Солнечный дождь из черной дыры

Несмотря на веру в волшебный луч, Юлька считала себя девочкой здравомыслящей. Например, в деда Мороза она не верила никогда. Он ей на Новый год подарки не дарил. Дарила мама, всегда что-нибудь нужное – носки, майку или пижаму. Но вот ведьмы – это объективная реальность. Бабка ей сама об этом сказала. То, что бабка – ведьма, объясняло абсолютно всё. Она была злой и вредной. Бабка заколдовала маму, поэтому, когда Юлька к ней ластилась, мама становилась как деревянная, сидела и терпела, пока у Юльки не пройдёт приступ нежности. Бабка заколдовала папу, поэтому он был равнодушным и замечал Юльку, только когда нужно было переключить телевизор. Юлька для него это делала с радостью. Но потом купили новый телевизор с пультом, и общение с отцом сошло на нет.

Но наверняка Юлька убедилась, что бабуля – ведьма, когда ей было лет семь. Было лето. Бабка взяла Юльку с собой в деревню Климовку. В этой деревне бабка родилась. Даже какая-то родственница здесь жила, но бабка с ней почему-то знаться перестала. В двадцать лет Нинель уехала в город и вернулась, только чтобы похоронить свою мать. Когда дом опустел, бабка стала иногда приезжать в Климовку. Зачем? Не понятно. Старый дом она обживать не хотела. Он стоял с заколоченными окнами, сырел, оседал в землю и зарастал сорной травой. Дом Юльке казался живым, он скрипел, шуршал, жаловался на свою заброшенность. Дом чах, а бабка в родной деревне молодела и… даже добрела.

Бабка собралась за травами, Юлька с ней. Только, говорит, надо дом закрыть. Дала Юльке амбарный замок и ключ, а сама куда-то за дом ушла. Юлька замок на дверь повесила, ключом закрыла. Тут вдруг кто-то как застучит кулаком в дверь изнутри. Юлька со страху чуть не умерла. А это бабка кричит: «Жулька, дура, зачем ты меня в доме закрыла?!». У Юльки чуть сердце не выскочило, она ключ схватила и давай замок открывать. Руки трясутся, не слушаются, пока с замком возилась, бабка как ни в чём не бывало к ней из-за спины подходит и говорит: «Сколько тебя ждать можно, ума нет замок закрыть, что ли?». Юлька аж подпрыгнула и ключ выронила! «Дура косорукая! – кричит бабка, – мы так до вечера ничего не успеем». А сама довольная, хихикает.

Дом задней стеной выходил в лес. Там даже окон не было, только дикие заросли и старая, развалившаяся баня в отдалении. Как бабка в дом попала, Юлька понять не могла. Одно слово – ведьма.

Потом они пошли в лес.

Ах, какая благодать была в лесу! Летняя жара под сенью деревьев отступила. Солнечные лучи, проникающие сквозь кроны деревьев, как сквозь кружево, ласкали стволы, листву, тепло прикасались к коже, будто целовали. Лёгкий ветерок прогонял тепло, дарил свежесть. Наперебой гомонили птицы, озорно и радостно. Тропинка извивалась вглубь леса, обещала что-то новое.

Бабка была на удивление благодушно настроена. Когда углубились в лес, стала рассказывать про грибы, травы, которые встречали.

– Жулька, возьми лопатку. Видишь, там, по правую руку цветочки жёлтенькие? Это завязный корень, или его ещё шептухой зовут. Подкопай и корень выдерни. Высушим, будем зимой настаивать и горло полоскать. Лекарств на вас не напасёшься!

– А вон на берёзе чага растёт, посмотри, какой крупный гриб, – показывала бабка на толстый берёзовый ствол с тёмно-коричневым наростом. – Сейчас я его срежу. Буду отвар делать и пить от желудка.

Бабка ловким движением срезала гриб с берёзы и бросила в корзину.

– О, а это для тебя специально, папоротник! Будешь с котами и собаками дворовыми целоваться, у тебя глисты заведутся. Я тогда тебя заставлю неделю папоротник жевать, пока их не вытравишь. А он горький!

– Подумаешь, – усмехнулась про себя Юлька, – папоротник какой-то! Может быть, он и ничего на вкус. Можно и пожевать. Лишь бы бабка кошку с котятами, которые в подвале живут, и собаку Кузьку не трогала, а то всё обещает, что отравит.

Бабка будто прочитала Юлькины мысли.

– А это крысятник сизый, – указала бабка на редкие кустики с узкими листьями и мелкими синими ягодами. – Да не хватай! Он ядовитый. Им можно целую деревню отравить, если десяток ягод в пирожки добавить или листья помолоть и в хлеб запечь. Сильная трава. Из него отраву для крыс готовили, поэтому так и называется.

