С любовью. Ди Каприо
– Атя-тятя-тятя-дра! – громогласно разнеслось по холлу.
Навстречу нам спешила Людмила.
– С прибытием, – виновато улыбнулась она, будто извиняясь за вопли.
– Привет, – расплылась в улыбке Арита, приобнимая подругу. – А где Рус? Где Денис с Маришей?
– Атя-тятя-тятя-дра! – вновь пронеслось по холлу. Николай Нильсович с чрезвычайным любопытством воззрился на источник звука и тоже заулыбался.
Людмила же напротив – сделалась серьёзной:
– Ой, они в больнице.
– Что случилось? – выдохнул я, ощущая, как перед носом захлопываются врата рая.
– Атя-тятя-тятя-дра! – прокатилось по холлу.
– Денька взял скутер на прокат, – тихо и быстро принялась рассказывать Людмила, – разогнался и упал. Скутер помял, получил лёгкое сотрясение, и рука сломана. Но уже всё в порядке. Ему сейчас гипс накладывают. Мариночка и Русик с ним в больницу поехали, а я вот с детьми сижу. Хорошо, что вы теперь тут.
– Атя-тятя-тятя-дра!!!
– Да хватит уже! – взвился Стефано, выдернув каплю наушника.
Погодки будто только этого и ждали:
– Атя-тятя-тятя-дра!!! Атя-тятя-тятя-дра!!! – заорали они хором с новой силой.
Стефано озлился, маленький Хаген пришёл в восторг.
– Нам заселиться надо, – схватился я за первый попавшийся предлог с тем отчаянием, с каким утопающий хватается за соломинку. – Вещи разобрать. И перелёт был тяжёлым, Коле нужно отдохнуть. Мы немного позже спустимся.
– Атя-тятя-тятя-дра!!!
Коля предательски захохотал, всем своим видом давая понять, что на уставшего ребёнка он похож примерно так же, как его двухметровый папа на Маленького Мука, и я поспешил ретироваться к стойке рецепции.
Через пять минут, под нескончаемое «атя-тятя-дра», все формальности были улажены, бумаги заполнены, ключи получены, багаж отправлен в номер, а мы наконец-то зашли в лифт.
– Тебе не стыдно? – накинулась на меня Арита, как только мы оказались одни.
– А что такое? – не понял я.
– Люда там с тремя детьми зашивается, а господин Хаген отдохнуть решил.
Людмилу, конечно, было жалко, но ведь это не я бросил её одну с тремя детьми. Да, и двое из этих троих, кстати, были её детьми. Так почему это должно вдруг стать моей проблемой и почему мне должно быть стыдно? Но ответить жене, у которой проснулся приступ сердоболия, я не успел.
– Атя-тятя-тятя-дра! – звонко возвестил сын на весь лифт.
И я почувствовал неожиданный прилив ностальгии по его умилительным «памлям».
Как писал русский поэт Некрасов: «Мужик что бык: втемяшится в башку какая блажь – колом её оттудова не выбьешь». Про русских женщин он высказался ещё ярче: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт», чем однозначно поставил женское упорство и целеустремлённость выше мужских. Арита была современной русской женщиной, потому если ей «втемяшивалась какая-то блажь», она упиралась не как бык, а как несущийся на полном ходу локомотив, и остановить могла, должно быть, не коня, а целый табун. В общем, если Арита что-то для себя решала, то спорить с ней было бесполезно, а порой и небезопасно.
Это я к тому, что вместо того, чтобы отдохнуть с дороги в номере под кондиционером, мы спустились вниз и проявили лучшие человеческие качества: понимание, сочувствие и заботу. Вернее сказать, проявлял их я, пытаясь одновременно уследить за собственным сыном, погодками в бассейне и мрачным, как персонаж Гауфа, пубертатным подростком. Последний, к счастью, не требовал особенного внимания, потому как монументально возлежал на шезлонге с наушниками в ушах и кислой миной на лице.
Арита с Людмилой устроились на соседних шезлонгах и мило щебетали о чём-то, потягивая через трубочку «Голубые Гавайи», с полной уверенностью, что детей контролируют они, а я «развожу панику».
