Земная жизнь с пропиской в небе. Книга вторая

В Москве Александру не жилось, опять стала обостряться болезнь. Татьяна любила мужа какой-то внутренней духовной любовью и, как могла, сглаживала его страдания. Благочестие и терпимость русской женщины, так трепетно проявленные женой Мамонтова, было естественной особенностью русской души, правилом сохранения семьи, выработанным веками. Оно опиралось на память счастливых дней и лет, проведенных с любимым мужчиной, совместное воспитание детей. И эта память в счастливых семьях никогда не предавалась ради сиюминутных наслаждений, даже и после смерти супруга. Пройдут века, но мы неизменно увидим примеры этому явлению в современной жизни России.

Указом Святейшего Синода от 19 сентября 1883 года при Рдейской церкви был открыт приход с причтом из священника и псаломщика. Мамонтов приехал к празднику и застал в обители большое скопление людей. Впервые он чувствовал прямую благодарность народа в виде искрящихся глаз, низкого поклона, обращенного к нему, не как к представителю богатого сословия, а в знак уважения за благое дело. Он привез с собой много добра, в основном для своего спасителя Петра, но получил страшное известие о его гибели. Доказательством тому служила прибитая ветром в камыши его лодка с остатками утвари. Печаль Александра была безмерной. Но это лишь утвердило его в вере и желании продолжить воссоздание обители в память о потерянном друге позже. Он выделит большие деньги на создание здесь женской общины с училищем для крестьянских детей. Будет построено множество строений, включая мастерские, погреба, конюшни и каретный двор. В самый тяжелый весенний период жизни крестьян, когда во многих семьях заканчивались припасы, их спасала Рдейская пустынь. Мамонтов заказал специальные сети для ловли щук. Щучьей ухой бесплатно кормили всех прихожан из многих соседних деревень и давали краюху прекрасного ржаного хлеба собственной выпечки. Трудной болотной дорогой люди шли к обители большими семьями с малыми детьми на руках и престарелыми родителями. Стекались сюда и нищие со всех окрестных городов и сел. Их тоже кормили, денег на это Мамонтов не жалел. Молились искренне, с верой, но места для молебна в праздничные дни уже не хватало. Народ стоял в молитве по всей окружности Рдейской пустыни, а число верующих паломников росло из года в год. Тогда Александр Мамонтов с согласия священного Синода начал строительство здесь храма на 750 мест, равного которому в округе не было. Автором проекта Успенского собора стал известный московский архитектор Александр Каминский, находящийся в родстве с Мамонтовым по линии сестры. Трудно передать с какими трудностями столкнулись строители монастыря, и каких денег это стоило. Не каждому человеку суждено оставить после себя память на многие века вперед, но ради этого стоило прожить жизнь.

До открытия храма в 1902 году не дожили ни архитектор, ни создатель. Александр Мамонтов умирал в Москве без мук, отлично сознавая, как быстро его покидают силы. В последний час он призвал к себе всю семью, взял слово купеческое с сына Александра на завершение строительства Успенского собора. Затем сложил руки в прощальном приветствии и скончался с улыбкой на лице. Толпы москвичей пришли проститься с известным купцом, и у многих закрадывалось сомнение, – а не живого ли хоронят? Настолько чистым, живым и одухотворенным было лицо покойника.

Чин освящения нового Успенского собора провел 19 сентября 1902 года сам архиепископ Новгородский и Старорусский Гурий, который прибыл в Рдейскую пустынь в экипаже по новой дороге, восстановленной в период строительства монастыря. А между деревнями, расположенными в этой местности, дороги проходили по «кладкам» – стволам деревьев, положенным по болоту в два ряда, подобно узким рельсам. Местные жители, привычные к такому способу передвижения, помогая себе шестом, быстро двигались по кладкам, а для пришлого человека такой путь был связан с риском для здоровья.

Еще накануне открытия собора с раннего утра начали собираться богомольцы с разных мест. Ко времени всенощного бдения их уже собралось такое множество, что обширный храм не мог вместить и самой малой части собравшихся, большинству пришлось расположиться в монастыре вне церкви и молиться на открытом воздухе. У всех был восторг от огромного, богато украшенного Успенского собора и божественного песнопения прекрасного хора пустыни. Именно с этого дня Рдейская пустынь подтвердила статус центра духовной жизни округи. В 1908 году в Новгородских ведомостях признавалось, что по красоте, богатству и по отправлению церковных служб Рдейский монастырь – один из первых и лучших во всей Новгородской губернии. Вот так описан праздник в честь Успения Божией Матери 1908 года: «Вереницы богомольцев все прибывают и прибывают. Все помещения для публики (гостиницы и сторожки) нарасхват занимаются.

За стенами монастыря около причтовых домов расположились торговцы с пряниками, кренделями, яблоками и селедками, которых толпою окружают покупатели. Кое-где раздается веселый смех молодежи. Интеллигенты с важным видом гуляют по берегу озера. После Литургии, отличавшейся особой торжественностью, вокруг монастырских стен под звон всех колоколов совершается крестный ход. Впереди шли два хора, а за ними с иконами шествовало духовенство, настоятельница пустыни, рядами сестры, а за ними масса народа. Среди икон, которые несли на высоких носилках, была старинная местная святыня – чудотворная икона Успения Божией Матери».