Бабка критически оглядела Юльку, сомневаясь, стоит ли ради такого слушателя силы тратить. Внучка глядела на неё, раскрыв рот, и бабка сжалилась.

– Расскажу тебе про крысятник историю. Жила у нас в деревне Алька, Алевтина. Очень красивая девка. Цены себе сложить не могла. Родители ею гордились, наряжали. Жениха достойного подобрать никак не могли. Дело сразу после войны было, парней мало. Замуж её звали, но она деревенскими брезговала, смеялась над ними. Возвращалась как-то Алька домой из гостей поздно вечером. Мужик пьяный ей встретился и, походя, её снасильничал. Она себя как царица носила и для прынца берегла, а тут пять минут, фингал под глазом, космы повыдёрганные и пузо в перспективе. Никаких тебе церемоний.

– Бабушка, как это «снасильничал» и «пузо в перспективе»? – не поняла Юлька.

– Вот дура! – бабка отвесила ей несильный подзатыльник. – Какие вопросы мне задаёшь?! То и значит, что ребёнка ей сделал без её согласия. А потом ещё и на всю деревню ославил, мол, Алька ему сама на шею вешалась, на сеновал пьяного заманила. Он хоть и женатый был, но очень ему похвастать хотелось, что такая девка ему отдалась. И доказательство есть – беременная она от него. Такой он мужик необыкновенный! Даже жены не побоялся. А жена его поддержала, после войны мужиками не разбрасывались, тоже стала сплетни по деревне распускать. Она же на ком-то должна была свою злость и ревность выместить. Отец Алькин позор терпеть не стал: «Сучка не захочет, кобель не вскочит». Он Альку плёткой отходил, через всю деревню прогнал, как потаскуху, и в дом больше не пустил. Разобрался! Гордый такой! Пришлось Альке в бане жить. Страшная она стала, перестала мыться, хоть и в бане жила, волосы нечёсаные, ногти обкусанные, чёрная вся. Однако из дому-то её выгнали, а от работы домашней не освободили. Вот она на праздник хлеба и напекла. Есть такой праздник, когда надо хлебом соседей угощать.

– Как праздник называется? – спросила Юлька, пока бабка сделала паузу.

– Никак! Не перебивай! Родители Алькины так хотели соседей умаслить, что ходили со своими хлебами по всей деревне и гостинцы раздавали. После этого стали люди в деревне болеть. У кого просто живот скрутило, а у кого жар и кровавый понос начался.

– Почему болеть стали? – не поняла маленькая Юлька.

– Вот бестолковая! Да потому что Алька крысятник в хлебе запекла. А тогда хлеб из всякой дряни пекли, время-то голодное. Вот никого странный вкус и не удивил, – снизошла до объяснений бабка. – Доктор больных от поноса лечил и говорил, что это инфекция от грязных рук. Потом двое померли, у них припадки перед смертью были – в судорогах корчились, глаза стеклянные, слюни изо рта текут… Фу, гадость какая! Тогда люди стали шептаться, что это «злые корчи» от крысятника. Тут мытьё рук не поможет. Алькины родители тоже один за другим померли, тяжело умирали. Люди говорили, что мать перед смертью сперва в ногах у дочери ползала, прощения просила, а потом прокляла. В семье насильника стали болеть, и он тоже. И вот как он помер, так Алька и расцвела снова. В дом перебралась, материны сундуки выпотрошила, приоделась. Ещё краше стала, чем была. Высокая, статная, талия осиная, коса длинная, рыжая. Только глаза чёрные, злые. Теперь никто её позор вспомнить не смел, боялись.

Бабка остановила свой рассказ и задумалась.

– А дальше что? – тихонечко, чтоб не разозлить, напомнила о себе Юлька.

– Попытались было власти разобраться, отчего столько народу в деревне умерло. Приехал следователь из города. Сунулся к Альке. Она его как дорогого гостя встретила. У неё уже пузо выше носа было, а выглядела как королева. Этот следователь к ней потом зачастил, да так и остался. Все надеялись, что Алька с этим начальником из деревни уедет, а она так всю жизнь тут и прожила. Ухажёр на ней женился. Председателем колхоза стал. Такой был домовитый, хозяйственный, предусмотрительный. Всё в дом, всё для Алечки. Алька всю жизнь как сыр в масле каталась. Её спрашивали, почему в город ехать не захотела. А она говорит, зачем где-то счастья искать, если у меня тут вся деревня в кулаке. Это точно! На неё глаза поднять боялись. Она действительно в травах хорошо разбиралась. А что наговоры знала или порчу навести могла, я не верю. Люди из страха придумали, а она им подыграла. Так и надо. Боятся, значит, уважают.

– А кто у неё родился, бабушка? – спросила Юлька.

