Бандит с Черных Холмов
– Сначала мне хотелось бы повидаться с Линдой, – ответил бывший заключенный и улыбнулся. – Да, с Линдой. И она скажет, что мне делать дальше.
Шериф почему-то потер челюсть.
– Ты все еще любишь эту девушку?
– Конечно! – Герцог вдруг вскочил со стула, его голос изменился. – Почему вы спрашиваете об этом?
– Да так, – прошептал старик, будто ему под нос сунули дуло пистолета, – просто так… Мне кажется…
– Приятель, – беззаботность Герцога как рукой сняло, его лицо побледнело от нахлынувших эмоций, – вы ведь хотите мне что-то сказать!
– Ничего, Герцог, – вздохнул несчастный хозяин, терзаемый одновременно жалостью и страхом.
– Нет, вы уж скажите, шериф!
– Ты слишком долго отсутствовал, Герцог.
– И она вышла замуж за другого?!
– Не совсем.
– Значит, обручилась?
Онион кивнул, и Герцог сделал шаг назад, в тень возле стены. Шериф не смог понять, что оказалось более страшным для этого человека – разочарование и жестокий удар по любящему сердцу или же пытка уязвленного тщеславия. Но когда парень опять подошел к столу, по его лицу стало видно, что он полностью себя контролирует. На его губах снова играла привычная, наполовину циничная, наполовину презрительная улыбка.
– Я должен был это знать. Девушка не может скучать целых три года. Кто же ее будущий муж?
Мягкий, успокаивающий голос Герцога не смог скрыть от шерифа надвигающейся опасности.
– А какая разница? Никто не пытался вонзить тебе нож в спину.
– Никто?
Это растянутое короткое слово заставило Ониона содрогнуться, словно кто-то бросил ему за шиворот добрый кусок льда.
– Так уж получилось. Время сильно меняет молоденьких девушек, Герцог. Кроме того…
– Кроме того, ей вряд ли стоит связывать свою жизнь с тюремной пташкой.
– Этого я не сказал.
– Значит, я прочитал ваши мысли! Итак, кто этот мужчина?
– Герцог, надеюсь, ты не собираешься начать охотиться за ним?
– Чтобы снова вернуться в тюрьму? – Парень странно и невесело рассмеялся. – Я не дурак. С этого момента буду делать только то, что не противоречит закону. О, с меня хватит одного урока! Но я любопытен. Кому же досталась милашка Линда Мюррей?
«Милашка Линда Мюррей» доказывало, что за последние десять секунд Герцог навсегда выбросил из головы все мысли об этой девушке, по крайней мере – связанные с нею надежды. Шериф вздрогнул, представив жестко контролируемую силу воли, обеспечивавшую такой результат.
– Рано или поздно узнаешь. Этого парня ты уже не очень любишь. Будущего мужа Линды зовут Бад Спрингер.
Он обеспокоенно ждал реакции гостя. Но Герцог вдруг от всей души рассмеялся. Этот смех вряд ли был слышен за пределами комнаты, но его сила производила впечатление.
– Вот уж действительно милая шутка! Парень, из-за которого я попал в тюрьму, заполучил мою девушку за время моего отсутствия! – Он снова улыбнулся, но бледность не исчезла с его лица. – Линда, видать, очень любила меня, раз решилась на такое…
– Она чувствовала вину перед Бадом. Ты знаешь…
– Хватит о ней! – сухо оборвал Герцог. – Лошадь тосковала бы по мне гораздо дольше, чем она. И если так легко забыла меня, то и я легко забуду ее. Но хотел бы узнать побольше о комитете по приему гостей, чертовски жаждущем вывесить по всему городу плакаты «С возвращением домой, Джон Морроу!».
Шериф не смог сдержать улыбку:
– Да, Герцог, не всех жителей города можно назвать твоими друзьями.
– Пожалуй, это так. Но кое-кто проделал долгий путь для того, чтобы встретить меня. Что все это значит?
– Ты не догадываешься?
– Я абсолютно уверен. Они хотят наградить меня куском свинца, если смогут. Но когда-то они так не беспокоились… – Герцог замолчал, подыскивая слова.
– Когда-то, – продолжил за него Онион, – они боялись с тобою тягаться. Я это знаю. Но пока ты был в далеких краях, ребята практиковались в стрельбе. Мне кажется, они решили, что теперь имеют больше шансов, чем ты.