Хозяйство Рдейской пустыни с каждым годом крепло. К 1916 году ей принадлежали: 311 десятин, 720 сажень земли, государственных процентных бумаг на сумму 84799 рублей, на книжках сберегательной кассы имелось 39291 рубль. Во время первой мировой войны монастырь ежегодно жертвовал деньги на устройство и содержание лазарета при Юрьевом монастыре, а также для оказания помощи фронту, раненным, семьям фронтовиков. Пустынь отсылала в дар армии постельное белье собственного изготовления.

Однако судьба безжалостно приближала события 1917 года, которые начинались задолго до революции, имея глубинные больные корни периода освобождения крестьян. Устройство сельского хозяйства с ее чересполосицей и низкой производительностью сельского труда тормозило развитие промышленности и всей страны в целом. А попытки быстро изменить структуру силой полиции и казаков, заставить работать по новым правилам привело к потере доверия народной массы сначала к царской власти, а затем и к институту церкви, так яростно ее поддерживающей. Еще в последние годы девятнадцатого века все население воспитывалось на глубоко монархических принципах преданности царю и всему строю того времени, считая его нравственно правильным. Но ситуация стремительно менялась. Вот как рассказывает в своих воспоминаниях митрополит Вениамин (Федчинков):

«Когда заболел царь Александр Третий, я был школьником духовного училища. Боже! Как, мы, мальчишки, принимали близко к сердцу! После урока и обеда многие из нас почти бежали к углу Большой улицы на Варваринской улице, где на особой деревянной доске вывешивались ежедневно бюллетени о состоянии здоровья больного нашего царя: температура, пульс, общее состояние… и мы видели с болью, что дело плохо. Уверяю читателя, что если бы мой родной отец болел, едва ли бы я был захвачен большим интересом к нему, чем к царю. Нет, скажу больше, я менее страдал бы за родного отца, чем за царя. Мы маленькие люди, никому не нужные, простые, бедные. Наш удел всегда таков, чтобы страдать, болеть, умирать, так должно быть. Но он – царь! Общий отец всех нас, всей страны, его смерть огромное дело, так жило сердце мое. И когда дошла весть о смерти царя, я обливался горячими слезами и слезы были искренними. Молитвы наши за царя не были лишь по указу начальства, а отвечали общему нашему настроению. Приблизительно так же должны были чувствовать и мои родители и народ.

Десять лет спустя, когда я уже был профессорским стипендиатом в академии, я написал одно письмо царю и подписал, Преданный до смерти такой-то не без колебания. А тогда уже прошла первая революция. Что же это означало? Лицемерия у меня не было, тогда говорили во мне больше ум и долг, чем непосредственное требование сердца. Увы! За десять лет что-то изменилось уже и во мне.

А когда была убита вся царская семья, мы служили панихиду в Симферополе. Но ни я, никто другой не плакали, хотя в это время у нас в Крыму были белые войска, и бояться красных было нечего. Даже народу в церкви было мало. Что-то порвалось, стало большой психологической загадкой: как же так быстро исчезло столь горячее и глубокое благоговейное почитание царя? В рассказе одного слушателя профессора Ключевского В. О. мне пришлось прочитать его «пророчество» о народе: «Народ, вступивший на революционный путь (1905г), обманул своего Царя, которому клялся в верноподданичестве и безграничной преданности. Наступит время, когда он обманет и Церковь, и всех тех, кто его считал православным и богоносцем. Придет пора, что он сумеет обмануть и социалистов, за которыми сначала пойдет».

Удивительное предсказание, сказанное еще в начале 20 века, а записанное в конце Великой Отечественной войны, когда в победивший социализм верила половина человечества! Однако, вернемся в революционное время.

«Должно признать, что влияние Церкви на народные массы все слабело и слабело, авторитет духовенства падал. Духовная жизнь и религиозное горение начали слабеть. Вера становилась лишь долгом и традицией, молитва – холодным образом по привычке. Огня не было у священников. Они продолжали кормить верующих людей манной кашей, а люди хотели уже взрослой твердой пищи. В это же время марксистское объяснение происхождения религии, хотя и не принималось большинством верующих, но легко ложилось на обездоленных людей и шло навстречу их низшим инстинктам. Суть его проста: властители и власть, а отчасти и духовенство пользовались религией для удушения протестов и для защиты своих привилегий. Народу обещали будущее небесное блаженство, лишь бы бедняки не бунтовали против земных господ. Такое материалистическое объяснение легко принимать бедняками.