Руслан и Денис с Мариной вернулись когда уже стемнело. Выглядели они уставшими, а у Дениса с загипсованной рукой нездорово блестели глаза. Трудно сказать, что вкатили ему тайские медики, но это «что-то» его явно ещё не отпустило. Идея совместного ужина, которую вынашивали Арита с Людмилой, на моё счастье, трансформировалась в идею совместного завтрака, и наши друзья разбрелись по номерам. Но тихого семейного ужина тоже не получилось. К этому времени в Николае Нильсовиче, как выражается моя драгоценная супруга, «села батарейка», и из весёлого беззаботного малыша он снова превратился в капризную буку. Пришлось завернуть ужин с собой и спешно вернуться в номер.
Николай Нильсович мгновенно заснул, а Арита уединилась в ванной комнате с походной косметичкой, в которую мог уместиться мой квартальный отчёт, распечатанный четырнадцатым шрифтом через два пробела. Я же остался один в совершенно истерзанном состоянии. Можно было бы последовать примеру сына и завалиться в кровать, но желание спать почему-то атрофировалось. Я постучал в ванную комнату и потянул за ручку. Дверь оказалась заперта, зато из-за неё тут же послышался голос Ариты:
– Эй-ей! Занято!
– Милая, – тихонько, чтобы не разбудить младшего Хагена, проговорил я в закрытую дверь, – я пойду немного пройдусь.
– Куда это ты собрался? – тут же насторожилась Арита.
– Хочу немножко отдохнуть, – честно признался я и тут же был вынужден отшатнуться, чтобы не получить в лоб распахнувшейся дверью.
В узком проёме появилось лицо Ариты, покрытое странного цвета маской, и в меня упёрся немигающий, как у удава, взгляд жены.
– А полдня у бассейна ты чем занимался?
– Просто хочу немного выпить, – я почувствовал, что ещё чуть-чуть и начну оправдываться, хотя оправдываться мне было совершенно не за что. – Заодно осмотрюсь, где тут что.
– Хорошо, – разрешила Арита таким тоном, как будто мы были в Голландии и я отпрашивался на ночную прогулку по злачному кварталу «Де Валлен»[3]. —Только учти, что я тоже спать хочу.
И дверь в ванную комнату закрылась у меня перед носом.
На улице, несмотря на позднее время, было так же душно и влажно, как днём. Я шёл от отеля к морю и думал, что любовь – странная штука. Может, в первый момент она и делает людей сильнее и швыряет на подвиги, но потом чувство трансформируется, становится бытовым, и это трансформированное состояние способно размягчить даже викинга.
Не скажу, что женитьба и рождение сына сделали меня подкаблучником, но… Месяц назад Арита завела разговор о том, что у меня дома маленький ребёнок и неплохо было бы убрать куда подальше мою коллекцию топоров, а лучше всего – вообще отправить её к родителям в Данию. И я не ответил ей категорическим отказом. Конечно, понятно: если мужчина говорит «я подумаю» – это означает вежливое «нет», только это понятно другому мужчине, не женщине. И если я на предложение избавиться от любимой коллекции начинаю юлить, то, наверное, это повод задуматься о своей мягкотелости. Или не повод?
Пляж был пуст, если не считать прогуливающейся вдалеке парочки. Молодые люди явно искали уединения, но несколько иного, нежели я. Тихо плескалось море, шуршали листьями пальмы. Над головой раскинулось загадочное южное небо чернильного цвета. Я брёл по пляжу и бережно взращивал в себе возникшее, наконец, ощущение начинающегося отдыха.
Далеко впереди светился неяркими желтоватыми огнями бар, и я с удовольствием направил стопы к питейному заведению.
Вот там-то мы с ним и встретились.
Он подошёл ко мне, когда я устроился на высоком барном стуле и заказал местного пива. Светловолосый, загорелый, с глазами цвета неба и бородкой той длины, которая только-только пересекла грань, отделяющую бороду от небритости.
– Болеешь за «Эвертон»? – поинтересовался он на английском, глядя на мой стакан с зелёной эмблемой на боку, на которой красовались два крохотных слоника и размашистая надпись «Chang».
– Почему за «Эвертон»? – не понял я.
– Пиво «Chang» – спонсор футбольного клуба «Эвертон», «Singha» спонсирует «Челси». Кто за что болеет, тот то и пьёт.
Он легко оседлал соседний стул.
– А ты, значит, турист и недавно приехал.
– Почему это?
– Почему турист? Или почему недавно приехал? – улыбнулся незнакомец. – Турист, потому что спрашиваешь про «Эвертон». Недавно приехал, потому что белый, как моя смерть. Откуда ты, приятель? Русский?
– Нет, – честно сказал, я. – Датчанин.
– Да ладно! – фыркнул мой визави, переходя на чистый русский.
