Старухи

– А Стасом Михайловым не стал бы точно! – весомо сказала Хулиганка.

К Ельцинистке подошла большая и грозная старуха Ульяна и стала успокаивать её:

– Успокойся, Оля! Ну, какое твоё дело?! Сиди и смотри на озеро. И потом… Ельцина уже несколько лет как нет. Не свихнись! Немного-то и надо. Что ты, в самом деле?!

– Как что? Как что?! – закричала старуха-Политик. – Он, как и я, был всегда завязан на Россию!

– Ага. Завязан. Морским узлом, б….?! И что дальше?! – подойдя совсем близко к Ельцинистке, закричала ей прямо в лицо Хулиганка.

– А то, что он умер, а дела его остались.

– Уж это точно! – захохотали старухи.

– На себе чувствуем!

– Пинаете мертвого льва?! – заголосила Политик.

– Заткнись, зануда! – в ответ закричала Хулиганка. – Или я сама заткну твоё поганое горло.

– Вот этого, Нина, не надо! – погрозив пальцем, строго сказала Большая старуха.

– Да чего ты, Ульяна? – сбавила тон Хулиганка. – Она же сама… Залупается и залупается…

– А ты терпи!

– Задолбала!

– Иди – окунись.

– И пойду! – с вызовом сказала Хулиганка и, показав кулак Ельцинистке, направилась к озеру.

– Вот и молодец! – похвалила Хулиганку Большая старуха. – И мы за тобой! Верно, девчата? Как думаете?

– Гойда! – крикнула от берега Хулиганка.

«Девчата» потянулись к воде. Сначала шли медленно, потом вдруг заторопились, заторопились и выглядели в этот момент такими слабыми и жалкими, что у Елены Олеговны защемило сердце.

К воде не пошли три старухи: маленькая, похожая на ребенка, старушонка, за свой крайне непрезентабельный вид названная Еленой Олеговной Бомжонком, Политик-Ельцинистка и старуха, которая всегда молчала, ходила в плаще с накинутым капюшоном, скрывавшим лицо.

Ельцинистка, не глядя на Бомжонка, виновато сказала:

– Прости меня! Не смогла я найти нужное слово, которое бы дошло до этих глупых и необразованных старух…

Малышка Бомжонок промолчала в ответ.

– Хуже всего то, – продолжала Политик, – что они не хотят ничего знать и понимать.

Малышка молча встала со скамейки и медленно пошла вверх по дороге к лесу.

Елена Олеговна, глядя ей вслед, вспомнила довольно необычную историю, приключившуюся с ней во второе лето ее пребывания в этой деревне.

* * *

Тогда она еще почти каждый день ходила в лес, купалась в озере и чувствовала себя довольно сносно.

Так вот… Пошла Елена Олеговна в лес, чтобы «раствориться» в природе. Лес она воспринимала как единое живое существо, очень доброе и разумное… Она разговаривала с ним, с деревьями, кустами и даже с грибами и ягодами…

Елена Олеговна шла и пела. Шла и шла, пела и пела. И незаметно оказалась… Не пойми где… Тропинки кончились и, видимо, давно… Она шла просто по лесу, который был не темным, не страшным, не очень дремучим… Нет! Он казался даже весёлым… А она заблудилась. Вот ещё новости! Куда идти, в какую сторону? И пошла Елена Олеговна наугад. Она давно заметила, что понятие «наугад» в её жизни почти всегда срабатывало.

Вдруг шоркнуло что-то в кустах. Показалось, что справа. Елена Олеговна повернула голову. Никого и ничего. Пошла чуть быстрее. И вдруг!.. Перед ней появился лось. Откуда он вышел? Как появился? Лось выглядел гигантским. Елена Олеговна испугалась. Ей сразу вспомнилось прочитанное, что лоси забивают противника копытами. Поднимаются на задние ноги, а передние обрушивают на врага. Что делать? Стоять? Бежать? Говорить? Молчать? Лось смотрел на нее и, видимо, тоже соображал. Потом двинулся на Елену Олеговну. Та продолжала стоять, инстинктивно понимая, что бежать бессмысленно. Вдруг дорогу лосю перегородила серая собака, следом за которой из-за деревьев вышла старушка-Бомжонок. Лось повернулся к неизвестно откуда взявшейся старушонке и, сменив маршрут, подошел к той вплотную и ткнул ее носом в щеку. Как будто поцеловал. Старушка достала что-то из холщовой сумки, висящей через плечо, и дала лосю. Тот с аппетитом съел. Собака тоже подошла к старушке и боком толкнула в ногу. Старушка дала гостинец и ей.

