На расстоянии звездопада
«Наверное, отбор прошел», – подумала Ульяна и поинтересовалась:
– Вести проект ты, что ли, будешь?
– Ну, а кто еще? – пожал плечами Егор, и она согласилась: действительно, а кто еще?
Новое шоу посвятили грядущей Олимпиаде, и условия отбора там были ужасающими. Звезды должны были соревноваться в нескольких видах спорта: гимнастике, прыжкам в воду, стрельбе из лука и пистолета, прыжках в высоту и длину. Ульяна, которую под страхом смерти не загнали бы на вышку, с содроганием думала о тех, кому предстоял этот ужас.
Эфиры, эфиры… Полцарства за эфиры… Она покосилась на улыбающегося Черского и пожала плечами.
– Логично. Но вообще где справедливость? Они, значит, будут в горящий обруч прыгать, да с вышки сигать, а ты останешься в чистеньком костюме? Или боишься пробовать?
– Я, на минуточку, вообще-то мастер спорта по гимнастике, – обиделся Егор и потащил ее внутрь телецентра. Они торопливо пролетели через вестибюль. Ульяна, запинаясь на высоких каблуках, кивала направо и налево, отвечая на приветствия, не прекращая говорить.
– Да? Не знала. Очередная веха в твоей биографии. Кстати, мастер, когда ко мне придешь на передачу? – быстро спросила она и даже за рукав схватила, чтобы не сбежал, как всегда. Егор надавил на кнопку лифта и привычно заюлил.
– Уль, ну какая передача? Чему я могу научить людей? Я нудный, скучный, женатый человек, и сексом занимаюсь в миссионерской позе, без всяких там извращений. Не поверишь, у меня дома ни одной секс-игрушки. Я абсолютно нормален, просто до ломоты в зубах. Тебе нужен унылый бубнеж про супружеские обязанности?
– Какой бубнеж? – рассмеялась она, но локоть все равно не выпустила. – Ты же столько болтаешь, что летом даже язык загорает. Нет, Черский, я серьезно. Придешь, побалаболишь чуток, и гуляй, Вася!
Лифт остановился. Егор вывалился наружу. Ульяна, не желая выпускать его из рук, вышла следом.
– Я тебе тоже вполне серьезно говорю, что не хочу, – сказал он. – Есть какие-то пределы. Пойми, мне неинтересно вываливать на всю страну подробности того, как я трахаюсь. Желающих что ли мало? Да я тебе сейчас сотню найду одним свистком.
Егор огляделся по сторонам и мотнул подбородком.
– Глянь, вон наш импозантыш идет. Хочешь его на шоу? Могу попросить.
– Лучше не надо, – быстро сказала Ульяна.
– А чего?
– Ничего. Совершенно не хочу знать, как он трахается. Нет у меня к нему интереса.
– Да? А у него к тебе, похоже, есть…
Егор замахал рукой, а Ульяна стиснула зубы, мысленно пообещав припомнить Черскому его выходку.
Импозантышем с легкой руки Егора прозвали ведущего телеканала КТВ Пяткова. Когда на главном канале страны появился глянцевый зубоскал Черский с его добродушным стёбом, в пику ему на КТВ взяли нового шоумэна-антипода Олега Пяткова: некрасивого, сорокалетнего, худого, как жердь, с хищным ястребиным профилем, глумливой кривой улыбкой и гнусавым голосом. Шоу Пяткова «Такая грязь, такая власть» и «Не может быть» моментально взлетели до небес в прошлом сезоне. Не стеснявшиеся в средствах журналисты выискивали пикантные подробности жизни знаменитостей: от политиков до эстрадных артистов, и, с удовольствием, валяли их в дерьме. Когда пикантных подробностей не хватало, их выдумывали на ходу, подтасовывали факты, устраивали провокации.
