Мышка-норушка. Прыжок в неизвестность.
Милена Миллинткевич
Можно ли выжить в городе, где каждый сам за себя? Остаться без обеспечения – значит потерять право на жизнь. Рита – безработный профориентолог на содержании у родителей. После их гибели и налёта мародёров её ждёт голодная смерть.Неожиданно Рите предлагают работу на бывшем химкомбинате. Там она встречает Ромку – любимого, пропавшего в день обручения. От него Рита узнаёт, что на секретном объекте проводят эксперименты над людьми.Обоим грозит смертельная опасность. Но выбраться с объекта, находящегося под землёй, совсем не просто.
Милена Миллинткевич
Мышка-норушка. Прыжок в неизвестность.
Часть 1. Смерть на пороге
Глава 1
…Мир рушится. Я стала ощущать странные изменения. Вокруг происходит что-то необъяснимое. И это что-то – неуловимое, гнетущее – угрожает мне?! Моей индивидуальности! Пугает. Заставляет цепенеть всякий раз, когда сталкиваюсь с опасностью.
Проснувшись утром, я и не подозревала, что сегодня моя жизнь изменится. И раньше знала, что со мной что-то не так, словно живу в чужом мире. Но теперь… Всё обыденное и привычное, отныне станет неестественным, странным, фальшивым. И это только начало. Вот только начало чего…
– Рита! Собирайся! Пора идти за продуктами, – из раздумий меня выдернул голос мамы.
Она шарила руками по карманам, столику, полкам и с беспокойством поглядывала на часы:
– Где же мой пропуск на выход из дома?
– Ты вчера ездила на работу с сумкой, – напомнил папа, отрываясь от планшета.
– Ах да! Точно! В госпитале выдавали доппаёк, – обрадовалась мама, достала из шкафа пластиковый бокс с обработанными аксессуарами для улицы и открыла внутренний карман хозяйственной сумки. – По дороге домой нас еще патруль останавливал. Искали нелегалов и сепаратистов. И зачем я пропуск сняла? Зачем сюда положила?
Посмотрев на старинные часы на стене, я вздохнула. Стрелка неумолимо ползла по кругу. Когда она остановится на цифре три, мне нужно выйти из дома. Хоть какое-то развлечение! Меня ждёт очередной день: однообразный, полный вынужденного безделья и тяжких дум о беспросветном будущем.
Я достала из шкафа объёмный контейнер, с моим именем на передней стенке. В таких мы храним защитную одежду для выхода на улицу. Поставила у двери на банкетку и сняла крышку.
Громкость на видеостене увеличилась. Это происходило всякий раз, когда власти запускали в эфир срочное сообщение или экстренные новости. Прислушалась. Из общей комнаты доносился тревожный голос диктора:
«… коды доступа к системе спутниковой связи 15G-M оказались в руках террористов. Утром 19 августа на центральных площадях и улицах ряда городов смежных агломераций одновременно прогремела серия взрывов. Неустановленные лица дистанционно подорвали смарт-гаджеты, планшеты, а также мелкие и крупные девайсы горожан, ожидавших очереди у пайкоматов. По неподтвержденным данным, погибло более полутора тысяч человек. Радиус действия взрывных устройств составил от 50 до 150 метров…»
– Сколько они ещё будут крутить этот ролик? – недовольно пробурчала мама. – Уже две недели с утра до вечера твердят одно и то же.
Я прикрыла контейнер крышкой и вошла в комнату. С видеостены на меня бежали люди. Крича, и давя друг друга, они метались по площади, спотыкались, падали и в который раз не успевали убежать от двух взрывов, прогремевших один за другим.
«…В связи с трагическими событиям, после тщательной проверки и экспертизы обломков, власти вынуждены сообщить, что электронные устройства отныне не являются безопасными. Все гаджеты и девайсы, поддерживающие 2G и выше, являются угрозой жизни граждан и подлежат немедленной утилизации…»
– Они думают, есть ещё безумцы, кто оставил эти бомбы у себя? – каждый раз я смотрела этот ролик и не понимала, неужели можно быть столь беспечным, когда от твоих действий зависит не только собственная жизнь, но и жизнь тех, кто находится рядом.
Мама испуганно посмотрела на меня и перевела взгляд на папу:
– Твои девайсы ведь проверяли, верно? – в её голосе было столько тревоги, что мне стало страшно.
