Глава первая
ПРЕДСКАЗАНИЕ ПРОРИЦАТЕЛЯ, ИЛИ О ЧЕМ ДУМАЛ КАНЦЛЕР ГЕРМАНИИ В НОЧЬ НА 22 ИЮНЯ 1941 ГОДА, ИГРАЯ ЛЮБИМОГО ВАГНЕРА?
I
В ночь на 22 июня 1941 года канцлер Германии Адольф Гитлер находился в загородной резиденции в Берхтесгадене. И долго, задумчиво играл на рояле любимого Вагнера. Он был не один. Его окружали генералы и фельдмаршалы в военных мундирах, убранных золотом, министры в строгих цивильных костюмах и их жены, одетые роскошно и со вкусом, прикрыв обнаженные плечи мехами. У входа величественно и неслышно прохаживались его телохранители Ульрих Граф и Христиан Вебер, личный адъютант штандартенфюрер СС Рихард Шульце. Вдоль стен замкнутым квадратом замерли изваянием рослые охранники из лейб-штандарта «Адольф Гитлер». Стояли они в черных парадных мундирах СС, широко расставив ноги, скрестив на груди руки, гордые, непреклонные, неся во взгляде холодную жестокость, надменность и непобедимость. Они – как сошли на землю по воле самого бога войны Ареса. Все почтительно, в благоговейном молчании слушали музыку нибелунгов.
Вождь германской нации играл совершенные произведения великого композитора – «Золото Рейна», «Валькирию», «Парсифаль». Играл искусно, исступленно, весь отдавшись музыке. Он сидел во фраке на мягком стуле, горделиво вскинув голову, отстранившись от рояля, как от пламени костра. Лицо было строгим. Глаза горели безумным огнем, черная косая челка свесилась на взмокший лоб, холеные, быстро бегающие пальцы, едва прикоснувшись к клавишам, повелительно взметывались ввысь, словно прикасались к раскаленным угольям, обжигались, слышали боль. В святейшей тишине музыка нибелунгов гремела, как окаянная. Билась о белые мраморные колонны, о стены, отделанные черным резным камнем, уносилась в распахнутое окно – в безмолвие и беспредельность гор, увенчанных девственно чистым снегом, в изумительно привольные долины с густыми, певучими травами, в таинство леса, украшенного серебром луны, как одетого в рыцарские доспехи. Играя, он никого не замечал. Жил в себе. Наедине со своими думами. Маршевая, воинственная музыка возбуждала нервы, будила сладостное ощущение силы, величие духа, приобщала к бессмертию. В эту ночь он был наравне с Богом. И ощущал себя властелином мира. Такая царственность чувств еще не посещала его.
Но вряд ли высшие чины третьего рейха, те, кто находился в салоне замка, даже отдаленно могли представить себе, о чем думал фюрер, играя классическую музыку Рихарда Вагнера. Он испытывал горчайшую тревожность и рассогласованность с собою и миром. И пытался восстановить гармонию в душе. Но необъятная тайная скорбь неотвратимо мучила его, несла и несла отчаяние и печаль. Величайший астролог двадцатого века, гордость Германии, седовласый мудрец Ханну-сен предсказал ему гибель, если он начнет войну с Россией.
Такое необычное пророчество оскорбило фюрера. И потрясло. Потрясение было равно громопадению Вселенной. Он не мог принять его правду, свою гибель. Он считал себя посланцем Бога, высшим, надзвездным, совершенством человека. Кладбищенская тишина, могильные венки, скорбный плач женщин-печальниц, вечный мрак и пустота не должны коснуться его. Он из вечности. Сама вечность. Ему подвластны мировой дух, бесконечность Вселенной, бесконечность сердца. Как может обычный землянин, человек-жрец, чья жизнь мгновение, проникнуть в тайну его жизни, его смерти? Его мировой необъятности?! Он усомнился в его ясновидении. Но снять тревожность не удавалось. Дух его жил в рабстве страдания, в рабстве страха. И вождь нации, играя Вагнера, в который раз мысленно возвращался к первой встрече с мудрым провидцем Ханнусеном, желая спасти гибнущую душу, разрушенный мир чувств, вернуть изощренный, провидческий ум, полученный от дьявола, тоже оказавшийся в смятении.
Она произошла в старинном двухэтажном особняке на набережной Королевы Августы. Фюрер явился тайно, в сопровождении телохранителя Ульриха Графа и хауптштурмфюрера СС Альфреда Науйокса, знающего все закоулки Берлина, известного палача-гестаповца из управления государственной тайной полиции Ренголь-да Гейдриха на Принц Альбрехтштрассе.
