9. РАБА ВИНЫ
Мы – две лебединые песни,
Сольёмся в полёте в одну…
Л. Колганов
Тот май отбушевал в просветпоследних дней любовью.Я приклонила маков цветк могилы изголовью.Скитаясь в горькой тишинепо памяти глубинной,где гимном стал тебе и мнезвук песни лебединой,я – призрак тучи дождевой,всё время льющей слёзы,и над тобой, и над судьбой —печальные прогнозы,и ни жива, и ни мертва,бессмысленно блуждая, —как прошлогодняя ботвабылого урожая,лежу отбросом у стены, —ни ночь, ни день немилы.И вянет мак рабом виныи я с ним у могилы.10. ПЕРВОЗДАННОСТЬ
Не седыми ослеплён годами,
А твоей пронзительной красой!
Л. Колганов
Зацветает опять баугиния,
отряхнувшись от старой коры.
Для тебя оставалась Богиней я
до последних дней звёздной поры.
Эта сила твоей первозданности
мне дарована раньше была,
хоть и жизни земной нашей странности
заразительны, как кабала,
чередою с фанерными позами
эталонов мирской красоты,
где кидают – смертельными грёзами —
с пантеонов подложных понты.
Эталоны все эти мне побоку
и, отбросив планктон кормовой,
повинуюсь я чувству глубокому
лишь к тебе, мой во веки СВЯТОЙ!
11. ПАССАКАЛИЯ
«Человек исчезает как тень»
(итал. Passacaglia della vita, лат. «Homo fugit velut umbra»)
Не поедем с тобой в ИталиюИ в Венеции нам не бывать…Я сегодня пишу пассакалиюИ смотрю на пустую кровать,На тобою обжитое кресло —Мне поэтом оставленный трон,Слышу ныне, во веки и присноТвой звучащий над ним баритон —Голос-гром из глубин подсознанья,Из утробы болот и песков,Из желанья, мычанья, стенаньяВсех библейских племён и веков,Голос боли зубной и скрипучий,Словно ржавый усталый металл.Билась в теле душа, как в падучей, —Ты в неё свои стрелы метал.Все слова твои – царские фасцы,Символ власти над серостью тла,Или душные сатисфакции —След от розог на «мёртвых» телах.Ярославною, плачущей скорбно,Отпеваю я душу твою.Над судьбою волчицей утробноНам ветра пассакалью поют.ДИПТИХ «БЕРДИЧЕВ»
1. ОТЧИЙ ДОМ
Дом ещё живёт и дышитРанним утром акварельным,Сном таинственным под крышейИ томлением пастельным.Ещё бури и прибоиВ нём бушуют, как и прежде.Только жёлтые обои,Как потёртые одежды.Только трещин паутинаРасползлась по штукатурке,И в пруду заросшем тина,Словно бархат на шкатулке.Малахитовая зеленьОбнимает дом снаружи,Зев оконный в нём побеленОтпечатком нежных кружев.И пока в нём бьётся сердцеВ ожиданье блудной дочки,Я сюда приду погретьсяИ плести из слов веночки.2. БЕРДИЧЕВ
Мой город родной, неказистый,С потёртостью маленьких крыш.В реке под горою волнистойЛаскается томный камыш.Плывут между улочек скромныхНеспешно уютные дниИ в двориках старых укромныхМерцающей жизни огни…Мне любы твои ароматы,Капели из вишенных венИ остров небрежно косматыйВблизи кармелитовых стен,Надтреснувший звук колокольни,Израненной горестью лет,И крик петуха протокольный,Вещающий новый рассвет!!!ИЗ ЦИКЛА «ТРИ ВРЕМЕНИ ГОДА»
1.НАЧАЛО СЕЗОНА ДОЖДЕЙ
Смывая пыль и грязь за лето,обрушился на город дождьи, как блестящею монетой,сверкает лужами, кометойгарцует босоногий вождь!Вода! Вода! Живая сила!!!И горло пересохших рек,морщины склонов напоила,как будто только и радела,чтоб сократить пустыни век.Вновь караваны горных лысинпокроет редкий пух клочковтравы, кустов, как корку – плесень.Признание громо'вых песен —скупая красота цветов!2. КОНЕЦ СУБТРОПИЧКСКОЙ ЗИМЫ
Разливает молоко на кусты и на деревья
По весне корова Нут,* нежась в солнечной траве.
Это первые дары новолетнего преддверья,
Несравненные дары нагим веткам и листве.