– Итак, на меня открыт сезон охоты? Значит, они могут схватиться за пистолеты и попытаться подстрелить меня, как только я попадусь им на глаза? И того, кто убьет меня, осыплют благодарностями? Его никто не арестует? Море благодарности со всех сторон!
– В старые времена, – возразил шериф, – ты сам объявил сезон охоты. Неужели хоть раз оглянулся назад, все обдумал и взвесил? Нет, Герцог, ты изо всех сил искал себе приключений и, как правило, находил их. И тебе было безразлично, кто при этом пострадает. Да, когда разнесся слух, что ты выходишь из тюрьмы, все обиженные тобой собрались, чтобы поохотиться на тебя, как на медведя. Билл Громобой, он же Билл Хенкок, приехал с Биг-Бенда. Он считает, что ты нечестно обошелся с его братом, юным Хелом Хенкоком, четыре года назад. Чарли Барр явился из Монтаны, утверждая, что когда-то давным-давно ты победил его не совсем честно. Ну и множество других отовсюду. Раньше они сидели спокойно. У них не было ни малейшей надежды победить тебя. Но теперь…
– Теперь они считают, что я утратил сноровку?
– Что-то вроде этого.
– Поэтому лезут на рожон и громко кричат?
– Герцог, тебе лучше забыть, что ты когда-то жил в этом городе. Уезжай из Уилер-Сити и держись от него подальше. Здесь у тебя слишком много врагов!
– Уехать и держаться подальше? – пробормотал экс-заключенный. – И как только уеду, все кругом будут знать, что я вывесил белый флаг?
– Бегство от огромной толпы не означает трусливой сдачи.
Герцог выпрямился во весь рост и теперь показался собеседнику настоящим гигантом.
– Я совсем не собираюсь бежать, шериф!
Онион проглотил комок, застрявший в горле, и ничего не сказал. Его пальцы перебирали коробочку с рыболовными крючками. Вдруг гость выхватил коробочку из его рук, прошел через комнату и прикрепил несколько крючков к нижнему краю подоконника. Затем медленно, очень медленно вернулся назад в дальний угол. Встревоженный и обеспокоенный шериф смотрел то на крючки, то на него. Шесть маленьких серебряных точек сияли в свете лампы. Пересекая комнату, Герцог сказал:
– Я не собираюсь уезжать из города, шериф. Я вернулся в Уилер-Сити с миром и никуда не уеду. Нет, сэр, никто не заставит меня драпать отсюда! И главная причина, возможно, удивит вас. То, что я говорил на суде и над чем все смеялись, чистая правда. Я не стрелял в спину Баду Спрингеру. Да, мы поспорили. Да, мы почти схватились за пистолеты. Но до стрельбы дело не дошло. И все потому, что Бад не пожелал принять мое лекарство. Но пока мы довольно громко разговаривали, кто-то выстрелил в окно и попал в моего собеседника. Этот грязный подонок знал, что во всем обвинят меня. Я поднял Бада. Вы ведь помните, он ни в чем не обвинял меня до следующего утра?! Поэтому я на все сто уверен: ночью кто-то к нему пробрался и подкупил, а может, вынудил свалить вину на меня. А может быть, Бад сам все придумал, чтобы засадить меня за решетку и заполучить Линду…
С последними словами Герцог резко развернулся. В момент поворота тяжелый кольт скользнул в его ладонь. Том Онион сделал было движение в сторону своего оружия, но тут же понял, что уже слишком поздно, и остался сидеть неподвижно. Но не он был целью Герцога. Револьвер полыхнул огнем шесть раз подряд, причем выстрелы слились в единое стаккато, напоминающее дробь пишущей машинки.
Через секунду грохот стих, а из кухни раздались крики жены шерифа.
– Я не собираюсь уезжать из Уилер-Сити, – повторил гость. – Остаюсь здесь. А если кто-нибудь из парней, проделавших долгое путешествие, сильно хочет повстречаться со мной, скажите ему, что этой ночью я собираюсь как следует выспаться, а завтра вечером загляну на танцы в Уорнер-Спрингс. Если им так уж хочется подраться, пусть ищут меня там. Раздайте эти шесть рыболовных крючков тем, кто больше всех жаждет меня встретить.
С этими словами Герцог выпрыгнул в окно, как раз в тот момент, когда распахнулась дверь и в кабинет вбежала жена шерифа.
