История предательства

– И трех тысяч на ушкуях[29] хватило, чтобы с ходу взять Филиппополь, – презрительно скривился Икмор.

– Река не подходит к Длинным стенам, – возразил Калокир. – И мне трудно будет убедить болгар в союзничестве с варягами, если на месте каждого взятого ими города будет оставлена безжизненная пустынь.

– Конунга Гунара проткнули копьем со спины. Это был нечестный удар. Жители Филиппополя поплатились за это. Мы справили хорошую тризну, – мрачно проворчал Икмор.

– На войне часто гибнут, но это не повод вырезать всех поголовно, – набросился на него Калокир.

– Страх у врагов – наш лучший союзник, – тотчас парировал Икмор.

– Хватит препираться, – оборвал споривших предводителей Святослав, потом усмехнулся и добавил: – Когда я обдумывал нашу будущую войну в Саксонии, то сознавал, что мне понадобится конное войско. Я приказал воеводе Свенельду переговорить об этом с Курей, каганом Печенежского союза. И вот конное войско уже на подходе. Очень кстати. Расскажи, как тебе это удалось, воевода.

Почувствовав на себе горящие любопытством взгляды, Свенельд даже как-то стушевался. Но, быстро взяв себя в руки, стал рассказывать:

– Завершив дела у сожженного города Самандара[30], я возвращался в Киев на Непре через предгорную Аланию. По пути остановился на отдых во временной ставке печенежского кагана Кури в Пятигорье. Там меня и нашел гонец с приказом Великого князя Святослава следовать к нему в придунайскую Болгарию с конным войском.

Но где мне было взять войско? Наши союзники куманы-гузы остались обустраиваться в степях «золотых» аланов возле Самандара. А каган Куря, возглавивший кангарскую орду степняков, был в состоянии войны с ханами Кавказской Алании. И хотя местные казаки приняли сторону печенегов и помогли им захватить Пятигорье, война обещала быть долгой.

К счастью, в это же время иронский князь Урдуре захватил Маас[31] – горную столицу Кавказской Алании и тем самым временно нейтрализовал гуннов Папагии. Осталось решить проблему на северо-западном побережье Кавказа. Там на западе Казакии[32], в Тмутаракани[33], находились так называемые Климаты Хазарии. Эти крепости обороняли болгары черные, хазарские вассалы.

Свенельд сделал паузу. Но никто не проронил ни слова. Все с нетерпением ждали продолжения. И он не заставил себя долго ждать:

– Чтобы без боя совладать с ними, замечательный ход придумал каган Куря, – продолжал рассказ Свенельд. – Немного ранее на правом берегу Итиля его воины пленили жену малеха рахдонитов, царя Атильского. Сам малех, как известно, уплыл в Самандар, где и сгинул. А вот жену свою бросил раньше в пылавшем городе Атиле[34]. – Свенельд замолчал. Никто его не торопил.

– Я не удивлен, – заметил Калокир. – Для малеха она не представляла ценности, так как не была иудейкой по рождению. Ее дети не смогли бы наследовать трон. Женившись на ней, он преследовал лишь политические цели.

– Эта смелая женщина самостоятельно перебралась на аланский берег и пробиралась к своему отцу в Маас, но по пути попала в плен к печенегам, – заметил воевода.

– Ну и дела… – покачал головой Калокир.

– Пленив вдову малеха, каган Куря вспомнил, как готские рихи покоряли Европу, беря в жены местных царевен, – продолжал Свенельд. – А потом так же русские князья брали в жены готских царевен, чтобы вернуть свои вотчины в Таврии и в Карпатских горах. По тому же пути пошел и иронский князь Урдуре. Он взял в жены дочь побежденного хана гунно-болгар и так овладел всей их Волчьей страной – Буриберди, которую греки называют Папагией.

Воевода смущенно замялся, что было нехарактерно для него.

– Вот тут-то каган Куря и придумал, как мне выполнить приказ Великого князя и собрать ему конное войско. Он предложил мне взять в жены вдову малеха, которая волей случая попала к нему в плен.