─ Я начинаю битву за мировое господство,– прямо произнес вождь нации.– И хотел бы узнать о своей судьбе. Вы готовы предсказать ее?
Заглянув в книгу черной магии, задумчиво полистав ее, посмотрев в телескоп на звезды, мудрый Ханнусен отказался быть предсказателем его жизни и смерти.
─ Мой фюрер,– уклончиво и вежливо произнес он.– Вы окружили себя гадалками и прорицателями, блаженными и чудотворцами. У вас есть свои Сивиллы Дельфийские. Не много ли чести для скромного ясновидящего стать пророком жизни гения?
Но фюрер настоял.
─ Мне нужна правда.
─ Правда? Какая? – оттягивал время прорицатель.
─ Сколько мне осталось жить? Как умру? Сам по себе? Или буду убит? Сумею ли овладеть миром? Мои придворные пророки говорят о благоприятном расположении звезд. Но я мучим сомнениями! Не простое любопытство привело к вам, а боль и молитвенный страх за судьбу Германии.
Таинственным взмахом руки Ханнусен зажег свечи. Бросил в кипящую чашу в форме паука зелье. И стал вызывать духов, шептать заклинание. Затем поднес пламя к иконе с распятым Христом, под которой сидел вождь нации. Золото иконостаса померкло.
─ Вас ждет насильственная смерть, мой фюрер, если вы начнете войну с Россией, – не стал уклоняться от правды мудрец.
Предсказание оскорбило канцлера. Он был поклонником учения геополитика Гаустофера о переселении душ. Верил в фатальность судьбы, черную магию. Сам общался с мировым духом. И мог мысленно бродить в царстве мертвых, как Данте, о чем поэт средневековья засвидетельствовал в «Божественной комедии». Но все земное и неземное ─ для простого смертного. Он единственность, из бессмертия. Разве может его коснуться тлен?
Сдерживая гнев, он спросил:
─ Я не ослышался, господин Ханнусен? Меня ожидает гибель и забвение, если я поведу своих крестоносцев на великую битву с Россией за мировое господство?
─ Правда, которая печалит, не повторяется,– мудро заметил прорицатель.
Высокий гость мрачно помолчал.
─ Могу я избежать ее?
─ Гибель?
─ Битву? И обмануть судьбу?
─ Нет, мой фюрер. Не победив страну варваров, вам не стать властелином мира. Рано или поздно вы начнете крестовый поход на Восток. Войны не избежать, как не избежать смерти. Россия – ваш рок. Гитлер зловеще улыбнулся.
─ Я вижу, ты смел и правдив. Казнь на гильотине не страшит тебя. Надо полагать, ты предвидишь свою судьбу. Твой дар ясновидца достоин похвалы. Но раз ты сумел проникнуть в тайну моей жизни и смерти, то скажи, когда я начну войну с Россией?
─ На два дня раньше Наполеона.
─ Именно? – попросил уточнить великий германец.
─ 22 июня, мой фюрер. Такое же расположение звезд легло и у великого Нострадамуса. С этого времени и начнется роковой отсчет вашей гибели.
─ Когда он закончится?
─ На пятьдесят седьмом году вашего земного пребывания.
─ Но разве не в моей власти изменить срок нападения на страну варваров? И разладить во Вселенной ход и исход моей жизни и смерти?
─ Ваша власть безгранична, мой фюрер. Вам покорится Европа. Благословит на бессмертие История. Достань вам времени, вы покорили бы Вселенную. Ваш гений велик и безмерен. Но войну с Россией вы начнете так, как указано в небесных святцах.
─ Моя судьба предсказана высшими силами?
─ Да, мой фюрер. Целомудренно счастливы те, кто не верит в судьбу. Но в мире не существует ничего случайного. Все наши жизни вписаны в мировое пространство. Мы – люди земли, те же звезды Вселенной, только ожившие. У каждого свой удел, свой срок сгорания. Мы – единственность, но все связаны с мировым духом. Безусловно, одиноко живущим трудно представить, что все земляне имеют свою небесную родословную. Можно ли знать по отдельности миллиарды душ? Человек – загадка, жизнь его – мгновение во времени и пространстве. Но это так! Мы все живем по законам высшего миропорядка. И то, что должно случиться, то случится. Как бы человек ни пытался обмануть судьбу, предсказанную ему небесными богами.