Глава 4
Клеймо преступника
Естественно, первые несколько секунд Тому Ониону ничего не оставалось, как успокаивать и утешать жену, убеждая, что он не получил смертельной раны от наемного убийцы. Когда же жена наконец покинула его объятия, вокруг уже собрались нетерпеливые соседи, привлеченные выстрелами.
Им-то шериф и предъявил экспонаты. Подойдя к окну, он нашел там шесть головок от рыболовных крючков, впившихся в дерево у самой кромки подоконника. Однако все части, которые ранее выступали, а именно ушко и тонкая шейка, оказались начисто срезанными. И при этом все пули, кроме одной, не задели дерева. На поверхности подоконника осталась только одна слабая царапина.
Онион не стал вынимать крючки. Вместо этого позвал своих добрых друзей засвидетельствовать увиденное. Поднятая лампа залила подоконник ярким светом.
– Все шесть выстрелов были произведены при свете лампы, – спокойно объяснил он. – И для того, чтобы выхватить кольт и выстрелить все шесть раз, ему понадобилось столько же времени, сколько понадобится хорошему стрелку для одного прицельного выстрела. Да, друзья, я вынужден признать, что Герцог разучился стрелять, раз не смог показать ничего лучшего. Вы видите, он задел дерево под одним из крючков?
Ирония шерифа была излишней. Толпа все увидела, поняла и разошлась, чтобы рассказать эту историю всем остальным. Другие услышали и пришли взглянуть на все собственными глазами. Большой Билл Громобой, когда до него дошла эта сказка, от души рассмеялся, но тоже явился посмотреть. Увидел, тихо выругался и задумчиво удалился. Приходили удостовериться также и другие. Среди них Чарли Барр и Гарри Мэтьюз, примчавшийся из Споканы, чтобы «заполучить» этого парня. Старина Минтер внимательно изучил остатки от крючков, но ничего не сказал и покинул дом шерифа в гордом молчании. Словом, очень многие не поленились встать с постелей в гостинице и совершить это торопливое паломничество.
Тишина вернулась в дом Ониона только к полуночи. Тем временем Уилер-Сити гудел. Слабый гул разговоров не затих и при погашенных лампах, то тут, то там раздавались голоса, пока не наступил рассвет, разбудивший город.
А как только город проснулся, возникли новые разговоры и появились первые веселые новости. Ужасный старик Минтер исчез из Уилер-Сити в неизвестном направлении. Гарри Мэтьюз из Споканы тоже отправился в обратный путь. Чарли Барра нигде не смогли найти, а Билл Громобой, видите ли, не смог побороть внезапного порыва снова увидеть грязные воды Рио-Гранде.
Итак, все герои исчезли! На поле битвы осталась только одинокая фигура Герцога. Сонным июльским утром он появился на улице, лениво прогуливаясь взад-вперед. И с привычной любезностью снимал шляпу перед дамами, кланялся мужчинам.
Кто же научил его таким манерам? Может быть, какой-нибудь старый мексиканский джентльмен, сохранивший не только испанское имя, но и еще кое-что? Возможно, что-то было и врожденным, о чем сам Герцог никогда не догадывался. Только что бы там ни было, но ни в самом Уилер-Сити, ни в его окрестностях пока не существовало примера подобной учтивости.
Словом, Джон Морроу шел по улице, и казалось, его ничуть не волнует, что мужчины, которых он приветствует, смотрят на него и что-то бормочут в ответ, а женщины только смотрят, но молчат.
«Они много говорили обо мне, – спокойно пояснил сам себе Герцог. – Черт бы меня побрал, если все это время они не рассказывали о моей скромной персоне различные истории. Ведь в их глазах я настоящий убийца».
Эта мысль доставила ему такое удовольствие и показалась столь уместной, что он замер на половине шага и от души рассмеялся в полной тишине. Его хохот услышал маленький мальчик, который, прицепившись к ситцевой юбке матери, шел по другой стороне улицы. Мальчик раскрыл рот от испуга. Детский страх не остался незамеченным Герцогом. Его глаза потемнели от гнева, но через мгновение улыбка снова заиграла на губах.
Он дошел до гостиницы, остановился на веранде, оглядел улицу. Никто из полудюжины прогуливающихся не встретился с ним взглядом. Тогда он решительно шагнул к двери затхлой старой комнаты, служившим холлом. Здесь тоже не оказалось каких-либо признаков всеобщего негодования, никто из мужчин не вскочил на ноги, чтобы открыть по нему огонь.