– Здравствуйте, – сказала шепотом Елена Олеговна.

– Здравствуйте, – ответила старушонка.

– Это что ли ваши животные? – оправляясь от шока, спросила Елена Олеговна.

– Тут все животные мои. А вам туда, – старушка показала направление, почти противоположное тому, куда собиралась идти Елена Олеговна. Потом повернулась и ушла в лес, не сказав даже «до свидания». Лось и собака ушли вслед за ней.

– Спасибо, – сказала в пространство Елена Олеговна и, постояв немного, пошла в указанном направлении.

И, слава Богу, через непродолжительное время вошла в знакомый лес!

Позже, увидев старушку в деревне, первым делом почему-то подумала: «Где же ее собака?..»

* * *

Все старухи (каждая по-своему) нравились Елене Олеговне. Вот только со старухой-Политиком она никак не могла примириться. Удивляло Елену Олеговну и то, что эту старуху с безумными глазами, не терпящую никаких возражений в адрес своих высказываний и мнений, не просто терпели, но, как казалось Елене Олеговне, ещё и жалели, потакая её самодурству. «Чего они с ней так носятся?!»

Раненая перестроечными годами, старуха так и не смогла освободиться от митинговой страсти той поры. Давно пора бы успокоиться! Но… Никак. Она осталась в том времени, в котором её «герой» стоял на танке… Вокруг – море людей. Все кричат, митингуют… А для неё, одной из жертв перестройки, он, похоже, стоит на танке до сих пор …

* * *

Выбрались старухи из воды, обсохли немного на солнышке, потом, прячась в кустах и хихикая, как школьницы, поснимали с себя мокрое бельецо и натянули платья. Затем снова вернулись к скамейке.

Ельцинистка ждала их и сразу же вернулась к теме начатого ею разговора. Но уже с другой тактикой: не истерически, а ласково.

– Вы меня, девочки, простите, но я хочу произнести то единственное слово, которое объяснит вам главное.

Старухи насторожились.

– А я это единственное слово всегда хочу произнести, когда тебя слышу, – обыденным тоном, безо всякой эмоциональной окраски, сказала Хулиганка.

Ельцинистка, не обратив внимания на «выпад» Хулиганки, продолжила:

– Да. Это единственное важное слово поставит в ваших головах всё на место.

– Смотри-ка! – сказала Ульяна. – Неужели поставит? Смотри, чтоб не повесило!

– Вы поймите! Мне по-другому нельзя!

– «буксовала» Ельцинистка.

– Что «по-другому нельзя»? – не поняла Ульяна.

– Я ищу истину!

– Милая моя, мы-то тут при чем?! – спросила Ульяна. – Ищи на здоровье!

– Да задолбала же!!! Давайте ее убьем! За нее много не дадут! Может, даже награду какую-нибудь вручат! – снова не выдержала Хулиганка.

– Так бы и сказали… – обиделась Политик и встала со скамейки. Сделала несколько шагов в сторону, постояла немного, вернулась обратно и строгим тоном произнесла:

– Истина заключается в том…

– Нааааа хуууууууй! – простонала Хулиганка.

Ульяна резко сменила тему:

– Слушайте, девчурки, время спеть!

«Девчурки» оживились. Заерзали…

– Начинай, моя золотая! – кивнула Ульяна головой молчунье в капюшоне.