Публика с восторгом комментировала передачи в сети, известные люди открыто говорили, что «данную помойку надо закрыть» и демонстративно хлопали дверями, угрожая больше никогда не возвращаться. Правда, буквально через неделю, все обиды забывались, и разобиженные звезды являлись к Пяткову, целовались на камеру и клялись в вечной дружбе. Эфиры были нужны всем, а реклама, пусть даже чернушная, свое дело делала.
Работала реклама и на Пяткова. Из ядовитого комментатора чужих жизней он вдруг превратился в одного из самых желанных мужчин современного телевидения. То, что этот рейтинг был составлен самими работниками телевидения, в частности, того же канала КТВ, никто из зрителей не знал. Согласно якобы проведенному опросу «импозантный ведущий Олег Пятков» занял третье место, уступив в рейтинге лишь двум другим шоумэнам этого же канала, актерам по совместительству.
Женщины хотели или думали, что хотели Пяткова, и только Ульяна Некрасова его не хотела, а вот он – совсем наоборот, хотел ее, или думал, что хотел. А когда она отказывала, мягко или грубо, Пятков говорил гадости, не стесняясь в выражениях.
О конфликте Пяткова и Некрасовой знали многие, и Ульяна думала, что Черский знает тоже, но он видимо не был в курсе, насколько глубока темная пропасть между ними, иначе не стал сводить двух потенциально опасных друг для друга людей на нежелательную близость.
Хотя, шут его знает? Может, и знал и специально стравливал. За десять с лишним лет работы на телевидении, Ульяна уяснила, что друзей здесь нет.
Пятков подошел, равнодушно пожал Егору руку, а она, бросив взгляд на его руки, подумала, что они у него такие же хищные и опасные, словно у злодея Волан де Морта, а в рукаве наверняка спрятана самая могущественная волшебная палочка.
– Олежа, Ульяна ищет героя для своего шоу. Думаю, тебе есть что рассказать. А я полетел. Дела, и все такое! – быстро сказал Егор и, кивнув обоим, побежал по коридору прочь, размахивая пакетом с едой. Ульяна проводила его тоскливым взглядом.
Паршивец!
Пятков стоял рядом и насмешливо смотрел сверху вниз, с высоты двух метров. Под пронзительным взглядом Ульяне стало неуютно, и она сделала попытку уйти, но он загородил дорогу.
– Куда ж ты так спешишь? – спросил Олег. – Неужели даже не поговоришь, не поздороваешься?
– Здравствуй, – хмуро ответила она.
– Здравствуй. Как дела? Как здоровье? Как рейтинги?
Ульяна задрала нос на недосягаемую высоту и, придав лицу независимое выражение, попробовала пройти мимо, но он схватил ее за руку и грубо прижал к стене. Она слабо пискнула, вытаращила глаза и беспомощно поглядела вокруг.
– Может, хватит уже? – зло спросил он.
– Что – хватит?
– То. Будто ты не знаешь. Бегать хватит.
– Я сейчас как заору! – предупредила она. Олег усмехнулся, но руку отпустил.
– Ори, – предложил он.
Ульяна подумала пару секунд, а потом оглушительно завизжала. Олег дернул головой и отпрянул. Курившие неподалеку мужчины встрепенулись, и даже сделали несколько неуверенных шагов по лестнице, но натолкнувшись на тяжелый взгляд Пяткова, нерешительно остановились. Олег посторонился, пропуская Ульяну, и она торопливо юркнула в коридор.
– Дура толстожопая, – презрительно сказал он вслед. – Ты что, всерьез думаешь, что чего-то стоишь? Я пальцами щелкну, и тебя не будет.
Она остановилась и повернулась на каблуках, дерзко посмотрев на Олега.
– Ну, так щелкни, – запальчиво выкрикнула Ульяна. – Ну, чего же ты не щелкаешь?
Олег неприятно рассмеялся, вытянул руку вперед, приблизив кулак прямо к ее лицу, а потом, сложив пальцы птичьим клювом, звонко щелкнул. Ульяна усмехнулась.
– И что? – поинтересовалась она.
– Ничего, – серьезно ответил Пятков. – Все равно будет, как я говорю. Только теперь по-плохому.