Со своей знаменитой улыбкой Герцог окинул взглядом присутствующих. Затем отвернулся, чтобы скрутить сигарету. Когда дымок заклубился над его головой, неторопливо вернулся на веранду, сошел по ступеням на улицу и продолжил путь.
Все оказалось хуже, чем ему думалось. Он полагал, что, отсидев срок, искупил обиду, нанесенную обществу. Теперь же увидел, что общество склонно считать тюрьму клеймом, которое навсегда отделило его от законопослушных граждан. Ему удалось проделать очень эффектную штуку – опередить своих врагов, не дать им шанса нанести удар первыми, однако победа все равно осталась за ними.
Герцог остановился перед дверью кузницы, где работал Бад Спрингер, и шагнул через порог. Внезапно внутри возникло смятение. В задней части кузницы торопливо открылась дверь, и в проем скользнула тень, скрытая дымом от горна. Три помощника Бада стояли неподвижно, не спуская встревоженных глаз с вошедшего.
– Бад здесь? – спокойно спросил он.
Ответа не последовало. Никто не открыл рта. Только вытаращенные глаза уставились на него. Если дело доходит до подобного, то ничего хорошего не жди. Герцог продолжил прогулку, сохраняя на губах слабую улыбку, но у него на сердце появилась тяжесть. Все ополчилось против него, каждый человек, и это численное преимущество было сокрушительным.
Он шел куда глаза глядят, пока вдруг не остановился как вкопанный. Затем абсолютно неосознанно свернул с главной улицы и оказался в боковой аллее, но вскоре уже стоял прямо перед домом Мюрреев. Неподалеку миссис Дикон поливала грядку сладкого порошка и наблюдала за ним. Миссис Сет Мерфи уже выглядывала из окна своей кухни. Что же он сделает? Отступать было слишком поздно. Поэтому Герцог повернул к воротам дома Мюрреев. Взошел по ступенькам, постучал в дверь.
– Это ты, Бад? – раздался голос Линды.
Он не ответил. В доме прозвучали торопливые шаги, дверь распахнулась, и Герцог оказался перед улыбающейся девушкой. Впрочем, ее улыбка мгновенно исчезла. Линда почти захлопнула дверь, но затем снова открыла и испуганно уставилась на него. Лицо ее побледнело.
Бесспорно, сам Герцог изменился за это время, но девушка вообще стала совсем другой. Или, может, он впервые увидел ее такой, какой она всегда была на самом деле? Ведь никогда раньше ее глаза не казались ему так близко поставленными, лоб – слишком низким, а рот – чересчур широким. Конечно, три года приглушили краски юности на ее щеках. Она вроде осталась той же самой и одновременно стала какой-то совершенно иной. Конечно, это была Линда, но она уже не действовала на него как прежде. Его не поразила резкая судорога, сердце не принялось бешено колотиться. Он словно поднял розу и обнаружил, что ее аромат полностью исчез.
– Ты… Вы… Ты пришел… чтобы увидеть меня? – заикаясь, прошептала девушка.
– Если ты не слишком занята, – ответил Герцог и улыбнулся.
Линда открыла дверь пошире и вдруг заколебалась.
– Войдешь… Джон?
Наверное, она была единственным человеком в этих горах, называвшим его настоящим именем. Непривычное обращение пронзило Герцога сладкой истомой.
– Лучше останусь здесь, Линда, – произнес он. – Я просто заглянул, чтобы передать пару слов.
– От кого?
– От меня. Пришел сказать, чтобы Бад не беспокоился на мой счет. Я хотел встретиться с ним и сказать то же самое, но не нашел его в мастерской. Наверное, у него были дела где-то в другом месте.
Несмотря на все усилия, Герцог не смог сдержать улыбки, и Линда густо покраснела.
– Бад не говорил мне, что беспокоится.
– Значит, он уже имеет от тебя секреты, – рассмеялся гость и увидел, что его ирония заставила девушку поморщиться. – И наконец, я пришел пожелать счастья тебе и Баду.
После этих слов Герцог протянул руку. Линда очень медленно ответила на его рукопожатие. Он почувствовал, что девушка дрожит всем телом.
– О, Джон, – едва слышно прошептала она, – прошло столько времени, а люди говорили такое…
– Конечно. Ты же не могла ждать вечно.
– Мы были так молоды, – всхлипнула Линда.
– Теперь мы старше, и я вижу, какими мы были глупыми.
– Я… да.
В ее голосе не было ни капли радости. Только налет грусти. А может, Герцогу все это просто показалось.