И «золотая» запела. Да как запела! Никогда не слышала Елена Олеговна такого голоса. За всю свою долгую жизнь. Замечательные слышала голоса, изумительные, но… проникновеннее не встречала. А песня всё про того же, потерявшего свою любовь, казака… Старухи подхватили. Пели стройно, складно, душевно. И что удивило Елену Олеговну больше всего – пели по голосам.

Закончилась длинная песня, и старухи, умиротворённые пением, какое-то время сидели молча и смотрели на озеро.

Первой тихо заговорила Ельцинистка:

– Знаете, что… Я, пожалуй, больше не буду говорить о Ельцине…

Никто не сказал в ответ ни слова. Политик спросила за них:

– А знаете почему?

Все снова промолчали. Ельцинистка продолжила диалог сама с собой:

– Из уважения к вашему возрасту.

Старухи засмеялись.

– Почему ты никогда не поёшь и не купаешься в озере? – спросила Ульяна Политика.

– Она боится, что оттуда Ельцин вылезет, – ответила Хулиганка за Ельцинистку.

В ответ та неожиданно закричала во весь голос:

– В Питере при Ельцине вернули монастырю Иоанна Кронштадского здание, а России – её флаг и имя! А ему не с кем было работать! Все ему были враги! Все, все, все!!!

– Чего тебе надо?! Зачем ты её тронула?! – «заругалась» на Хулиганку Ульяна.

– Ну, Ульяна… – стала оправдываться Хулиганка. – Я что ли начала?!

– Я его поддерживала! – кричала безумная старуха, – а вы в это время, все до одной, его гнобили! Я ему письма писала!

– Я знаю! Он их по телевизору читал! – заорала в ответ Хулиганка. – Чего ты нам его навяливаешь?!

– Дуры вы, дуры… – сбавив тон, с укоризной сказала Ельцинистка. – Дуры набитые. Не дано вам от природы ничего и никого разглядеть. Ну, что с этим поделаешь?..

Старухи от этих её «проникновенных» слов снова засмеялись. Но их смех был перекрыт истерическим криком Ельцинистки:

– Ельцин ещё будет добром помянут!! Запомните это!! Ему памятники скоро начнут ставить и святым сделают!!..

И тут снова нежным и чистым голосом запела «молчаливая» певунья:

Ах, кабы на цветы да не морозы,И зимой бы цветы расцветали.Ах, кабы на меня да не кручина,Ни о чём-то бы я не тужила,Не сидела бы я подпершися,Не глядела бы я в чисто поле!И я батюшке говорила,И я свету своему доносила:– Не давай меня, батюшка, замуж,Не давай, государь, за неровню,Не мечись на большое богатство,Не гляди на высоки хоромы.Не с хоромами жить – с человеком,Не с богатством жить мне – с советом!Ах, кабы на цветы да не морозы…

Песня закончилась… Молчали даже птички и не лаяли во дворах собаки. Все находились под впечатлением чудного пения. И в этот момент, совершенно уж лютым диссонансом, прозвучал выкрик Ельцинистки:

– Он покончил с делом Ленина! Этого конём не переедешь!

– И все же я убью её! – закричала Хулиганка и кинулась к старухе, «испортившей песню».

Та, почувствовав серьезность намерения, в испуге отпрянула.

Ульяна перехватила руку разъярённой Хулиганки и с силой, которой в ней ещё было достаточно, посадила ту на скамейку.

– Сиди и не смей вставать! – сказала Ульяна внушительно.

Затем, вплотную подойдя к Ельцинистке, сказала тихо, но грозно, как умела делать только она одна:

– Иди окунись!

– Знаешь, Ульяна… В самом деле… Нина права… – поддержала Хулиганку Гламурница. – Как там у Горького в «На дне»? «Дурак! Песню испортил»… Кажется, так…

– Да-да-да! – согласилась с подругой Историк Анна. – Разве так можно?!

– Ну, ни с того, ни с сего… Как в лужу пёрднула… – развела руками Хулиганка.

– Нина правду говорит, – согласилась Гламурница. – Это просто издевательство! Сколько это еще будет продолжаться?! В результате мы все поумираем, а она останется.

