На Пришибских высотах алая роса

– Есть!

Это была первая сбитая цель, за которую она была удостоена знака «Отличный пулеметчик». Не один раз Соня видела, как дымил и падал вниз, подбитый ею, вражеский самолет. Отважная пулеметчица была награждена орденом Красной Звезды. На примере ее смелости и мастерства учились и остальные девушки. Не менее дороже ордена, были и серебряные именные часики, одна из первых наград и, если еще учесть, что она отродясь не носила часов. Школьницы часов не носили. Некоторым девочкам покупали часы только состоятельные родители и только после окончания школы. Ей тоже обещали родители купить часы, если она поступит в консерваторию. А тут – заслужила, да, еще ни какие ни будь, а серебряные. Говорили, что однажды интендант Красной армии передал Журавлеву швейцарские механизмы часов без корпусов, а местные воины умельцы изготовили для них корпуса из металла, прозрачного плексигласа и серебра. Изготовленные на войне таким необычным образом часы были по-своему уникальной вещью и были ей очень дороги. Это было вознаграждение за ее нелегкий и славный труд воина.

Самым тяжелым для нее было отсутствие нормального сна. Ей любительнице поспать, так не хватало двух часов, отведенных на сон. Она очень страдала от этого. Из-за постоянного недосыпания болела голова, краснели и слезились глаза. А это очень мешало успешной стрельбе. Редко когда удавалось поспать четыре часа в сутки, и это было роскошью.

О том, как бдительно девушки охраняли небо своей любимой Родины, говорит признание противника. Плененный немецкий ас Норман, который воевал в Африке и в Западной Европе на вопрос: «Насколько эффективен был огонь английской зенитной артиллерии под Тобруком?» ответил: «Лучше было десять раз пролететь над Тобруком, чем один раз в районе действия русских зенитных батарей, укомплектованных бойцами-девушками».[5]

А ведь девушки сражались с асами. Летный состав немецких частей, участвовавших в налетах на Москву, почти полностью состоял из офицеров. Многие из командиров экипажей, где почти каждый был удостоен наград, имели звание полковника. Они имели Железные Кресты за бомбардировку городов Западной Европы и были опьянены своими победами. Плененные, держались высокомерно, не хотели отвечать на заданные им вопросы, будучи уверенные в своей силе и быстрой победе. Но спустя два-три месяца картина изменилась. Они признавались в том, что их авиация несет большие потери от советской зенитной артиллерии. Многие самолеты настолько повреждены, что оказываются непригодными к дальнейшей эксплуатации. Эти известия окрыляли юных зенитчиц и пулеметчиц, придавали им силы, и они еще ожесточеннее расправлялись с врагом.

В сентябре Соню наградили Почетной Грамотой ЦК ВЛКСМ. Каждый успех наполнял ее сердце огромной радостью. Вскоре ей присвоили звание старшего сержанта. Ее расчет был одним из лучших. Дисциплинированная и находчивая, Соня зарекомендовала себя еще и как хороший организатор. И при всем этом являлась примером скромности и душевной теплоты. Заводилой она была еще в школе. Не оставляла она своей привычки и на фронте – всегда и во всем видеть хорошее, уютно обустраивать быт и все, что попадет под руку направлять себе на службу. Правда, на фронте не слишком поимпровизируешь – здесь над всем довлеет устав, но Соня умудрялась. Ее находчивость просто удивляла подруг, и они очень быстро признали в ней лидера, и выбрали комсоргом первичной ячейки.

Каждую ночь при массированных налетах вражеской авиации, командование отдавало приказ о наведении заградительного огня. Завесу заградительного огня вынуждены были применять в таких случаях потому, что не возможно было в скоротечном бою обеспечить успешное взаимодействие прожектористов и зенитчиков. Старое правило артиллеристов: «Не вижу – не стреляю!» в этой войне не работало. Появилось новое: «Не вижу, но стреляю!» Необходимо было стрелять, даже ели не видишь противника, потому что цель необходимо было поражать. Отрицательной стороной заградительного огня был большой расход боеприпасов. Но зато на пути движения бомбардировщиков создавалась плотная завеса огня. Так как точное местоположение самолетов установить было трудно в дни облачности, тоже приходилось создавать завесу, охватывающую немалое пространство по фронту, в высоту и в глубину. И хотя заградительный огонь – это пассивная форма обороны, она сыграла немаловажную роль в нанесении ущерба вражеской армии, и препятствовала продвижению к цели неприятельских самолетов.

