Спецвыпуск книжной серии «Современники и классики». Выпуск 4

Импозантно отставив в сторону правую ножку, слегка прикрыв левой полой халатика центр симметрии своей фигуры, она выпалила:

– Ну чё, сосед, испугался? Выбирай!

Скульптор, обладая в характере немалой долей юмора, быстро оправившись от такого расклада, протянув театрально руки вперёд и воскликнул:

– О камышанские Афродиты!

И вдруг женщина-мать, заметив, что сосед вперил свой взор на фигуру её дочери, резко запахнув халат и мгновенно побагровев в лице, сорвавшимся голосом гаркнула:

– Вон со двора! И чтоб духу твоего больше здесь не было!

Женщина-дочь схватила мать за руку:

– Ты чего несёшь, мать?!

– А на что он намекает? Будто мы потаскушки какие!

– Мама, как не стыдно! Афродита – это же греческая богиня красоты! Что ты наделала! – И дочь скрылась в доме.

А скульптор, не ожидавший такого невежества, махнул рукой и отправился к себе. Он мгновенно сделал вывод, что тут ему действительно делать нечего. И, теребя Сармата за уши, он вдруг громко расхохотался, отчего пёс засуетился, захватив в пасть привычным движением свой любимый снаряд.

Сейчас, направившись к заветной калитке, скульптор вдруг остановился. Настроение было подпорчено. Но даже не это его озадачивало, а то, что всё это в жизни уже было и представляло обыкновенный банальный сюжет. Ведь между ним и Лидкой пропасть в целую жизнь и не меньшая пропасть в уровне интеллектуальных потребностей. Как художник, обладая определенной степенью образного, поэтического мышления, он понимал, что их интересы в лучшем случае пересекутся только на уровне обыкновенных жизнеутоляющих инстинктов. А что дальше? Он посмотрел на звёзды, молодой месяц уже скрылся из виду. Букет так и не соорудил.

Посмотрев на туфли, Дёмин махнул рукой:

– А, будь что будет!

Можно изменять тактику, но мужскую стратегию – никогда, потому что она олицетворяет самое главное – первичное мужское достоинство. Спасовал, значит, слабак, и всё т у т.

Скульптор тихонько постучал в окошко – тишина. Постучал громче. Тишину сначала нарушило дребезжание цепи из собачьей будки и окончательно разрушил заливистый лай. Тут дверь скрипнула, и белое «привидение» увлекло скульптора в приоткрывшуюся чёрную прорубь низкой сенечной двери, высоту которой гость уже успел зафиксировать своим темечком. Однако все заскорузлости жизни сразу же сгладились, когда лицо приятно овеял неподдельно знакомый с детства уют домашнего очага с его незамысловатым, но самодостаточным бытом, с бесконечно приятными запахами снеди на скрипучем столике, любовно накрытом белой, вышитой по углам скатёркой.

О Боже! Если в пространстве и бывают райские уголки, так это красный угол селянского жилища со смачными запахами вокруг накрытого стола, увенчанного заветным графинчиком. Скульптор, слегка прикрыв веки, повёл из стороны в сторону классической формы носом, и все сомнения по поводу визита враз рассеялись. Это как раз тот случай, когда ты оказываешься в нужный час в нужном месте. После холостяцкого убежища, бог знает сколько не ведавшего женской руки, тут было ну если не по-райски, то по-царски точно.

Хозяйка, видя благоговение гостя, зарделась, засуетилась. Да и было от чего.

«Таки видный мужик, хто бы мог подумать. Ай, ды не трэба никому ни бачыть, ни думать, бо зглазють», – такие думки вихрем крутились в Лидкиной голове, пока она насыпала в миску горячую, в клубах пара картоху. И когда старинный казачий графинчик «благословил» две рядышком стоящие стопки ядрёным домашним первачком, всё пошло как по маслу. Закусывая казачьими разносолами, гость и хозяйка пока перекидывались простыми житейскими фразами, чувствуя, что эта разговорная тропинка непременно должна привести и к главному смыслу визита. Лидка уже настроена была на развитие «главных» событий, и этот настрой всё больше и больше щекотал внутреннее состояние приятными предвкушениями, в особенности после первой чарки. А гость тоже, уже освоившись и слегка разогревшись, крякнув от удовольствия после принятого вовнутрь, уже по-хозяйски благочинно «насыпая» в чарки новую порцию, вымолвил:

– Ну а сейчас я подымаю этот тост за Данаю!

Лидка чуть не поперхнулась:

– А энто ещё хто така?

Скульптор сразу не сообразил, что надо было сначала озвучить толкование по поводу её сходства с Данаей, тем более что это сходство по мере выпитого горячительного в его глазах становилось всё более явственным. Он даже решил сегодня же сделать с Лидки зарисовку для лепки эскиза из глины. И это его намерение всё больше утверждалось созерцанием её роскошной фигуры.

Его усы и брови после Лидкиного вопроса сначала стали домиком, затем растянулись в добродушную улыбку.

– А, ну дык это можно сказать… – Он запнулся, подбирая более доступное объяснение. – Ну, скажем так, богиня любви, только в постели.

Лидка уже исподлобья, с некой ноткой ревности, посмотрела и спросила:

– А ты шо, бачыв её, а можа, и спав?…

Скульптор обескураженно посмотрел на хозяйку и, взяв графинчик, сказал:

– А вот сегодня, может, и убачу и… – Он уже чувствовал, что при всём блеске начала общения всё может закончиться неадекватно. Его уже захватил её образ, и он по-другому не мог: сначала творчество, а потом любовь.

Дёмин наполнил стопки и сказал:

– Ты, Лидка, сейчас для меня как Даная, и я тебя должен нарисовать обнажённой, а потом всё остальное.

– А шо цэ такэ – обнажоною? – с подозрением спросила Лидка.

– Ну дык по-простому, как в народе говорят, – голой.

– Да ты сказывся, ти шо, ни в жисть такого нэ будэ. Шоб люды обсмияли, як убачуть твою скултуру.

Брови и усы скульптора снова стали домиком. Он почувствовал, что становится неинтересно, несмотря даже на горячительную зарядку.

Он молча хлопнул чарку, закусил хрустящим огурчиком и сказал:

– Я тебя благодарствую, дорогая хозяюшка, за хлеб-соль, очень вкусно всё было. Слышишь уже вроде первые петухи запели? Ты же сама сказала, чтоб я с первыми петухами выходил, а то люди скоро на утреннюю дойку будут идти. – И он направился к двери.

– А може, у други раз, дык приходи… – уже виновато промолвила Лидка, сожалея, что не поняли они друг друга.

– Спасибо, Лидка, как говорится, убачымся, – только и сказал скульптор. Настроение у него было примерно как после того инцидента с соседками.

Он направился к своему дому. Чувство было такое, будто он шёл не из гостей, а снова куда-то, от кого-то или от чего-то убегал.