– Вы просто тупые старые коммунистки, – подвела итог Ельцинистка.

– Ты что ли, паскуда, молодая?! – взвилась Хулиганка.

– Это вы мне? – невозмутимо и подчёркнуто интеллигентным тоном поинтересовалась Ельцинистка. – Ты – дерьмо в туалете!

– А-а-а-ах!!! – ахнули старухи.

– Вот тварь! Убью! – Хулиганка снова кинулась к Политику-Ельцинистке.

И опять её перехватила Большая старуха. Она сжимала в своих мощных объятиях худую острую старушку до тех пор, пока та не перестала вырываться.

– Всё равно её убью, – тихим голосом пообещала Хулиганка.

Интеллигентная Анна-Историк высказала своё мнение:

– Об убийстве говорить, конечно, не надо. Даже в шутку. Но Ольгу, правда, надо изолировать. Я вижу выход только в этом.

– Я выбираю первое предложение – убить, – подала свой голос Ельцинистка. – Это гуманнее изоляции.

Сказала и заплакала. Сильно, горько… Сгорбилась еще больше… Почти к коленям…

Старухи примолкли, испугавшись такого поворота событий.

Ульяна подошла к Ольге-Ельцинистке, обняла её и, покачивая словно ребёнка, ласковым голосом стала увещевать:

– Да ты что, милая?! Что раскричалась? Кто он тебе? Отец родной? Или может, брат, сын?.. Оля, Оля! Ты ведь не хочешь вражды? Не хочешь. Я знаю. И мы не хотим. А будешь так себя вести… Задирать всех, оскорблять… Кто-нибудь вызовет машину с санитарами…

– Я нормальная! – вырвавшись из объятий Ульяны, выкрикнула Ольга.

– Я знаю, знаю! – поспешила успокоить её Ульяна. – Но они-то, которые приедут, об этом не знают. Скрутят тебя и увезут в неизвестном направлении. Вот и подумай: стоит ли твой Ельцин этого? А?

Старухи согласно закивали головами.

– Да вы все не так понимаете! – закричала Ольга, но Ульяна вновь заключила «подругу» в крепкие объятия.

Ольга уже не сопротивлялась, а даже как будто сама прильнула к Большой старухе.

– Ты, Ульяна, хорошая… Но, к сожалению, у тебя есть один недостаток…

– Нет у нее недостатков! – твердо сказала Нинка-Хулиганка. – Ни одного! Ее вчера причислили к лику святых!

– Вот это хорошая шутка! – поддержала Историк.

Даже Ельцинистка улыбнулась.

– Все же есть один. Мне кажется, что ты, Ульяна, на митинги не ходишь.

Старухи захихикали.

– Замечание правильное, – сказала Ульяна, – не хожу.

– Вот видишь?!

– Не моё это дело – митинги. Людей там очень много. У меня голова от них кружится. Могу упасть. А человек я не маленький, поэтому и раздавить могу трех-четырех, которые поменьше…

– Ты не пойдешь, она не пойдет, та тоже не пойдет… Кто же тогда будет ходить на митинги? Кто?! – с осуждением в голосе, спросила Ольга.

– У нас для этого есть ты. Мы для митингов не годимся. Давай, милая, распределять обязанности. Ты – на митинги, а мы – в лес за грибами и ягодами. Согласна?

– А она к пацанам на дискотеку, – указала на Гламурницу Хулиганка.

И Гламурница поддержала, заорав песню:

«Захочу – полюблю,Захочу – разлюблюБо-га-ты-ря-а-а-а…»

Не дав Гламурнице допеть, вскочила со скамейки Хулиганка с частушкой:

Говорит старуха деду:– Я в Америку поеду.Поступлю в публичный дом,Буду жить своим трудом.

Старухи сначала ахнули от неожиданности, а потом расхохотались. Смеялась у своего окошка и Елена Олеговна. Хулиганка, раззадоренная успехом, продолжила:

А мой милый – мильцанер,Не боится драки,Потому что у негоПистолет на сраке.

– Хватит, Нинка! Уймись! – захлёбываясь смехом, простонала Монашка (Евдокия).

