
Я почувствовал страх на ощупь, прикасаясь к нему, словно к чему-то живому. Вытягивая руки вперед, мне лишь хотелось понять его, увидеть, в каком обличии оно явится ко мне на этот раз. Мои глаза были закрыты, но я узрел ту картину, которую должен был увидеть. Это место было для меня столь знакомым, что оглядываясь по сторонам, я мог предвидеть каждую мелочь, встречающуюся на моем пути. Здесь всегда было так тихо, что каждое мое движение могло вызвать волновой эффект, и вся та гармония, которая царила здесь ни одно десятилетие, превратилась бы в очередной неправдоподобный миф. В этом темном и глубоком лесу, где солнечный свет пробивается сквозь деревья, освещая дорогу из мха и насекомых, стояла старая лошадь. Она была такая высокая, что ни один человек не осмелился бы забраться на нее. В ее больших глазах, в которых свет отражался лишь тогда, когда она поворачивалась к нему лицом, я чувствовал тревогу, которая трепетала в ее огромном сердце. Я слышал, как быстро оно стучало, словно через несколько секунд, разорвав лошадь на части, оно должно было вырваться из ее тела, убив животное так же быстро, как и вознаградив ее жизнью. Она стояла на месте, поднимая свою голову вверх, как будто что-то мешало ей сделать заветный шаг вперед. Посмотрев на ее ноги, я увидел, что лошадь утопала в грязи. Тело, которое сливалось воедино с поглощающей ее землей, погружалось все ниже и ниже и было такое чувство, что даже тьма, не покидавшая эти места на протяжении многих поколений, пыталась забрать животное с собой. Всматриваясь в глаза размером с неспелое яблоко, я чувствовал боль, разрушающую это существо изнутри. Всё, на что я был способен, это смотреть, как она медленно уходит под землю, словно в ней находилось то, что так давно хотело овладеть несчастной лошадью.
Я очнулся лишь тогда, когда понял, что полностью ушел под воду, и, вынырнув из нее, начал жадно глотать воздух, крепко держась за края ванной. Видение было столь устрашающим, что мое сердце до сих пор колотилось от страха, хотя, возможно, всему виной была моя незапланированная попытка суицида. Здраво взглянув на ситуацию, сложившуюся со мной, было странно осознавать, что я боялся потерять человека, который уже умер. Ее присутствие в моей жизни являлось главной причиной моих беспокойств, и, более того, лишившись той красоты, которой она была наделена, я вновь буду плыть по течению, несущему меня в пропасть. Я не мог допустить того, чтобы она начала разрушаться на моих глазах, словно предмет искусства, подвергшийся влиянию времени. Мне никогда не услышать ее голос, который мог бы озвучивать лучшие композиции, написанные задолго до ее появления и мне никогда не узнать ее характер, с которым мне, возможно, было бы трудно смириться. Всё это было для меня недоступным, но, несмотря на это, я почувствовал что-то внутри себя, что-то, что люди привыкли называть «любовью». Мне не нужно было большего – я просто хотел сохранить то, что у меня есть и то, благодаря чему мне посчастливилось сдвинуться с того места, на котором я так долго находился. Однако, чем больше мыслей приходило в мою голову, тем запутаннее становились мои неразрешимые проблемы. Через несколько минут я выбрался из ванной и укутался в полотенце. Делая очередной шаг вперёд по кривому полу своей комнаты, я повторял слово, из-за которого люди отдавали собственные жизни. Если все, что кроется за ним, окажется лишь иллюзорной реальностью, мне пора приставить дуло пистолета к виску. С другой стороны, если посмотреть на это под другим углом, кто определяет «правду» как нечто истинное, а «ложь», как в корне неверное? Повторяя беспощадное слово «любовь», я переставал видеть в нем какой-либо смысл и лишь спустя мгновение, взяв в руки тот самый лист бумаги, я вспомнил, какими словами заканчивалось то злополучное стихотворение. Голос старика, взошедшего на сцену амфитеатра в тот вечер, звучал из моих уст:
«С презрением дни те вспоминаю,С любовью в сердце берегу,Того, кого не понимаю,И ту, чей труп я стерегу».Я смотрел по сторонам, обращая внимание на разные мелочи, которые помогали моей берлоги обрести целостность, и, впервые за долгое время проживания, мне не хотелось оставаться в этих четырех стенах. Что-то начинало отталкивать меня от жизни, о которой я так много знал. Словно сами стены надвигались на меня со всех сторон, и единственное, что было в моих силах – это сбежать отсюда как можно скорее. На часах было без двадцати двенадцать, но даже время, которое шло на удивление быстро, не могло мне помешать. Я стремительно надел свой костюм, и, вспомнив, что теперь она лежит в заполненной ванной одна, опустил ее голову на дно. Накинув на свои плечи черное пальто, я выключил свет и покинул свою комнату, встретив новый день под лунным светом.
