Росток Имболка
Больше я её не видел.
Вот это я хорошо помню – больше я её не видел…
Воспоминания.
Если это можно назвать воспоминаниями.
Нельзя.
Нельзя.
Здесь приходит что-то другое…
…что-то…
– Вставай.
– А?
– Вставай, говорю.
Это Ингерд.
Хочется сказать – встаю, только это будет неправильно. Здесь нельзя вставать, здесь можно только выбраться из переплетения координат, прямых, кривых, синусов, косинусов, арктангенсов, что такое, не знаю, вы у Ингерда спросите, он скажет, он знает, и про риманово пространство знает, и про неримановы пространства, видно, важный человек был этот Риман, если ему целое пространство отвели…
Итак, выбираюсь из хитросплетения линий, иду за Ингердом.
(Хочется сказать – иду, и это будет неправильно)
Тут надо быть осторожным, чтобы не провалиться куда-нибудь в никуда, в непериодические десятичные дроби. Но и не слишком осторожничать, а то просечет Ингерд, что помощник его в математике дальше дважды двух – четыре не сечёт…
Ингерд оборачивается ко мне, глаза стеклянные. Это я уже знаю, когда у Ингерда глаза стеклянные, значит, смотрит куда-то в глубину мира тонких чисел, выискивает интегралы, высматривает обходные пути до каких-то неведомых асимптот.
Здесь хочется сказать – вспоминаю, только это будет неправильно.
Это не воспоминания.
Это другое.
Требуются специалисты со знанием высшей математики. Обращаться – Новослободская, 19, отель Парадиз, офис 23.
Читаю – хочу заорать, что нет на Новослободской никакого отеля Парадиз, и не было никогда.
Не ору.
Начинаю понимать.
Набираю номер.
Гудки.
– Слушаю.
– Э-э-э… я по объявлению…
– А там что сверкает?
Здесь хочется сказать – сверкает, только это будет неправильно. Здесь не сверкает, здесь другое что-то…
Тем не менее, говорю:
– А там что сверкает?
Тут же мысленно даю себе подзатыльника, на кой черт сказал, вот теперь всё понятно со мной будет, что по математике выше тройки не было, сидит училка, руками разводит, Саламахин, я тебя как оценивать должна, у тебя в полугодии двойка выйдет, я что делать должна… помню, домой идти боялся, думал, батя меня убьет, я еще не знал, что батю самого убили…
А ведь ляпнул же я:
– А там что сверкает?
Ингерд оборачивается:
– Где?
– Да вот же…
Ингерд прищуривается, глаза стеклянные:
– Не вижу…
– Да вы нормально смотрите, а не в бесконечность.
– Точно, я и забыл… где, говоришь? Слушай… ну, башка у тебя работает…
Начинаю догадываться:
– Это… оно и есть?
Ну а то… слушай, ну ты вообще молодчина… необратимость хода времени… Ну, конечно же!
Ничего не понимаю. Спешу за Ингердом, черт, даже не спросил, что мне делать, за ним идти или стоять здесь…
Начинаю понимать, что что-то не так…
…да, вот это слово здесь подходит – что-то не так.
Присматриваюсь, еще бы понять, что именно не так, да здесь все не так с точки зрения нормального человека, но теперь как-то особенно – не так.
А вот оно что…
– А ты заметил, мы идем, а оно ближе не становится?
Ингерд подскакивает:
– Ты… ты здесь?
– А что…
– Блин, я ком-му сказал, на месте стоять? Оборудование на хрен не надо, пусть пропадает, так?
Отступаю назад, всё-таки говорю:
– Там… мы к нему идем, а оно не приближается.
– Так и должно быть, что… от чёр-р-р-т…
Ингерд бормочет что-то, узнаю полузнакомое слово – асимптота.
Вспоминаю:
– Это… это значит, её нельзя пересечь.
– Верно, не доберемся мы до него ни хрена… Не выйдет номер… ладно, давай к лагерю…
Поворачиваюсь к лагерю, понимаю, что возвращаться некуда, лагеря нет. Что-то тёмное доедает ноутбук, давится моим свитером.