– Ну и дела… – снова удивленно покачал головой Калокир. И Святослав как-то по-новому, серьезно глядел на воеводу, хотя в глазах его искрились смешинки.

– Сказано – сделано, – решительно продолжал Свенельд. – Я женился на вдове. И так овладел всеми вассальными ханствами Атиля на побережье Тмутаракани. После этого я приказал черным болгарам следовать за собой к Истру. И князь Урдуре не возражал. Он был только рад избавиться от воинственной оппозиции.

В то же время, узнав, что болгарцы уходят, вольные казаки, ранее оттесненные хазарами к Манычу[35], стали возвращаться в Тмутаракань и родную Казакию. А некоторые из них также стали проситься в мое войско.

Я сказал об этом кагану. И каган Куря разрешил мне набирать охочих степняков из местных улусов Дона и Маныча, входивших в Печенежский каганат. А поскольку сам каган оставался в Пятигорье, то утвердил на командовании войском из аланских улусов Дона походного атамана по имени Сивый Конь.

Закончив с формальностями, я попрощался с каганом Курей и возле Белой Вежи переправился на правобережье Дона. Дальше по землям печенегов повел свое войско к Истру.

А каган Куря остался зимовать в предгорных степях Алании, чтобы при необходимости помочь князю Урдури утихомирить бунтовавших ханов в горах. К следующей зиме он собирался вернуться в Лукоморье на левобережье Днепра или на свои кочевья в Таврии, возле Новгорода[36]. Вот в общих чертах и весь рассказ, – закончил свое повествование Свенельд.

Калокир и Икмор переглянулись. Потом викинг загоготал:

– Молот Тора! И меда отведал, и пчел приручил. Ха-ха-ха. А может, и в Константинополе есть царевна на выданье? Ха-ха-ха. Я бы не прочь обзавестись царственной женушкой и стать базилевсом.

– Сколько ты привел с собою конников? – спросил Святослав, пряча улыбку в усах.

– Число конников – тьма: пять сотен охочих из казачьего народа и полторы тысячи донских аланов ведет атаман Сивый Конь, тысячу волжских биляров, которые со мной со времен осады Самандара, ведет хан Хесен, тысячу зихов – князь Ирник. Остальные – болгарцы черные под командой хана Тонузоба.

Причем большинство болгарцев решили навсегда покинуть Тмутаракань и разместиться здесь, на мировой реке, среди своих зареченских сородичей. Поэтому за конниками следуют их повозки с семьями. Сейчас они движутся к Доростолу. Там же их конные мужи переправятся на правый берег.

Казаки и аланы с Дона – христиане. Биляры – тенгриане. Остальные – стараниями малеха – по большей части мусульмане, – обстоятельно доложил воевода.

– Если ты можешь заставить служить тебе вассалов Атиля, то сможешь потребовать воинов и от правителей местных маджар: Великого князя Такшоня из Венгрии и Дьюлы, верховного главнокомандующего – правителя Трансильвании, – сразу же смекнул Калокир. – И от Дьюлы даже предпочтительнее всего, так как вся земля левобережья за Доростолом принадлежит его князьям и ханам. Стоит им перейти реку, и мы окажемся между молотом и наковальней.

– Такшонь был готов мне помочь и раньше, после нашей встречи, – уточнил Святослав. – Но вот Дьюла – это совсем другое дело. У печенегов с ним общая граница, на которой идут постоянные стычки. И в прошлом году, воюя в Болгарии, мы его неплохо потрепали. С другой стороны, войск у него больше, чем у кого бы то ни было в этой стороне. Именно по этой же причине Великий князь Такшонь недавно женил своего сына Гезу на его дочери: чтобы заручиться поддержкой всесильного Дьюлы.

– И на комита Шишмана[37] из Средеца[38] тоже надо воздействовать, – тут же добавил Икмор, став серьезным. – Я слышал, что он повязан с малехом брачными узами. Мои лазутчики доложили, что оттуда к Филиппополю собираются выслать войско. Если мы пойдем по реке вниз, западные болгары могут ударить нам в спину.