– Нет, правда датчанин, – я тоже перешёл на русский. – Хотя и живу в России.
Незнакомец поглядел на меня с прищуром:
– Значит, давно живёшь, есть у тебя в глазах что-то такое… Как БГ пел: «Я гляжу на это дело в древнерусской тоске». БГ слышал?
Я неопределённо повёл плечом, понимая только, что речь идёт, видимо, о каком-то русском исполнителе. Но мои познания в современной русской эстраде были слабее, чем в русской литературной классике и советском кино, которыми не без удовольствия пичкала меня Арита.
– Угостишь? – практически без перехода задал следующий вопрос незнакомец.
На этот раз пришёл мой черед пристально взглянуть на незнакомца. Знаете, бывает так, что человек смотрится неотъемлемой частью какого-то места. И это не та связь человека с местом, как если он приходит каждую пятницу в один и тот же паб и пропивает там круглую сумму. И даже не такая, как если он неизменно садится за один и тот же столик, заказывает одно и то же пиво, выпивает его – всегда четыре кружки, отсиживая ровно с восьми до десяти вечера – и так на протяжении десяти лет. Нет, эта связь значительно глубже. Благодаря подобным связям храм Покрова на Рву переименовался в Собор Василия Блаженного.
Незнакомец выглядел частью того места, где мы сидели. Ему невозможно было ответить отказом, просто потому что он смотрелся здесь так же естественно, как потёртости на барной стойке, бармен-бирманец или близкий плеск моря. И я жестом попросил бармена налить второй бокал.
Мой визави поглядел на меня с возросшим уважением и протянул руку:
– Никита.
– Нильс, – ответил я на рукопожатие.
– Надо же, правда датчанин, – гыгыкнул Никита. – А я думал, прикалываешься.
Он чинно поднял бокал, сделал несколько неторопливых глотков без какого-либо намёка на похмельный тремор или алкогольную нервозность, с достоинством вернул бокал на стойку и поведал, как артист со сцены:
– А я родом из Челябинска.
Я вежливо кивнул. В Челябинске я никогда не был, и мои познания об этом городе ограничивались видеороликами с падающим метеоритом и множественными интернет-мемами, рисующими это место исключительно суровым, брутальным и, вероятно, малопригодным для жизни.
– А здесь ты как оказался? – поинтересовался я, чтобы поддержать разговор и при этом соскользнуть с неудобной темы. – Отдыхать приехал? Или в командировку?
Никита посмотрел на меня странно, что можно было понять: с его загаром предположение про командировку звучало нелепо. Разве что он приехал сюда год назад, но кому бы и для чего пришло бы в голову командировать человека на Пхукет из Челябинска на год?
– Это долгая история, – Никита сделал большой, в половину бокала, глоток, выдерживая драматическую паузу, наконец отставил бокал и закончил:
– Если не торопишься, могу рассказать, но понадобится больше… – он указал на пивной бокал.
После сумасшедшего дня в неспешности Никиты было что-то завораживающее, да и рассказчик он был наверняка неплохой, во всяком случае, разжигать интерес на ровном месте у него получалось неплохо.
Я жестом попросил бармена повторить напитки, тем более что у меня пиво уже заканчивалось. Никита срисовал жест едва ли не раньше бармена и воспринял его как призыв к действию:
– На самом деле, я в Челябинске давно не живу, – заговорил он. – Как школу окончил, год проболтался и слинял столицу покорять.
– А родители не были против?
– Мать со мной редко спорит. А отцу меня сплавлять не впервой. Он меня в двенадцать лет в Бостон в частный пансион отправил. В шестнадцать я, правда, оттуда вернулся, но быстро заскучал. Потом, когда решил в Москву перебраться, отец только обрадовался. Нет, виду он, конечно, не показал, но я ж всё понимаю. Я у него внебрачный сын, когда на виду – жить мешаю, жена вопросы задаёт лишние. Так что ему проще было меня спровадить куда подальше. Если б я в Антарктиду собрался, он, наверное, и в этом меня поддержал. Отец на горной промышленности завязан, так что прогнал он мне радостную пургу про важность профессии, поднял связи и отправил меня из Соколиной горы – это посёлок такой престижный в Челябинске – в Горный институт при МИСиС, ну этот, который на Ленинском. Кроме того, снял мне квартиру в Москве, купил бээмвэху подержанную и денег на карточку Сбера накинул. Так что я на предка не в обиде.
– Так ты в горном бизнесе?