– Да почему же «уймись»?! – вступилась за Нинку-Хулиганку Ульяна. – Кому плохо от её частушек?!

– Давай, Нинка! Спой ещё! – закричали старухи.

И Нинка спела:

Мой милёнок тракторист,Ну а я – доярочка.Он в мазуте, я – в говне,Чем же мы не парочка?

– Ещё, Нинка! Ещё давай! – кричали старухи.

И Нинка «зазвездилась»:

– Сейчас дам. У меня их, этих частушек…!

Мы сидели с милкой рядом,Обнимались горячо:Она выбила мне зубы,Я ей вывихнул плечо.

Не переждав смеха, Нинка запела следующую частушку:

Я нашла заначку мужаИ купила сапоги.Больше мне они не нУжны,Он мне вырвал две ноги.

Каждую из своих частушек Нинка сопровождала «пританцовкой» и «припевкой»:

– Ух-тюх-тюх-тюх! Ух-тюх-тюх-тюх!..

Старухи (одна, вторая, третья), приподнимая юбки, со смехом бежали в кусты, смеялись в кустах, продолжали смеяться, выйдя из кустов, и на обратной дороге к скамейке.

Нинка «выдохлась», и Ульяна предложила продолжить «концерт» другим старухам:

– А что, девчата? Не одна же у нас Нина такая частушечница! Кто следующий? Выходи!

– После Нинки?!

– А что тут такого?!

Старухи стали отнекиваться:

– Да что ты, Ульяна?..

– Что? Никто не осмелится?

– Я, пожалуй, осмелюсь! – сказала Гламурница.

Старухи со словами одобрения захлопали в ладоши:

– Давай, Люся!

– Молодец!

Гламурница встала перед подругами и запела свою частушку:

Охмуряла я парнишку,Ой, молоденький какой!И на вид совсем зелёный!Оказалось – голубой…

Старухи захохотали, откинувшись назад, а у себя дома на маленьком стульчике, у самого окошка, слушая частушки «приозёрных» старух, хохотала Елена Олеговна.

Совершенно неожиданно привстала Монашка-Евдокия.

– У меня только одна частушка есть, а больше… не знаю…

– Давай свою частушку!

И Дуняша спела:

В клубе дяденьку судили,Дали дяде десять лет.После девушки спросили:«Будут танцы али нет?»

Старухи аж закричали от восторга.

– У меня – политические частушки! – с места крикнула Анна-Историк. – Пойдёт?

– Пойдёт!

Дума думает раз двести,Все решают, отклоняют.Аж мозоль натёрли в месте,На котором заседают.

– Точно, точно! – «запричитали» старухи. – Верно как схвачено!

– А еще у меня не совсем приличная есть, – продолжила Анна. – Вы уж простите…

– Не бойся, Анюта! Простим! Ещё и спасибо скажем!

– Ну, тогда слушайте:

Мой милёнок – демократЛысоват да жидковат.А достанет рейтинг свой —Не мужчина, а герой.

Долго после этой частушки не могли успокоиться старухи. А потом пели еще! И «такими» словами, какие в порядочном обществе не должны бы употребляться, но…

Говоря о планах НАТО,Не могу, друзья, без мата.Да и вообще, друзья,Не могу без мата я!

– А у меня специально для Ольги! Про Ельцина! – вскочила Нинка-Хулиганка.

Если б весь народ собрать,Организовать умело,Можно солнце обоссать —Вот бы зашипело!

– Ой! Ой! – застонали старухи. – Прекрати, Нинка! Ей больше не надо петь!

Смеялись все. Не смеялась только одна старуха. Политик-Ельцинистка. За весь «концерт» она ни разу не улыбнулась. А в ответ на частушку Хулиганки плюнула и зло проговорила:

– Дуры – они и есть дуры…

Смех притих…

– Пойдем-ка мы с вами… – начала Ульяна.

– На х… – продолжила Хулиганка.

– Почти что… В лес. Разленились вконец, а зима на носу.

– Может, завтра? – заканючила Нинка.