Он шагнул назад, к краю веранды.
– Прощай, Линда!
– Прощай, Джон!
Пошел к воротам, обернулся и еще раз помахал своим сомбреро. Присутствие наблюдательных дам на улице заставило его улыбку засиять немного ярче, чем требовалось.
Глава 5
Прирожденный бандит
Герцог шел по улице, рассуждая примерно так. Освободиться от Линды – это как вытащить ноги из глубокого песка, когда тебе надо нестись во весь опор. Освободиться от Линды – это все равно что подняться из душной долины на прохладное горное плато. Он словно проснулся после затянувшегося сна. О, если бы можно было увидеть эту правду три года назад! Его пребывание в тюрьме было бы менее ужасным. Пусть вся радость и все счастье достанутся Баду Спрингеру.
Так незаметно он дошел до окраины городка. Окраина тоже не изменилась. Уилер-Сити был полон жизни, он здорово разросся за последние годы. Но оказалось, даже новоселы уже прослышали о Герцоге. Несомненно, его фотография украшала городскую газету уже несколько дней. Все успели ознакомиться с лицом «нехорошего человека». Вот этот приземистый темнокожий человечек полол себе спокойно огород и вдруг перестал работать, выпрямился, уставился на него неподвижным взглядом. Темнокожий явно слышал все о страшном убийце, тихий ужас заставил его глаза остекленеть. А эту полную даму Герцог раньше в глаза не видел, но она вдруг съежилась, принялась звать детей, играющих во дворе. Прижав их к себе, с ненавистью посмотрела в его сторону.
За кого они его принимают?… За страшного великана?
Да, такое поведение горожан не вызывало приятных чувств, однако… Лучше служить пугалом для женщин и детей, чем быть презираемым. Лучше быть изгоем, чем Бадом Спрингером, который предпочитает выскальзывать через заднюю дверь своей кузницы, когда опасность приближается с парадного входа. Не иначе как тут вмешалась сама судьба. Он собирался начать новую жизнь спокойного и законопослушного гражданина. Но как можно быть спокойным и законопослушным в такой убийственной атмосфере подозрения? И если они все восстали против него, то он восстанет против всех! Это будет интересное, темное и фатальное будущее, не лишенное очарования. Пройдет очень немного времени, может быть один или два дня, и раздастся взрыв. И Герцог снова окажется вне закона. В таком положении он сможет воевать несколько месяцев, может, даже несколько лет, скитаясь под проливным дождем и палящим солнцем, несчастный, одинокий, поддерживаемый только свирепой радостью войны одиночки против несметных сил общества. Затем – смерть, рано или поздно смерть в неравной схватке, в бою и в седле!
Мрачные и тем не менее волнующие мысли так завораживали, что Герцог замедлил шаг и в конце концов остановился с низко опущенной головой. И не поднимал ее до тех пор, пока не услышал громкий скрип тяжелой повозки. Из-за угла показалась первая пара длинной упряжки, затем пара за парой остальные лошади, причем кивающие головы и провисшие поводья говорили, что они не очень нагружены, а то и не нагружены вовсе.
Это был огромный фургон, способный везти двадцать тысяч фунтов по разбитым и извилистым горным дорогам. Обитые железом колеса превышали рост человека. Погонщик, восседавший на высоких козлах, управлял поводьями, которые связывали семь пар лошадей. В данный момент он изливал гнев на высокого серого жеребца в шестой паре, который должен был весить все шестнадцать сотен фунтов и который сейчас брыкался, танцевал и метался из стороны в сторону. Жеребец казался беспомощным, потому что сзади катилась огромная повозка, конь не мог шагнуть в сторону, потому что его сдерживали соседи по упряжке. Но он сражался как сумасшедший: пытался сбросить хомут и рвался вперед, словно собирался разорвать поводья в клочья. Серая кожа потемнела от пота, с нее слетали хлопья пены.
Погонщик озверел. Похоже, он давно воевал с непокорным конем. Огромный хлыст взметнулся в воздух. В руках любителя такое длинное древко и громоздкая зазубренная плеть были бы хуже, чем бесполезными, – бич просто намотался бы на шею его владельца. Но Тони Саматти не принадлежал к категории любителей. Длина древка и плети говорила о том, что он может перерубить этой плетью напополам слепня, сидящего на холке лошади, и при этом не коснуться кожи животного. Конечно, быть может, в этих словах есть доля преувеличения, но одно оставалось несомненным – своим ужасным оружием погонщик мог освежевать лошадь как острым ножом.