Выслушав, Гитлер не сдержался в гневе:
─Ты лжешь, прорицатель! Никто не может знать мой последний час. Я недоступен мысли землянина. Я – мессия! Сын Бога и неба. Я сошел на землю, как Христос – спасти от распада немецкую нацию, мировую цивилизацию. Я пришел из бессмертия. И уйду в бессмертие. Мой дух вознесен в таинство Вселенной. Как можешь ты, простой смертный, предсказывать мою жизнь и мою гибель?
─Вашу судьбу предсказали звезды, мой фюрер. Я только прочитал их расположение,– смиренно отозвался прорицатель.– Еще вы желали узнать, как умрете? От пули, от бомбы, на гильотине? Вашей могилою станет пламя костра. Вы сгорите в огне. И душа ваша устремится искрою в небо. Но не достигнет его ледяных вершин, истает у земли.
─ Надеюсь, я возгорю от небесного огня, от молнии? – проявил любопытство ночной гость.
─ От земного. Огниво принесут славяне-руссы.
Новое пророчество ввергло великого германца в истерику. Есть ли что оскорбительнее для человека-Бога, властелина мира, чем умереть в пламени костра, который разожгут извечные враги Германии славяне-руссы? Такое даже представить немыслимо. Он разразился злобными ругательствами, назвал прорицателя опасным заговорщиком, изгоем и предателем нации. И повелел без промедления отправить его к президенту народного трибунала генералу СС Роланду Фрейслеру. И казнить на гильотине.
Страдальца тут же заковали в цепи и на бронированном автомобиле доставили в тюрьме Бранденбург. Вернувшись в свои роскошные покои в замок в Оберзальцбурге, владыка судеб, так и не остыл от гнева и оскорбления, и нашел, что мгновенная гибель для лживого гадателя будет, ─ слишком роскошная смерть. И велел не расстреливать прорицателя-правдолюбца, а выслать в особый лагерь СС в Эстервальде; пусть поживет, убедится, что вождь Германии вечен!. Но до лагеря смерти бесстрашный прорицатель не доехал. Вельможный гестаповец Альфред Науйокс не сумел пережить нанесенное фюреру оскорбление, и в таинстве повелел его застрелить. И он был на этапе застрелен патриотом.
II
Прошло время. Гитлер уже стал забывать о предсказании. Но, подписав 18 декабря 1940 года план «Барбаросса», нечаянно обратил внимание на то, что начинает войну с Россией именно 22 июня 1941 года, на два дня раньше Наполеона! Как раз в то время, которое было предсказано вещим мудрецом. Такое совпадение удивило его. Он в тревоге подумал: случайное? Роковое?
Его охватил мистический страх.
Неужели прав предсказатель?
Самое необъяснимое, странное в загадочной истории, которое не объять, не осмыслить даже умом гения – он несколько раз переносил сроки нападения на страну варваров. Первоначально властью диктатора повелел разгромить ее осенью 1940 года. Но с гордым бесстрашием возразил начальник штаба верховного главнокомандования фельдмаршал Вильгельм Кейтель, сумев убедить: к осени вооруженные силы Германии не будут подготовлены для нанесения внезапного и победного удара. Гитлер закатил генералам истерику, обвинил в тугодумстве и лености. Но, излившись в гневе, признал крамольные доводы неоспоримыми. И перенес время вторжения на 12 марта 1941 года. На этот раз возразил фельдмаршал Браухич, главнокомандующий сухопутными войсками: «Мой фюрер, в распутицу русские дороги поглотят не только танки Гудериана, Гота, но и всю Германию». Пришлось разъяренному фюреру снова вложить меч в ножны. И объявить крестовый поход на славянское государство на 14 мая, затем на 15 июня. В результате случилось то, что случилось. Он начал войну с Россией 22 июня 1941 года, как и предсказывал великий прорицатель.
РАЗДУМЬЕ О ЖИЗНИ И ВЕЧНОСТИ
Предчувствие смерти овладело Гитлером всерьез. Тревожные раздумья были мучительны. Неужели и правда его судьба вписана в небесные святцы? И его жизнь во власти высших сил? Цицерон в трактате «О судьбе» писал: человек зависит от судьбы, но только в земном измерении. Небесные боги лишены роковой, фатальной силы. Никто не может знать о последнем мгновении человека, зверя, птицы. Знание сделало бы жизнь на земле кошмаром! Фюреру очень хотелось верить в правду великого римлянина!
Но предсказание сбывалось!
Немыслимо!
Необъяснимо!