За неделю, отступившая было весна, вновь вернулась в Москву, развеяв беспокойство Ульяны.
На улице было тепло, почти жарко. Погода нашептывала грешные мысли об отпуске где-нибудь на югах. Сезон заканчивался. Правда, работа над летними проектами была в самом разгаре, а еще впереди было пафосное вручение очередной музыкальной премии, где Ульяна должна быть одной из ведущих. Но это было далеко, в августе, а на два блаженных месяца – июнь и июль, она могла позволить себе отдохнуть. Ток-шоу, где Ульяна учила всех как нужно правильно обращаться с женщинами, записали впрок, а проект о правильном и здоровом сексе шел в повторе. Маячивший на заднем плане Пятков отступил назад, и Ульяна почти позабыла об его угрозах. Но иногда, увидев в коридорах его долговязую фигуру, она чувствовала, как ёкает сердце, и торопливо проходила мимо, не здороваясь и не обращая внимания.
Олег тоже делал вид, что не замечает ее, демонстративно отворачивался, не приветствовал даже кивком. Ульяну это вполне устраивало, однако она спиной чувствовала его шарящие взгляды, невольно заливаясь краской, яркой, как у всех рыжих. И тогда она надеялась, приговаривая про себя: пронесет, пронесет, главное – дотерпеть до отпуска, а там мало ли… У него проект закроют, ее отправят на Шаболовку, или съемки будут в разные дни.
Ульяна почти поверила, что буря пролетела мимо, и оказалась совершенно выбита из седла, когда шторм внезапно обрушился прямо на голову.
Программа об ее детстве и юности уже была готова. Ульяна специально задержалась на работе, чтобы дождаться, когда в аппаратной смонтируют фильм до конца, а потом, замерев на краешке дивана, уставилась в экран. Режиссер Ирина Борисовна Шацкая знала свое дело. Ульяна предстала перед зрителями самой настоящей Золушкой, тонкой, ранимой, совершенно покоренной Москвой. Домочадцы и знакомые говорили о ней с такой теплотой, что Ульяна едва не прослезилась, и уже с меньшим отвращением вспоминала поездку в родной городишко, затерянный на краю цивилизации.
– Понравилось? – спросила Ирина Борисовна.
– По-моему, отлично, – откашлявшись, ответила Ульяна внезапно севшим голосом. – Знаете, мне никогда еще не посвящали целую программу. Вот. Дождалась.
– Я тоже считаю, что получилось хорошо, – кивнула Ирина Борисовна. – В сетке ты будешь через две недели. Сейчас Черский пойдет, после него Алёна Ларина, а потом ты. Если что надо подправить, говори сейчас.
– Нет, нет, – испугалась Ульяна. – Ничего не надо подправлять. Все супер!
Подскочив с места, она едва не опрокинула чашку с недопитым зеленым чаем, от которого в животе все сводило судорогой. Ведь терпеть не могла его пить, и все равно послушно пила, поскольку от него якобы худели. Режиссер подняла очки на лоб и рассмеялась.
– Да не суетись ты, Улечка. Это же как девственность потерять, все в когда-то бывает в первый раз. Иди, кофейку попей, а потом мы с тобой еще раз все посмотрим и обсудим, что менять, что оставлять.
– Да все замечательно!
– Да? – с сомнением протянула Ирина Борисовна и зачем-то посмотрела в пустой монитор. – Ну, смотри. В принципе, если тебя все устраивает…
Ульяна снова рассыпалась в благодарностях, и, прижимая руки к груди, торопливо зачастила: все прекрасно, ничего менять не надо, фильм отличный, режиссер великий, оператор талантливый, свет выставлен хорошо. Пятясь задом, она вышла из аппаратной, и только оказавшись за дверями, перевела дух.
Господи, и чего так бояться-то было? Ну, программа, ну, на главном канале страны, ну самая большая аудитория… Делов-то.