– И завтра пойдём. А теперь… Идите за корзинками…

Старухи встали со скамейки и направились в сторону домов. Не пошла только Ельцинистка. Она сидела, пока её подруги не скрылись из виду, а потом встала и пошла в другом направлении.

«Ну и хорошо, что ушли! – подумала Елена Олеговна. – А то вообще ничего по дому не делаю… Куда это годится?»

* * *

Вечером старухи не пришли. Елена Олеговна даже заволновалась: «Все ли у них в порядке?»

Но утром пришли. Не было только Ельцинистки.

Старухи обсуждали вчерашний поход в лес и гадали, куда могла подеваться Ольга…

Через некоторое время та «появилась на горизонте». Странное дело, но увидев Ольгу-Ельцинистку, старухи обрадовались.

– Слава Богу! – сказала матушка Евдокия и перекрестилась. – Куда ты делась? Разве можно так?

– А что такое?! – спокойно и даже чуть надменно поинтересовалась Ольга. – У вас что-нибудь случилось?

– Ничего не случилось, – ответила Историк Анна. – За тебя переживали. Куда пропала? Мало ли что!..

– Я имею право быть там, где хочу и тогда, когда хочу. И говорить, что хочу.

Старухи примолкли. Ольга-Ельцинистка уселась поудобнее на камень напротив скамейки, обвела всех суровым взглядом и заговорила:

– Я хочу сказать… – и замолчала.

– Говори уж! – приказала Ульяна.

– Я хочу сказать… главную правду о… Ельцине.

– Ё… твою мать… – злобно прошептала Хулиганка.

А матушка Евдокия слабеньким голоском сказала, обращаясь к Ольге:

– Может, не надо?

– Надо, моя дорогая! Вечно на скамейке не отсидишься. Вот потянут тебя на верёвке в Гулаг – там и посидишь с полным своим удовольствием!

Старухи и тут промолчали. А Ольге было ещё много чего сказать.

– В противниках у Ельцина ходили: Гайдар, Яковлев, Фёдоров с Руцким… Я вам говорила об этом… Моя правда именно в том, что в президентском кресле я не вижу никого, кроме Ельцина! Потому на выборах буду вычёркивать всех антимонархистов, и вас прошу делать то же самое.

– Хорошо, договорились! – сказала Ульяна. – Вычеркнем. Если до выборов доползем.

– А теперь давайте отдохнем немножко, – предложила Историк.

Ольгу возмутило предложение Анны:

– Отдохнуть им надо! А?! Вы все как змеи были пригреты на груди у Ельцина! И никакой от вас благодарности! Обидно за него! Как вы этого не понимаете?!

Историк со словами «я, пожалуй, пойду» поднялась со скамейки, но не успела и шага сделать, как в спину ей заверещала Ельцинистка:

– Бежишь?!

– Бегу, – твердо согласилась Анна.

– От правды бежишь?!

– От правды, от правды, – подтвердила Анна. – Так я побегу?

– Обидно за него! Обидно! Не обидно тебе?! Отвечай!

– Обидно… И я бегу от правды…

И Анна заковыляла вверх по тропинке.

Нинка-Хулиганка подскочила к Ельцинистке и прокричала ей в самое ухо:

– А за нас тебе, гадина, не обидно?!

– Вы все здесь сидящие – рабы, а рабов обидеть невозможно.

– А ты кто? – вступила в «беседу» Людмила-Гламурница. – Ты же вместе с нами сидишь?

– Да, сижу! Но мне страшно с вами! А я просто благодарный человек!

– Он же страну развалил! – выпалила Гламурница. – Мы с тобой – осколки её! Мелкие-премелкие!

– Она сама развалилась! Сама! На его месте я поступила бы точно так же!

– Никогда не мечтала о президентском кресле? – ехидно спросила Нинка.

– Провоцируешь?!

– Конечно, нет. Я серьёзно. В следующий раз, когда будут выборы, попробуй.

– Старая я очень, а то можно было бы попробовать… – задумчиво сказала Политик.

