Зоя. Том первый
Евдокия намечталась вдоволь. Уже и детей за Зою нарожала, богатство между ними поделила. Макару напророчила должность начальника порта. Отцу – звание главного наладчика мельниц Всея Руси. Отправила Григория и себя в Германию на повышение, да там и осталась, не желая возвращаться.
Широка была фантазия у Евдокии. Свято верила, что всё сбудется, если мечтать и думать головой. Не зря же к колдовке ходила, когда пыталась обратить на себя внимание Григория.
Та ей и сказала: «Только руками и головой можно мужика привадить. Любой бросится на горячий суп, на убранный дом, а потом уже тебя костлявую начнёт благодарить».
Евдокия ненавидела свою худобу и при любом упоминании об этом, злилась.
Завидовала полным женщинам, тела которых плавно скрывали ключичные кости, в то время как косточки Евдокии торчали, словно она не женщина, а Кощей.
С самого детства над ней посмеивались. Евдокия ела как не в себя. Думала, что хоть жиринка на теле появится, но нет. Она даже решила, что чем-то больна, но врачи разводили руками и говорили: «Полностью здорова!»
Мать её была не худощавой, отец вообще весил восемь пудов.
Ненавидеть своё тело лютой ненавистью стала, когда не смогла забеременеть.
С этими мыслями Евдокия и легла спать. Решила не дожидаться мужа, не сидеть, думая невесть что.
Сердце её билось тревожно, как будто что-то должно было произойти. «И перед этим что-то нужно стоять с трезвой головой», – думала Евдокия засыпая.
Зое незнакомец, конечно, приглянулся. В порту она таких не встречала. Бывало, мелькали там разные состоятельные, но все они были в основном старыми. Около них вились моложавые жёны или молоденькие любовницы и дочки.
Зоя закрыла глаза и представила себя рядом с хозяином мельниц. «Нет, – подумала она, – он стар для меня и, скорее всего, уже женат. А мачеха-то не угомонится никак, так и пытается меня спихнуть побыстрее. А я всё равно выберу сама.
Скоро, совсем скоро, по словам Макара, наступят свободные времена. Вот тогда всё и случится. Утру нос Евдокии, когда все станут равны. Ой, это же придётся делить между всеми богатство, которое Евдокия прячет. Ох, не отдаст же она. Ну ничего, Макар, думаю, с ней справится».
Зоя засыпала и представляла своё ближайшее будущее в каком-нибудь особняке с женихом вроде хозяина мельниц, только помоложе.
Григорий Филиппович на следующий день не вернулся домой. Поначалу Евдокия Степановна собиралась его разыскивать. А потом стало страшно оставлять Зойку одну дома. Да и не знала она, куда забрали ночью Григория.
– Всё-таки неладное случилось что-то, – причитала она, готовя суп на обед.
– Я могу сходить на работу к отцу, – вызвалась Зоя.
– Ещё чего не хватало. Находилась уже. Дома будь. Я из-за тебя и сама пойти не могу. И Макара, как назло, отправили куда-то. Будем ждать тут. Если завтра не вернётся, пойдём вместе.
Затворничество в трюме Зое не нравилось. На улицу не выходила. Боялась, что её узна́ют в порту те незнакомцы. Но жажда общения и приключений тянули на волю. Чтобы хоть как-то развлечь себя, прилегла, закрыла глаза и начала представлять свою будущую жизнь.
Как будто сидит она в кресле, сзади подходит муж, гладит по голове, расплетает тугие косы, колкой щетиной касается щеки. Подглядела однажды в Саратове, как сосед жену свою ласками одаривал, и мечтала всё время о таком же.
Зоя вздрогнула. Кто-то спустился в трюм.
– Здесь семья Григория живёт? – поинтересовался гость.
– А если и здесь, то что? – недовольно ответила Евдокия.