Вновь теплом преобразилась онемевшая пора,
Расплескалась, развопилась, словно невидаль какая,
Обновилась диорама вдоль облезлого двора,
На припёке растянулась ящерица золотая.
Оживился пейзаж взбудораженным стаффажем —
Воскресенью нет числа на листках календарей.
Перекрикивая гул, воспарил галдёж над пляжем
Завершением сезона субтропических дождей.
* Корова Нут – древнеегипетская богиня неба (смена дня и ночи)
3. ЛЕТО У КРАЯ ОЙКУМЕНЫ
Влажная липкая кожа, налитаямякоть телесная – мятая глина.Простынь прилипла к скелету. С исходом дняночь обезумела…Красными, будто варёными раками,Устланы пляжи телами бессильными.Бьются в истерике на судах с бакамиволны плаксивые.Вот оно, лето, – горячее, паркое,зноем палящее, солнцем клеймящее,с тенью, никак не спасающей, паркамизелень томящее…Ветки обмякли, к жаре тугоплавкие,скрючились, съёжились в струпья до вечера.Их ожидает – влюблённых (над лавками)тайная ве′черя…ЦИКЛ «ИМЯ»
1. ИМЯ
Она, как небес корабли,
плывёт, не касаясь земли,
младенца держа на руках.
Какой он оставит в веках
след дел – от столиц до окраин?
И было его имя Каин…
Она, как мираж пустыни,
идёт в длинном платье из сини,
к груди прижимая сокровище:
кто – ангел он или чудовище
для мира, так ждущего чуда?
Ему дали имя – Иуда…
Летит быстрокрылою птицей
в тунике из скромного ситца.
У мира всего наяву —
ребёнок родился в хлеву.
Какую он весть нам принёс?
И звали его Христос!
2. СТРАСТИ ПО ВЕНЕЦИИ
1
Зной (как среди песков Сахары)
дыханьем разогретых тел
подогревался и без пары,
не напрягаясь, буйно прел,
соединяя запах тленья,
морского бриза, пота псов,
испытывал домов терпенье
и обитателей дворцов.
По венам с жёлто-серой плазмой
в гондолах ёрзал сгоряча
и ниспадал слезой алмазной
со лба до самого плеча.
Я с ним сроднилась, будто с духом
венецианских мудрецов,
и на фасадах зорким оком
искала взгляды праотцов.
И силуэт в гробах каньонов
мелькал обломком миражей,
отбрасывая тень поклонов
из окон разных этажей.
Совсем не это время года
владело северным волхвом.
И уж совсем не та погода
роднит Венецию с «Петром».
Хотя и тот, и этот – камень,
но в обрамлении воды
закрылся плотным слоем ставень,
как в ожидании беды.
Столпотворенье Вавилона,
галдёж, как в пятничный базар…
А в небе облако-икона
лучилось, как из тьмы квазар…
Мосты, мосточки, гроздь фонтана…
У той, у этой ли воды
гулял поэт?.. У «Флориана»* —
свой счёт избранников судьбы…
Брег Сан-Микеле* – третий лишний
сей карнавальной суетни,
в могильные забился ниши
под звук цикадной стрекотни.
Покойный остров в жизни прений
стоит вдали, особняком,
и спит на нём мой светлый гений
под солнцем высохшим цветком…
*«Флориан» – самое старое кафе Европы, появившееся в далёком 1720 году. Его посещали многие известные личности, такие как Казанова, Хемингуэй, Байрон и Бродский. И в наше время здесь нередко появляются знаменитости.
3.БУМАЖНЫЙ ХЛЕБ
Пойдем, поэт,
взорим,
вспоём
у мира в сером хламе.
В Маяковский
Встреча с тобою была, как взрыв
Атомно-водородной бомбы.
Стихи читала наотмашь, навзрыд,
Круша в глухих душах тромбы!!!
Слог твой – как ветер свежий в лицо,
Хлёсток молнией яркой,
Лезвие бритвы, молот с серпом,
Дух пе́чи доменной жаркой!!!
Ты с Солнцем пошёл взорить, воспеть,
У мира в сером хламе.
В трио возьмите меня к себе —
Я буду петь вместе с вами.
Петь буду смело горнилом вслед,
Мясом к гарниру из стали.
Благословляю бумажный ваш хлеб
За то, что выжить мне дали!
4. ЕЛАБУГА, 31 АВГУСТА
– Бог, не суди! – Ты не был
Женщиной на земле!