Видно, Ульяне стало жаль безумную старуху, и она, подойдя совсем близко к Ольге, сказала тихо и ласково:

– Ну, что ты мудишь? Не надо. Мудишь и мудишь… И всех замудила! А ты ведь такой хороший человек!

– Понимаешь, Ульяна, – доверительно, как другу, сказала Ольга, – Он систему раскачал, и потому я прощаю ему всё, что он сделал не так!

– А я не прощаю, – тихо сказала маленькая старушонка Бомжонок.

– Ты не в счёт, – едва повернувшись к Марии-Бомжонку, ответила Ельцинистка.

– Куда это годится, Ульяна?! – оскорбилась за подругу Анна.

– Он сделал то, чего не удалось сделать Власову! – закричала Ольга.

Старухи на несколько секунд замерли в ужасе, а потом, не сговариваясь, как по команде, все до одной встали и побрели к берегу. Не смеялись и не разговаривали.

Безумная старуха, продолжая что-то бормотать, осталась одна на своем камне.

Она смотрела вслед уходящим от неё «подругам» и вдруг неожиданно голосом обиженного ребёнка крикнула им вдогонку:

– Сестрицы, куда же вы?..

Елене Олеговне было невыносимо жалко и больную старуху, и её подруг, страдающих от овладевавших Ольгой приступов безумия. Она понимала, что старух не за что осуждать. Они делали всё, что могли: уговаривали, жалели, потакали, ругали, молчали… И что ей дался этот Ельцин?..

* * *

Старухи не пришли ни вечером, ни на следующее утро.

Елена Олеговна даже расстроилась… Она уже привыкла к ним.

От расстройства стала варить суп. Тем более, надо было что-то делать с мясом, которое лежало в морозильнике уже месяца два. М-да… Давно она ничего не варила… Не интересно ей готовить. Скучно… Не интеллектуально…

Пока варила суп, время от времени подходила к окошку и высматривала старух, которые уже прочно вошли в её жизнь и заняли там своё место.

Пришли или не пришли?

Пришли аж к вечеру! Все в сборе. И Ольга с ними. Молчаливая… Старухи смеялись! И… выпивали?!

Ульяна держала в руках бутылку, из которой что-то разливала по пластиковым стаканчикам.

– Мне совсем чуть-чуть, – предостерегла Матушка Евдокия. – Мне от вина плохо…

– Сегодня не будет! – успокоила Ульяна.

– Мне всегда плохо…

– А сегодня не будет. Мы сделали, как наш Профессор велела, – сказала Ульяна и ласково посмотрела на зачуханную старушонку-Бомжонка.

Во как! Оказывается, у этой старушонки есть своя кличка! Профессор! За какие такие заслуги?

– Маша! – как-то особенно уважительно и чуть ли не с поклоном обратилась к Профессору Ульяна, – объясни девочкам, почему от нашего вина им не станет плохо.

И Маша объяснила:

– Раньше люди всегда разбавляли вино водой… – начала, было, старушонка.

– И сильно разбавляли? – поинтересовалась Гламурница.

– На две трети.

– Когда раньше? – грубо влезла Нинка.

– При Ленине?

«Профессор» Мария нисколько не смутилась от Нинкиного вопроса и спокойным голосом ответила:

– В Древней Греции, например…

– Вот идиоты! – осудила Нинка древних греков.

А Бомжонок неожиданно заговорила тоном человека, привыкшего читать лекции:

– Для разбавления вина древним грекам служили специальные сосуды, которые назывались кратерами. Это смесители, если перевести буквально…

– Поняла, ЧТО бухАть будешь? – обратилась к Евдокии Нинка-Хулиганка. – Смеситель, едрена шишка! Полезный, б….! И тошнить не будет!

А Профессор-Бомжонок снова стала маленькой и самой незаметной старушкой.

Ульяна подняла свой стаканчик:

– За День нашей матушки России!

Старухи потянулись своими стаканчиками друг к другу.

– Дай Бог нашей России здоровья! – сказала Евдокия.

– Дай Бог, дай Бог! – закивали старухи.