– Кто родился? – ухмыльнулась бабка. – Я и родилась. Муж Алькин меня удочерил, отчество своё дал. Добрый мужик был, жалел меня. А Алька меня не любила. Говорила, как на меня посмотрит, так насильника своего видит. Плевала мне вслед…

Горечь послышалась в голосе бабки, и Юлька непроизвольно потянулась к ней, хотела взять за руку.

А бабка засмеялась, руку оттолкнула:

– Что это ты?! Сопли тут разводить собралась? Алька матерью плохой была, но жизни меня научила. И ты, Жулька, смотри, будешь мне мешаться, я долго думать не стану. Я тебя чаем напою с белладонной. Или пирог испеку с крысятником. А то и вовсе мудрить не буду, брошу тебя сейчас здесь, и ты никогда из лесу не выберешься. Ты пока уши развесила, я тебя далеко увела.

– Не надо, бабулечка, я честное слово слушаться буду! – сдерживаясь, чтобы не зареветь, тут же поверила ей Юлька.

– А ты лицом в Альку пошла. Такая же рыжая! Тьфу ты, напасть какая! Как на тебя гляну, так её вспоминаю. Вырастешь, такой же ведьмой будешь. У нас в семье все ведьмы. Верка только не удалась. А?! Говори, будешь ведьмой?! – засмеялась бабка, схватила Юльку за шиворот и встряхнула.

Вот тогда Юлька испугалась по-настоящему. Оказывается, у неё в семье все ведьмы и у неё такая судьба. Она зажмурила глаза, скрутила за спиной две дули, так сильно, что пальчики побелели, и пообещала бабке:

– Стану, бабулечка. Ты же меня научишь?

И тут же про себя поклялась никогда не быть ведьмой. Может быть, волшебницей, чуть-чуть и обязательно доброй.

Несмотря на все страхи, что пережила Юлька, в лесу ей понравилось. С тех пор бабка стала иногда брать её с собой в лес, но больше о себе никогда ничего не рассказывала.

Жизнь стала постепенно налаживаться, когда Юлька пошла в школу. Она даже могла точно сказать, с какого момента бабка перестала её бить.

Скандалы в семье случались регулярно, но в тот раз бабка разошлась не на шутку. Юлька уже заползла под кровать. Мама плакала и пыталась успокоить бабку. Та не обращала на неё никакого внимания, целью был отец.

– Ты не мужик! – орала бабка.

Вадик сидел перед телевизором. На журнальном столике была разложена газета, на ней вперемешку валялись сушёная вобла, рыбьи кости и шкурки, стояла наполовину опустошённая трёхлитровая банка пива, купленного на розлив из бочки. В комнате нестерпимо воняло кислым пивом и рыбой.

Вадик пытался не обращать на тёщу внимания, молчал и пил пиво из чайной чашки. Но красное лицо выдавало его эмоции.

– Ты даже пиво не на свои деньги жрёшь, у жены из кошелька последнюю мелочь вытряхиваешь! – продолжала бабка. – Тебе бы только глаза залить и больше ничего не нужно! Зачем ты здесь живёшь?! Какой от тебя прок?! Только продукты переводишь и унитаз пачкаешь! Всё, Вадик, хватит! Или деньги в дом приноси, или убирайся. И приплод свой с собой забирай!

Юлька под кроватью стала дышать через раз, что приплод, это она, ей было уже известно, и уходить с папой никуда не хотелось.

– Вадик-Вадик, – передразнил бабку зять. – Где зарабатывать? Столько, сколько вам надо, я никогда не заработаю! Хоть спать и есть перестану! Как вы мне надоели все!

– А мне всё равно, где ты деньги возьмёшь! Вон почтальонша пенсию разносит, одна с деньгами ходит. Заработай, укради! Если ты мужик, ты семью содержать должен!

Вдруг бабка оборвала крик, подскочила к столику и со всего маху опрокинула его прямо на зятя.

Вадик остолбенел. Он сидел на диване с изящной чайной чашкой в руке весь залитый пивом и в рыбьей чешуе.

– В общем, так, – упёрла руки в бока тёща, – или ты, Вадик, мужик и добытчик, или ты импотент и ничтожество по жизни. Тогда убирайся!

Морда у Вадика просто запылала, глаза стали бешеными, руки сжались в кулаки, и Вера испугалась, что он сейчас кого-нибудь убьёт. Однако он глубоко задышал, разжал руки и молча пошёл в ванную, прямо по разбитому стеклу босиком. Смыл пиво и ушёл, громко хлопнув дверью.

Вернулся Вадик под утро, совершенно пьяный. Не разуваясь, прошёл прямо в комнату к бабке.

– На, Борисовна, подавись, только отстань от меня! – он вытаскивал из карманов и бросал бабке в лицо грязные скомканные деньги.