Жду нагоняя от Ингерда, не дожидаюсь, Ингерд идет куда-то по краю воронки, закрученной на саму себя немыслимой петлей Мёбиуса. Хоть это я помню – петля Мёбиуса, рисунок ещё был, там муравьи по ленте бегали…
Воспоминания…
(…нет, не воспоминания, тут что-то другое…)
– Ну что… – парень смотрит на меня, постукивает по столу пальцами, – что Регдин сделал, догадываешься?
– М-м-м-м… ну… была сначала одна реальность, а он другую сделал…
– А если подумать?
– Ну… – хочу сказать, что не знаю, тут же спохватываюсь – а-а-а-а, так это… как будто он в нашем прошлом изменил что-то… и теперь всё вот так…
– А молодец, соображаешь… ну а как ты думаешь, как он в прошлое попадает?
– М-м-мм… ну уж, не знаю, как он во времени путешествует…
– …но путешествует, – мой будущий начальник смотрит на меня, прищурясь.
Вспоминаю умную фразу, услышанную где-то когда-то не помню где и когда:
– Ну… современная математика не исключает такую возможность… путешествий во времени…
– Вот именно. Современная. Сегодняшняя. Та, которую мы знаем.
Пытаюсь сострить, острота не получается:
– А что… бывает завтрашняя?
– Бывает… математика-то, она большая… может, где-то там и есть доказательство, что машину времени создать невозможно… вот так найдем доказательство это, Регдин и не проникнет никуда…
Начинаю сомневаться:
– Так это когда ещё до этого математики доберутся…
– А мы математиков ждать не будем.
– А как?
– Сами пойдем, как….
Меня передергивает:
– Это к-кто… сами?
– Ну… мы с тобой, кто. Ты же в математике кумекаешь, разберемся…
Киваю.
Не говорю, что ни в какой математике я ничего не кумекаю.
– Тише ты…
Здесь хочется сказать – замираю.
Только это будет неправдой.
Здесь не замираешь, здесь как будто перестаёшь быть.
Тишина.
Текут секунды…
(…нет, это будет неправдой, нет здесь никаких секунд…)
Ничего не происходит…
(…и это тоже будет неправдой, здесь всегда что-нибудь происходит, только мы не видим, что…)
Осторожно спрашиваю:
– Этот нас ищет? Рег…
– Да лучше бы этот…
– А кто?
– Чш-ш-ш-ш….
Оно появляется из ниоткуда, прямо у меня над головой – что-то сетчатое, клетчатое, извивается, пересекается само через себя, ищет жертву…
– Пригнись…
Пригибаюсь, проваливаюсь в какие-то координатные хитросплетения, зачем-то задерживаю дыхание, хотя знаю, что не задохнусь.
Сетка касается моих плеч, сжимаю зубы, чтобы не заорать от боли, чувствую запах жженого мяса.
Секунды растягиваются в вечность.
– Вставай!
– А?
– Вставай, давай!
– Так эта же хрень…
– Нету уже никакой хрени, вставай…
Встаю, оглядываюсь, и правда, нет никакой хрени.
– Тпру, стой, куд-да попёрся… – шипит Ингерд, – дай спину тебе смажу…
– А-ч-ч-ч-ер-р-р-т!
– Терпи уже, я что могу сделать… щас полегчает…
Боль утихает, уходит куда-то, перестаю чувствовать плечи.
Вспоминаю:
– А это игра такая была на компьютере… там сеточка такая была, её ловить надо было… или она ловила…
Ингерд взрывается:
– Да задолбал ты! Сеточки ему, игрушечки! Думает, мы здесь в игрушки играем, да? Вон пошел отсюда, видеть тебя не хочу!
Меня передергивает. Думаю, что ослышался. Нет, не ослышался, и правда – убирайся.