М. Цветаева
Краснощёкие нектарины
подавали сегодня к столу.
День последний усопшей Марины
загорался в музейном углу,
В заточении за занавеской
поднимался в предутренней мгле,
на стене угасающей фреской
под гвоздём в сердобольной петле.
Может, фартук тому был причиной
и пустой его вечно карман,
что записку друзьям и ключи на
скатерть брошены, как в океан?!
Может, сил больше не было верить?
Только нет в этом Божьей вины —
кто не знал скотской жизни потери, —
не был женщиной этой страны!
Здесь в музее сверкают витрины,
отражая оставленный след
в этом доме душою Марины,
но в котором её больше нет.
5.РАСКОЛЬНИК
Я вернулся в мир казнить
Всех, кто был фальшивой масти!
Л. Губанов
Он пришёл – молодым!!!И ушёл – молодым.Скок по полю – гнедым!Едкий – с искрами – дым!Колокольный надрыв!Безутешный набат!Ослепительный взрыв —Мой растерзанный брат!И с расколом – раскол!И с женою – жених…Он с оскалом – металл,Всех карающий – стих!!!Из житья выйти смогЗа предел нежитья!К чаше дерзкого «СМОГ»*Причастилась и я!*СМОГ – молодёжно-поэтическое движение начала 60-х годов.6. ПИАНИСТ
Владимиру Крайневу
Возвращаясь домой, потрясеньем гордясь,
Мне кричать всем хотелось от счастья:
Там играл пианист – страсть по струнам лилась
От натянутых жил до запястья!
Звук – по локоть, плечо, предо мной, надо мной,
На себя будто бы нанизала, —
Виртуоза игра иерихонской трубой
Разрушала апатию зала!
Тишины монолит, как Берлинской стены
Всей торос из железобетона,
Раскололся под властью витальной волны
Торжества совершенного тона!
Возвратившись домой, позабыв обо всём,
Диск крутила – в тоске – граммофонный.
Там играл пианист, – рассказать бы о нём,
Да молчал аппарат телефонный…
Илья Бокштейн (1937—1999)
В октябре этого года исполнилось двадцать лет со дня смерти Ильи Бокштейна. Поэт ушёл из земной жизни, но по-прежнему с нами в более тонком литературном пространстве, а его уникальные произведения изящно вплетаются в общее волшебное кружево современной израильской поэзии на русском языке. Издатели и читатели альманаха «Понедельник» выражают искреннюю благодарность родственникам Поэта: внучатому племяннику Илье Бокштейну и его маме Юлии Бокштейн за предоставленные материалы.
*****Пространство меня обнажает,в прострацию вводит восходне солнца. Чего? Я не знаю.Секрет океаном растет,претит описание жизни —холодного ветра пятно,в плаще словотворческой мысли,что высится храма окном.И все, что любовью хранимо,на тайном холсте заволнит,плывут мне навстречу – незримы —предчувствия знаков одних,Крик пропасти, что окрыляетпрорывы затверженных слов,в обрыве вниманья вздыхает,ступени убрав у шагов,и разум от них улетаетв уныло крылатый простор,что ангелам видится раем,а змеям узорами нор.Памяти Леонида Аронзона
Здесь кроме тишины кого-то нет,
Кого-то нет, застыло удивленье.
Струится дождь, как с листьев тонкий свет,
Намокший лист – зеленое затменье.
Намокший лист – намек освобожденья,
Разрыв, теперь мы людям не чета,
Теперь мы чуть от ветра отклоненье,
Хоть ветра нет, есть чистота листа.
Здесь кроме тишины поэта нет,
Последних листьев наводненье,
Проходит дождь, как с ветки тонкий свет,
Как таинство его освобожденья.
Он понял: здесь не нужен парабеллум,
Ни мрака на душе, ни вспышки гнева,
И счастье здесь не стоит птичьего хвоста.
Здесь ничего не нужно, —
В такт тишине растаять.
Мокнет красота. И капли тяжелы,
Как свежесть чутко белая;
И капли тяжелы, как свежесть – Шутка белая,
Не помню: осень ли,
Весна с дождя слетела
Запомнить след летящего листа.
* * *
Под беретом березо-узорчатых труб
Стрелки клена с коронами сосен обвенчаны
И сосульками красок обвешаны,
И по-детски весенне расцвечены
Отпечатком влюбленно рассеянных губ,
Что осеннему ветру, как речи, завещаны.