От волнения, а, может, от гадкого зеленого чая желудок свернуло в узел. Ульяна вспомнила, что с утра ничего не ела и, застонав, направилась к лифту. Хоть пару бутербродов что ли…
В буфете народа было не протолкнуться. Обедать тут Ульяна не любила: дорого, невкусно, полно людей, с которыми не хотелось встречаться взглядами. Но ехать в кафе или ресторан не было времени. Перед долгожданным освобождением от служебных обязанностей надо было отснять две последние программы. Отстояв небольшую очередь, и строго-настрого запретив себе смотреть на пирожные, Ульяна взяла салатик и бутылочку минералки, пристроилась за свободный столик и стала мрачно жевать. До вечера было еще далеко, а вырваться между съемками не получится. Это значит, что к концу съемок у нее будет в животе урчать. Вокруг были исключительно «свои», телевизионные, привыкшие видеть звезд экрана на расстоянии вытянутой руки, иногда даже в совершенно диких костюмах. Ульяна даже улыбнулась, вспомнив, какой бедлам тут творится на Новый год. Как-то за одним столом с ней сидели Снегурочка, Черт и Полицейский, по-настоящему пьяный в хлам… Тогда они изрядно напились. Вспомнив об этом, Ульяна с тоской посмотрела на пирожные: может, все-таки купить? Нет, надо выдерживать характер, пропади он пропадом!
Ну, и ладно. Зато похудеет!
– Привет, дорогая, – сладко пропели над ухом. – А я смотрю и думаю: ты, не ты?
Ульяна подняла глаза и фальшиво улыбнулась, глядя на подошедшую женщину, затянутую в кожаные брюки и такую же жилетку, не испытывая, впрочем, ни малейшего желания общаться.
– Привет, Аня. Как дела?
– Дела? Да все замечательно… Слу-ушай, я к тебе подсяду, а то что-то народу сегодня…
Ульяна открыла было рот, чтобы возразить, но Анна уже уселась рядом, поставила на стол тарелочку с двумя бутербродами, бросила на свободный стул сумку и лихо закинув ногу на ногу, потребовала:
– Ну, рассказывай!
Ульяна вздохнула и торопливо набила рот салатом, пережевывая его с невероятной тщательностью. Во-первых, рассказывать ничего не хотелось, во-вторых, Анна все равно не даст слова сказать, перебьет и будет бахвалиться своими успехами.
Подвизалась Анна где-то тут, на одном из многочисленных каналов, но уследить за ее перемещениями было невозможно. Она нигде надолго не задерживалась, увольняясь вроде бы по собственному желанию, переходя с места на место, с проекта на проект. По ее словам, она давно завязала с работой от звонка до звонка, предпочитая фриланс, строчила какие-то статейки и сутками торчала в интернете. История ее образования тоже была мутной и неопределенной, варьируясь в зависимости от степени опьянения. Бахвалясь, она все подсовывала желающим посмотреть кучу снимков в недорогом телефоне: вот она с режиссером всея Руси Михайловым, вот с политиком Митрошиным, здесь выпивает с телезвездой Черским и обнимается с певцом Беловым.
Оглушенные знакомые смотрели снимки, многозначительно мычали, кивая головой, мол, ай да Анна, с элитой на короткой ноге.
Правда, на фото звезды имели несколько очумелый вид, словно их застали врасплох, а Анна всегда торчала где-то сбоку либо позади, скалясь в камеру. На единственном снимке, где она действительно оказалась в фокусе, Анна, в компании с телеведущим Александром Галаховым, улыбалась в камеру. У Галахова был странно оскален рот, а локоть он держал так, будто пытался вырвать его из цепких рук случайной прохожей.
Руководитель канала, на котором работала Ульяна, взял Анну после собеседования, поскольку она умела производить нужное впечатление и довольно долго слыла настоящим специалистом. Возможно, она действительно много знала, но, скорее, делала вид, нахватавшись по верхам. В списках вузов, которые закончила или якобы закончила Анна числились московские ГИТИС, МГИМО, Щепкинское и Суриковское училища, факультет литературного университета и даже балетная школа.