1.6
Проведя всю ночь в скитаниях по знакомым мне бульварам, я ни на секунду не сомкнул своих глаз. То ли из-за того, что на улице было так холодно, то ли потому, что у меня в квартире находился труп молодой девушки, который медленно начинал разлагаться. Я не мог сказать, что все время, проведенное в городе, я думал только о ней, ведь стихотворение, которое больше не занимало мою голову, напомнило мне о тех местах, где я вырос и о том, какое нелегкое детство подарила мне судьба. Мне вспоминались лица людей, которых я когда-то видел изо дня в день, и старые детские площадки, пустующие из-за демографических проблем. Как странно было мысленно к этому возвращаться, учитывая то, что когда-то ты так усердно пытался стереть это из своей памяти, надеясь никогда к этому не вернуться. Рассвет, который я, по никому непонятным причинам пропустил мимо своих глаз, заставил меня всерьез задуматься о том, что мне стоит побороть себя во благо моих стремлений. Я нуждался в том, чего никогда не делал, и во мне не было сомнений: я знал, что мне это по-настоящему необходимо. Мне нужно было найти человека, которому я бы мог выговориться и задать те вопросы, что терзали меня в последнее время. Установить с кем-либо контакт всегда было моей главной неразрешимой проблемой, но, несмотря на это, я не был аутистом, который не может решиться на подобное по собственному желанию. Поэтому, единственное, что мне нужно было сделать, это разыскать того, кто смог бы меня выслушать и того, кому я в свою очередь мог бы рассказать о своих неудачах в мельчайших подробностях.
Ранним утром, спускаясь от величественного входа в Большой Театр Оперы, я считал ступени. Мне, находясь так высоко над уровнем земли, не удалось разглядеть ни одного человека, который мог бы стать моей потенциальной жертвой. Решив, что дорога сама приведет меня к тому, кто меня выслушает, впереди я увидел тот самый костел из красного кирпича, возле которого я встретил странного человека в инвалидном кресле. Туман, незаметно появившийся в городе этим утром на поверхности земли, начал быстро рассеиваться, превращаясь в быль, в которую никто никогда не поверит. Я стоял перед входом в помещение, в котором всегда царило спокойствие, и меня беспокоило лишь то, чтобы мой внутренний мир не нарушил той атмосферы, которая присутствовала здесь все эти долгие годы. Открыв тяжелые двери костела, мне вспомнилось, как я впервые в своей жизни посетил стены божьего храма. Сколько незабываемых впечатлений подарил мне тот день, когда я стал единым целым с богатством, окружающим меня со всех сторон. Проходя меж гигантских колон, поддерживающих жизнь этого многовекового здания, я дотрагивался до них, заранее зная о том, что буду ощущать ледяной холод драгоценного камня. Он же стал неотъемлемой частью данной конструкции, будоражащей мой дикий интерес ко всему прекрасному, что я когда-либо встречал. Впечатления, оставшиеся во мне еще с раннего детства, и те, что зарождались в моем сердце в тот день, сплетались воедино. Я копировал собственные движения, и мимику своего лица, не подозревая о том, что спустя так много лет в моей душе будет все тот же беспорядок, утихомирить который я мог лишь благодаря чему-то неземному. Музыка, не смолкавшая ни на секунду, не могла оставить столь обширное пространство духовного равновесия в тишине, которая наступала лишь тогда, когда это было нужно. Когда она все-таки наступала, мне хотелось пустить одинокую слезу, которая упала бы на каменный пол в знак того, что эти стены возвели не напрасно. Однако, какие бы чувства ни