– Сколько здесь? – спокойно поинтересовалась бабка, усаживаясь удобнее в кровати и совсем не обижаясь на хамство зятя.

– Я откуда знаю, я их не считал!

Бабка деловито разровняла купюры, разложила их по достоинству, быстро посчитала, поплевав на пальцы.

– Молодец!

– Вадик, ты где их взял? – испуганно прошептала Вера, прибежавшая на шум.

Вадик не успел ответить, как его опередила тёща:

– Тебе какая разница, дура! Чего стоишь столбом?! Мужик домой пришёл с заработком, устал, быстро на стол накрывай.

Вадик ошалело посмотрел на тёщу.

Вера быстренько накрыла на стол, тёща поставила в центр стола запотевший графин с водкой и собственноручно отодвинула стул, приглашая зятя присесть.

С тех пор в семье появились деньги. Сначала купили новый телевизор, потом сделали ремонт, потом у отца появилась машина, потом переехали в новую большую квартиру. Когда квартиру поменяли на загородный дом, жить стало совсем спокойно. Большой дом позволял видеть родных не каждый день. Юлька привыкла жить рядом, но не вместе. Она даже была рада равнодушию близких, потому что от их участия ничего хорошего ждать не приходилось. Бабка так наладила жизнь, что мать была занята только домом. Все её усилия были направлены на создание комфорта для бабки и мужа. Отец уезжал в какие-то командировки, иногда ходил на работу, но чем он занимался, интересоваться в семье было не принято.

Юлька была предоставлена самой себе. Она старалась помогать маме по хозяйству, но та мало замечала помощь дочери: помогает – хорошо, не помогает – сама сделаю. Юлька очень жалела маму. Если бы только она позволила, то Юлька была бы самой любящей дочерью на свете.

Отец не замечал Юльку до четырнадцати лет. Но однажды он вместе с мужиками парился в бане, и у них зашёл разговор о детях.

– Представляете, мужики, приходит ко мне сын и заявляет, что ему через полгода восемнадцать стукнет, все его друзья на машинах ездят, он один, как лох, пешком ходит. Надо, короче, на тачку раскошеливаться, – рассказывал приятель. – Ну, давай, говорю, пока учиться будешь, «Шкоду» тебе купим. А он мне говорит, что он на «Шкоде» позориться перед пацанами не будет. Для его репутации будет незазорно ездить на BMW. Нет, вы представляете, какой нахал!

– А ты что? – интересовались друзья.

– А что я? – с затаённой гордостью жаловался тот. – Купил, конечно, BMW. Это ж сын! Наследник!

– А если разобьёт? – спросил Вадик.

– Ну, поору для порядка и новый куплю, – рассмеялся приятель. – Что мы молодыми не были, что ли?!

– Сыну автомобиль на совершеннолетие – это не роскошь, это нормально. Пацану машину купил – он и успокоился, – махнул на друзей другой собутыльник. – А у меня дочь! Ей мало автомобиля. Ей важно, какая коллекция на ней надета, когда она в этом автомобиле едет. Вечно в зеркало на себя пялится, вместо того чтобы на дорогу смотреть! Приходится ей каждую весну и гардероб, и машину обновлять. Но красавица она у меня зачётная!

Вадик вдруг осознал, что о своей дочери не может сказать ничего. У его приятелей дочери – красавицы, требуют у папаш украшения, наряды. И ему вдруг очень захотелось вот так же с лёгким пренебрежением сказать: «Моя дочь вчера просила её в Милан отправить за новой коллекцией. А я разве могу моей красавице отказать?».

Явившись домой, он как будто впервые увидел Юльку. Она была рыжей нескладной худенькой девочкой. Миланская коллекция на ней смотрелась бы как седло, но не на корове, а на оленёнке Бэмби. Лицо усыпано неэстетичными веснушками и подростковыми прыщиками. На носу очки. В тот день Вера получила от мужа нагоняй за дочь, которую людям показать стыдно. Вадик что-то кричал с пьяных глаз про Милан. Юлька, закрыв глаза, кинулась в омут с головой и попросила отца оплатить ей языковую школу, но не в Италии, а в Англии. Отец рассвирепел и сказал, что на всякие глупости он деньги тратить не собирается. Пусть Юлька дурака ищет в другом месте.

Бабка наблюдала это со стороны, не вмешиваясь, а потом между делом бросила:

– Вадик, если уж дочь у тебя уродина, так пусть хоть умная будет. Оплати ты ей курсы языковые, только тут, на родине. Ишь ты! Англию ей подавай!

Английский Юлька выучила, потом и немецкий. Школу окончила с золотой медалью, университет – с красным дипломом, потом в аспирантуру поступила. А чем ей ещё заниматься? Только своей собственной персоной. Она никому не нужна, да и ей никто не нужен.