– Лично я ее дипломов не видела, – говорила суровая кадровичка Инна Федоровна, когда Ульяна между делом поинтересовалась новой сотрудницей. – Может, там и ГИТИС, но только по-моему она вам вкручивает. Увидишь ее, передай, что я за ней бегать не собираюсь. Порядок есть порядок. Сказала – принеси диплом, значит, принеси, что мне твое резюме? Резюме – это бумажка. И вообще – морда мне ее не нравится, уж не обессудь. По-моему, она запойная. Слышала я что-то такое…
Ульяна, еще только познакомившись с ней, тоже первое время мычала и кивала, чувствуя себя неотесанной и необразованной. Анна всегда была в курсе всего, и на летучках моментально затыкала всем рты, сыпала цитатами, хвасталась знакомствами и обещала устроить все в лучшем виде. Неудивительно, что в программе Ульяны Анна почти сразу стала ответственным редактором.
Ошеломленное опьянение от всезнайства Анны прошло довольно скоро. Ульяна позже всех поняла, что разбирается новая сотрудница далеко не во всем, знания поверхностны, а связи, которыми она так гордилась, не стоят ни гроша. Сорвав несколько съемок, Анна оказалась под угрозой увольнения, но вовремя взяла больничный, а потом ушла сама. С тех пор Ульяна встречала ее в коридорах телецентра, машинально здоровалась, и согласно кивала, когда Анна начинала причитать в ухо что-нибудь жалостливое, вроде просьб пристроить ее обратно, но никаких действий не предпринимала.
Анна, как обычно, не стала дожидаться, пока Ульяна поделится новостями, быстренько сказала, что работает над новым проектом, пишет сценарий мистического триллера, которым вроде бы заинтересовался сам Михайлов, а потом снисходительно процедила:
– А вообще я сейчас плотно подсела на омегаверс, чего, кстати, и тебе советую. В нем будущее.
– Чьё будущее? – поинтересовалась Ульяна с фальшивым интересом.
– А всехнее. Литературы, например. Живописи. Культуры, милая моя. Культура – она ведь как ртуть, не стоит на месте. Вот ты, к примеру, сидишь с почти голыми сиськами в кадре и думаешь, что это ново, а это уже сто раз обсосано и забыто. Потому что, хоть обижайся, хоть нет, но ты обеими ногами стоишь не то, что даже в двадцатом – в девятнадцатом веке. Это тогда благородные девицы обязаны были по определению немного музицировать, чуть-чуть петь, слегка писать натюрморты и пейзажи. А для чего? Чтобы выгодно продаться будущему мужу. Сейчас, чтобы добиться успеха, женщина должна быть на голову выше любого мужика. Просто ты вращаешься не в тех кругах, потому еще и витаешь в облаках. Помнишь, я говорила, что могу познакомить тебя с нужными людьми, разбирающимися в искусстве?
Ульяна замычала.
Пару-тройку лет назад она сдуру приняла приглашение Анны и явилась к ней в гости, прихватив бутылку вина, разодевшись в пух и прах. По телефону подруга долго и пафосно распиналась «какие будут люди, элита, богема…»
«Элита и богема» оказалась пятью помятыми мужичками в грязных свитерах, с дикими глазами и лохматыми бороденками, и двумя похожими друг на друга тетками неопределенного возраста, с прокуренными порочными лицами вокзальных шалав. Даже накрашены они были одинаково: с жирным слоем голубых теней на веках и морковной помадой, уже изрядно съеденной. Квартира в панельной шестнадцатиэтажке была убита в хлам бесконечными пьянками. Обои слезали со стен клочьями, от стен шел сивушный запах, а тусклые стекла окон не мыли, похоже, несколько лет. Ульяна шла по потрескавшемуся линолеуму, стараясь ничего не касаться, в полуобмороке увидела наглого рыжего таракана, и с тоской оглянулась на дверь: сбежать что ли?
– Это сам Савранский, – шепнула на ухо вынырнувшая из-за угла Анна, кивнув в сторону плюгавого мужичка, ковырявшего пробку на принесенной Ульяной бутылке. – А вот это наша знаменитая поэтесса Пенькова.