Убираюсь. Кусаю кулаки, крепко, до крови, ненавижу себя. Упустил своё счастье, сам упустил, и где упустил – в двух шагах от цели, сам же Ингерд говорил, почти нашли… хотя это самое почти может растянуться еще лет на двадцать, уж это я в математике понимаю…
Прячусь за холмами…
(…неправильно, здесь нет никаких холмов…)
…выслеживаю Ингерда, чёрта с два я от него куда-то уйду…
Ингерд замирает на обрыве…
(…нет здесь никакого обрыва…)
…оборачивается:
– Сюда иди! Живо! Нашёл! Нашёл!
Бегу сюда. Живо. Проваливаюсь в какие-то неправильные бесконечные дроби, Ингерд подхватывает меня, бормочет слова, от которых у квадратных корней уши сворачиваются в трубочку.
– Вот… смотри…
Смотрю. Как всегда ничего не понимаю.
– Вот оно… – Ингерд показывает на непонятные формулы, – вот…
– Это… что машина времени невозможна, да?
– А то сам не видишь?
Не вижу. Но говорю другое:
– М-м-м… похоже… оно и есть.
– Да не похоже, а есть! Вот оно… значит…
Толкаю Ингерда в спину, резко, сильно, сам чуть не падаю в сияющую бездну.
Отворачиваюсь – всё равно кровавые брызги впечатываются мне в лицо.
Подхватываю формулу – длинную, извилистую, заляпанную свежей кровью, прячу в сейф.
Иду назад. По вехам. По знакам. По зарубкам на квадратных корнях. По кривым интегралам и замкнутым кривым.
Путь обрывается.
Падаю.
Кто-то подхватывает меня, кто-то выволакивает, бьется в висках – Ингерд, Ингерд – нет, не Ингерд, это другой математик, имени не помню, вот так, совсем хорошо, не помню, что за люди у меня работают.
Отфыркиваюсь, отплевываюсь.
– С-спасибо.
Он неумело отдаёт честь:
– Служу императору.
Дальше можно расслабиться, дальше меня проведут свои, зря, что ли, их расставил…
Мелькают впереди огни мегаполиса.
Останавливаюсь, перевожу дух – здесь, вроде, можно остановиться.
Математик спрашивает:
– Вы… нашли?
Отрицательно мотаю головой:
– Нет… нет опровержений, что путешествия во времени возможны.
Он смотрит на меня. Нет, не на меня, а куда-то сквозь меня, на какие-то…
(…хочется сказать – холмы, и это будет неправильно, нет здесь никаких холмов…)
…я еще не знаю, что он там видит, да и не узнаю никогда, ничего я в этом деле не понимаю. Но догадываюсь, по взгляду его – догадываюсь, не умеешь ты врать, парень, всё у тебя на лице написано…
Спускаю крючок.
Математик сгибается пополам, падает. Добиваю выстрелами, раз, другой, третий, не умею я убивать, не умею, у других как-то получается с одного выстрела уложить, а мне и одной обоймы мало будет…
Иду к городу, вижу темные силуэты солдат, бегущих навстречу.
– Мой император! Вы…
– Всё, всё в порядке… хорошо всё…
– Стреляли…
– …я стрелял… нормально, нормально всё…
…возвращаюсь домой, бросаю пойманную формулу в сейф.
Закрываю.
Смотрю на хитросплетения времен, нет ли какой опасности там, впереди – нет, ничего нет, путь свободен.
Ква-отряд
– Ну, давайте… рассказывайте…
Девица в кресле мнется, теребит длиннющие ногти, хлопает ресницами, нет, не взлетает, наконец, тянет неуверенно:
– Ну-у… я не зна-аю…
– Что не знаете, были вы там или нет?
– Ой… не знаю я…
– Не знаете, были или не были?
– Там, это где?
– Там, это там… На Инертной.
– М-м-м… это улица такая?
Следователь начинает терять терпение:
– Ну да, да!