Потерпев неудачи при первых налетах, противник, менял тактику.

Одиночные вражеские самолеты и небольшие группы на большой высоте подходили к зоне зенитного огня и старались, как можно дольше находиться в этой зоне и держать зенитчиков в напряжении. Это очень утомляло и изматывало силы, и Соня больше всего не любила такие их маневры. Надо было иметь огромную выдержку, чтобы не сорваться и не выпалить «из пушки по воробьям», а «воробьи» эти были в недосягаемой высоте. Вначале Соня очень нервничала, но потом научилась держать себя в руках и относиться спокойнее к таким ситуациям, но при этом не теряла бдительности.

Одним из коварных приемов врага было использование для налетов на наши объекты советских самолетов, захваченных на советских аэродромах. Зная маршруты полетов наших дальних бомбардировщиков, фашистские летчики ждали их возвращения и пристраивались в хвост. Под таким прикрытием им удавалось иногда достигать советских аэродромов. Один из таких самолетов появился над Подольском. Он летел на небольшой высоте и внезапно атаковал зенитную батарею. Нападение, конечно, было неожиданным, но соседний расчет быстро справился с шоком, изготовился и дал отпор врагу. В напряженной боевой обстановке обострялось чувство ответственности, повышалась бдительность, собранность и готовность к действию.

Применяли немецкие летчики и такой прием, который очень быстро раскусили зенитчики. Линию фронта самолеты проходили на большой высоте и, приблизившись к зоне артиллерийского огня, выключали моторы. Некоторым, планируя, удалось проскочить к окраинам города и сбросить бомбы. Потом на форсированном режиме они снова набирали высоту и уходили из опасной зоны. Конечно же, эти ухищрения заставали воинов врасплох, и позволяли гитлеровцам добиться отдельных успехов, но это никак не отразилось на ходе боевых действий под Москвой. Но то, что немецкая авиация не достигла больших успехов под Москвой, вовсе не означало, что противник был слабым.

На всю жизнь Соне запомнился один из массированных ночных налетов вражеской авиации. Это был сплошной кошмар. Пока самолеты противника были вне зоны досягаемости зенитно-пулеметных расчетов, она только наблюдала за боем самолетов. Прожектора выхватывали из темноты детали боя. Атакующие коршунами носились в воздухе, подбитые, волоча за собой шлейф дыма и языки пламени, уходили к земле. Белыми облачками обозначались разрывы снарядов. Это было страшно. Армада направлялась прямо на Москву. Вражеские бомбардировщики шли с трех направлений. За ними с интервалом в десять минут шли четыре группы самолетов. В общей сложности в воздухе было до семидесяти бомбардировщиков. На их пути в небо с определенной периодичностью поднимались лучи прожекторов. Того, кто попал в лучи прожекторов, сразу же атаковали советские истребители. А немецкие не только отстреливались от самолетов, но еще и пытались «погасить» прожектора. Некоторые бомбардировщики, освобождаясь от груза, ложились на обратный курс, но основная часть продолжала упорно лететь на Москву, отстреливаясь от наседавших истребителей.

В зону действия зенитной артиллерии эта группа проследовала не в таком уже строгом порядке. Зенитчики встретили непрошенных гостей стеной разрывов. Они стали метаться, как загнанные звери, отыскивая «просветы» в завесе зенитного огня, через которые можно бы было улизнуть. Но, ни одному из них не удалось уйти.