– Очи-и-инь ра-а-адая, – жеманно протянула знаменитая поэтесса. Ульяна сглотнула и уставилась на тощие ноги поэтессы, затянутые в синие колготки. Под капроном виднелись сбитые коленки. Ульяна отвела взгляд, посмотрела на Савранского, и еще хотела спросить, чем он знаменит, но Анна уже убежала в гостиную, где, судя по ожесточенным спорам, обсуждалась судьба мировой культуры.
– Гибнет Россия, – грустно сказал кто-то сбоку. Ульяна повернулась и увидела тощего мужика в зеленом свитере, ростом едва достающего ей до плеча.
– Правда? – холодно осведомилась она.
– Правда, – вздохнул мужичок. – Культура в анусе, как ни прискорбно это сознавать. Великие прозябают в безвестности, рынок завален бездарностями, ширпотребом. Миром правит быдло. Не находите, что ситуация напоминает семнадцатый год. Помните, как там у Горького: буря, скоро грянет буря…
Ульяна уже открыла рот, чтобы сообщить: мол, не помню и вспоминать не хочу, как вдруг почувствовала, как ее фамильярно похлопали по попке. С вечеринки она вылетела, злая как сатана, пообещав себе больше никогда к Анне не приходить, и вообще перестать с ней общаться. Пару месяцев продвинутая и просветленная подруга продолжала навязываться в компанию, стелилась под ноги побитой шавкой, а потом грянули сорванные съемки, после чего Анна пропала с канала.
Сейчас, судя по ее довольной физиономии, дела шли неплохо. Анна жадно съела бутерброды, залпом выпила остывший кофе и продолжила разглагольствовать:
– Взять к примеру, омегаверс… Знаешь, что это? Омегаверс, милая моя, это настоящий взрыв мозга. Взять, к примеру, героев. Здесь все очень тонко. Люди в омегаверсе делятся не на два пола, а на три: альфы, беты и омеги. Основными в омегаверсе полами выступают альфы и омеги. Беты имеют второстепенное значение. Улавливаешь мою мысль?
– Не особо.
– Я так и подумала, – снисходительно ответила Анна. – Альфа в омегаверсе представляется высоким, мускулистым, волевым мужчиной, обладающим способностью находить своего омегу. Так же альфа обладает определенными физиологическими способностями, которые ровняют его с волками – это узел на члене.
Узел на члене. Какая прелесть! Ульяна хотела рассмеяться, но вовремя закашлялась и торопливо отхлебнула из стакана.
– Ань, ты, конечно, извини, но вот эта гомосятина как вид искусства меня совершенно не привлекает. Это даже для моей программы дико. Поэтому давай без деталей, и вообще…
– Некрасова, ты такая дремучая, просто ужас! И зачем только я с тобой вожусь столько времени?
– Не возись, – милостиво разрешила Ульяна. – Я не настаиваю.
– Ну, как хочешь, – фыркнула Анна, но почему-то с места не поднялась, мялась в нерешительности, словно хотела что-то сказать. Ульяна жевала кислую капусту, мрачно думая, что сейчас последует очередная просьба пристроить в теплое место.
– Говорят, ты на родину ездила, и там даже фильм о тебе снимали? – небрежно осведомилась она. Ульяна подняла глаза и нехотя произнесла:
– И что?
– А еще говорят, что он в сетке через две недели.
– И что?
– Я знаешь, где сейчас работаю? – вдруг спросила Анна. Не дождавшись вопроса, она продолжила: – На КТВ. Ответственный редактор в программе «Не может быть». С Пятковым в качестве шефа и ведущего. И, скажу тебе по секрету, Олег к тебе неровно дышит.
Ульяна положила вилку на стол и, выставив вперед острые локти, агрессивно спросила:
– Тебе что за дело, кто ко мне неровно дышит?
Анна поджала тонкие губы. Ее небольшие глаза плеснули ядом за стеклами очков.