– Велели передать, что главный наладчик мельниц Григорий Филиппович явится домой завтра после полудня. Просили, чтобы вы собрали вещички и были готовы к переезду.
Евдокия даже крышку от кастрюли уронила. Подбежала к гостю, обняла его, а потом отшатнулась как от прокажённого.
«Ой, что же это я простого рабочего обнимаю? Негоже супружнице мельника с высоким званием на мужиков разных кидаться», – подумала она. И стала бояться того, что работник расскажет всем, какая непутёвая жена у Григория.
Евдокия решила добавить немного строгости к голосу, и произнесла:
– Давно бы так. Такой талантливый человек ждал своего часа, не стыдно барину за это?
Незнакомец, оправившись от объятий Евдокии, поклонился и сказал:
– Неведомо мне про это, что просили, то передал. Всего доброго! – и пулей вылетел из трюма.
– Зо-о-ой-ка! Ты слышала? Слышала? Отца твоего приметили! Это что ж такое там случилось? Неужели только он смог спасти всю мучную империю? Зо-о-ой-ка! Заживём теперь! Я же тебе говорила! Точно в Германию поедем и жениха тебе найдём подходящего!
Мачеха подбежала к Зое. Подняла её за руки с лежанки и начала кружиться с ней по трюму. Обе хохотали. Евдокия лицом, мокрым от слёз, прикоснулась к щеке падчерицы и прошептала:
– Ты не серчай на меня, доченька, я ведь не со зла. Велел отец оберегать тебя, я обязана. Скажи спасибо, что иногда позволяю. Я вот в своём девичестве не могла так, как ты. Всё время под присмотром, под строгими глазами матери. Чуть старой девой не осталась. Вот и позволяю тебе иногда, себе в ущерб. Узнает Гришенька, не дай бог, плохо мне тогда будет.
Зоя, постоянно скучавшая по нежности, прошептала:
– Спасибо, маменька, что позволяете, а иначе я умру в темнице.
В такие моменты Зоя забывала все ссоры и злые нападки Евдокии и наслаждалась ценными минутами. Чувствовала, что это не навсегда, но всё равно обнимала ненавистную мачеху, лила слёзы на её плечо.
Как и было обещано, на следующий день Григорий вернулся домой. Рассказал, что прошлой ночью мельница встала. Бывшего главного наладчика искали по всему городу. Он, оказывается, праздновал рождение сына. Выпил в кабаке, там его еле распознали, притащили на рабочее место. А он лыком не вяжет.
Пытались привести в себя да не смогли. Самого Парамонова оповестили. Собралась к тому времени толпа работников, и кто-то вспомнил про Григория. Но никто точно не знал, где живёт он, слышали только, что где-то в порту. Все баржи на уши подняли. И наведались высокие гости прямо в трюм под предводительством главного.
Григорий быстро разобрался в поломке, но запускать махину не торопился.
Все вокруг твердили:
– Давай, Григорий, подсоби. Не то звание потеряем, проснётся Россея завтра без хлеба.
Поломка-то была незначительная. Но для большей важности Григорий возился долго. Помощников вокруг него собралось много. Подавали инструменты и другие приспособления.
Сам мучной царь рядом стоял и во все глаза смотрел, а потом спросил:
– Водкой балуешься, Григорий?
– Не-е-ет, – ответил тот. – В моей работе трезвость нужна. От водки язык заплетается. А на иностранном и подавно. А я с механизмами разными работаю, везде нужно внимание.
– Ну раз не обманываешь, с завтрашнего дня беру тебя главным наладчиком, – произнёс Парамонов. – Ну что, запускаем, Григорий? С почином!
– Запускаем, – ответил Григорий. – Благодарю вас за доверие. В грязь лицом не упаду, знайте.