Неужели и правда он ступил на крестный и жертвенный путь своей гибели?
III
Кончив играть Вагнера, Гитлер, как заправский пианист, устало, безвольно опустил бело-женственные руки. И стал отрешенно смотреть в пространство, в вечность.
─ Вы играли божественно, мой фюрер,– сладкоречиво произнес тучный, но подвижный Геринг в белоснежном парадном мундире маршала авиации.– Все верноподданные восхищены вашим талантом. Гением Вагнера! Слушая его музыку, воочию видишь и великого Ницше, и его героя Зигфрида из «Песни о нибелунгах», кующего меч для врагов, и императора Священной Римской империи Генриха Шестого, отправляющего полки на завоевание славянских земель. И то, как вы под разудалую и сладостную песнь колоколов достойно въезжаете на белом коне героем-победоносцем в поверженную Москву и торжественно извещаете: Россия разгромлена. Мы – владыки мира, господа!
Фюрер медленно закрыл крышку рояля. Он был тих и задумчив. Лицо хранило небесную строгость. В облике жило величие. Казалось, лесть не коснулась его. Но вот голубоватые немигающие глаза, отливающие свинцом, взметнулись на Геринга, осветились улыбкою. Он смущенно похлопал его по плечу, обвел рассеянным, благодарным взглядом окружение. И неспешно прошел к камину, погладил бюст Бисмарка. Ночь была теплая. Жарко горели свечи. Но он слышал в себе оледенелость. И зябко протянул руки к огню. Присев на корточки, долго всматривался в багровое пламя, в котором, по предсказанию, ему предстояло сгореть. Он даже в мучительном ужасе неотвязно ощутил, как непорочно красивый, стихийно-загадочный огонь жгуче и страшно выплясывает в его самозваной гробнице, пожирая одежды, тело, мозг. И снова непрошенно зашла, забилась печалью тревога. Неужели и правда его могилою будет пламя из костра? И огниво принесут русичи? И он бесследно, бесславно исчезнет с земли, так и не заполучив вожделенной короны властелина мира? Страшно! Окаянство печали. Неужели боги не знают: умрет он – умрет Германия! Надо же было ему, земному богу, идти к прорицателю, забираться в небо, в звезды. Но больше – в таинство своей судьбы. В земной юдоли не может быть миропорядка. Каждый живет равнодушно-бессмысленно. И умирает в одиночку. Сам по себе. Без правды воскресения и предсказания. Стоит ли мучить, печалить себя, расстраивать безысходностью? Пророчество – тоже суть бессмыслицы.
От лукавого!
Еще раз успокоив себя, Гитлер отошел к высокому венецианскому окну. Приближался тот самый рассвет, которого он ждал всю жизнь и которого теперь боялся сильнее смерти. Солнце еще не взошло, но изумительно дивная и свежая заря уже благословила розовым светом вершины гор, половодье тумана над озером, разбудила спящих лебедей. Часы в салоне замка пробили два удара! В России было четыре утра. Спокойные удары прозвучали как гром пушек. Все гости в мгновение всколыхнулись, ожили, как расколдовались. И в таинстве, в напряжении замерли. Наступила строгая, величественная тишина. Каждый знал: началась битва с варварскою Россией. И по-своему переживал историческое время.
Вождь нации тоже испытывал волнение; его мысль жила напряжением. Он посмотрел на часы, подождал, пока истает мелодия национального гимна, когда железный рыцарь в одежде паладина, поиграв мечом, спрячет его в ножны и сам скроется в овальном окошечке, неожиданно громко произнес:
─ Повторим вслед за Ницше: «Бог умер!»
Геринг расхохотался.
─ Мой фюрер, вы имеете в виду Сталина или Черчилля?
─ Себя, ─ загадочно вымолвил он; смысл сказанного был ясен только ему одному. Видя печально-мудрую озабоченность маршала, вальяжно потрепал его по щеке.– Что делать, мой Герман? Все великие венценосцы приносили себя в жертву народу.
Хозяин замка любезно пригласил гостей к банкетному столу. С изысканно вежливою готовностью засуетились церемониймейстер с золотою цепью на черном фраке, лакеи в расшитых золотом ливреях и белых перчатках стали подавать на подносах со свастикою вина, горячие закуски.
Выждав, когда все рассядутся, фюрер поправил галстук с партийным значком, взял бокал шампанского.