* * *Там за порогомСмутные желанияРастут,Чуть тянутся…Прошли…Лишь пустота,Открыв ладонь отчаяния,Взошла цветкомИз-под земли.* * *Искусство – это тайна исчезать,И становиться всем,Чем пожелаешь,Чтоб самый зрячийИ слепой тебя моглиЗа зеркало принять.Авторы ЛитО «Понедельник», Израиль
Яша Хайн, Хайфа
Кому нужен альманах «Понедельник»?
Международному литературному альманаху «Понедельник» исполнилось три года. Скоро выйдет в свет «Понедельник 10». Самое время спросить: кому это надо и надолго ли хватит энергии и дарования? Случайно ли соприкосновение израильских репатриантов, пишущих по-русски, или причиной является неизлечимая мания созидания главного редактора альманаха Натальи Терликовой?
Возможно, что русские люди в целом и многочисленные евреи, пишущие по-русски в частности, стремятся к централизации, необходимости вместе высказаться на новой родине в условиях, которые Иосиф Бродский определил как «психологическую Сахару, которая начинается прямо в вашей спальне и теснит горизонт».
Быть русским эмигрантом, точнее репатриантом, в еврейском государстве, где коренное население имеет собственное мнение по любой проблеме, жить в условиях ракетных обстрелов и жарких политических интриг – совсем непросто для постсоветского гражданина, привыкшего к подавляющему аппарату государственной машины, серости и тотальному «единодушию патриотических мнений». Заурядному репатрианту в Израиле помечтать бы о покое, о тенистом тихом уголке на измученной зноем и войной земле. Но в Израиле все попытки найти покой или воскресить недавнее российское прошлое похожи на безнадёжные усилия младенца, пытающегося схватить прыгающий мячик, который постоянно выскальзывает из протянутых рук.
Международный альманах «Понедельник» – звучит внушительно, но это скорее камуфляж: 90% авторов альманаха платят налоги в Израиле, кроме них в восьми изданиях альманаха присутствуют всего лишь несколько литераторов из России, Украины, США и Германии. Так что речь идёт в основном об израильских литераторах, пишущих стихи и рассказы на русском языке. Понятно, что каждый автор стремится к расширению своей аудитории, в то время, как число информированных читателей весьма невелико. К сожалению, как заметил Борис Гройс, «призыв к солидарности в наше время почти всегда сопровождается апелляцией не к общности происхождения разума, здравого смысла или человеческой природы, а к опасности общей гибели в результате ядерной войны или глобального потепления».
В условиях, израильского антагонизма становится естественным желание репатриантов-литераторов найти общность интересов и цели творческого сосуществования.
«Понедельник» объединяет выходцев из различных уголков бывшего огромного Советского Союза. Часть из них приехала в Израиль более сорока лет тому назад, а некоторые являются совсем «свежими», часть достойно зарабатывает на хлеб своим ремеслом, а многие материально бедствуют. Однако все они живут в государстве, которое принуждает человека овладевать искусством сохранения душевных сил при экстремальных ситуациях, в стране, где реальность богаче и обманчивее искусства и где публика и актёры поменялись местами: в зале царит сумасшествие, а на сцене – полный реализм. Реальность эта и отражается в произведениях авторов. Как провозгласил Уоллес Стивенс: «Если мы желаем сформулировать точную теорию поэзии, то необходимо исследовать структуру реальности, ибо реальность есть отправная точка поэзии».
Говоря о поэзии, я, конечно, подразумеваю и прозу, которая в хорошем её исполнении не менее поэтична. Хороший литератор – всегда орудие своего языка, но в некоторых произведениях альманаха присутствует чрезмерная разговорность, чувствуется недостаточное богатство языка, оторванного от питательной почвы постоянного общения с русской современностью. Вместе с тем хотелось бы отметить и незаурядные произведения, в которых авторы являются и искусными рассказчиками, и учителями, и магическими волшебниками.
Разнообразность тем и стилей авторов, сплетение стихов, коротких рассказов и фантастических прозаических миниатюр с богатой образностью израильской реальности позволяет насладиться лирикой простого русского языка, совмещённого с неиссякаемой еврейской мудростью. Естественно, что ни один поэт, ни один художник, взятый сам по себе, не исчерпывает своего значения, не существует вне традиций, создавших его как творческую личность. В связи с этим приятно отметить, что авторы «Понедельника» являются продолжателями русской классической традиции и вместе с тем несут свою «личную правду», не скатываясь в пропасть «бездонной тоски», свойственную большому количеству эмигрантской русской литературы.