– Ага, в «горном», – ухмыльнулся Никита. – В игорном.
Он посмотрел на меня с лукавой улыбкой, поднял бокал и отсалютовал пивом с тем видом, с каким Ди Каприо салютовал шампанским в новой экранизации «Великого Гэтсби».
– Похож?
– На кого? – не понял я.
– На Ди Каприо!
Я поглядел на Никиту, пытаясь найти в нём созвучные с оскароносным Лео черты, но безуспешно. Да, он тоже был светлоглазым, русоволосым и жест бокалом сделал очень похоже, но схожесть с Ди Каприо трудно было заподозрить, даже если вы ни черта не смыслите в физиогномике.
– Не очень, – честно признался я.
– Что бы ты понимал, принц датский… – с какой-то неясной тоской произнёс Никита и опорожнил бокал.
Впрочем, за вторым он тянуться не торопился.
– В Горном я так и недоучился, – продолжил он как ни в чём не бывало. – Карманные деньги и BMW под задницей позволили довольно быстро стать своим парнем в разных центровых компаниях. Компанейским я был всегда, но приезжему в московской тусовке осваиваться куда проще с деньгами и бумером, чем без них. Уже через полгода я больше тусовался, чем учился. Причём тусовался правильно и с правильными людьми.
Он придвинул к себе пиво и испытующе посмотрел на меня:
– Ты правда не торопишься? Потому что это очень долгая история.
Глава третья
В то злополучное утро Никита проснулся поздно – сказывались последствия вчерашних возлияний в компании Сявы и толстого Жиндоса. Оба этих великовозрастных бездельника успешно прожигали жизнь на родительские деньги, делая вид, что учатся в Горном, хотя давно уже стали в ректорате притчей во языцех как главные кандидаты на отчисление. Каждую сессию преподаватели надеялись, что студенты Савин и Демидов наконец-то покинут вузовские стены навсегда, но, увы, – волшебная сила денежных знаков в конвертах позволяла им всякий раз удержаться на плаву.
Так случилось и в эту сессию, и, получив в зачётку последнюю тройку, высокий брутал Сява радостно объявил:
– А теперь бухаем!
Начали в ресторане «Valenok». Обстоятельно поели – Жиндос был большой спец и фанат этого дела. Выпили для разминки бутылочку ноль-семь «Glenfiddich» и собрались уже переместиться куда-нибудь в более весёлое и модное место, как вдруг за соседним столиком нарисовались три скучающие девицы самой зазывающей наружности – губки, попки, грудки, глазки.
– Девчонки, хотите выпить? – сразу взял быка за рога Сява.
Девчонки переглянулись, захихикали и согласились. С этого всё и началось.
Спустя несколько часов и ресторанов перезнакомившаяся компания очутилась на палубе прогулочного кораблика, плюхающего по Москве-реке мимо Кремля. Народ к этому моменту уже определился по парам: Сяве досталась смугляночка Неля, Жиндосу – блондинка Саша, а Никите – фигуристка Таня, от слова «фигура», а не от олимпийского вида спорта. Она, правда, была чуть постарше своих подружек, но не настолько, чтобы Никита расстроился.
И всё бы ничего, но в корабельном баре они столкнулись с компанией примерно таких же нетрезвых немцев, и начался разговор, и вышел спор, и было заключено пари – кто кого перепьёт. Никита с друзьями не уронил высокое знамя русских питейных традиций, но финал дня помнил смутно, а окончание алкогольного турне и вовсе исчезло из его памяти.
Наутро, лёжа в кровати в своей съёмной квартире на Нагатинской, он переживал сразу целую гамму ощущений – боль в голове, дрожь в чреслах, изжогу и странный зуд кожи на спине. Хотелось пить, выпить и сдохнуть – в общем, как и всегда с сильного похмелья.
Никита с трудом сел, опустив босые ноги на холодный пол, и обнаружил себя полностью раздетым.
«Интересное кино», – подумал он, встал и пошлёпал на кухню.
Обычно Никита спал в футболке и трусах, и отсутствие одежды его действительно удивило. Проходя мимо зеркала, висящего в простенке между коридором и кухней, он краем глаза увидел источник зуда – вся его спина была страстно исцарапана вдоль и попрёк.
– Ни хрена ж себе! – громко сказал Никита и посмотрел на кровать, где громоздилось скомканное одеяло.
От звуков его голоса одеяло зашевелилось, и из-под него появилась рыжая всклокоченная голова Тани. Выглядела Таня, мягко говоря, помято.