– Разумеется, проверяли. Это мои рабочие инструменты. В них нет ничего опасного. Я же должен следить за исправностью систем, – едва заметная улыбка тронула папины губы.
Но маму его слова нисколько не успокоили. Видимо, он это понял, отложил планшет, подошёл к ней и обнял за плечи:
– Мои девайсы работают от военной системы связи, не гражданской. Там нет опасных технологий. Верь мне! Я бы ни за что не стал рисковать вами. Прошу, не волнуйся понапрасну!
– Это хорошо! – с облегчением прошептала мама.
Она прижалась к папе и покосилась в мою сторону. Их редкие, неловкие минуты нежности смущали меня. То ли потому, что они родители, то ли от того, что в свои почти двадцать пять я ещё не была замужем.
Моя первая и единственная любовь, бывший одноклассник, а ныне военный офицер Ромка Юдин, недавно пропал. Пригласил вечером к себе, сказал, что хочет поговорить о чём-то очень важном для нас. Конечно все знали, что он собирался делать мне предложение, ведь накануне мы получили от властей два разрешения: на создание семьи и на ребёнка. Ромка пообещал заехать после службы и… больше не появлялся.
–Перестань думать о нём! Не изводи себя. Люди пропадают и последнее время всё чаще, – твердил папа.
Но я не могла…
От болезненных воспоминаний отвлек новый репортаж по видеостене:
«Сегодня утром пришло известие о трагических событиях в городе Лужине. На центральной площади террористы совершили подрыв нескольких электронных девайсов, находившихся в непосредственной близости друг от друга. Это вызвало цепную реакцию, что повлекло серию взрывов, полностью уничтоживших город и всех его жителей, – монотонно бубнил с экрана диктор, показывая жуткие картинки безлюдного, раскуроченного взрывами, города и обезображенные тела погибших. – Чтобы обезопасить общество от угрозы уничтожения, власти постановили: во избежание внезапного нападения, всем жителям Чернореченска необходимо сдать электронные приборы и приспособления в установленный срок. За своевременное выполнение распоряжения властей будет начислено две тысячи баллов кредита лояльности за каждый сданный девайс. Не подвергайте опасности свою жизнь и жизнь близких. Берегите себя!»
– Скорее бы всё закончилось! – вздохнула мама. – Смотреть страшно на эти ужасы.
В этом она была права. Бабушка рассказывала, как когда-то давно они любили с дедом провести вечер за просмотром фильма или интересной передачи по… как она это называла? А! По телевизору. Я его видела только на картинках. А этих развлекательных передач не застала вовсе. Да и вообще не припомню, когда по видеостене показывали что-то жизнеутверждающее. Всё больше твердили о рейтинге гражданского доверия, о новых штрафах в форме списания баллов кредита лояльности, о комендантском часе, режиме пропусков для выхода из дома, о террористах и масштабных разрушениях в разных местах агломерации и соседних регионов, погромах, набегах мародёров, разрушенной сепаратистами инфраструктуре и отравленной окружающей среде. С раннего утра до позднего вечера я вынуждена слушать новости, сводки, информационные блоки и снова новости. И так по кругу, каждый день.
Помнится, ещё в детстве нашла у деда в ящике длинный плоский предмет с множеством кнопочек. Это был пульт от телевизора. Дед хранил его как память о тех временах, когда они сами могли решать смотреть им телевизор или нет, какой канал, какую передачу выбрать. Теперь такого нет. Видеостена включается, как только в доме кто-то просыпается и выключается, когда последний ляжет в кровать. Отключить – невозможно. Убавить громкость – нереально. Видеостена управляется не жителями, а властями. И хорошо ещё, если она в доме одна. Были те, кто в своё время дал согласие на установку нескольких таких панелей в доме. Бесплатно же. Вот им точно не позавидуешь. У нас можно на второй этаж уйти в спальни. Закрыть двери и если не скрыться, то хотя бы ненадолго приглушить поток негативной информации.
Громкость панели снизилась. Диктор монотонно зачитывал сводку за прошедший день по умершим и пропавшим без вести. Слушая вполуха и надеясь, что знакомых имён сегодня не будет, я посмотрела на родителей и пошла одеваться.
С улицы долетел гул медленно проезжающей машины с громкоговорителем, и противный электронный голос повторил всё то, что несколько минут назад мы слышали с экрана: про девайсы и гаджеты убийцы, отравленную природу и режим пропусков.