– Никакого мне дело нет, дорогая, – ласково сказала она. – Только Пятков тоже программу делает, и тоже о тебе. Он целую бригаду журналистов отправил вдогонку твоей команде. И фильм, скажу тебе по секрету, получился совершенно чумовой. Вот только тебе не понравится.
Ульяна ошеломленно смотрела на это хитрое лицо, перекошенной какой-то лисьей алчностью, а Анна, вытащив из сумки диск, подвинула его пальцем по столешнице.
– Он выйдет в эфир за день до твоего, – с притворной жалостью сказала она и добавила, не скрывая радости в голосе: – Мне так жаль, так жаль…
Фильм оказался ужасен.
Планируя съемки, Ульяна неоднократно согласовывала все с автором сценария и режиссером, бегала за репортерами, старательно отсекая бывших коллег, дальних родственников, готовых рассказать нечто неприятное, отсматривала снятое, выбирала наиболее красивые уголки родного города, и все старалась уберечься от удара под дых.
Старалась, старалась, и не смогла. Журналисты КТВ постарались на славу, не стесняясь не только в провокациях, но и подделках.
Программу явно смонтировали лишь частично. По большому счету, она даже программой не выглядела, так, черновым вариантом, окончательно не сведенным. В ряде кадров звучали посторонние голоса, в уголке отсчитывал время секундомер, иногда камера кренилась вбок, а кадр застывал, отчего герои замирали с раскрытым ртом и полуприкрытыми глазами, отчего хотелось сделать им лоботомию. Все эти приветы из прошлой жизни, не стесняясь в выражениях, поднимали из мутной воды айсберг, которому следовало всегда оставаться невидимым.
По большому счету, ничего страшного свидетели не показали. Их уколы были мелкими, но собранные в одну зловонную кучу, превращали Ульяну в какую-то преступницу, неблагодарную дочь и сестру, отвратительную любовницу, воровку, злостную плагиатчицу и бездарность. Позабытые люди с яростной пеной у рта разоблачали звезду экрана с садистским удовольствием.
Когда под конец истории на экране появился Сашка, и на белом глазу начал рассказывать, что в их отношениях наступил полный штиль, и как женщина она его не устраивает, Ульяна испытала настоящий шок. Ее рука уже потянулась к телефону. Еще пара минут, и она набрала бы его номер и велела навсегда убираться из ее квартиры, жизни и воспоминаний, но, к счастью, здравый смысл остановил. В записи ей мерещилось что-то несуразное, но оглушенная ливнем помоев от бывших сослуживцев, родственников, знакомых и незнакомых людей, она не сразу поняла, что тут не так. Вскипятив чайник, Ульяна бухнула в чашку две ложки растворимого кофе, залила кипятком, а потом, вытащив из тайника бутылочку с коньяком, щедро плеснула в горячую коричневую жижу. Прижавшись к оконному стеклу лбом, Ульяна мрачно прихлебывала кофе, собираясь с духом, чтобы досмотреть фильм.
Когда откладывать просмотр стало невозможно, Ульяна уселась обратно в кресло и нажала на кнопку воспроизведения.
То ли после кофе, сдобренного коньяком, то ли просто потому, что вздыбленные нервы слегка улеглись на места, но едва взглянув на экран, она сразу поняла, что не так. На Сашке была растаманская шапочка, которую Ульяна лично выкинула еще год назад. Из под шапки у экранного Сашки торчали светлые вихры, хотя он уже давно не только вернулся к своему привычному цвету волос, но и вовсе стригся коротко. Перемотав запись на несколько минут, Ульяна тщательно искала несоответствия, и вскоре нашла еще пару. На экране в ухе Сашки болталась серьга, хотя он давно перестал их носить. Но самым важным было то, что описывая свою неудавшуюся личную жизнь с телеведущей Ульяной Некрасовой, он, почему-то, ни разу не назвал ее по имени, довольствуясь неопределенным «она». Стало быть, он говорил о своих прежних отношениях.