– Ой, ну я это, утром встала, я еще в девять хотела, а там туда-сюда, до одиннадцати провалялась, потом это самое…
Следователь откашливается:
– Вы на Инертную приехали…
– А, ну да, я ногти накрасила, ещё такая накрасила, а тут холодно было, я еще такая хотела халат взять, и никак, ну вы понимаете, ногти накрашены… А тут мне Стелла звонит такая, а пошли в «Парадиз», ну это бутик такой на Инертной…
– Ну-ну, вы на Инертной оказались, и что?
– Ну, я еще из машины вышла, потом смотрю такая, сумочку оставила, это потому что я обычно с большой сумкой хожу, и ридикюльчик ещё беру, а тут с одной сумкой маленькой…
– Ну, хорошо, хорошо, и вы увидели…
– Ой, да вы не сбивайте меня, я так не могу… погодите-погодите, я вам всё по порядку расскажу… Ну и вот… а тут за этим гонятся…
– За кем, за этим?
– Ну, за человеком за этим, за кем! А он от них убегает…
– Как он выглядел?
– Ну как, обычно… как человек… у него ещё пальто такое было… или нет, вру, курточка на нем была… там еще заклёпочки такие, еще воротничок такой…
– А роста он какого?
– Рослый такой, высокий… но нескладный какой-то… Знаете, мне высокие обычно нравятся, а тут нескладный какой-то…
– Ну, хорошо, хорошо, так вы говорите, он по улице бежал?
– Ага… а за ним эти гнались… в форме такие…
– Полицейские?
– А, ну да… я еще такая завизжала, думала, меня щас убьют… Ой, так напугалась вообще… ой, можно я закурю, а то волнуюсь так… Я вообще уже месяц не курю, а тут как случилось такое…
– Курите, курите, кто вам не дает… так куда он побежал-то?
– Ой, не помню я… по улице куда-то…
– По какой улице?
– Ой, да не помню…
– Там живете и не помните?
– Ой, да не помню я… хотя постойте, постойте, он к бутику свернул, там еще туфли такие выставили, надо ж было так туфли испортить, там подошва розовая, а…
– …короче, куда он побежал-то?
– Он… а да, никуда он не побежал… он пропал.
– Как пропал?
– Ну, так… он там возле бутика остановился, там еще туфли такие, они мне так нравились, только…
– И?
– Ну вот, он остановился… и на стене рисовать начал чёрным чем-то…
– Предположительно, углем.
– Я думала, граффити какое нарисует… а он простенько так, крестик нарисовал, и кольцо такое…
– Умножил на нуль.
– Это чего такое, это картина так называется?
– Ну да…
– А это в тренде сейчас?
– Не… не в тренде…
– А, ну то-то я смотрю, парень не в тренде… А он так нарисовал, и тут раз, эти полицейские исчезли… вот так, были-были, и раз – и нету, и ветер такой, и холод… а я такое в кино видела, там парень один на врагов закля… закляние наложил…
– Так-так, понятно.
– А это… а это тоже закляние было?
– Ну… считайте, что да.
– А потом он к другой стенке повернулся, и там крестик нарисовал, а над ним такие две палочки… или нет, три…
– Четыре.
– Да не, точно вам говорю, три палочки было!
– Цифра четыре.
– Цифра? А-а-а, это лимонная такая, её ещё в панкейк добавляют?
– Ну… да. Так нарисовал он, и что?
– И таять начал… ой, я такое в кино видела, еще смотрю такая, думаю, а чего это с ним… сначала он такой тусклый стал, прозрачный, а потом исчез…
– Что же, понятно всё… спасибо большое за помощь следствию. Если ещё что-то увидите…
– Ой, если я ещё его увижу, я вообще на месте умру… Ой, а можно я ещё закурю, я так-то месяц не курила… а тут всё случилось, я напугалась так…
– Ну, давайте… рассказывайте…
– Чавось?
Рассказывайте, что видели.
– Ой, милой… не помню я…
– Да как не помните, были вы там?
– Енто хде?
– Да вот же… в хранилище…
– А-а-а, в хренилище… да воть, вчерась пошла в хренилище, а там ентот…
– Как он выглядел?
– Да вот, махонький такой, щцупленький… в хренилищу входит, и давай в бумагах-то рыться… ну мы его шугануть хотели, ишь чего выдумал, наше енто место… Потом рукой махнули, да и черт с ним, нехай бумагой запасёшься, холодно же, зима-то эвон какая стоит… Ну и вот, он в бумагах роется, да так роется, будто ищет чивой-то… мы ему говорим, да чиво роесься, хорошая бумага, сухая, гореть только так будет… а он такой говорит – а нет, мне особая бумага нужна… и ищет эту, бумагу-то свою особую… полдня искал, рылся… А потом вытащил и к выходу идет, нашел, видать… и взял-то одну бумажечку, мы его ужо на смех подняли, ишь, какой, одной бумажечкой как печку-то топить буш… А он кивает, лыбится, ну видно, блаженный, чивой с него взять-то… Вот, к двери подходит, а тут полицейские валом налетели, аки вологодские чайки, давай орать, вы арестованы. Ну уж туту мы на что народ смирный, и то всполошились, чивой на человека-то напали, али он украл чивой? Всего-то листочек взял, а ору-то, будто казну обокрал, али еще чивой… А они нам всем – всем покинуть помещение, вон пошли отсюда, не ваше дело. Ну, думаю, вот и набрали бумаги-то, вот и истопили-то печку, таперича из-за убогого этого ваааще все замерзнем на хрен… зима-то нонеча какая… И ентого, значица, окружают, руки вверх, все такое. А ентот листочек-то на полу расстелил, и стоит над ним, руками машет, будто нырнуть тудыть хочет, ну дурной он дурной и есть, чивой с него взять-то… А енти орут, значит – хватай его, вяжи его! А он хоп! – и в газету-то прыгнул. И плюх, как в воду вошел, аж брызги полетели. И енти, полицейские-то, орут, жги его, жги, и к нам, значитца, бегут – а ну, давайте, у кого спички-то есть… Я им спички-то несу, вот, возьмите, сердешные, а они чирк – и бумажку-то енту поджигать хотят. А я им – да чавож делаете-то, изверги, человека ж живого губите! А они мне – а ентон человек опасный, значица, террорист енто. Ну тут меня прям холодом прошибло, прям вся жисть перед глазами – енто ж он мог и нас тут всех взорвать к ядреной фене… Ну вот, значица, тут поджигать бумагу-то хотят, а бумага-то хоп! – и исчезла. Вот так, была и нету… И енти, значица, орут – а-а-а-а, упустили, да какого ж хрена, да у вас руки из жопы, или откуда… И тут бац! – и нету хренилища, ничего нету, в чистом поле стоим. И тута машина, значица, подъезжает, и ентот, главный из полицейских-то приходит, и давай орать, а-а-а-а, упусти-и-и-иили, я ком-му сказал, за ним туда прыгать надо, а вы чего, струхнули, да, в штаны наложили, о-о-ой, блин, храбрецы-воины удалые… А мне потом люди умные сказали, енто он в прошлое прыгал, чтобы историю слышь, поменять, и чтобы усё по инакому было…
– Кто это вам сказал такое?
– Да Никитишна сказала…
– И где живет ваша Нитикишна?
– Да хата у ней с краю стоит…
– С какого краю?
– Да возле леса…
– Понятно… спасибо…
– Ты чего делаешь, я тебе как сказал свидетелей убирать? Когда иголкой пользоваться научишься? Или мы так до конца жизни и будем направо и налево стрелять?
– Да я только…
– Да ты только… уволю, вот будет тебе только…
– Да чё вы, да я ничё!
– Щас в камеру сядешь, вот будет тебе чё…
– Да я ничё, это Серый всё!
– И Серый с тобой щас сядет… И родителей твоих в полицию… Ну давай, рассказывай…
– Да не я это стекло разбил!
– Да мы не про стекло… давай… рассказывай, что на Варненской видел.
– Девка там была…
– Одноклассница твоя?
– Да не… ну, не девка, ну, тетка…
– Ну, не тетка, ну, дядька… давай, орел, рассказывай… чего эта тетка делала?
– Ну… дядьки за ней гнались…
– Чего хотели?
– Да я почем знаю, чего хотели… Мы с Серым еще спрятались, ну мамка говорила, если там разборки какие, залазь куда и не отсвечивай. Ну вот… там трое за теткой этой бегут, и стреляют, ну чисто как в игрухе этой, где по людям стрелять надо…
– А она?
– А она в стену врезалась, ну они её в тупик загнали, девку эту… И давай на стене рисовать… Ну, не из баллончика, а чего-то другое у неё было… карандаш… или помада… не…
– Так карандаш или помада?
– Ой, не знаю… чё-то такое достала, и давай на стене рисовать… она там нарисовала чего-то… закорючку такую, черточку…
– Ну-ка, ну-ка, поточнее, какую закорючку с черточкой?
– Да вот…
– Ага… эм-це-квадрат…
– Квадрат, а это про лягушек, да? А я сериал такой видел… Ква-Отряд называется…
– Ну а дальше-то что было?
– Да там лягушки команду спасателей организовали…
– Па-а-арень, мы тебя про женщину спрашиваем, которая убегала…
– А-а, она там нарисовала чего-то, а тут эти трое раз – и исчезли. Только искорка вот такая была, и все.
– Это она их что, со сверхскоростью света отфутболила?
– Похоже на то.
– А её Света зовут? Не, вроде мужики её окликали как-то, Лера, что ли…
– Ты помолчи, пацан, без тебя тошно… Хотя нет, стой, ты мне скажи, а сама-то она… куда делась?
– А, не, стойте, я наврал всё, это она себе эти закорючки про Ква-Отряд нарисовала и в искорку превратилась… А с мужиками она по-другому разделалась… Она это, вот так нарисовала…
– М-м-м… похоже на коллапс в черной дыре…
– …а парни эти вот так в точку сложились, и всё…
– Ну-ну… та ещё девка… ладно, пацан, молодец… иди домой, смотри свой Ква-Отряд…
– Что-то быстро ты его отпустил…
– Да черт с ним.
– Да-а-а, ловко ты в этих знаках разбираешься… Не боишься, что и тебя тоже прихлопнут?
– Меня прихлопнут, кто им расшифровывать всё будет? Сами, что ли? Да они дважды два посчитать не могут.
– Да, давно спросить хотел, что такое два, я знаю, а ждыдва?
– Да забей…
– Ну что, нашли кого-нибудь?
– В двенадцатом квартале литератор живет…
– …а на хрена он нам?
– Ну… он литературных героев оживляет…
Денис недоверчиво косится на Леру:
– Ты видела?
– Ага… Он при мне Шерлока Холмса оживил… смотрю, темная тень такая в углу комнаты… и трубку от свечи прикуривает…
– И ты поверила?
– Ну…
– Да, Лера, вроде умный ты человек, а в сказки веришь… тебе парень сказал, а ты и уши развесила…
– Какой парень, ему сто лет в обед.
– Ну, тем более… а вы, Нат Натыч, что подыскали?
– Девушку одну видел…
– Нат Натыч, вы не про девушку давайте, а по делу.
– Так я и говорю по делу, она биолог…
– Мёртвых воскрешает, что ли?
– Ну, мёртвых не воскрешает, но людей исцелить может… её потому и не сдали до сих пор полиции, что люди к ней лечиться ходят… Она на человека смотрит, органы его видит, и молекулы видит, цепочки ДНК… рак вылечить может… мне её знакомый один посоветовал, у меня же спина… Я к ней прихожу, она сидит, ревмя ревет, я спрашиваю, что такое – она говорит, вот, человек с четвертой стадией пришел, я его не выходила…
– Э-э-э… здрассьте.