овладевали мной, спустя мгновение я не находил себе места из-за того, что внутри меня сидел человек, жаждущий совершенно противоположного. Он скреб по мне, словно по древесине, оставляя в своих пальцах кровавые занозы, и я, не по собственной воле, оказался по другую сторону баррикад, где все то, что вызывало у меня подлинный восторг, выглядело отвратительно. Изображения святых, окружавшие меня со всех сторон, кричали о том, чтобы я убирался отсюда, как можно скорее. Их глаза впадали в череп, оставляя на их месте черные воронки, как будто нечто демоническое и воистину страшное вселилось в их образы, которые давали людям нескончаемую надежду. Я знал, что вопиющий крик, из-за которого мои колени начали дрожать, звучал лишь в моей голове, но это не делало его менее реальным. Больше всего на свете мне хотелось уйти оттуда, как можно скорее, но я знал, что зайдя в конфессионал, я погружусь во тьму, в которой человек, приближенный к чему-то светлому, выслушает меня и поможет обрести покой.
– Святой отец, я хочу покаяться в своих грехах.
Казалось, я чувствовал запах этого старого человека, сидящего по другую сторону конфессионала. Перед тем, как священник начинал что-либо говорить, он причмокивал своими губами и этот звук, вызывающий во мне скрытое омерзение, я слышал так отчетливо, как будто старик находился в нескольких сантиметрах от моего левого уха.
– Что тебя беспокоит, сын мой?
– Вот уже несколько дней к ряду я не чувствовал себя более счастливым. В моей жизни появился человек, благодаря которому одиночество, терзающее меня все эти годы, скрасилось его присутствием.
Вдруг я остановился, не зная, о чем мне дальше говорить.
– Разве это не должно тебя радовать? – спросил он меня без капли удивления.
– Проблема в том, что этот человек вскоре должен меня покинуть.
Внутри было так темно, что, взглянув на собственную ладонь, я не мог разобрать линии, название, и значение которых я так и не узнал. Свет исходил лишь от прощелины между полом и ширмой, благодаря которой тьма, создающая здесь полное уединение с самим собой, помогала человеку сосредоточиться на проблемах, гложущих его изнутри. Несмотря на все условия, созданные специально для приходящих сюда людей по понятным мне причинам, я смотрел на свои грязные башмаки, которые вновь нужно было подбить гвоздями.
– Сам ли он принял решение оставить тебя в одиночестве?
– Нет, святой отец.
– Порой люди не в силах понять промысел господний. Человек видит лишь то, что есть здесь и сейчас, не догадываясь о том, что одно горе может привести к целому ряду счастливых событий, украсивших его грешную жизнь.
Пожалуй, прилагательные, имеющие религиозный подтекст, зачастую резали мой и без того безнадежный слух. Его качество всегда снижалось после того, как я спускался вниз по лестнице, некогда поднявшей меня на сцену, где я, в поту и горячности собственной страсти, рвал струны во время очередной игры.
– Объясни мне, в чем дело, и, возможно, тогда я действительно буду в состоянии тебе помочь.
И на мгновенье я осознал, сколь ужасен факт того, что я, внешне непривлекательный мужчина средних лет, делю свою кровать вместе с трупом молодой девушки. Расскажи я об этом священнику, он просто мне не поверит, или, более того, проклянёт, и провозгласит антихристом. Решив не говорить ни единого слова напоследок, я вышел из конфессионала и направился к дверям, через которые ежемесячно проходят тысячи людей, затерявшихся в собственном «я».
– Сын мой, – окликнул он, в надежде остановить меня и увидеть подлинное лицо человека, скрывавшегося во тьме.