– Привет! – улыбнулся Никита.
– Шампанское есть? – спросила Таня. По охриплости её голоса опытному в таких делах Никите стало ясно, что он-то на самом деле чувствует себя ещё сносно.
На кухне на столе он увидел початую бутылку брюта, кивнул.
– Есть.
– Сделай грамм триста со льдом и принеси, – велела Таня и без сил откинулась на подушки.
Она именно что – велела. Не попросила, не предложила, а сказала так, словно всю жизнь прожила в замке со слугами.
– Сама сделай. Или потерпи, я сейчас не могу, – пожал плечами Никита и пошёл в туалет.
– Мальчик, – прохрипела Таня ему в спину. – Ты как разговариваешь? Ты вообще знаешь, кто я?
Начинать день с ругани не хотелось, и Никита как можно веселее сказал:
– Конечно, знаю. Танька-встанька, ты сама вчера говорила, что у тебя такое прозвище в универе было.
Таня хмыкнула, выбралась из-под одеяла и, как была голышом, села, скрестив ноги по-турецки, наклонилась вперёд – так, что её груди некрасиво отвисли, и свистящим шёпотом произнесла:
– Я – Татьяна Спица! Ты что, меня не узнал?
Никита несколько секунд смотрел на неё, а потом вдруг прикрыл ладонями мужское достоинство. Прикрыл инстинктивно, устыдившись, потому что – узнал. В голове пронеслось: «Ё-моё, я трахнул саму Спицу! Вот это крутяк!.. Вот я осёл… Чё теперь будет?»
– Так я получу своё шампанское или нет? – прервала ход его мыслей Таня.
– Да-да, сейчас, – мелко закивал Никита и, забыв про туалет, сиганул на кухню.
…Татьяна Спица была не просто светской львицей, телеведущей и автором колонок в модных женских журналах. Она вела YouTube-канал, аудитория которого давно перевалила за миллион подписчиков, и была кумиром всех женщин – от тинейджерок до стареющих матюр за пятьдесят.
В своём блоге Спица учила, как нужно соблазнять мужчин, как их обманывать и разводить на деньги, подарки и поездки; в общем, как жить за мужской счёт и не париться.
Спица была звездой.
– Ваше шампанское, – Никита вернулся из кухни в фартуке и с бокалом в руке.
– Ваше! – фыркнула Таня. – Ты ещё меня давай по имени-отчеству назови.
– А как… ваше отчество? – тихо спросил Никита.
– Так, всё, Никитос! – отпив шампанского, Таня встала, улыбнулась, поставила бокал и потянулась всем своим далеко ещё не старым и весьма соблазнительным телом. – Пошутили – и хватит. Я для тебя – просто Таня. А теперь давай, одевайся и гони в магазин. Купишь яйца, бананы, молоко и ещё шампанского. У меня до двух часов свободное время. Я хочу есть, но не хочу никуда ехать.
Никита кивнул и бросился к шкафу – одеваться.
– Постой, – остановила его Таня. – Ты что, правда меня не узнал вчера?
– Так темно было вначале, а потом мы все уже накушались, – начал оправдываться Никита.
– Значит, Нелька мне хороший грим навела, – улыбнулась Таня. – Ну всё, давай рысью, я правда есть хочу!
Вот так и получилось, что Никита, не прилагая никаких усилий, внезапно стал любовником и близким другом популярной дивы.
И завертелась весёлая, шальная, яркая жизнь!
Тусовки следовали за тусовками, фуршеты за приёмами, презентации за показами мод, и всё это заканчивалось неизменными афтерпати, переходящими в новые тусовки. Таня оказалась женщиной на удивление доброй и простой, хотя и весьма избалованной. Она любила покапризничать, иногда «включала Снежную королеву», но, в общем-то, была сносной и, что немаловажно, щедрой.
Одной из её любимых фишек было накрутить необычную причёску, сделать яркий неузнаваемый макияж и отправиться «в народ».
– Меня все эти гламурмены и их коровы достали уже, – говорила Таня. – Хочется свежего мяса!
Таким мясом и стал Никита. И, поотиравшись возле светской львицы несколько дней, он вдруг понял, что вот эта жизнь, жизнь в блеске и огнях ночных клубов, ему нравится куда больше, чем унылое протирание штанов во второразрядных кабаках с Сявой и Жиндосом.