– Поглядим, поглядим, на что ты способен. Жить-то тебе негде? Если будешь по трюмам шляться, то в случае аварии долго тебя искать придётся. Выделю квартиру для твоей семьи, чтобы рядом был, и чуть что, сразу по первому зову как штык должен стоять. Сегодня сам там переночуешь, завтра на работу выйдешь, а послезавтра семью перевози, дам выходной.
Григорий не верил своему счастью.
Так и переехали из трюма в дом, построенный для работников мельницы. Там семье Григория выделили большую квартиру. Евдокия занималась обустройством, а Григорий целыми днями пропадал на работе. Он решил полностью проинспектировать механизмы, чтобы знать всё о каждом винтике. Делал так, как учил отец, чтобы в случае поломки быстро найти причину.
Зоя опять стала выходить на прогулки и вскоре влюбилась без памяти в польского юношу Янека.
Глава 2
Янек работал в порту. Его отец Густав служил в Городской Думе. Был специалистом по медицине.
А своенравный сын тянулся к рабочему классу. Отказался от обучения в Гимназии, чем навлёк на себя презрение отца. Но со временем Густав свыкся с желанием сына и даже иногда ставил его в пример другим.
Парень жил в общежитии вместе с остальными работниками, к родителям в городскую квартиру ездил редко. Мать Янека, полька Анна, не желавшая разговаривать на русском языке, иногда навещала сына в его каморке, вертела носом при виде тараканов, и каждый раз с визгом убегала оттуда, ругаясь и возмущаясь на родном польском языке. Но в следующий раз приходила вновь, причитала:
– Biedne moje dziecko (бедный мой ребёнок)!
Отец работал в Думе уже пять лет. Всё время наблюдая за тем, как растёт недовольство рабочего класса, и революционное движение распространяется, он собирался в родную Варшаву. Поэтому семья сидела почти на чемоданах.
Поначалу Анна разбирала вещи, как только Густав раздумывал переезжать, а потом перестала. Выкладывала лишь свою швейную машинку, которая нужна была ей каждый день. Анна прекрасно шила и как-то сразу по прибытии в Ростов завоевала популярность среди дам высшего общества. Поговаривали, что ей заказывали платья для царских дочерей.
Зоя познакомилась с Янеком случайно.
Как-то апрельским вечером 1909 года она прогуливалась с братом по причалу. Макар только несколько дней назад вернулся из рейса, и у него было два выходных дня. Как оказалось, прогулка с Зоей была для отвода глаз для передачи запрещённой литературы работникам порта. Пока все восхищались сестрой, Макар засовывал в рукава нужным людям листовки.
За зиму Зоя стала ещё краше. Вытянулась, на детском лице начали появляться взрослые черты. Это придавало её образу ещё большее обаяние. Лёгкий прибрежный ветерок развевал светлые распущенные волосы.
Девушке было обидно, что брат использует её в качестве приманки. Но подвести Макара не могла и послушно шла рядом, ловя на себе восторженные взгляды. В глаза никому не смотрела, боялась. Видела только боковым зрением, как мужики сворачивают головы, и радовалась этому несказанно.
– Ой, неужели ты женился, Макар? – услышала она за спиной чей-то голос.
Макар оглянулся.
– Янек, ты ли это? Вот так встреча! Я думал, что ты давно уже свою польскую землю топчешь.
Парни обнялись.
– Не топчу, – сказал Янек, – вот сбежал от отца в порт. А в Варшаву мы каждый день собираемся, только я не поеду с родителями. Сам понимаешь, бросать товарищей в такой обстановке нельзя. Коли мы все разбежимся по норам, кто тогда революцию будет делать?
И после этих слов похлопал себе пальцами по губам.
– При жёнушке, поди, нельзя болтать лишнее? – спросил он у Макара.
Зоя по-прежнему не смотрела на говорящего.
– Вот заладил, жена, жена. Моя жена – свобода и революция. Это сестра моя, Зоя. Тоже трудится на благо свободы, сама того не понимая.
Макар подмигнул сестре.
Янек подошёл поближе к Зое и произнёс:
– Позвольте вашу ручку, – сделал поклон, и рука Зои оказалась в его ладони. Он прикоснулся губами к нежной коже и оставил на ней влажный след.
Никто и никогда не целовал Зоину руку. Это было так необычно, что по телу побежали мурашки. Именно тогда Зоя решила взглянуть на Янека. Впервые увидела его голубые глаза и тотчас утонула в них.
Перед ней стоял высокий светловолосый парень. Он внимательно рассматривал сестру Макара, да так внимательно, что Зоя засмущалась, когда взгляд Янека остановился в районе груди.
Макар попросил не кутаться в шаль, чтобы Зоя эффектнее смотрелась. Но после изучающего взгляда нового знакомого запахнула платок.
– И как же ты так мог, Макар? Столько времени прятал от меня такую красоту, – возмутился Янек.
– Ты полегче, – насупился Макар. – Не для вас шляхтичей мамка моя её рожала. Она ещё ребёнок, всего 17 годков от роду. Ну а если серьёзно, то рано ей замуж, Янек. Отец сам выберет мужа, когда сочтёт нужным.
– О, твои ли я слышу слова! – возмущённо произнёс Янек. – А как же свобода выбора, равенство. Не теми речами ты сестру одариваешь. Она должна знать, что скоро наступят другие времена.
– Вот как наступят, тогда и выберет сама, а пока она во власти отца. Хотя я и не поддерживаю отца в его стремлении угодить всем и вся. Он стал главным наладчиком мельниц. Как тогда равноправие чинить? Твой-то пан тоже катается как сыр в масле! А рабочие пашут не покладая рук.
– Ты на отцов-то не бузи, Макар! Не было бы их, не было бы и нас. С каждым можно договориться.
Chleb płacze, gdy go darmo jedzą (хлеб плачет, когда его дармоеды едят). А наши отцы трудятся. А вот если глянуть выше, то там и впрямь дармоеды. Туда-то и стремится рука революции.
– Стремится, да дотягивается плохо, коротка пока рука-то! – возмутился Макар.
– Так растёт же, как дитя малое. Мой отец часто говорит: «Gdzie nie zagląda słońce, tam zagląda lekarz (Куда не заглядывает солнце, туда заглядывает врач)». Так и с революцией. Она как врач заглянет в самое нутро и вылечит. И тогда во всём мире будет светить солнце свободным и равным гражданам. Вот к этому нужно идти, Макар! К этому, а не отцов судить.
Зоя не прислушивалась к разговору брата и его польского товарища.
Она украдкой поглаживала руку и думала: «А если он меня в губы поцелует, я, наверное, не выживу. Размечталась ты, Зойка. Кто ж ему разрешит поцеловать? А может он и не захочет, а так просто засмотрелся, как все вокруг. На кого ни глянешь, все влюблены, а на самом деле только утешиться хотят. Мачеха хоть и злая, но правду говорит, предупреждает, что мужской люд охоч до юбок. Эх, как рука горит-то! Словно огнём!»
Друзья договорились о встрече на собрании. Янек осторожно сунул Макару в левый рукав толстую кипу листовок.
– Разбросаешь завтра по палубе, – прошептал он. – Постарайся без свидетелей. Остальное потом. И не бери больше на задание сестру. Опасно это, Макар! Если бы я знал, что у тебя есть такая родственница, давно выкрал бы её, увёз в Польшу и женился. Но у товарищей не крадут, так что не бойся.
Янек с улыбкой смотрел на Зою. А она на него только иногда украдкой. Один раз их взгляды встретились, и Зоя уже не смогла отвести глаз от нового знакомого. Отвлеклась, когда Макар поводил рукой перед лицом.
По дороге домой Зоя спросила у Макара, откуда он знает Янека.
Брат рассказал, что близко познакомился с ним, когда из Саратова прибыл в Ростов.
В пути сильно простудился. Когда шёл устраиваться на работу в порт, потерял сознание от высокой температуры. Помнил только то, что несколько раз приходил в себя, и вокруг было много людей, а потом очнулся один в светлой комнате на белых простынях.
Вскочил, оглядывался по сторонам. Подумал, что умер и попал в рай. А потом в комнату вошёл парень, а следом за ним женщина. Она говорила на польском:
– W końcu się obudziłem. Zabieraj go stąd, Janek. O mój Boże, jak dobrze, że nie umarł na naszym łóżku. Od razu bym stąd wyjechała (Ну наконец-то очнулся. Всё, Янек, уводи его отсюда. Боже мой, как хорошо, что он не умер на нашей кровати. Я сразу уехала бы отсюда).
– Мама, не пугайте гостя, – произнёс парень.
И обратился к Макару:
– Рад, что ты здоров. Доброго дня, меня зовут Янек. А это пани Анна, моя мать. Я подобрал тебя на улице и притащил домой. Досталось мне, конечно, ты даже не представляешь как. Скажешь спасибо моему отцу, он врач.
А вот матушка и меня, и тебя, и отца чуть из дома не выгнала. Сама ночевала несколько дней в гостинице. Теперь не переедет сюда, пока санитарная служба всё не обработает. Но ты не обращай внимания. Она на самом деле добрая, но очень брезгливая. Зовут-то тебя как?
– Я Макар. Спасибо за помощь, Янек. Я даже не знаю, как тебя отблагодарить.
– Ещё будет время. Ты есть хочешь?
Макар был очень голоден, но вежливо отказался.
– Не-е-ет, – произнёс Янек, – без еды тебя не отпущу. Пообедай со мной и пойдёшь туда, куда шёл. Ты приезжий?
– Да, – кивнул Макар. – Я из Саратова, приехал устраиваться на работу в порт.
Пани Анна срывала с кровати простыни и шептала зловеще:
– Spalić, wszystko spalić (Сжечь, всё сжечь).
Макару было неприятно. Он, следуя за Янеком, вышел из комнаты. Оказался в другом просторном помещении с больши́м обеденным столом. На блюде в центре стояла тарелка с запечённой уткой, вокруг была разложена варёная репа. От запаха еды кружилась голова, но садиться за стол Макар наотрез отказался.
Он представил себе, как пани Анна бьёт посуду, из которой ел неугодный гость, как ломает стул, на котором он сидел. И, увидев дверь, выбежал из квартиры. Янек выскочил за ним. Догнал, схватил за рубаху.
– Ты чего убегаешь? – возмущённо произнёс он. – Голодный же как волк! Пока устроишься, расположишься, может и месяц пройти. А без денег еды ты не добудешь, возвращайся! Это приказ!
Макар подумал, что Янек прав, и нехотя пошёл за ним.
За столом они уже беседовали как давние знакомые. Янек поведал о том, что родители каждый день уезжают в Варшаву, но в самый последний момент отец передумывает. Много о чём говорили. От нового знакомого Макар услышал о революционном движении.
Янек рассказывал об этом с таким восторгом, что брат Зои заинтересовался. А через несколько дней пошёл на первое собрание единомышленников. О том, что эти сходки запрещены, он догадался сразу. Поначалу боялся, что их рассекретят, а потом привык. Соблюдал осторожность, проверял, нет ли за ним слежки.
Вскоре Янек перестал приходить на встречи, как сквозь землю провалился. Макар подумал, что тот всё-таки отбыл в Польшу. Соратники по общему делу про отсутствующих ничего не сообщали. Несколько раз Макар ходил к дому Янека в надежде увидеться вновь, а потом и перестал. Кто-то из товарищей по подпольной работе проболтался, что за домом Янека установлена слежка. Тот попался на передаче листовок. И Макар перестал туда ходить.
Зоя думала про себя: «Какой, видимо, добрый этот Янек. Помочь вот так на улице упавшему не каждый захочет, ещё и домой привести, в постель белоснежную уложить. И против матушки пойти. Какой же он хороший, мой Янек».
– Но ты, Зоя, – сказал брат, – не вздумай влюбляться в него. А то я уже увидел, как ты на него смотришь. Понимаешь, отец не даст добро, будешь только страдать, поэтому забудь парня прямо сейчас.
Но Зоя находилась под впечатлением. Чувства, которые она испытывала, были незнакомы ей. От постоянных мурашек по телу она, кажется, замерзала. Стала задумчивой, не с первого раза откликалась на своё имя. Евдокия Степановна заметила неладное, подошла как-то вечером и сказала в лоб:
– Неужели влюбилась? Ну так придётся забыть его. Отец нашёл тебе мужа из соответствующей нам семьи. В кого ты там влюбилась? В порту одна чернь и беднота. Выброси из головы пока не поздно. Уже всё оговорено.
Решили, что познакомитесь на само́й свадьбе. Меньше проблем будет. Так что хватит мурашки на себя цеплять. Скажи спасибо, что заранее тебя предупредила. Отец вообще за день до торжества собирался оповестить. Но я отговорила его. Платье-то надо пошить. Так уж и быть, выделю денег. Чай, не упадём в грязь лицом. Я уже и про швею узнала. На днях пойдём.
Зоя расплакалась после слов мачехи. Замотала головой, выбежала из комнаты.
– Куда ты, полоумная? – кричала вдогонку Евдокия Степановна.
А Зоя уже бежала по порту, оглядывалась, искала глазами Янека. И когда увидела его, смотревшего, как отплывает баржа, подбежала. Глянула на него зарёванная.
– Кто обидел мою девочку? – прошептал неожиданно Янек и сильно прижал к себе девушку.
С таким пристрастием Зою ещё никто и никогда не обнимал. Но она чувствовала себя так, словно не первый раз это вовсе. Объятия Янека были такими родными, как будто её касается не малознакомый мужчина, а успокаивает мама. А виделись-то всего один раз.
Так обидно стало за своё безволие. Хотелось выплакать все слова мачехи и не возвращаться больше туда, где принудят к замужеству.
Зоя разревелась ещё сильнее.
– Кто обидел мою девочку? – спросил опять Янек.
Но девушка молчала, она продолжала обильно смачивать слезами рабочую одежду юноши.
Янек гладил её по голове, прижимал к себе. Ему хотелось зацеловать Зою и не отпускать больше никогда. Как же трудно было держать себя в руках. Ещё с момента первой встречи Янек понял, что влюбился в сестру Макара. Даже если бы девушка оказалась женой товарища, как подумал сначала, то всё равно влюбился бы в красавицу.
После слов Макара о том, что Янек Зое не пара, юноша поначалу расстроился. А потом решил, что вовсе не Макар должен выбирать того, кто будет рядом с его сестрой. Янек стал придумывать план переговоров с родителями Зои. Но сначала рассказал о переживаниях своему отцу.
Густав удивился тому, что Янек пришёл посоветоваться. Но благословение сыну не дал. Сказал, что скоро они вернутся в Варшаву, и там можно выбрать жену по своему статусу и вере. Посоветовал не говорить об этом матери, дабы не тревожить её высокодуховную организацию.
Янек отчаялся, но решил не сдаваться.
А пока вокруг влюблённых толпились любопытные работники порта и торговцы. Всем было интересно, почему плачет эта красивая девушка.
После гибели Катерины Зоя уже не останавливалась возле торговцев для привлечения клиентов. Её просили об этом, но она отказывалась. Слишком свежи были воспоминания. Иногда ей снилась Катерина. Во снах она всегда прятала Зою за свою могучую спину. И даже после страшного сновидения девушка просыпалась, чувствуя какую-то защиту извне. Ей казалось, что Катерина где-то рядом и придёт на помощь в любую минуту.
– Ну что уставились? – прикрикнул Янек на глазеющих. – Не видели, как человек плачет?
Ему захотелось увести Зою от этой толпы и спокойно поговорить.
– Золо́то моё, – обратился он к любимой, – я хочу, чтобы ты успокоилась. Сейчас мы во всём разберёмся и накажем твоего обидчика. Пойдём со мной.
Янек взял девушку за руку и повёл в сторону города. На одной из улиц он видел среди деревьев лавочку, где иногда уединялись парочки. Туда и направились.
Зоя послушно пошла за юношей без страха и боязни. За год жизни в Ростове она была в городе всего три раза с отцом. Мачеха бывала там часто, и только одна. Зое ходить туда не разрешалось. Стращали тем, что запрут дома. Она и не нарушала этот запрет.
Мысленно говорила спасибо за то, что хотя бы по территории порта Евдокия Степановна позволяет гулять. Но по Зоиному мнению в городе было бы безопаснее, чем в порту. Не спорила, радовалась, что не сидит взаперти.
Ранняя весна уже благоухала цветением сирени. Умопомрачительный запах стоял вокруг. Он дурманил, опьянял, успокаивал. И Зоя не могла понять, почему так кружится голова: от любви или от цветущих деревьев.
Когда присели на лавочку, Янек произнёс:
– Рассказывай, Золо́то моё, что случилось?
Он уж не обнимал Зою, даже сидел от неё на расстоянии.
– Меня замуж выдают, – прошептала она и опять заплакала.
– Когда? – взволнованно спросил Янек.
– Не знаю, сегодня мачеха сказала, что отец выбрал жениха, и на днях идём шить платье.
Юноша тревожно посмотрел на Зою:
– А кого ты искала в порту? К кому бежала жаловаться?
– К тебе, – смущённо ответила Зоя.
Из груди Янека вырвался стон, он подвинулся ближе, прижал к себе. Девушка уткнулась в его плечо.
– Золо́то моё, Зоечка, я даже не представлял никогда, что вот так влюблюсь в одночасье. Ты околдовала меня. Я думаю, что нам нужно бежать. Если спланирую побег, пойдёшь со мной?
– Да! – прошептала Зоя с облегчением. – Давай сбежим прямо сейчас.
– Нет, – покачал головой Янек, – тебе нужно узнать, когда точно свадьба. Я договорюсь с капитаном баржи, которая отчаливает в ближайшее время в сторону Мариуполя. А оттуда уже проще добраться до Польши. Самое безопасное место для нас – Варшава. Там у нас есть старый бабушкин дом, можем до приезда моих родителей прятаться там. В детстве я пел в церковном хоре, у меня есть знакомый священник, он обвенчает нас и тогда можно никого не бояться.
– А если свадьба завтра? – взволнованно спросила Зоя.
– Вряд ли завтра, – уверенно сказал Янек. – Тогда бы твоя мачеха не говорила про платье ничего. Как минимум через месяц, не раньше. Зоечка, но никто не должен догадаться о наших планах. Чем меньше ты будешь сопротивляться, тем проще нам будет сбежать. Хорошо, что увидишь жениха только в день свадьбы. До этого он не будет смотреть на тебя, не будет тебя касаться и желать. Я не позволю ему.
После этих слов Янек жадно поцеловал Зою. Она сначала пыталась вырваться, а потом успокоилась, приняла первый поцелуй. Девушке хотелось раствориться в этом моменте. Забыть обо всём, отбросить правила и запреты, не думать о венчании и прочем.
Хотелось сейчас и навсегда принадлежать только одному ему, этому польскому юноше. Но вдруг перед ней возникла Катерина и погрозила пальцем. Зоя ошарашенно отстранилась от Янека. Огляделась по сторонам. Никого. Вспомнила наказы Евдокии Степановны, испугалась.