─ Господа! Только что мои войска перешли границу варварской России. Я вверил судьбу Германии, свою судьбу великому немецкому солдату. Война началась самая жестокая, кровопролитная за всю историю человечества, какою не виделась даже ее идеологам Мольтке и Клаузевицу. Мне не столько важно разгромить русское государство и взять Москву, сколько уничтожить славянские народы.
Восточные славяне – низшая раса. Они лишены чувства чести и достоинства, гордой любви к Отечеству и свободе, исповедуют покорность и смирение, нищенскую жизнь. Утрачена незыблемая святость устоев семьи. Сын предает отца, брат убивает брата, мать отрекается от сына, кого гонят в кандалах на Лубянку, на Соловки. Эту расу безжалостно убивал Иван Грозный, в ком текла мистическая кровь великого монгола Чингисхана; эту расу, сколько желает, убивает сын сапожника из Грузии, кремлевский диктатор Иосиф Сталин. И что нация? Защищает себя? Свою жизнь? Свое достоинство? Рукоплещет убийце! Разве это народ? Разве он имеет право на существование?
Славянская раса на пути вырождения. Своим разложением она несет гибель немецкому народу. Разве мы не вправе защитить себя? Я – мессия, я пришел на землю, подобно Христу, спасти от распада Германию! Кто может оспорить мое право уничтожить двадцать миллионов славян? Тридцать? Сто миллионов? И я уничтожу! – возвысил голос до истерики Гитлер.– Я спасу свой народ. И вознесу его. Он станет властелином мира.
Но прежде я завоюю безбрежные славянские земли, о чем вожделенно мечтал еще в тюрьме в Баварии, в крепости Ландсберг, когда писал «Майн Кампф». Меня отчаянно и безмерно мучила несправедливость: почему лучший народ обречен ютиться на убогом островке земли, а откровенная низшая раса владеет бесконечными пространствами? Благо бы умели управлять ими. Не умеют! Живут, как плебеи, как скот в хлеву. Ни красивых городов, ни дворцов, ни дорог. И вечно нищенствуют! Спрашивается, зачем неполноценной расе такие пространства, да еще с сокровищами нефти, золота, леса, птицы и зверя? Было же, когда тысячу лет назад измученная смутами Русь, пригласила варяжского князя Рюрика править ими. Мы, немцы, создали им государственность! Но русская раса не оправдала себя! Самим провидением я призван истребить ее, восстановить историческую справедливость.
Гитлер все больше взвинчивал себя.
─ Отвоевав безбрежные славянские просторы, я создам на Востоке новую нордическую империю, которая по красоте и величию далеко обойдет Священную Римскую империю! Вокруг городов-замков выстрою сады-деревни, соединю летящими зеркальными дорогами. Немцы будут жить в роскошных имениях. Славян мы обратим в рабов, в илотов. Они будут строить для господ Города солнца, пахать землю. Кто не будет представлять ценности, уничтожим на Урале в новом Освенциме. Славяне размножаются, как черви в навозной куче. Мы лишим их материнского зачатия. И со временем русская нация, беспутная, чуждая миру, изживет себя. Но семьи пока сохраним. Пусть размножаются. Молодые рабы нужны. Но жить будут за колючею проволокою, в землянках или в хлеву с хозяйскою скотиною. Они животные, им все едино. За половую связь с немкою вешать немедленно. В случае бунта, убивать без жалости. Я веду битву ─ расовую! Идея о равной ценности людей – лжива и губительна! Она заполонила мир низшими расами, разложила и уничтожила классические государства Вавилон, Египет, Грецию, Рим. Это звери! Их надо убивать без милосердия! Я уничтожу славян на века! Я подарю немецкому народу Восток. И сделаю его господином мира! С нами Бог! ─ он небрежно вскинул ладонь к плечу.
Высшие чины третьего рейха безоглядно верили в гений фюрера, в победу. Восток непременно будет германскою Ривьерою, заселен немцами, и они на тысячи лет, под нацистским знаменем со свастикою, будут владыками мира!
Все приглашенные на банкет, едва фюрер завершил речь, молниеносно вскочили, словно взметенные бурею, выбросили правую руку вперед, истерично троекратно прокричали:
─ Зиг хайль!
─ Зиг хайль!
─ Зиг хайль!
И сладкая музыка эта еще долго билась в каждом ликующем сердце немца-господина, в радости разбивалась о мраморные стены роскошного замка в Берхтесгадене.
Глава вторая
ИЗ ВЕКА В ВЕК УХОДИЛА РУСЬ НА ПОЛЕ СЕЧИ, НО НЕ ПОГИБЛА ОТ МЕЧА. ВЫЖИЛА ДЛЯ БЕССМЕРТИЯ. В ЧЕМ ЕЕ ТАЙНА?
