиться, стать легендой.
Они годами сидели на месте, игнорируя малости, что случались вокруг: попавших в беду путников, людей, нуждающихся в помощи, страдания простого народа.
Шли годы, а они все еще надеялись на Подвиг, тратя жизнь на пустоту, мечтая о неосуществимом. Не видя, что этот самый Подвиг проходит мимо них почти ежедневно.
Те из нас достойны памяти и легенд, кто действует в малости. Вопреки. Основывая свои устремления не на расчете, а на надежде.
Пускай она порой и бывает призрачной.
Рыжий Оглен.
«Заветы таувинам»
Земля была жирной и скользкой. Сырой, после долгой грозы, летней, ароматной.
О, да. Ароматной.
Земля вкусно пахла влагой, корнями, прошлогодними листьями и мертвецами.
На кладбищах земля всегда пахнет мертвецами.
После душного, прелого, тесного гроба, она наслаждалась этим ароматом и скудным утренним солнцем, заглядывая через край открытой могилы. Шерон не помнила, как долго она пролежала на чьих-то останках, пытаясь выбраться на свободу. Била кулаками, скребла ногтями, желая выбраться из темноты. Затем, понимая, что сил не хватит, впала в глубокую дрему, застыла во льду вечности, между жизнью и смертью.
Она не осознавала, сколько прошло дней или столетий. Не думала о том, как здесь оказалась и каким образом выберется. Выберется ли вообще. Указывающей было все равно, ибо вокруг витала смерть, шептавшая на ухо колыбельную.
А потом внезапно грезы прервались и девушка, словно в нее влили силы, ударила обеими руками так сильно, что выбила крышку гроба, вырвала вместе с гвоздями, откинула в сторону и села, жадно, словно голодная росомаха, вдыхая в себя аромат кладбища и щурясь от утреннего света.
Гроза ушла, рокотала едва слышно, но мелкий дождик все еще накрапывал, падал на белые волосы, и Шерон подставила ему лицо, ощущая прохладную влагу на сухой коже, пробуждаясь от долгого свинцового сна.
А после она стала подниматься наверх.
И… земля была жирной и скользкой. Сырой, после долгой грозы, летней, ароматной. Пальцы скользили по почти отвесным стенкам и выбраться оказалось не так-то просто. Дважды Шерон срывалась, падая обратно, на разбитые доски и кости, пачкаясь в грязи все сильнее.
Было больно, но она только стискивала зубы и молча, упорно продолжала попытки. Возле самого края могилы, чуть-чуть, руку протяни, так близко, снова сорвалась.
Ее поймали в воздухе. Темный силуэт нагнулся над могилой, схватил за запястье, рванул к себе, выволакивая.
Солнце оказалось не таким уж и тусклым. Ярким, белым, очень обжигающим. Она зажмурилась, тяжело дыша, удивляясь, сколько сил ей потребовалось, чтобы оказаться наверху.
– Спасибо, – прошептала Шерон, но вместо слова горло издало лишь хриплый, надсадный звук. Словно подошвой по шершавому камню.
Незнакомец не понял ее, но догадался, что нужно делать. Губ коснулся металлический обод фляги, она сделала осторожный глоток, чуть не захлебнулась оттого, что горло отказалось слушаться. Выплюнула воду на подбородок и грудь, отдышалась, все еще слепо щурясь и видя лишь белый свет.
Сделала новый глоток, вода на этот раз попала куда нужно, и буквально оживила слова.
– Спасибо, – повторила Шерон. – Я едва не упала.
Зрение возвращалось, свет перестал иглами впиваться в глазные яблоки, она смогла разглядеть снежную поляну, сухую, искореженную временем, пораженную трутовиком березу и нижние ветви, на одной из которых сидела галка.
Тощая, с торчащими во все сторонами неаккуратными грязными перьями и маленькими черными глазками-бусинками.
Странными глазками, хоть и казались они в первое мгновение обычными, птичьими. Но эти лакированные пуговки словно видели ее насквозь. Неприятный взгляд, цепкий и голодный.
Шерон едва подавила желание поискать камень и швырнуть в галку. Но просто заставила себя не смотреть на нее.
Человек, что спас ее, показался ей худым, изможденным, грязным и уставшим. Он сильно зарос щетиной, голубая радужка выглядела тусклой, утратившей свет. Глаза ввалились, губы в трещинах, но не кровоточат. Одежда – зимняя куртка, свитер, штаны, меховые сапоги, плащ, шапка – не новая, повидавшая дорогу. Пояс солдата (Шерон уже успела насмотреться на такие – широкий, с кованными частями и тяжелой пряжкой) оказался пуст. Ни меча, ни кинжала.
Перед ней, вне всякого сомнения, был воин, но совершенно безоружный.
– Спасибо, – в третий раз повторила Шерон, пытаясь понять, где же они встречались. Странное ощущение. Очень странное.
– Просто отдаю долг, раз уж ты здесь, – голос у него оказался странно тихий. Она будто бы не слышала его ушами, он раздавался у нее прямо в голове.
Видя, что женщина не понимает, он указал рукой в шерстяной перчатке назад, на могилу. Она обернулась и обомлела. Вместо ямы – распахнутая зубастая пасть чудовища.
Оно дышало гнилым мясом, челюсти чуть подрагивали, а острые призрачные зубы готовы были схлопнуться в любой момент.