– Тебе чего, пацанёнок? Ты дверью не ошибся? Иди, гуляй давай…
– Да Дениска, дадим уж ему чего-нибудь…
– Чего – чего-нибудь, знаем мы чертенят этих… папа-мама на трех работах вкалывают, деточку обеспечивают, а деточка попрошайничает…
– Да не, дяденьки, я это… а вы чудеса всякие умеете…
– Ага, щас тебя в лягушку превратим.
– Да ну, дяденьки, я серьезно… Вы же сами ноете, что учеников у вас нет…
– Кто те сказал, что мы ноем?
– Да знаю я…
– Сарафанное радио донесло?
– Да погодите вы, он и не знает, что за радио такое…
– Ну вот, пацан… вот если два, а рядом еще два, это чего будет?
– Дважды два.
– А если подумать?
– Не… не помню.
– О-о-ох, парень, горюшко ты моё… двадцать два будет. Чем отличается, помнишь?
– Двадцать… это два десять, да?
– Ну, молодец, хоть что-то вспомнил… а вот смотри, вот двойка большая, а рядом чуть над неё двойка поменьше. Это знаешь, чего?
– Это двойка неправильная.
– Не-е, парень, двойка эта самая что ни на есть правильная. Это индекс.
– Ин… индекс… он из Индии, да?
– Не, парень, не из Индии он… это значит…
– …вы арестованы.
Лера в отчаянии пинает стены камеры, вздрагивает от боли:
– Ччерр-р-рт… выдал пацан… с-сука…
Нат Натыч мотает головой:
– Пацан тут не при чем.
– Чего?
– Не при чем тут пацан… Это Денисик наш постарался.
Лера вздрагивает:
– Ты чего? Как Денисик?
– Так Денисик… математик наш…
– Не, быть не может, чтобы он нас сдал.
– Может, может… думаешь, чего он тебе цветы дарил… глазки строил…
– И что?
– Что, что, а что мы с тобой на Новый Год делали? А тебе про отель Парадиз напомнить?
– И чего? Мы живые люди, я живая, ты живой…
– Так Денис-то тоже живой, ты как хотела… он же тоже не идиот, он же всё понял, что мы там…
– Вот сволочь…
– А вы, значит, следователь будете? – Лера недоверчиво смотрит на человека в форме.
– Значит, он.
– А Денис ваш…
Человек в форме качает головой:
– А нет уже вашего Дениса.
Лера не понимает, как нету Дениса, неужели уже…
– А я думала, вы его оставите…
Человек в форме усмехается:
– Чтобы он весь мир разнес?
Лера вспыхивает:
– Да ничего бы он не сделал, ничего, как вы не понимаете! Сами нас убить хотите, потом удивляемся, что сдачи даём!
– Ладно… поговорили, и хватит… – человек в форме кивает солдатам, – пли!
Лера не понимает, как пли, почему пли, а суд, а следствие, а…
А всё.
Пли.
Нат Натыч еще пытается подхватить неприметный клочок газеты с пола, Лера еще царапает ногтем на стене камеры квантовые формулы, а поздно, а всё уже, а пли…
– А тебя теперь тоже казнят?
– Меня-то за что?
– Ну… знаешь много… эти свои… ждыдва…
– Не бойся, память стерли. Ну, всё…. Покончено с ними…
– Жёстко как-то с ними… смертную казнь-то еще когда отменили, а тут вон как…
– А как не жестко, они же весь мир разнесут. Видел как, два знака нарисует на стене, и начинается черт знает что…
– Ну… они же оба сколько лет на свете жили, и ничего…
– Чего ничего, сегодня ничего, а завтра очень даже чего…
Ярик оглядывается.
Так-то его Ярославом зовут.
А родители Яриком называют.
А если что, стекло Серый разбил, а не Ярик, Ярик тут не при чем.
Ярик оглядывается – никто не видит. Достает баллончик с краской, рисует на стене. Воровато оглядывается, а тот налетят сейчас злые тетки-дядьки, а-а-а-а, это ш-ш-што такое, а-а-а-а, щ-щ-щ-щ-ас-с-с-с мили-и-ицию…