I
Александр Башкин, сын пахаря Ивана Васильевича и столбовой крестьянки Марии Михайловны, что жил на Руси в деревне Пряхина на реке Мордвес, как раз и был тот славянин, кому по замыслу фюрера Германии Адольфа Гитлера предстояло быть уничтоженным в лагере смерти на Урале.
Естественно, повели бы безвинно по горестно-скорбной земле на гибель, с петлею на шее, не только его, повели бы и мать Марию Михайловну, братьев Ивана, Алексея, сестер Евдокию, Нину, Прасковью, Аннушку, зачинателя пахарского рода, деда Михаила Захаровича. Все бы в одно роковое утро, как печальники-жертвенники, по воле гестаповца, вошли бы живыми людьми в огненную печь крематория, а вылетели из трубы искрами пламени, черным дымом. И устремились бы в бездонность неба. Прощально покружились бы над оскорбленною русскою землею, и безыменно бы опали погасшими искрами на заснеженные просторы ─ остывшею болью и скорбью.
В лучшем случае Александра могли оставить рабом, заковать в кандалы и заставить работать на немецком поле под грозные окрика надсмотрщика, оскорбительные удары бича. И он бы гнул спину на чужеземного барина, оглашал плененную Русскую Землю вечно печальным звоном цепей, бурлацкою песнею, зажав в сердце крики боли и стона. Или бы убил господина и себя, не приняв оскорбительную правду раба.
Так было бы!
Восточные славяне не вписывались в германский миропорядок в Европе. Каждому Русскому Человеку предстояло быть рабом, без молитвы и покаяния! Каждому Русскому Человеку выпадал по судьбе терновый венец безвинного мученика, где своя милая, родная Русская Земля становилась Голгофою, гибелью на все времена!
Дальше для славян все кончалось. Страшная гибель ожидала Русь святую!
II
В ту самую горестную и тревожную ночь на 22 июня 1941 года над деревнею Пряхина вознеслась сильная гроза. Черные тучи сплошь закрыли небо, молнии, как дикие, немыслимые чудища, грозно озаряли мир, раскатистые грома, зловеще рушили небеса. Ветер мятежно, со стоном раскачивал деревья, рвал железо на крыше домов, с разбойничьим свистом взметывал на реке Мордвес крутые волны и с диким воем разбивал о мрачность скалистого берега. Мария Михайловна, проснувшись, уже не могла уснуть. Вслушиваясь в разгул стихии, в пугающе раскаты грома, она невольно испытывала тревожность за сына Александра. Почему, отозваться себе не могла! Но мучил страх за сына, и мучил! Мало ли гроз гуляло над Русью? И все обходилось, не чернела душа в горько-смутной тревоге, а тут мысли, как сорвались на пиршество печали. Гроза несла и несла гибель ее сыну Александру.
Женщина поняла, не будет дальше покоя, пока не истает грозовой ливень, и не упадет последняя дождинка с ветки березы на землю. Она поднялась с постели, накинула ситцевое старомодное платье. И тихо пошла в угол к иконам, где светилась горящая лампада, кротко высвечивая лики святых. Она молилась долго, строгая и задумчивая, и все просила у Бога разогнать страх перед жизнью, ибо сама была бессильна его укротить.
Иван недовольно отодвинул штору на печке, беззлобно произнес:
─ Спала бы, мать. Все встаешь и встаешь, и молишься! Скоро весь дом разбудишь.
─ Не спится, Ванюшка, ─ смиренно наложила крестное знамение Мария Михайловна. ─ Досель невиданная гроза гуляет! Тучи зашли гробовые. Громы тревожные, сабельные. И молнии долго не гаснут, пожарищем озаряют небо. Над Русью взошла беда, сынок! И та беда, ─ как Божья кара! Тоскою и несказанным плачем отзовется та кара в русском сердце.
─ Ты, мать, злая пророчица Кассандра. Одни беды пророчествуешь. Спи! С переутомления твои тревожности. Сколько вчера сена накосили, в семь изб.
Мария Михайловна неожиданно прильнула к окну, иссекаемому молниями, сильным ливнем:
─ Посмотри, Ванюшка, живо посмотри, огненный крест стоит над рекою. До неба крест! Весь из себя грозный, багровый. И непорочно, как перст Божий, отражается в кровавой реке. Разве может быть ночью багровая вода?