Сейчас он усердно работал, без ругательств, в жуткой тишине, сцепив зубы, а щелканье плети бросало в дрожь остальных лошадей. Они пригибались, обеспокоенно втягивали головы в хомуты, с ужасом ожидая своей порции огненной боли. Герцог, подняв голову, обошел ведущих, чтобы лучше рассмотреть коня, над которым совершалась экзекуция.
До этого ему удалось бросить на него только мимолетный взгляд. Теперь он мог убедиться в своей правоте. Серый жеребец едва держался на ногах от изнеможения, но продолжал битву с неиссякаемой энергией. В течение десяти минут он просто убьет себя, а этот темнолицый иностранец-погонщик, наверное, от души порадуется его смерти.
Было очевидно, что только это животное выпадает из общей картины. В остальном упряжка казалась превосходно подобранной. Ведущие, мускулистые, но достаточно стройные, чтобы обеспечить скорость длинной упряжке, весили около двенадцати сотен или немного меньше. Коренники, крепко сбитые, выглядели не менее чем на полных полторы тысячи фунтов. При этом дистанция между ведущими и коренниками была тщательно выдержана. Да, действительно идеальная команда, единственным исключением в которой был стройный серый жеребец, отважно сражающийся с человеком, восставший против принуждающей силы. Что за конь! Он обладал гибкостью пантеры и, очевидно, имел тот же неукротимый нрав. Его ноги были ногами бегуна, а не тягловой лошади. Короткая голова с небольшой мордой, глубоко посаженными глазами и ровной челюстью говорили о прекрасной породе. Как его угораздило попасть в такую упряжку?
Герцог поднял руку, и Тони Саматти нажал на тормоза. Они завизжали, заскрежетали, повозка остановилась. Лошади застыли на месте, продолжая дрожать от ужаса перед плетью, которую Тони свесил с козел. Длинный хлыст теперь лежал, но короткая гибкая плетка осталась в его руке.
Высокий серый жеребец прекратил борьбу и сейчас, когда погонщик проходил мимо него, стоял, дрожа от нервного возбуждения и усталости. И вдруг совсем неожиданно последовал новый взрыв.
– Ты посмотри на этого длинноногого придурка! – начал Тони Саматти, обращаясь к незнакомцу. Серый тем временем вновь принялся танцевать и рваться из упряжи. – Двадцать лет работаю с лошадьми, но такого еще ни разу не видел… – Он закончил свою речь богатым набором ругательств, которые может придумать только возница большого фургона.
– Мне кажется, серый не очень-то подходит к твоей команде, приятель, – усмехнулся Герцог. – Где ты его раздобыл?
– К моей команде? Да он вообще никуда не подойдет! Чокнутый. Наверное, надо выпрячь его да пристрелить, чтобы не мучился. Не знаю… Я купил его у холмов. На его месте в шестой паре работал старый Майк. Такого трудяги еще никто не видывал. Но у бедняги началось нечто вроде колик, дернулся пару раз и умер буквально у меня на руках. Я стащил его с холма и остановился у ближайшего ранчо, чтобы заполнить прореху. Там живет одинокая вдова. Она показала мне кучу пони ростом мне по плечо, а затем этого серого, спокойно гулявшего на пастбище. Ее муж умер месяца два тому назад, а до этого лелеял своего любимца целых четыре года, использовал только для верховой езды. Мне показалось, он сможет немного поработать в моей упряжке, пока мы доберемся до Уилер-Сити, а затем я продал бы его. В общем, я дал женщине сто долларов и набросил на красавца узду. Однако он прошел в упряжке только две мили, потом начался этот бесконечный танец. Ничего себе любимец! Бандит! Прирожденный бандит! Ты только посмотри на него, парень!
Герцог подошел к дикой лошади. Серый попятился назад, присел и приготовился встретить незнакомца зубами, но вдруг замер и что-то съел из протянутой ладони Джона Морроу.
– Что это там у тебя такое? – озадаченно спросил возница.
– Сахар, – ответил он и шагнул назад с загадочной улыбкой, в которой не было ни капли веселости.
– Сахар? – переспросил Саматти и замер в изумлении, потому что странный парень повернулся спиной к страшному серому жеребцу, а тот в свою очередь с вызовом посмотрел из-за его плеча на Тони Саматти. Чудеса, да и только!