– Для чего привёл этих двух предвечных, что вцепились в тебя?
– Я прошу Тебя, Вечная, позволь мне взять их в подручные? Втроём служить Царице мира мёртвых сподручнее, и большего достичь сможем.
– Спешишь куда, прекрасный Арий? – опять захохотала она.
Я стерпел Её издёвку, молча, ожидая, пока Она отхохочется и скажет своё слово, что делать, я сам ввергся Ей в рабство.
– Ладно, ступайте покамест, я подумаю. Ежли решу взять их, сами поймёте, спрашивать снова не придётся, получите крылья, как у Ария и кое-что ещё. Но за то придётся и служить как никогда и никому не служили. Даже вашей Аяе. Готовы?
– Да!
– Да, Вечная!
– Ну и всё. Всё, убирайтесь! – поспешно сказала Повелительница мёртвых. – Убирайтесь! Мне живого духу не напускайте здесь! Вон-вон!
Мы вышли вон, но последние слова Повелительницы удивили меня, что, ей нехорошо, когда мы вторгаемся живые среди мёртвых? Я сам не испытывал ничего неприятного, как бывало с Эриком, когда он выходил оттуда, теряя силы. Что этому причина? Почему я сильнее его здесь, за Завесой? Это потому что я ввергся Смерти? Или есть что-то ещё, что не даёт Ей высасывать из меня силу? И могу ли я и это обратить себе на пользу?
Мои спутницы бледные и даже с испариной, бессильно опустились на скамьи, даже головы едва держали, вот, как высасывает жизнь из всех поход за Завесу.
– Кажный раз будет эдак, Арий? – слабо проговорила Рыба.
– Кажный? Вы не будете ходить за Завесу, это моё дело. Вы мои помощницы и служите мне и только через меня – Ей. Я сам туда не хожу, в том нет необходимости, – сказал я.
– Вот спасибо, успокоил… А то наших силов-от надолго не хватит.
– Всё, Рыба, отдыхать! – сказал я, радуясь, что дело не затянулось. – Когда сей день вернёшься?
– Сей день не вернусь, увидимся завтра, – сказал я.
– И ночи пропадает котору седмицу… – пробормотала Рыба, тяжело поднимаясь.
– Не нашего ума дело допрашивать нашего повелителя, – сказала Арит. И мне показалось, что она говорит специально для меня. Ты что-то задумала, Арит?..
Я вознамерился немедля отправиться в Вавилон, где ждала меня Аяя, с решёнными задачками…
Стало, похоже, налаживаться в моём дому, Арик прилетал к нам почти каждый день, Зигалит видела его и была теперь вполне довольна. Но бывали дни, когда мой брат не появлялся, и тогда я, как и обещал, сам занимался с Аяей. Она оказалась изумительно способной ученицей, удовольствие было учить её. Когда-то я учил своих детей, одни были способнее, другие – глупее, но Аяя действительно схватывала на лету то, чего, кажется, только что не знала. Но я объяснил это для себя просто – она уже знала всё это и теперь только восстанавливала в своей голове те знания, словно смахивала пыль, наброшенную Вечной. И теперь я боялся только, что она смахнёт эту пыль и с моих позорных преступлений. Но наукам я и Арик её учим, а кто сподобится рассказать то, что знаю только я?
– Ну, давай посмотрю, – сказал я, заметив, что она остановилась.
Аяя подняла голову, пододвигая мне глиняную дощёчку, на которой она писала углём, стирала и писала снова.
– Нет, Яй, неверно, посмотри, в сумме вот здесь не получается у тебя шестьдесят три…
Задача была на три числа, которые между собой должны были по парам суммы в шестьдесят три и шестьдесят два.
– Ой, точно… Счас! – заблестев глазами, сказала она и потянула табличку к себе, мгновенно решила всё правильно.
Я смотрел на неё, теперешнюю, и думал, вот удивительная она всё же, всего каких-то три недели прошло, как она сняла корону, она сидит передо мной в весьма неказистом платье, что дала ей Зигалит, волосы перехватила шнурами накрест, занимается чёрт-те чем, пальцы все угле, и ни разу не пожалела, что сняла полпуда золота, в том числе, царскую корону. Не жалеть, не плакать о дворце, живя теперь в этой лачужке с гремящими ставнями десять шагов в одну сторону, двадцать в другую.
Как она может не жалеть о потерянном, и быть совершенно счастливой теперь? Из-за Арика? Неужели он успел её влюбить в себя так быстро? Хотя… разве для этого нужно много времени? Меня кольнула зависть, совсем как в юности, когда все девчонки, даже мои, те, что становились моими любовницами надолго или на мало, все до одной расспрашивали меня об Арике.
Но Аяя не моя девчонка, вот что я должен повторять себе всякий раз, как я замечу, как у неё блестят ресницы, как расширяются и суживаются зрачки, когда в них попадает солнечный свет или набегает тень. Как румянец то вспыхивает, то становится бледнее, он вообще у неё удивительный, словно светит изнутри, словно он не на коже, а в глубине. Или как она закусывает губы, задумываясь, а потом отпускает, и они припухают от этого и краснеют. Или как прядка щекочет её шею и ключицу в вырезе платья. Или как тонкие сиреневатые вены просвечивают на запястьях сквозь тонкую кожу…
Я отвернулся. Почему ты не похожа больше ни на кого, Аяя?..
– Ты чиво эта-а, Эрбиничек, такой пришё-ол? Чиво там делал на дворе? Опять с убогой вашей буквицы разбира-ал? – ухмыльнулась Зигалит. – Что-то не ве-ерю я, что она негра-амотная, и вы эту ка-абылу взрослую на па-ару у-учите. И чиво её учи-ить? Тыщи дева-ак не знают ни бу-укв ни ци-ифр и ничо, отме-енные жёны.