– Может и правда не все сдали опасные устройства, – предположила я, натягивая на себя прорезиненный уличный комбинезон, надевая поверх обуви силиконовые защитные бахилы и застёгивая их на кнопки.
– Наверняка, – отозвался папа. – Иначе уже давно перестали бы об этом говорить.
Водрузив на лицо полнолицевую маску, затянула потуже капюшон, втиснула руки в высокие силиконовые перчатки и обернулась. Мама и папа почти закончили собираться. Время неумолимо отсчитывало минуты до прихода их автобуса. Опаздывать – непозволительная роскошь. Транспорт ждать не будет. К тому же за опоздание можно лишиться нескольких баллов в рейтинге. Мысли обо всех этих ограничениях то водили меня в непонятный ступор, то раздражали до бешенства. Оглянувшись ещё раз, достала из шкафа тележку, поставила на неё пустые контейнеры и поёжилась. На меня внезапно накатило гнетущее ощущение надвигающейся беды.
– Ушла! – прокричала я.
Среагировав на браслет-идентификатор, внутренняя дверь открылась. Я вошла в биопропускник, нажала красную кнопку и прислушалась. За спиной щёлкнули запоры. Послышалось приглушённое шипение, громкий лязгающий звук и входная дверь плавно распахнула передо мной узкий проём.
Камеры санобработки появились во всех домах несколько лет назад, когда после очередных проб учёные подтвердили, что и воздух, и почва опасны для человека. По распоряжению властей в домах установили стационарные очистители и приборы контроля воздуха, агрегаты для насыщения его кислородом, биофильтры и биопропускники, внутри которого человек или груз три минуты обрабатывались водяной пылью со специальным обеззараживающим составом, потом ещё две обдувались воздушной смесью с антисептиком, и только после этого дверь в помещение автоматически открывалась. Такие меры защиты позволяли находиться в доме без масок.
Распахнув дверь, я шагнула на улицу.
Ветер теребил ветви деревьев, вырывая из памяти и поднимая в воздух картинки, далёкие и почти забытые. Как же приятно было ощущать на коже свежесть утреннего ветерка! Бывали дни, когда я шла к реке и даже в жару на берег долетала искрящаяся на солнце водяная пыль. Ощущение блаженства! Желанная прохлада в полуденный зной. Теперь всё иначе. Из дома можно выйти только в средствах комплексной зщиты. Ни дуновения ветра, ни водяной пыли, ни запаха свежести…
Я подняла голову и посмотрела на старое дерево поздней алычи, что росло у забора. Её ветки облепили ярко-красные и бордовые плоды. Можно собирать урожай… Можно было собирать. Теперь нельзя. Вся эта красота осыплется на землю, покрыв её гнилостным ковром.
Всё, что растёт из земли в незащищённом грунте отравлено. А то, что кладут в продуктовые контейнеры съедобно, иногда даже вкусно, но думать, из чего это сделано и как выращено, совсем не хочется. Спасибо, что хоть снабжают продуктами. Купить что-то и раньше было трудно. Все частные предприятия питания и торговли закрылись. Кто разорился из-за постоянных ограничений и отсутствия посетителей, кому власти запретили. Работали только государственные магазины и кофейня. Но с введением военного положения, закрылись и они. Говорят, где-то есть чёрный рынок продуктов. За золото можно купить всё. Но у населения золота почти не осталось. Его и выдавали-то крохи. А после энергетической войны и вовсе перестали.
Открыв калитку, я выглянула на улицу. Мимо, низко опустив голову, прошёл соседский мальчик с тележкой. Его имени я не знала. На тележке – один большой контейнер. Отцу выдали, как работнику электростанции. А их в семье трое, и они всегда первыми получают продукты, потому, что живут в начале квартала.
Его мама работала в кофейне, здесь на острове, в городке химкомбината. Варила удивительный кофе с имбирём и корицей. Восхитительный аромат встречал меня ещё на соседнем квартале и вёл за собой на летнюю веранду уютного заведения. Теперь она без работы. Им с сыном продукты не полагаются. Моя мама говорила, что отец мальчика уже дважды попадал к ним в госпиталь. От недоедания у него случались затяжные обмороки. Он, как ей удалось узнать, совсем не ест дома, оставляя положенные ему продукты семье. Так и живёт от обеда, которым кормят на станции, до обеда.