Однако расслабляться было рано. За первым эшелоном следовал второй, потом третий, четвертый. Это было не для слабонервных. «Наверное, так бывает конец света» – думала Соня. Очень хотелось зажмурить глаза, чтобы не видеть этой грохочущей несущейся прямо на нее чудовищной силы, но закрывать их было нельзя. Передние самолеты выбрасывают САБы[6] и прокладывают ими маршрут, освещая цели, по которым надо бомбить. А Соня должна была не только поражать вражеские самолеты, но и «гасить» эти «люстры», как коротко и образно они называли светящиеся авиабомбы. Это была ночь ужаса. Соня удивлялась опыту командиров, которые так мастерски владели ситуацией и точно ориентировались, казалось, в неразберихе воздушной обстановки. Но это только казалось непосвященному взгляду. Командиры всех подразделений владели ситуацией, и каждый на своем месте четко выполнял распоряжения старших. Ими своевременно переносился огонь на наиболее опасные цели. Если бы этого не было, отразить такой массированный налет не было бы никакой возможности. Но они его отразили. Пять часов продолжался налет. Пять часов смертельной опасности, нечеловеческих усилий и… на востоке, едва посветлевшим небом, определялся восход. Соня ослабила хватку рук, потрясла ими в воздухе, чтобы снять напряжение, и повалилась наземь прямо тут, у пулемета. Но сквозь усталость и напряжение, которое все еще владело ею, проступало осознание успеха. А это окрыляло, вселяло уверенность и поднимало на более высокий пьедестал в собственных глазах. Здесь не было цветных пуль, и не возможно было подсчитать, кто, сколько поразил целей, но это была общая победа – одна на всех. Бесстрашные воины-девчонки отражали несколько яростных атак в день. В одном из документов командования 23-й немецкой армии, относящегося к тому времени было записано: «Бои наземной армии в последние два месяца потребовали использования непосредственно в наземном бою соединений тяжелых, сравнительно малоскоростных бомбардировщиков. При этом установлено, что потери в самолетах в результате обстрела с земли были исключительно велики. В одном соединении, введенном в бой для непосредственной поддержки наземных войск, количество действующих самолетов уменьшилось в результате обстрела с земли до 50 процентов. Причину этого следует искать в хорошо организованной противовоздушной обороне русских…»[7]

Это была оценка умелых и мужественных действий и солдат-девушек, служивших в ПВО. В войсках было немало девушек с Урала. Командование решило послать туда делегацию лучших воинов, чтобы рассказать родителям о службе их дочерей, завязать тесную связь с тылом. В состав делегации вошла и Соня. Вернувшись с Урала девушки-воины привезли письма и наказы матерей. В одном из них писалось: «Дочери наши любимые! Ваши посланцы девушки-бойцы рассказали нам о вашей суровой боевой жизни. Мы гордимся тем, что вы бдительно несете вахту на защите нашей великой Москвы. Вы поставлены на большой и почетный пост. Ваши дела будут записаны в летописи Отечественной войны. Народ сложит о вас песни, напишет стихи.

Родные дочери! Мы находимся в тылу. Но все наши мысли, все дела направлены к одной цели – помочь фронту. И мы, не покладая рук, помогаем доблестной Красной Армии приблизить час окончательной победы над врагом… Будьте дисциплинированными, аккуратными. Очень неприятно нам видеть девушку-бойца, которая неопрятно одета, курит, грубит. Высоко несите имя советской девушки, ее честь. Помните, счастье ваше, любовь – впереди. Они придут вместе с разгромом врага. А пока стойко переносите все трудности, выпавшие на вашу долю. Хочется вас, родные дочери, прижать к сердцу, согреть своей лаской. И это желание скоро исполнится. Час победы над врагом близок. Вы вернетесь в отчий дом, в родную, любящую вас семью».[8]

После поездки делегации в частях подтянулась дисциплина, повысилась и без того высокая исполнительность. Могли ли девушки без волнения слушать о своих матерях, братьях и сестрах, об их ударном и напряженном труде во имя победы. Каждое слово волнующих патриотических предложений письма доходил до каждого сердца зенитчиц, пулеметчиц, прожектористок, аэростатчиц. Особенно счастливы были члены делегации, которым удалось повидаться с родителями. Приехала на встречу и мама Сони, прослышав о делегации. Худенькая, она была еще меньше, чем раньше.

– Мама, ты такая маленькая стала.

– Это дочка не я маленькая стала, а ты большая. Ты действительно подросла. Настоящий солдат.

– А почему ты плачешь? Работа у меня не опасная. Я служу не на передовой.

– От радости, что удалось свидеться. Кто знает, когда еще придется.

– Может быть, за хорошую службу в отпуск отпустят.

– Старайся.

Они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Соня чувствовала тепло этого родного тела, как в детстве, когда она еще маленькой девочкой любила сидеть у мамы на руках. А теперь мама была меньше ее, и ей так хотелось взять маму на руки.

– Милая ты моя, как мне тебя не хватает там, на фронте.

Она взяла руку матери и провела себе по волосам. Мама, угадав ее желание, стала гладить по голове. Под пальцами пересыпались шелковистые волосы, такие же мягкие, как и раньше.

– Вы только кажетесь солдатами, а на самом деле… какие же вы еще дети.

– Просто нас война выхватила из детства в свои объятия, а мне так не хватает твоих. Особенно, когда я отличусь, так хочется, чтобы ты меня погладила и похвалила, как всегда это делала. Даже правительственные награды не так желанны, как твое родительское такое дорогое и теплое слово.

– Девочка моя, пулеметчица ты моя, как же я молюсь денно о нощно, чтобы Господь уберег тебя, и ты выжила в этой войне, чтобы ты живая и здоровая вернулась в нашу Константиновку.

Дни пролетели быстро, и пришла пора расставаться. Мама ничего не говорила, только плакала и смотрела такими глазами, как будто бы прощалась навсегда. Соня успокаивала маму, не понимая ее тревоги. А материнское сердце, уже чувствовало беду, уже видело черное крыло судьбы, распростершееся над ее дочерью. Слезы градом катились из ее глаз, и она ничего не могла с собой поделать. Только в самый последний момент на прощание сказала:

– Береги тебя Господь, и перекрестила так, чтобы никто не увидел.

Это странное «Береги тебя Господь», она комсомолка и атеистка, потом часто повторяла в минуты опасности и долго еще ощущала тепло маминого тела. Ей часто снился тот пирон, на котором они прощались, плачущая мама и ее слова. Но в круговерти боев, отражения налетов, она стала понемногу удаляться от переживаний тех дней. Они опускались все ниже и ниже в самое сокровенное и потаенное место ее души, на самое донышко. Она все реже вспоминала, так взволновавшее ее прощание и странное поведение мамы.

А в стране с севера до юга шли бои. Через многие области России и Украины проходила передовая линия фронта. К ней были прикованы взгляды и внимание всей страны. Советские люди трудились с огромным напряжением сил, чтобы доставлять фронту все необходимое. Там ведь сражались их отцы, мужья, братья и сыновья. И не только сражались, но и гибли. Их надо было снабдить оружием, накормить, напоить, одеть. Война была в разгаре. Каждый день газеты и радио сообщали о стойкости и героизме наших бойцов и командиров.

Отважно действовала в ночных и дневных боях пулеметчица Соня. Ее огонь мешал противнику вести прицельное бомбометание, пикировать на охраняемые объекты. Ни один бомбардировщик был сбит ее меткими очередями. Авиация противника продолжала натиск на столицу. Каждую ночь на внешнем рубеже наблюдательных постов появлялись немецкие самолеты и волнами шли в сторону Москвы. Налеты длились по пять-шесть часов. Только к двум-трем часам ночи давался отбой воздушной тревоги. Все налеты в основном проводились ночью. Противник летал с удаленных аэродромов и не мог обеспечить сопровождение. А без прикрытия истребителями они не решались появляться днем в зоне действия советской авиации. Кроме того, противник выбирал самые темные с плотной облачностью ночи. Это затрудняло действия защитников воздушного пространства вокруг столицы. Ведение прицельного огня ночью предусматривалось только по освещенным целям. Но обеспечить успешное взаимодействие прожектористов и зенитчиков было сложно. Это не один раз испытывала Соня. В бою не так-то легко держать вражеский самолет в луче прожектора. Только нацеливалась она, а враг ускользал и в прицеле опять темнота. Не менее трудно было и днем при сильной облачности. Все это требовало огромного напряжения сил и быстрых действий. Необходимо было в избранной для встречи с противником зоне обеспечить несколько разрывов снарядов, чтобы один из них настиг цель. Соне так хотелось стать мастером точного огня, и она старалась достигать хороших результатов. Как только появлялся противник, она с азартом открывала стрельбу. Но это была не беспорядочная стрельба. С каким упоением она скользила за своей жертвой, пытаясь снарядом упредить появление вражеского самолета в выбранной точке. И какая же безудержная волна радости накрывала ее в те моменты, когда снаряд встречался с целью. Это была игра… и это была война.

В одну из особенно темных ночей группа фашистских бомбардировщиков пыталась прорваться к Москве. Но плотный заградительный огонь зенитчиков расстроил их строй. Тогда один из самолетов, определив по вспышкам местоположение батареи, ринулся на нее. Он решил подавить огонь бомбовым ударом. При первом заходе все бомбы упали рядом, не причинив зенитчикам вреда. Он пошел на второй заход и пикировал уже с выключенным мотором, но Соня каким-то шестым чувством определяла его местоположение, и один из снарядов таки настиг его. Он так и не успел выйти из пике, и рухнул на землю.

В один из налетов на их огневую позицию насели фашисты, засыпав их зажигательными бомбами. Вокруг все горело. Трещали доски близлежащих строений, шипели ветки кустов и деревьев, вспыхивала веером и дымила трава. Казалось, что и сама земля полыхала от раскаленного магниевого сплава. Но пулеметчики не дрогнули и продолжали вести стрельбу. Они не оставили позицию, не укрылись от огня, а вели с ним борьбу. Одна бомба упала совсем рядом с ними и демаскировала их позицию, потому что и на земле продолжала ярко освещать пространство. Она шипела и брызгала во все стороны раскаленным магниевым сплавом. Не растерявшись, Соня сняла сапоги, надела их на руки и откатила это неуместное светило подальше от позиции, получив при этом незначительные ожоги рук, которые быстро зажили.

Немецкая авиация продолжала натиск на Москву. Она была не только столицей государства, но и городом, к которому с надеждой устремлялись взоры всего прогрессивного человечества. Немецким самолетам обязательно надо было отбомбиться над городом, чтобы показать всему миру свою силу. Но им это не удавалось, несмотря на то, что чуть ли не каждый день шли эшелонами в общей сложности до полутора сотен машин. Злился Гитлер, злились генералы. Ни одна армада люфтваффе не подошла к городу, лишь одиночки смогли достичь его окраин, не нанеся, сколько нибудь существенного урона. Соня понимала, что она маленькая частичка того большого механизма, который стоит на страже столицы, но она грудью была готова в любую минуту заслонить ее от врага. В нагрудном кармане гимнастерки она носила вырезку из газеты со словами всенародного старосты Михаила Ивановича Калинина: «Охраняйте Москву, как зеницу ока. Защита нашей столицы в этой войне имеет огромное международное политическое значение. Бейте врага так, чтобы все воины ПВО страны брали с вас пример».[9]

И еще одна вырезка из газеты лежала в ее нагрудном кармане. «Миф о непобедимости немцев в воздухе давно развеян. Провалился план людоеда Гитлера уничтожить Москву с воздуха – чудовищный и бредовый замысел, о котором фашисты в свое время трубили на весь мир… Мы не переоцениваем опасности, угрожающей нам с воздуха, но и не должны преуменьшать ее, даже в малейшей мере. Какая-то бы ни было самоуспокоенность в этом отношении преступна. До той поры, пока противник имеет боевые самолеты, у нас нет и быть не может абсолютной, полной гарантии от воздушного нападения. Поэтому призыв «Помни воздух!» должен звучать в наших рядах непрерывно, с неослабной силой».[10]

Соня всегда помнила этот призыв. Она с ним спала и с ним бодрствовала в дни боев, и в дни временного затишья. Эта формула бдительности, родившись в войсках Московской противовоздушной обороны, разошлась по всем войскам ПВО.

Противник проиграл свое сражение в воздухе с Московской противовоздушной обороной. Командование германских ВВС отказалось от тактики давления и перешло к тактике «беспокоящих» налетов. Совсем прекратить попытки прорваться к Москве противник не мог, потому что бы это выглядело, как признание своего поражения в глазах мирового сообщества. Методическими же налетами они еще и преследовали цель влияния на психику людей. Они хотели морально подавить москвичей и сломать их волю к сопротивлению. Но у них и это не получилось. Редкие самолеты долетали лишь до окраин города, и зачастую сбрасывали бомбы на ложные объекты. Москвичи даже в дни самых напряженных боев на подступах к Москве не покидали своих рабочих мест. Работали фабрики и заводы, метро и лечебные учреждения, транспорт, коммунальное хозяйство. Предприятия перешли на выпуск продукции, необходимой для нужд обороны. В городе организовали ремонтные мастерские, которые обслуживали технику с фронтов. Это было огромным вкладом в укрепление боеспособности войск, защищавших столицу.

В район Клязьминского водохранилища танковой части противника удалось прорвать оборону. Туда срочно были переброшены семь батарей из состава группы, в которой служила Соня. В их задачу входило закрыть брешь и задержать наступление врага. В напряженном бою зенитчики и пулеметчики уничтожили 8 танков и не допустили врага к мосту через водохранилище.

Когда стал намечаться прорыв противника к Москве с северо-западного направления, командование ПВО в помощь наземным войскам выделило опять группу. В эту группу входили сводный артиллерийский дивизион в составе пяти зенитных батарей и пяти зенитно-пулеметных установок. Действуя вместе со стрелковыми и кавалерийской дивизиями, а также с двумя танковыми бригадами, они прилагали все усилия, чтобы не допустить прорыв противника. Части 6-ой и 7-ой танковых дивизий гитлеровцев, нанося сильные удары, рвались к Москве, пытаясь обойти ее с севера. На этом направлении развернулись ожесточенные бои.

В результате внезапного прорыва вражеской механизированной колонны в тыл наших войск, некоторые стрелковые подразделения, в том числе и группа ПВО оказалась в окружении. Противник стремился расчленить окруженную группировку. В бой было брошено большое число танков с десантом автоматчиков.

После первого танкового сражения, Соне было не привыкать к сложной и страшной наземной боевой обстановке, но то, что происходило здесь, можно было назвать кошмаром в миллиардной степени. Это была преисподняя, в огненной лаве которой, огрызаясь и рыча, боролись две силы – добро и зло.

Сосредоточив большие силы, враг атаковал зенитчиков, обстреливая их из минометов и пулеметов. В расчетах двух орудий, находившихся на основном направлении, оставалось все меньше и меньше людей. Вот замолчал один пулемет. Все реже и реже слышались выстрелы второго. Командир взвода стал подбираться к орудийному окопу, но почти у цели, его настигла вражеская пуля. Тогда Соня, выйдя из ячейки, и пробежав, встала к прицелу замолкшего орудия. По ее команде несколько раненых бойцов стали подавать ей снаряды. Немецкая атака была сорвана. Враг отступил, но было ясно, что он не отказался от своего намерения прорваться сквозь огневой заслон. С фланга появилась большая группа автоматчиков. Нужно было соседним орудиям показать направление цели. И, тогда Соня, разгоряченная боем и понимая, если этого никто не сделает, то их сейчас сомнут немецкие автоматчики, встала на бруствер и крикнула: «Берите влево!» и тут же упала, подкошенная автоматной очередью. Эти ее слова помогли отбить атаку, и зенитчикам удалось прорваться к своим. Громоздкие, мало приспособленные к транспортировке по бездорожью зенитные пушки пришлось оставить в лесу. Соню тоже не успели похоронить в спешке прорыва. Ее посмертно наградили орденом Красной Звезды. Матери на Урал послали похоронное извещение, газету с заметкой о ее подвиге и орден. Неделю плакала бедная женщина и умерла, не перенеся такого горя.

В тот дом, который Косте указали, он не пошел, потому что в нем квартировали немцы. Пару дней он наблюдал за домом и двором, но мужчина во дворе не появлялся. Те, кто обитал в этом доме, то выходили, то входили, но это были дети, женщина и немцы. Ему ничего не оставалось, как уйти из поселка, и продолжать дальше свой путь на восток, скрываясь в лесу, пока еще есть такая возможность. Лес встретил его сдержанным ропотом, недовольный тем, что ходят здесь всякие без дела. Под легким дыханием ветра осыпалась пестрая листва, раскрашенная в огненные краски наступающей осени. В дубраве, куда он попал, хрустели под ногами глянцевые, словно отполированные, желуди.

Чуть дальше голубел можжевельник, с черными сморщенными ягодами, краснел шиповник вперемешку с россыпями черных ягод бузины. Природа ткала свое прекрасное ярко расцвеченное панно, готовя пищу тем, кто населял землю. Костя подумал о том, что в этот года природная пища нужна не только животным, но и солдатам, таким же скитальцам, как он.