– Но ты-то знаешь и цифры и грамоте разумеешь, ведь так? – усмехнулся.
– Так я хозя-айка уме-ета, а не ку-укла из сли-ивок. Неудачную жену Арик взял… – покачала Зигалит плечами. – Хотя-я… для чиво, смотря, жена…
Я не стал спорить, я старался не спорить с ней, мы на всё смотрели различно и только начни говорить, начнём ссориться, а я этого не любил никогда, сов семи жёнами жил в ладу и мире. Назавтра приехал Арик и я, хотя бы мог не видеть Аяю и постараться не думать о ней. Так прошло седмицы три или четыре. Бывало, что в дни, когда Арик не бывал у нас, к Аяе являлся нахал Орсег. Я не видел его ни разу, но видела Зигалит, о чём непременно сообщала Арику. Он мрачнел, бледнел глазами, но не говорил ничего. И Аяе, как я видел, тоже ничего не говорил, потому что я заметил бы, если бы он устроил ей ревнивый разнос. Но нет, Аяя оставалась легка, светла лицом и улыбкой, между ними не было ни облачка… Мой брат, похоже, стал разумнее и терпеливее ныне. Нельзя любить Аяю и думать, что все прочие в мире ослепли и потеряли все чувства, сонм этих вожделеющих мужчин приходится воспринимать как должное.
…Не знаю, какой там стал Арий, меня ни капли не волновала его ревность, потому что мне хватает моей. Я приходил так часто, что видел его всякий день и не мог из-за него приблизиться к Аяе. И в редкие, очень редкие дни, когда заставал её одну, я мог провести время с нею, пытаясь увлечь своими чудесами, потому что заниматься с нею по книгам или каким-то рисункам, как делал он, я был не способен. Я бывал здесь, в Вавилоне, хотя это для меня было равносильно заточению в каменном мешке без воды. Но всё же с окошком в небо и с воздухом. Воздух и небо – это Аяя. И почему так случилось? Думаю, всё дело в том, что и она предвечная тоже. Равная мне. Всякий человек по-настоящему любит только подобных, только равных себе.
Я не показывал Аяе то, что она уже видела раньше, потому что не хотел, чтобы она вспомнила, что было между нами с ней раньше. Я хотел, чтобы писалась новая книга, развернуть новый свиток взамен прежнего. Но сегодня книга прервалась на полуслове.
Мы с Аяей были в этот день на ледовом континенте, на самом полуденном краю земли, если у шара есть край. Здесь снега и льды, и здесь самая чистая вода, какая только может быть. Когда я сказал Аяе, что земля шар, она изумилась, и на несколько мгновений замолчала. Потом взяла в руки ком снега… да, сам снег для неё, рождённой в краю, где снег не сходит по полгода, стал удивительным открытием, она взвизгнула от восторга, увидев его, когда мы оказались здесь на льду.
– Ух-ты! Где мы, Орсег?! Это что, сахар?! – воскликнула она, побежав по снегу, но поскользнулась, и упала, зарывшись лицом, хохоча. – Ох! Не сахар! Он липнет!.. и мокрый! И холодный!.. Ух ты! До чего красиво, Орсег! Какое-то чудо, а?!.. Это ты накудесил?!
Я подошёл к ней, не в силах не улыбаться детскому восторгу Аяи, которую я знаю теперь словно двух женщин, и обе они меня восхищают и притягивают. И всё больше с каждым днём, вот о чём думал я, пока Аяя отряхивала снег, и я помогал ей, потом обнял, притягивая к себе. Мою обнажённую кожу жёг тающий снег, а Аяя засмеялась, шутя, вырываясь из моих рук.
– Ты чтой-то? Орсег, дружочек, ты не балуй, нехорошо! – хохоча, она побежала от меня. – А холодно здесь, а? славно!.. Ох, и славно, Сегуша!.. Воздух от мороза сладкий! И вода сладкая! Что за чудесное место?
– Это полуденный край земли. Хотя у земли нет краёв, земля как мяч.
– Мяч?! – Аяя открыла рот и сжала в ладошке снег, потом разжала и посмотрела на получившийся комочек. – Как может быть земля мячом, Орсег? Вся вода бы стекла тогда… И… тогда где этот шар?
Я пожал плечами, я, действительно, не знаю, где он, этот шар и мы на нём, но в том, что земля имеет именно эту форму, а вовсе не вид плоского блина я знал очень давно, это знала и Вералга, что объездила весь мир и Мировасор и Викол.
– Может быть, земля заключена в хрустальную сферу небес.
– В хрустальную сферу?.. – Аяя удивлённо смотрела на меня, белизна окружающего мира подсвечивала её кожу, придавая молочному оттенку какое-то голубоватое сияние, но румянец стал ярче и губы тоже покраснели.
– Ну да, – сказал я, считая, что моё объяснение вполне разумно и почему бы сущему не быть таковым?..
Но Аяя вдруг спросила:
– Ладно, пусть так…. – раздумчиво сказала она. – Но… тогда, где сфера?
– Что?
– Где сама сфера? – повторила Аяя, простодушно глядя на меня.
Вот это вопросик… на него я не отвечу. Я взял из её рук мокрый шарик снега. А Аяя продолжила рассуждать вслух:
– Надо мне подняться повыше и поглядеть, может, там видно, сквозь этот хрустальный купол, что за ним? Ну, если он хрустальный, выходит, прозрачный? Я читала и в Кемете видела хрусталь, он прозрачный, – сказала Аяя, как ни в чём, ни бывало. – И тебе расскажу тогда. А хочешь, и тебя подниму?