Бродский в своём коротком эссе о Бэлле Ахмадулиной писал: «Поэзия есть искусство границ, и никто не знает этого лучше, чем русский поэт… Существуют лишь два выхода из этой ситуации: либо предпринять попытку прорваться сквозь барьеры, либо возлюбить их».
Альманах «Понедельник», несомненно, пытается прорваться сквозь барьеры разобщённости израильского общества, стараясь построить мост между местным истеблишментом и группой русскоязычных писателей, которые пока плавают в своём маленьком литературном бассейне, но поддерживают миссию гордо поднятой головы русско-израильских авторов, надеющихся в скором времени перебраться в бурные, но тёплые воды литературного Средиземноморья.
Денис Камышев, Ашдод
Доброго времени суток, граждане писатели, поэты и читатели. Даже такое печальное событие, как свадьба, бывает золотой, если пара окольцованных государством не поубивала друг друга. Что уж говорить про девятый, изумрудный выпуск «Понедельника». Изумрудный – мой любимый цвет. Недаром мой сетевой никнейм Гудвин. Наш девятый выпуск чем-то похож на Изумрудный город, где все мы хотим быть волшебниками. Кто-то приходит в него, как Страшила за мозгами, кто-то за храбростью, кто-то хочет найти утраченное сердце. А кто-то просто живет в этом городе и творит свое волшебство. Не стесняемся, проходим. Вас ожидает раздача слонов и материализация духов. И каждый найдет здесь свой личный изумруд. Не забудьте только надеть специальные очки с зелеными стеклами.
*****
Что есть слова? Набор стеклянных бус,
за них у дикарей был выменян Манхеттен.
В поступках правда, слов теперь боюсь —
Я мастер слов. Я в них великолепен.
*****
Маски сонные лиц жизнь несет на работу,
Грея пальцы стаканчиком утренним кофе.
А я греюсь котом, неразборчиво что-то
Мне урчащим… Возможно, контент философий.
Под домашний джаз-бэнд завываний стиралки
Я ныряю в свой космос застенчивых снов.
Засыпая, я знаю: все в полном порядке,
Потому что мой сон охраняет любовь…
*****Утро слезилось дождливой печалью,Серое небо сонного Бога.Выпью горячего сладкого чаю,Раннее чувство, что времени много.Холод прижался к потеющим окнам,Долбит морзянкой стучащей капели.Воздух из взвеси влажнеющей соткан,Мир одеяла, убежище лени…*****Я слушал вечность в раковине снов —Она шумела морем… мир был чистТой чистотой ребенка непорочной,С которой мы приходим первозданно…И я в ней – одинокий аутист,А за спиною хаоса дыханье,Бездонных страхов зев,Что жрут нас изнутри…Я вошь на крае блюда мирозданья,Молекула божественной любви…Наталья Терликова, Холон
В меня редко кидали камни, которые прятали за пазухой. Побаивались. Однако случалось, и было больно. А когда становилось невыносимо больно, я училась ловить эти камни. И первый свой изумруд я поймала от преподавателя диалектического материализма, когда на экзамене совершенно искренне заявила, что мысль материальна. Профессор обозвал меня вульгарной материалисткой, а я обиделась и начала доказывать, что это не так, ссылаясь на факты. Мол, даже медики зафиксировали, что голосовые связки у человека производят колебания не только когда он говорит, но и когда молчит и думает.
В университете разразился страшный скандал. И мне крупно повезло, что я тогда училась не на факультете журналистики, а заканчивала механико-математический. Меня не отчислили.
Естественно, я была напугана, но ещё больше убеждена, что утверждение «Мысль материальна» такая же истина, как утверждение «Земля вертится».
Новогодняя Ханукия
В Ханукальном подсвечнике мигали семь свечей, на игровом столике замерло пластмассовое войско Хасмонеев, а Изя и Шмулик стояли у окна и внимательно наблюдали за движением тяжёлого алого светила, которое медленно заходило за линию горизонта. Отсюда хорошо просматривались небеса, и мальчишкам казалось, что они парят в воздухе вслед за уходящим солнцем, а все неудачи и обиды растворяются в наступающих сумерках.
Во двор неожиданно заехал мебельный фургончик и остановился у соседнего подъезда.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Иосифу Бродскому
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги