Санитариум. Серый мир в белом халате

Старший фельдшер четвёртого отделения Девятнадцатого Филиала Управления Южного Округа НИИ Головного Мозга имени Парацельса сидел один в тёмном кабинете. В кабинете был только старый, давно использованный великим множеством предшественников письменный стол, за которым, собственно, и сидел Старший фельдшер, такая же прикроватная тумбочка и пара табуреток. Давно перегоревшая лампочка одиноко висела на проводе.

Он сидел за этим старым, обшарпанным бесконечным множеством своих предшественников, и даже на его нетребовательный взгляд, ими сильно убитым и не подлежащим восстановлению столом, и писал докладную записку, ежедневную, как ему и полагалось по договору, и единственное, что ему мешало, это звук…. Да, это был звук музыки, а точнее – песни: «Лимп Бизкит» – проклятая американская группа, которая перепела легендарнуную песню «Металлики» – «Ох, уж эти несчастные пиндосы, – подумал фельдшер, – «Санитариум»…. (он знал и названия групп, и песни, понимал её смысл, почему-то).

Музыка звучала тихо, но достаточно отчётливо, чтобы тренированное ухо фельдшера её уловило. Он не побежал на звук музыки, как предписывало «Положение О Выздоровлении», а остался сидеть и писать докладную. Не побежал он не потому, что бегать не любил, и не потому, что был болен (а он был болен телом), а потому, что давно понял простую больничную истину: поймать будет некого – все уйдут раньше.

Тишину больничного отделения ночью нарушала эта музыка, и, в рот кило анальгина, но Фельдшер отделения, не просто фельдшер (жалкая прислуга уже фактически здорового человека), а сам СТАРШИЙ ФЕЛЬДШЕР ОТДЕЛЕНИЯ – полубог для всех выздоравливающих, – тут был бессилен.

Вообще, фельдшера жили неплохо, и особых проблем у них не было… Но, это по другим отделениям, где хорошо действовал препарат, и удачно проходил весь эксперимент.

Но, нашему, почти выздоровевшему Фельдшеру досталось его родное, куда он три года назад попал как сильно больной, отделение, – самое проблемное из всех, существовавших в данном Филиале им. Парацельса.

Он писал, иногда разрывая шариком ручки бумагу: «Прошу прекратить эксперимент, так как подчинённые мне больные на вводимые им регулярно и в установленных дозах инъекции препарата положительно не реагируют! Лично я в шоке от сложившейся ситуации, и как человек выздоравливающий и готовый вернуться в некогда отторгнувшее меня общество полноценных людей, прошу освободить меня от вероятной клинической ответственности за возможные последствия эксперимента…».

Заведующий Кафедрой парапсихологии Девятнадцатого Филиала НИИ Головного мозга им. Парацельса, сам Витамин Вениаминыч Ширков, читал донесения фельдшеров отделений подчинённого его зоркому врачебному оку Филиала. Донесения были ото всех фельдшеров за день, но он, улыбаясь и подчёркивая своё высокое снисхождение к больным людям, отбрасывал пока в сторону, с отеческой улыбкой, донесения простых фельдшеров, где безумные дети его могли написать что угодно, и вперёд читал только записки Старших. А уж тут было, на что обратить внимание: один больной из пятого отделения сказал, что на следующих выборах Верховного Главврача победит он, а всех остальных кандидатов отправит в наше НИИ.. – «Такого незачем трогать», – подумал Витамин. Вот следующий: больной из первого отделения (отделение твёрдо вставших на путь выздоровления) громогласно заявил другому больному, что Земля круглая, и на том свете – встретимся! «Такие вещи нельзя всерьёз принять, – подумал Заведующий, – все знают, что Земля плоская, – это же азы Алхимии!»

И он читал все поступившие донесения (а они поступили вообще ото всех и всяких фельдшеров отделений с потрясающей точностью, лютым упорством, завидной несгибаемостью и примерным своевременьем), но взгляд его цепкого, всевидящего глаза опытного врача остановился на четвёртом отделении…. Эх… А ведь кроме этого донесения, на четвёртое отделение поступает много нехорошей информации из прочих источников, да и ранее Корытов неоднократно сообщал…

По прочтении донесения Старшего фельдшера четвёртого отделения, заведующий стал хмур, отказался от ежедневной дозы препарата, в обязательном порядке и по его же распоряжению предложенного ему здоровой санитаркой, и вызвал Старшего Фельдшера Ординаторской

Старший Фельдшер Ординаторской по нормам «Положения О Выздоровлении», должен был быть здоровым, но в силу тех обстоятельств, что мало кто из здоровых людей хотел калечить свою нормальную психику общением с больными, то и подбирался этот Фельдшер из выздоравливающих…

Именно таким и был тот Фельдшер, кого вызвал Заведующий.

– Ты же из четвёртого отделения в Фельдшера пришёл?

– Да

– Почему ты не держишь руку на пульсе, и не докладываешь мне об обстановке в четвёртом отделении?

– Извините, конечно, но в мои обязанности это не входит: я должен следить за тем, чтобы санитары вовремя шли на обход, и при этом ни в чём не нуждались, а также… – он не успел закончить свою фразу.

– А я тебя поменяю, к оплодотворённой матери!

– Можно со мной сделать что угодно, но только я отвечаю за выход санитаров на обход отделений, – и ни за что более, кроме….

– А с этого дня ты ещё пристально наблюдаешь за четвёртым отделением, и обстановку в нём докладываешь лично мне. Понял?

– Понял

– А ещё, ты должен следить за тем, чтобы санитары, идя на обход отделений, для больных четвёртого имели при себе концентрат препарата, а не его разбавленные дозы, и вообще. Чтобы они относились к санитарным обходам и медосмотрам этого отделения более тщательно и серьёзно. Понял меня?

– Да, слушаюсь! Но, в аптеке обеспечения провизор не даст мне концентрат препарата, – он даже 75% раствор для надзорной палаты отказался выдавать без распоряжения свыше!

– Даст. Я распоряжусь. Провизор, как и ты, выбран мною из больных и определён на этот высокий пост как выздоравливающий, так что… Иди, и попутно объяви в Ординаторской об общем консилиуме Заведующих отделений, у меня, через пять минут.

– Во имя Светлого Парацельса, слушаюсь!

И Старший Фельдшер Ординаторской пулей выбежал из кабинета, ощущая холодный пот вдоль своего позвоночника, который, тем не менее, был хорошим признаком для выздоравливающего, чудом спасённого от перевода обратно, в больные…

Консилиум, как и распорядился Витамин Вениаминыч, начался через четыре минуты с его гневного заявления:

– Солутанов, в рот твою карму голыми ногами!

– Я, коллега Заведующий!

– Да, ты, расквалифицирующийся стареющий недоврач, в курсе происходящего в твоём отделении!?

– Да, разумеется, держу руку на пульсе! Лечение идёт в запланированном порядке, с несерьёзными затруднениями, но в целом обстановка остаётся контролируемой и регрессивной!

– Да ни шприца ты не в курсе! По моей информации, вводимый препарат перестал действовать – ты прописал слишком слабые дозировки, и больные у тебя стали отлынивать от просмотра телепередач, некоторые стремятся увильнуть от обязательного ежедневного посещения Гильдии Магов (о чём информирует наместник Алхимика) и чтения мантр, а иные даже распоряжаются магнитофоном, прослушивая на нём пиндосовскую музыку (да исцелит её Дух Парацельса), читают что-то и, самое страшное, – начинают уже думать! Что ты нам на это скажешь? Тебе же известно, что когда я был Заведующим четвёртого отделения этого, то изобрёл препарат и начал его применять на больных, – с тех пор минуло десять (!) удачных лет эксперимента; но тут появился ты, и уже четыре года в отделении – бардак!…

– Мне о таких ужасах неведомо, коллега! Это возмутительная неправда, происки шпионов пиндоссии!

– Так, доктор Солутанов, у тебя месяц на исправление положения дел в отделении. Если не справишься – лишу учёной степени, и станешь простым фельдшером вне больниц НИИ, куда тебе доступ для практики будет закрыт! Четвёртое – отделение экстенсивной терапии – было и будет показательным и примерным в успехе эксперимента! Главврач и я решили в обозримой перспективе провести День Филиала, в который в праздничной обстановке планируется объявить об успехе эксперимента всему медицинскому сообществу. К тому же, по моей информации, из Всевышнего Управления НИИ намерены прислать к нам Тайных Агентов, и если они что-то нароют, то приедет целая Всевышняя Врачебная Комиссия, и тогда не только я перестану нести честь звания Доцента, но и вы все упадёте со мною, в лучшем случае, санитарами в амбулаторию! Это, надеюсь, всем ясно?! Тогда, бегом, немедленно за работу! И чтоб ни одного мыслящего больного не осталось! Лично проверю, клизмы вам в жопы!

Заведующий четвёртым отделением, особым отделением экстенсивной терапии, средний врач Солутанов Ахтесандр Ляксеич бежал через больничный двор в свою вотчину.

Он, действительно, потрясающе мало знал о происходящем в его отделении (и это имело место не по злому умыслу или незнанию «Положения О Выздоровлении» и множества инструкций к нему, включая устные трактовки, а по причине природного добродушия и мягкости Ахтесандра Ляксеича, тщательно им скрываемых даже от любимой жены – почётной медсестры полноценного общества, никогда не бывавшей не только в амбулаториях, но и тем более в НИИ, а ответственной сотрудницы профилактической поликлиники).

Он всецело полагался на ненавидимого им, но назначенного лично самим Доцентом, Заведующим Кафедрой парапсихологии, Старшего фельдшера отделения – Корытова Ляксея, – редкую опухоль, надо заметить (по мнению самого Солутанова), но – человека Доцента, тем не менее…

Тем не менее, он бежал, а если честно сказать, то почти переходил на бег через широкий и длинный больничный двор (плац), окружённый трёх-метровой высоты успокоительными решётками отделений, по которому ежедневно, перед ежевечерней процедурой по карточкам по своим отделениям нестройными нервным строем из хоззоны проходили больные. Проходили они под самую строевую (из всех существующих) мелодию гимна выздоравливающих – «Утомлённое Солнце», исполняемую оркестром трубадуров из психо-части, игра которого более напоминала, на самом деле, вой бездомной псины, нежели музыку. Ну а сейчас эти колонны не шли, занятые в хоззоне больные ещё находились там, но очень хорошо была слышна оркестровая труба, репетировавшая исполнение этой мелодии.

Он «бежал» более для виду, что он весьма озабочен заданием и самими словами Доцента, так как и сам Заведующий Кафедрой мог следить за ним из окна своего, так и всякий прочий мог тому сообщить о его теперешнем поведении в столь ответственный момент, а не потому, что эти вещи его действительно заботили.

В его случае ларчик просто открывался: в погребе своего частного дома, доставшегося ему от предков, он нашёл бутылки с прозрачной жидкостью. Водка. Это была водка. Тут же нашлись и сигареты, применение которым он обнаружил сразу – после второго глотка из бутылки. Бутылок было много, как и сигарет, и он перестал принимать препарат – прозрачный напиток устранил тягу к нему, и заполнил вакуум душевной пустоты… Поначалу он наивно полагал, что его приметит за этим грехом жена, но он ошибся: ей неведом был запах ни того, ни другого перегара, и она совсем ничего не обнаружила. Так пошло и далее ежедневно, и по несколько раз на дню, и он, сперва испугавшись, совершил великое для себя открытие, что начал – мыслить и подозревать, что медицина, вероятнее всего, заблуждается, заявляя, что несёт радость здоровья всем людям нашей страны…

Так и началось тайное грехопадение Заведующего четвёртым отделением экстенсивной терапии, среднего врача Солутанова Ахтесандра Ляксеича.

Тем же временем, пока Заведующий четвёртым отделением экстенсивной терапии, средний врач Солутанов «бежал» в своё это отделение, Доцент Кафедры парапсихологии принимал у себя пришедшего по его вызову Агента Кафедры, доктора неотложной медицины, Старшего уполномоченного по сложным патологиям Че Серхея Енадьевича. Тот, войдя в просторный кабинет, предназначенный изначально для проведения консилиумов и оборудованный длинным общим прямоугольным столом, представился по надлежащей форме доклада, добавив к ней: «Весь во внимании, коллега!»

– Серхей Енадьевич, уважаемый коллега! У вас цепкий взор и превосходная врачебная хватка – вы лучше всех остальных выявляете больных среди выздоравливающих, а потому я пригласил именно вас для очень ответственного дела, угодного самому Парацельсу и Верховному Главврачу!

– Я готов!

– В четвёртом отделении крайне нестабильная ситуация. Солутанов – неуч, и не может справиться с больными! А они где-то достали магнитофон, литературу и, похоже, под влиянием этих заразных вещей начали думать. Такое положение дел ставит под угрозу успех нашего эксперимента, и ввиду этого приказываю:

Взять под пристальное наблюдение всех пациентов четвёртого отделения, включая всех выздоравливающих, проводить комплексный ежедневный медосмотр, включая тайный, выявлять по итогам мероприятий больных с явными признаками обострения, каковых незамедлительно изолировать в надзорную палату, вводить им максимальные дозировки концентрированного препарата, привлекая к участию в их излечении на данной стадии ведомство Алхимика в лице его наместника. Для выполнения задачи вам надлежит получить у провизора аптеки обеспечения «баян» (огромный многоразовый шприц) и концентрат препарата. Задача вам ясна? Готовы выполнить?

– Готов! Разрешите приступить!?

– Так точно, приступайте!

Солутанов, человек немного грузный, поднимался по лестнице своего отделения на второй этаж (на первом этаже здания размещалось третье отделение, и вход в него был с другой стороны, четвёртому же достался второй этаж и немного подвала). От быстрого шага по двору и от, собственно, самой лестницы, он слегка вспотел (и невдомёк ему было, что это выходит из его организма вчерашняя бутылка водки, выпитая вечером в подвале, тайком, из горла).

Он услышал привычный крик дежурного фельдшера: «Внимание, отделение!», и, махнув ему рукой, как словно на шприц послал, проследовал молча в свой кабинет, соседствовавший с кабинетом Старшего фельдшера, но не бывший столь холодным зимой (из-за наличия батарей центрального отопления) и не столь тёмным (из-за исправных ламп освещения). Старший фельдшер тут же вошёл за ним следом.

– Что-нибудь принести? Чай?

– Нет. Пригласи ко мне больного Хренина через пять минут

– Понял, сделаю!

Заведующий четвёртым отделением (особым отделением экстенсивной терапии – а это очень много значило!), средний врач Солутанов Ахтесандр Ляксеич взял со стеллажа историю болезни Хренина, и в десятый, а то и в пятидесятый раз (он не считал) приступил к её беглому изучению… Так, мед училище, мед институт, Филиал лёгкой терапии, должность Старшего бригадира патологоанатомической бригады, досрочная выписка, самогон, книги, подозрение в связях с пиндосами, экстенсивная терапия… Очень тяжёлый, хронический больной… Пока он листал, дверь отворилась, и вошёл сам Хренин – молодой человек, младше Солутанова намного.

– Больной Хренин Серый по вашему вызову прибыл!

– Заходи, присаживайся.

– Есть!

– Так, мне сообщили, что ты не читаешь мантры в Гильдии Магов, что ты отлыниваешь от просмотра телевизора под предлогом заседания в ватерклозете, и что ваша банда – ты, Вячек Собакин, Мытя Мотылини и Ваха Кондарик, – где-то раздобыли магнитофон и включаете пиндосовскую музыку в подвале отделения!? Это правда?

– Враньё! Да простит лжецов Светлый Парацельс, – полное враньё! Мы ни шприца не делали, и ни компресса не видели, а что такое: «магнитофон» – так, я вообще не знаю!

– Лжёшь. На выписку хочешь досрочную? Не выйдет!

– Выйдет.

– У тебя же две надзорных палаты?! Какая досрочная выписка?

– Самая обычная, досрочная выписка, – прикинуться дебилом, то есть, извините, выздоравливающим, так это запросто!

– Ты же знаешь, что как бы хорошо ты не прикидывался, но всё будет зависеть от моего слова!

– Знаю, но это не важно: не очень-то тебя слушает Доцент – у тебя бардак в отделении, препарат не действует, Старший фельдшер – идиот, и к Алхимику почти никто не обращается…

– Достаточно! Слышишь, достаточно! Сам Доцент приказал мне навести порядок и расширил для этого мои полномочия, и теперь, когда у меня есть поддержка и власть отправлять вас сразу в надзорку, я разберусь быстро! Уж я разберусь!… (и занёс, было, кулак над столешницей, но сразу опустил его).

– Давно бухать-то начал, Солутанов? И не таращь на меня свои телячьи зенки, жирный неуч! Ты пьёшь водку. Ты где-то достал очень неплохую водку и пьёшь её регулярно…. Но, это ладно. Хватит себя успокаивать истерическими воплями: нихрена ты порядок не наведёшь, выгонит тебя Витамин к занюханным патрульным санитарам да в старшие подручные младшего алхимика Гильдии Магов низшего уровня! Не ори, алкаш, – а то Корыто тухлое услышит! И радуйся, что я тебя больнее…

Сказать, что Солутанов был слегка ошеломлён, – это вообще ничего не сказать. В продолжение повисшей тридцатисекундной паузы в его голове образовался хаос из живых картинок употребления им алкоголя, курения, шприцов, баяна, препарата, марширующего в кормоцех отделения, жены в белом халате и усатого, серого, худого и морщинистого лица Доцента Кафедры парапсихологии, что-то наставительно говорившего без звука… Сглотнув слюну, моргнув и почесав затылок очень шустро кончиками пальцев Солутанов выдал:

– Ну!…

– Капельницу гну!

Когда-то, довольно-таки давно, а в масштабах истории – недавно, человеческое общество было неустроенным, неудобным, раздираемым внутренними противоречиями сборищем людей разных занятий, привычек, увлечений и так далее. Разделённое на классы, слои, профессиональные сферы, национальности и народы одних стран общество имело противоречивые, едва ли не хаотические взаимоотношения с обществами других стран, где, в общем-то, происходило всё то же самое, но всё-таки что-то отличающееся от других стран и их обществ. Противоречия во взаимодействии не только между обществами разных стран, но и между классами, слоями общества одной страны приводили к кровопролитным и, бывало, затяжным конфликтам – войнам. Войны, впрочем, как и хаос внутренних противоречий между людьми вообще, никому не нравились, за редким исключением фанатичных вояк, пропагандистов и производителей всех и всяческих вооружений и простых, так сказать, обывателей-склочников и домашних тиранов.

Научно-технический прогресс, взявший своё начало в сфере производства вооружений, необходимых для войн, достиг однажды столь высокого уровня, что учёные пришли к выводу: вся неустроенность мира людей, весь хаос, споры, военные конфликты происходят по причине болезней и недугов тела, затмевающих разум, и, самое главное, заболеваний душевных. Врачи, с воодушевлением принявшие данную аксиому, принялись всеми силами, не жалея себя, лечить людей, достигнув невиданных ранее положительных результатов в этом благом деле, в связи с чем с почётом включились в процесс управления обществом и вошли в структуры такого управления во всех странах мира, именуемые государствами. Нельзя сказать, что у врачей не было противников: они были. Главными их противниками стали к тому славному времени почти утратившие своё былое значение Алхимики, вместе с тем не только не отрицавшие научно-врачебную аксиому о корне всех бед человеческих, но издревле утверждавшие, в принципе, то же самое: корень всех бед – в болезни душевной. Как ни громки и отчаянны, настойчивы и угрожающе выглядели возражения алхимиков против науки, но без давно уже запрещённой во всём мире инквизиции служители магии оказались бессильны, и бесконечное чтение мантр и стучание лбом по полу не сокрушило стремительное развитие медицины…. Научные мужи же, на очередном консилиуме, объявили аксиому догмой и постановили прекратить всякое дальнейшее обсуждение и без того совершенных, идеальных и очевидных выводов, дабы пустыми спорами не вносить тень раздора в ряды сплочённых в борьбе медиков!

Обществом теперь управляло не государство с его чиновниками, полицией и армией, а Организация Здравоохранения, во главе с Верховным Главврачом и Верховным Консилиумом.

Шли годы, забылись войны, революции и бунты, уличные драки и ссоры в кабаках и барах (кстати, сами заведения, где продавали спиртное, также давно уже перестали существовать: не было спиртного – его производство было прекращено, все остатки продукции уничтожены, а самодельное изготовление влекло за собой принудительное лечение в многочисленных Филиалах НИИ Головного мозга, имевшем следующую структуру: Всевышнее Управление, которому подчинялись Управления Округов, а тем – уже конкретные Клиники, Филиалы и Спец-Клиники). Прекратились ссоры с соседями и в семьях. Не стало никаких споров, а обсуждения методов и средств лечения, применяемых к конкретным больным в конкретных случаях спорами, по сути, не являлись, как и любые обсуждения, например, телепередач или исполнителей ролей в кинофильмах, театрах. Практически все люди оказались задействованы так или иначе в процессе общественного оздоровления: в детском саду играли только во врачей, в школах преподавались знания, пригодные в основном для мед училищ и мед университетов. Те люди, кто был здоров, но не смог полноценно усвоить медицинскую науку, становились в сельской местности – крестьянами, в городах – рабочими фабрик медицинских приборов, средств и лекарств, и даже водители и курьеры не могли обойтись без аттестата о знаниях основ медицины, чтобы противодействовать распространению любой инфекции и уметь распознать всякого, кто заболел душой, и сообщить о нём в скорую медицинскую помощь. Те же, кто был признан выздоровевшими и досрочно выписан из научно-исследовательского института, не могли надеяться на иное трудоустройство кроме как крестьянами или подсобниками обслуживающих медтехнику мастеров. Нужно заметить, что особой разницы в оплате труда крестьянина, подсобника, мастера, кухарки, акушерки или главврача горбольницы не было, ибо оплата производилась только талонами на рецепты на получение готовой пищи в столовых (пищу нельзя готовить самостоятельно, так как для этого требуются специальные медицинские знания и навыки, и нельзя хранить более суток полученную – испортится, и меню подбирается каждому индивидуально по назначению участкового диетолога). Деньги давно исчезли из обращения – это пережиток веков заблуждения.

Разумеется, вначале происходили отдельные вспышки протестов против, например, запрета на употребление и производство алкосодержащей продукции, но они были разрозненны, редко приобретали массовый характер и быстро подавлялись решительными действиями бригад санитаров неотложной помощи, применявших смирительные рубашки и инъекции успокоительных лекарств. Постепенно из оборота исчезла не медицинская литература, кинофильмы не о медицине – они провоцировали дурные мысли, сеяли сомнения относительно истинности аксиомы врачей, хоть прямо её и не оспаривая, но рисуя какую-то иную жизнь, где не было больных, а с врачами особо не считались.

Уцелела и магия. Постепенно Алхимиков перестали массово лечить, остатки эзотерической литературы не только сохранили, но и немного растиражировали. Однако, постепенно закрылись почти все отрасли некогда могучей промышленности, так как они совсем не служили интересам медицины, а произведённых ими некогда товаров и машин хватало и так с избытком. Известно, что каким-то чудом уцелели некоторые электростанции (былые их мощности не требовались, но электричество всё равно выло необходимо), и с некоторым успехом их работу даже удавалось обеспечивать. В этой точке научно-технический прогресс остановился. Он был не нужен нигде: не было прежних устремлений, амбиций, споров и конфликтов, не осталось потребностей, которые удовлетворял этот самый прогресс своими достижениями.

Казалось, наука и в медицине достигла своего пика, и следует только удерживать эту высоту, исцеляя больных известными и уже традиционными методами и средствами.

Но, изобретение Ширкова стало настоящим, неподдельным прорывом в медицине! Дело в том, что до этого изобретения лекарства, известные ещё с давних времён и превосходно себя зарекомендовавшие, имели существенный недостаток. Притом, что традиционные лекарства устраняли негативные мысли, успокаивали буйных пациентов, а при постоянном и систематическом применении полностью исцеляли, они вместе с тем прекращали всякую мыслительную деятельность головного мозга пациента и очень часто, особенно, при длительном применении вызывали паралич нервной системы. Короче говоря, человек превращался просто в бессмысленное живое тело. Некоторое время живое. Спустя это некоторое, непродолжительное время, тело и вовсе умирало. Такое воздействие старых препаратов дало ещё один неожиданный эффект: искажённое человеческое сознание исказило имена людей, названия некоторых предметов, вещей, топонимов и тому подобное.