Стало быть, необходимо было зацепиться за это своеобразное «колесо Фортуны», или, как говорят коучи на тренингах, «интегрироваться в перспективное сообщество». Никита не был семи пядей во лбу, но прекрасно отдавал себе отчёт, что как любовник и мальчик на побегушках он наскучит Тане довольно быстро. Значит, нужно предложить ей что-то такое, чтобы стать для Снежной королевы незаменимым Каем.
И Никита нашёл это «такое», придумав стрим-канал «В спальне у Спицы». Сам он превратился в Никиту Неона, живую камеру, постоянно шпионящую за светской львицей. Разумеется, весь видеошпионаж был тщательно продуман и отсценирован, чтобы поклонники, не дай бог, на самом деле не увидели какого-то компромата на своего кумира.
Идея со стрим-каналом Спице понравилась, и она охотно включилась в придуманную Никитой игру, называя его «мой креативный геолог». С точки зрения бизнеса Никита тоже попал в яблочко – стрим-канал Никиты Неона дал прирост аудитории Татьяны Спицы.
– Где ж ты был три года назад? – как-то спросила Таня, рассеянно перебирая его волосы. – Мы бы такой бизнес-проект замутили…
Они лежали в огромном гамаке, натянутом на крыше Таниных апартаментов в Бутиковском переулке. Над Москвой плыли облака, ленивые, словно сытые киты. Где-то играла музыка, старый добрый поп-рок, и Лагутенко своим мяукающим голосом исполнял один из главных хитов 90-х:
Ба-бац! открываешь глаза.Клац! зубы выдерживают.Щётки, пасты, духи и бусыБольше, чем спасают.Здорово! Великолепно…Бьёшься за жизнь, за завтраИ даже иногда за меня.– Три года назад я был в Челябинске, – сказал Никита. – Пил пиво «Арсенальное» из пластикового баллона-полторашки и мечтал стать пушером у Маги.
– Кто такой Мага? – спросила Таня.
– Магомет. Дилер у нас на районе.
– А пушер?
– Тот, кто берёт у дилера дозняки и ныкает по закладкам.
– Ты что, хотел стать наркоторговцем? – Таня настолько заинтересовалась, что даже приподнялась на локте и посмотрела Никите в глаза.
– Я хотел заработать деньги, – со вздохом сказал Никита. – Хоть какие-нибудь.
– Как же тебе повезло,Моей невесте!Завтра мы идём тратить все свои,Все твои деньги вместе… – голосил где-то Лагутенко.
Таня смотрела на Никиту, пытаясь что-то найти в его глазах, а он… он смотрел на морщинки в уголках её глаз. Тане недавно исполнилось сорок, и, хотя она держала себя в форме – каждый день зарядка, фитнес, три раза в неделю бассейн, турецкие бани и массажист, возраст становился виден, особенно без макияжа.
– О каком бизнес-проекте ты говорила? – спросил Никита.
– Была у меня одна идейка, – Таня улыбнулась. – Собрать наш бомонд – ну, кого получится, – вывезти на берега тёплого моря, куда-нибудь подальше, и бросить их в чужой стране без денег, без связи, в отельчике или бунгало. И всёэто дать в прямом эфире – чтобы снимал кто-то, кто в курсе. Засланный, крыса такая специальная, понимаешь? Ну, типа это розыгрыш такой. Как они станут истерить, кидаться на двери, на забор, как будут корявыми своими ручонками пытаться сварганить себе яичницу… Потом всё вернуть, конечно, объяснить…
– Ты сумасшедшая, – улыбнулся Никита. – Такой стрим порвёт сети. Но… это же дорого.
– Снять виллу в Таиланде? Нет, как раз очень недорого, – покачала головой Таня.
– Ну, хорошо, – упорствовал Никита. – Но надо же собрать всех, договориться… И потом – где ты найдёшь безумца, который так подставится?
– А я уж нашла, – Таня наклонилась и поцеловала Никиту. – Это ты, мой дорогой.
Летели весело – всю дорогу пили и играли в «зелёного человечка». Смысла этой игры Никита так до конца и не понял, тем более что ему пришлось почти весь девятичасовой полёт бегать от одного кресла к другому, передавая этого пресловутого «зелёного человечка» – плюшевую куколку лягушонка Кермита из «Улицы Сезам». Сами участники будущего проекта «Звёзды в бешенстве» восседали на своих местах в бизнес-классе и, потягивая виски и коктейльчики, в перерывах между взрывами смеха строили планы на отдых – как, кто, с кем и где позажигает. По официальной версии, они летели отмечать день ангела Спицы.