– Я не ваш сын, – ответил я ему, все также целеустремленно направляясь к выходу.
Отчетливо слушая мольбы здешних святых, изображенных на стенах католической церкви, я вышел из здания цвета красного вина и побрел по знакомым мне улицам, которые всегда казались мне чужими. Не поднимая своих бестыжих глаз, я пытался уберечь себя, прекрасно понимая, что все мои попытки избежать какого-либо контакта с проходящими мимо людьми, берут своё начало из детства. Последние дни мне довольно часто приходилось вспоминать город, создавший из меня чудовище в человеческой плоти, и потому печаль начинала разрывать мое исхудавшее от голода тело на части. Несмотря ни на что, я все-таки продолжал бессмысленное движение по городу, в надежде найти решение своей проблемы. Свернув влево на двадцать четвертой улице, я решил зайти в книжный антиквариат, чтобы вновь убедиться, что ни одну из найденных там мною книг я не смогу купить. И все же я видел в этом некую подлинную ценность и верил, что вновь прикоснувшись к этим потрепанным рукописям и впитав в себя запах пожелтевших страниц, я стану немного лучше. По крайней мере, невзирая на мое пагубное положение в обществе, я оставался собой – человеком, хронически испытывающим интеллектуальный голод. Зайдя, наконец, внутрь, я успел заметить, как улыбка хозяина, адресованная очередному покупателю, расплатившемуся за товар, сменилась строгим выражением лица после того, как он увидел меня в дверном проеме своего магазина. Из-за того, что я начал приходить сюда раз в неделю и вожделенно перебирать книгу за книгой, не кладя в его карман ни единой монеты, он перестал относиться ко мне так, как относиться к людям, приобретающим его бесценный товар. Однако меня не смущало его пристальное внимание ко мне и, вопреки ожиданиям хозяина антикварной лавки, я не переставал посещать эти четыре стены, в которых смогло уместиться столько прекрасного.
– Могу ли я вам чем-то помочь?
Я впервые услышал его голос, в котором каждое слово сплеталось воедино, и мне потребовалось какое-то мгновение, чтобы осознать, что он на самом деле хочет этим сказать. Я был растерян, словно мальчишка, впервые совравший своему отцу.
– Вы это мне? – спросил я его, оглядываясь по сторонам, и понимая, насколько глупым оказался вопрос, заданный в помещении, где было всего два человека.
– Да, черт возьми. Думаешь, раз уж я провожу здесь по несколько часов в день на протяжении многих лет, то позволю себе заговорить с книгами?
Вены цвета морского дна вздулись на его лысеющей голове, жестикуляция становилась все более острой, а сам он за эти несколько секунд успел подойти ко мне так близко, что я почувствовал на себе, как каждое воспроизведенное им слово сопровождалось неконтролируемой гиперсаливацией.
– Я просто не заметил, что мы здесь одни, – ответил я, с раздражающим его еще больше, спокойствием.
– Пошёл прочь из моего магазина.
Выйдя из здания времен первой мировой войны, я окончательно убедился в том, что мне здесь всегда были не рады. На улице было прохладно, и осенний ветер, становясь все более небезучастным, то поднимал, то вновь опускал опавшие с деревьев листья. Разнообразие цветов, которыми они обладали, не восхищали меня, однако, все они в данный период времени были неотъемлемой частью этого города. Будь я художником, писавшим картину этих мест, – я бы изобразил мокрый асфальт, сливающегося с оттенками безукоризненно лежавших на нем листьев, создавая тем самым иллюзию дороги, на которой был пролит ни один литр акриловой краски. Идя по прямой, я незамедлительно вышел к бульвару культуры, который был особенно пуст в эту капризную пору года. На почти голых деревьях, посаженных некогда в две параллельные прямые, практически не было птиц, за исключением нескольких ворон, ищущих, чем бы поживиться после длительных полетов над проклятым городом. Проходя мимо, я словно чувствовал на себе их бездушные взгляды, которые, как и людское любопытство, не давали мне покоя в этом огромном мире.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Всего 10 форматов