– Это правда, – поддержал его Святослав. – И нам надо правильно воспользоваться появившимися возможностями. – Святослав что-то обдумал и сказал: – Все вышеназванные государи – должники иудейского царя Атиля и его ростовщиков. Так или иначе, но малех набросил на них свою «золотую» узду. И они должны будут отрабатывать свой долг.

Святослав хлопнул Свенельда по плечу:

– Воевода, пусть твоя походная женушка напишет им всем письма. Потом немедленно отправляй их с посыльными к Шишману, Такшоню и Дьюле. Икмор поможет тебе с их доставкой. Если дело выгорит, пусть отправляют войска к нам тотчас, – рубанул рукой Святослав. – Давайте, други, действуйте. – Князь дал понять, что совет завершен. – А я тут с патрикием Калокиром пока помозгую, как нам уговорить царя Бориса примкнуть к нам и как достойно ответить ромейским послам.

Через несколько дней по настоянию Цимисхия был собран поместный собор в Константинополе. Кандидатом на антиохийскую кафедру поместным епископом был представлен монах Феодор[39] из Колонии. Его привел на собор сам базилевс. Монах приходился земляком монарху, и с его подачи Цимисхий занялся благотворительностью. Они вместе обустраивали больницу для страдавших священной болезнью.

Синод заседал несколько дней. Архиепископ Полиевкт вместе с бывшими в городе епископами испытывал знания этого мужа. Было выяснено, что монах с детства вел отшельническую, лишенную треволнений жизнь и тяжкими трудами укрощал свою плоть. Железные вериги, которыми он истязал свое тело, покрывал он власяным рубищем и до тех пор не снимал его, пока оно совершенно не истлевало и не обращалось в прах.

Во всех отношениях он был подходящей кандидатурой для борьбы с еретическим учением гностиков Антиохии, отрицавших проявление божественной любви и сострадания к ближним.

И вот наконец, найдя, что монах Феодор не слишком силен в светской учености, но зато чрезвычайно опытен в священной нашей премудрости, Вселенский патриарх Святой папа Полиевкт помазал его патриархом Антиохии. Церковь Востока снова обрела своего иерарха.

По прибытии в Антиохию патриарх первым делом посетил монастырь Арсения, в котором было погребено тело Христофора I, убитого мусульманами 22 мая 967 года. По распоряжению отца Феодора тело святого патриарха Христофора перенесли в монастырь Святого Касьяна.

Вечером того же дня паракимомен Василий зашел к базилевсу, чтобы пожелать тому спокойной ночи. Он застал Цимисхия бегавшим по спальне и крушившим подворачивавшиеся предметы обихода. Палатины стояли за закрытыми дверьми, не решаясь войти, чтобы не попасть под горячую руку государя.

Василий не спеша прошел к спальному столику и медленно стал лить в чашу воду из кувшина. Звук лившейся воды подействовал на Цимисхия умиротворяюще. Он подошел и залпом осушил чашу.

– Нет, но каков наглец, его святейшество, – стал жаловаться Цимисхий. – Сразу же воспользовался тем, что я уже отменил «томос» Никифора. И теперь за то, чтобы назначить отца Феодора на антиохийский престол, он вынудил меня дать обещание, что я отменю и новеллу Никифора о монастырях.

– Новелла XIX, которая запрещает давать завещания на земли в пользу монастырей и церкви и распространяется на всех граждан империи, – уточнил Василий. – Недурно. Этак монастырские земли скоро опять станут больше государственных. И где после этого брать ополченцев на войну? Я уже не говорю о перенаправлении финансовых потоков от земельных налогов из государственной казны в церковную.

– И это еще не предел его наглости и жадности, – продолжал возмущаться Цимисхий. – Ведь я сказал ему о том, что хочу взять в жены Феофано.

– И… – Василий аж подался вперед от нетерпения. Цимисхий косо взглянул на него:

– Пока никак. Сначала даже слушать не захотел, но потом дал понять, что только полное разделение светской и церковной власти может заставить его пересмотреть свое отношение к этому браку.

– Позволь, государь, я поговорю с ним. Может, мне повезет больше, если я обосную неправомерность и даже опасность его притязаний для государства в целом. Заодно попытаюсь уговорить его благословить твой брак с одной из моих царственных племянниц.

– Василий! Я сказал «нет». Мне нужна Анастасия. Она родит мне наследника. А какой мне прок от монашки?

– Ты совершенно напрасно упираешься, Иоанн. Этот брак будет простой фикцией, но даст тебе законное право быть Владыкой вселенной. И, как ты правильно заметил, при этом сможешь иметь, кого захочешь. Хочешь Анастасию? Пожалуйста. Можешь даже снова поселить ее на женской половине дворца в качестве уважаемой матери-императрицы.

Цимисхий нервно расхаживал по комнате, сжав губы и ничего не ответив.

– Позволь все же мне заняться переговорами с отцом Полиевктом, государь. Обещаю: он не устоит против моих аргументов. А ты пока, может быть, решишь, что ответить на требования Святослава?

– И чего хочет этот любимец Никифора? – остановился, с любопытством уставившись на паракимомена, Цимисхий.

– Послы напомнили царю Святославу, что патрикий Калокир – гражданин Византии и, согласно всем предыдущим договорам с русами, подлежит суду базилевса. Но Калокир тотчас сменил гражданство, став болгарским дьюлой. А объединенное войско тавров Калокира и скифов Святослава захватило земли Добруджи и Нижней Мёзии[40]. И еще царь Святослав ответил ромейским послам надменно и дерзко: «Я уйду из этой богатой страны не раньше, чем получу большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных. Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть они тотчас же покинут Европу, на которую не имеют права, и убираются в Азию, а иначе пусть и не надеются на заключение мира с тавроскифами».

– Видимо, царь русов очень гордится своими победами над болгарами?

– Есть с чего. Болгары, или – правильнее – волгари, – изначально жители заливных равнин по берегам реки Волга. Это один из боевых скифских народов, родственный гуннам. Сначала они создали так называемое Болгарское ханство на Северном Кавказе, потеснив аланские народы. Потом часть из них переместилась в Мёзию и Добруджу. Как это часто бывает, всадники стали брать в жены дочерей местных господ и так вскоре возглавили местные племена мисян. Новому государству новые властители дали свое племенное имя – Болгария, с дополнением Дунайская, хотя в Византии его называют по старинке – Мёзия. Дунайские болгары наносили большой ущерб ромеям и уводили людей в рабство. А когда ромеи выступали против них, они скрывались в лесных и горных засадах и побеждали их в неудобных для сражения местах. История не сохранила упоминаний о ком-либо из ромейских базилевсов, победившем дунайских болгар.

Русы же применяют тактику викингов. Они перемещаются и нападают с воды. И в этом их преимущество. Им не надо дорог. На воде не устроить засады. А все крупные города и села расположены у воды. Царь Святослав уже прочно овладел их страной и теперь весь проникся варварской наглостью и спесью.

Цимисхий, сев на царское ложе, внимательно выслушал паракимомена.

– Значит, говоришь, что никто из ромейских базилевсов не смог победить дунайских болгар? – переспросил Цимисхий задумчиво. Для него это был вызов, и в глубине его глаз зажглись огоньки. – Как вообще тавроскифам так быстро удалось овладеть Болгарией?

– О, я много раз слышал теорию Багрянородного, что все примитивные племена делятся на два сословия: земледельцев и скотоводов. И в этих двух сословиях скотоводы занимают главенствующее положение. Скотоводы дерутся меж собой за первенство и власть, а земледельцы – только за пахотные земли у воды. Скотоводы сменяют друг друга, а земледельцы достаются победителю. Так и случилось, когда кавказские болгары пришли в Мёзию. Они сменили кельто-аварское сословье скотоводов и таким образом скоро завладели всеми мисянами и всей их страной. Ведь земледельцам-реатам все равно, кто у власти, лишь бы не трогали их пашни.

– А если у реатов отобрать землю?

– Случится бунт, яростный и жестокий, сметающий любую власть. Ведь земледельцев гораздо больше, чем скотоводов.

– Тебе лучше знать. Ведь твоя мать – болгарка? – подковырнул паракимомена Цимисхий. – Из твоих слов, Василий, можно сделать вывод: чтобы завладеть Мёзией, надо просто сменить главенствующую верхушку, убрать болгарских скотоводов, но не трогать земледельцев. Именно так Калокир со Сфендославом овладели Болгарией. Они пленили царя Бориса, и Калокир стал его главнокомандующим, – сделал вывод и довольно хмыкнул Цимисхий. – А на что это Сфендослав намекает, когда говорит, что Европа не принадлежит нам?

– По всей видимости, так он оправдывает свой захват Болгарии. Намекает, что она территориально расположена в Добрудже, известной как Малая Скифия, которая является частью всей Скифии, – пожал плечами Василий. – Или это воспоминания о тех временах, когда русы, разгромив готов, заняли практически весь Балканский полуостров. Царей Великой Моравии они считают своими западными родственниками, а франков – моравскими изгоями.

– Удалось выяснить количество его войск?

– Послам для получения дани он назвал тьму, что, согласно славянским число-буквенным значениям, означает десять тысяч. Количество явно завышено. Зная варваров, могу предположить цифру в два раза меньшую.

На этом разговор первых людей Византия закончился. Умиротворенный Цимисхий лег спать.

Отец Полиевкт прожил лишь несколько дней после рукоположения Феодора. Владыка, управлявший патриархией около тринадцати лет, внезапно переселился в царство блаженного покоя. Смерть патриарха поразила город. Он ушел из жизни, оставив церкви как памятник, образ добродетели, божественной к человеческой мудрости, и знаний, к которым он был весьма привержен.

Базилевс Иоанн был очень озабочен этим событием. Он долго о чем-то говорил наедине с паракимоменом Василием. Палатины, стоявшие за дверью, слышали лишь то, как речь Цимисхия порой срывалась на крик. Василий вышел из палаты весьма бледный. А базилевс Иоанн тотчас отправился на конюшни и провел полдня на ипподроме, загоняя коней на скачках.

То, что произошло, осталось в прошлом. Время поджимало. Вселенская церковь не могла долго оставаться без пастыря.

На следующий день после времени, положенного на траур, Цимисхий созвал во дворец епископов и синклит и обратился к ним с речью:

«Я признаю лишь одну наивысшую и главенствующую силу, которая вызвала из небытия к бытию все благолепие видимого и невидимого мира. Это сила Бога. Но мне известны и две власти в сей жизни, в насущном земном пространстве: священство и царство. Одной из них Создатель поручил заботиться о душах, а другой – управлять телами людей, с тем, чтобы ни одна из сторон не пострадала и оставались они целыми и невредимыми. И теперь, когда глава церкви отдал долг природе, надлежит всевидящему оку, которое распознает дела человеческие еще до того, как они задуманы, определить для священной должности среди всех людей наиболее достойного мужа. И вот Богом данной мне властью я возвожу на церковный престол человека, издавна мною испытанного и прославленного всяческими добродетелями. Ему Бог даровал способность предвидеть будущее: именно этот монах предсказал Никифору императорскую власть. Его божественное пророчество предрекло мне многое из будущего, которое и свершилось в свое время. Так пусть не проводит сей человек свою жизнь в тени».

Произнеся эти слова, Цимисхий вывел на середину отшельника Василия[41], который с детства избрал монашеский образ жизни и беспрестанно выказывал подвиги тяжкого труда своего на вершинах Олимпа. Старец был прекрасной кандидатурой на место владыки. Отшельник всю жизнь провел в уединении, где избегал соблазнов и мирской суеты.

В Византии церковь находилась в зависимости от государства. И выбор патриарха, в частности, фактически определялся базилевсом. Тем не менее Цимисхий счел нужным сослаться на положение Эпанагоги, византийского свода законов, о равноправии светской и духовной власти.

На следующий день монах Василий принял помазание на первосвященство и был провозглашен Вселенским патриархом. Как раз в тот день в Византии праздновали то воскресенье, когда святые отцы укрепили православную веру в почитании божественных икон.

Новый архиепископ Константинополя практически отстранился от руководства церковью, переложив эти обязанности на митрополитов и поместный синод. Стараясь избегать политических споров, он послушно исполнял все повеления базилевса.