Кроме того, Церковь перестала быть «солью» и поэтому не могла осаливать других. Привычки к прежним принципам послушания, подчинения еще более делали духовенство элементом малоподвижным. Примером тому служил массовый уход студентов духовных семинарий, академий в другой вид деятельности. И поэтому, можно сказать, духовенство тоже стояло на пороге пересмотра и испытаний. Увы, но это народу было нужно, а стране суждено пройти. Люди всегда жаждали сильных ощущений, в чем бы они не проявлялись. И это, в основе, правильно: человеческая душа создана не для будничного прозябания, а для высокой, мощной жизни. Человек всегда искал захватывающих переживаний, хотя бы и нездоровых. «А он мятежный просит бури, как будто в бурях есть покой!» Не может и не хочет человек найти покой в безжизненности, в будничном спокойствии.

Однако в этом естественном и, по существу, идеальном стремлении человека всегда лежал соблазн подмеси и преждевременности. Адам и Ева поторопились и лишились того, что имели. Человечество во все времена хотело слишком скоро, слишком механически овладеть высотами, «украсть» и совлечь, как Прометей, огонь с неба на землю, но получалась ошибка, самообман. Вместо огня оказался призрачный мираж, вместо горения – копоть, вместо света – мрак. Таково происхождение всех лжеучений, сект и многих политических течений. Еще не созревшие до совершенства, эти люди хватались за верхушки его и падали.

Особенным соблазном у человечества всегда было желание соединить небесное и земное, духовное с телесным. И этот соблазн сильнее был в высших кругах, богатство давало им возможность удовлетворять все положения, а они были по существу плотские, духовное начало давно ослабело, изжилось. Есть немало оснований думать, что в высших кругах столицы и больших городов духовная жизнь опустилась весьма низко… Литература, словами Толстого, Тургенева, Достоевского говорила нам давно, что общество становилось, по выражению Библии «плотью». Возобладал дух безбожного материализма: жить только этой земной жизнью – вот ясная цель. Нетрудно представить, как быстро такая жизнь трансформируется в обществе и часто обретает вульгарные формы, где грех господствует широко и глубоко.

Церковь была сдвинута царской властью с места учительницы и утешительницы. Государство совсем не при большевиках стало безрелигиозным внутренне. И хотя цари не были безбожниками, связь с духовенством у них была надорвана, земная жизнь последнего царя возобладала над высшим предназначением. Подписывая свое отречение в поезде на станции Псков, он больше всего мечтал о свидании с женой и детьми, так сладко ему обещанном. Но история не прощает слабости людей такого уровня. Вера, государственная мудрость и военная сила государства были утеряны одновременно, опрокидывая сомневающийся народ в еще большую пропасть безверия. Еще задолго до этих событий, вместо влияния духовенства, в придворную сферу проникало увлечение какими-нибудь светскими авантюристами типа француза «Филипе», а позднее Распутина, который окончательно разрушил атмосферу царского дома, подорвал доверие внутри знати. Народоволец и друг царя Тихомиров говорил на собрании по поводу подписания открытого письма царю:

– Все бесполезно! Господь закрыл очи царя, и никто не может изменить этого. Революция все равно неизбежно придет, но я дал клятву Богу не принимать в ней участия. Революция – от дьявола. А вы своим письмом не остановите, а лишь ускорите ее. Моей подписи под письмом не будет.

Революция пришла в октябре. Народ наш, как близкий к природе, здоровый умом и сильный духом, радикален и решителен. Он или уж терпит смиренно, и терпит долго и глубоко, или уж если взялся за дело, то доведет его до конца. Интеллигенты, как элемент уже ослабленный «культурой» городской жизни, склонны мириться с компромиссами, уступками, половинчатостью. Не то – народ: он, как и всякая стихия, стремителен и последователен. Эту сторону русского народа понимали и Толстой и Достоевский. Русский солдат в «Войне и мире» стоял перед французскими пушками, как гранит. Недаром же произнес Наполеон, что русского мало убить, его надо еще повалить на землю.

Когда началась междоусобная война почти по всей стране, народ мог много раз проверить себя: куда идти и за кем, ведь власть в городах менялась неоднократно. В России народ пошел за большевиками, говорили тогда: плоха власть, да наша. А власть эта не только гладила народ по головке всякими обещаниями и науками, а вскоре взяла его ежовыми рукавицами в переработку. Часто обвиняют большевиков в терроризме, но в этом не только их сила, но и государственная правда. Только настоящая власть без страха употребляет, где нужно силу, до смертной казни включительно. И народ, несмотря на это, – а именно по этому! – еще решительнее прислонился к Советской власти. И прислонился сознательно по причине своего того же здравого мужицкого смысла. Конечно, было бы неожиданно, если б тысячелетние обычаи жизни легко изменились. Но, передавая свою волю большевикам, даже не вполне понимая социалистическую систему, народ все же верил одному: эта власть – народная и потому народу не повредит! А там дальше будет видно».

Главные беды Рдейского монастыря начались с 1918 года. Сельское хозяйство пустыни было фактически разрушено, так как были реквизированы семена для посева, а крестьянами деревни Высокое захвачена хуторская земля. Монастырь остался без хлебных запасов. Существовавшие в обители мастерские: чулочная, башмачная и кустарных промыслов – прекратили свою работу из-за отсутствия сырья. А представители местной ячейки РКП(б) конфисковали три коровы, лошадь, фисгармонию, несколько самоваров, чайную посуду, лампы и другое имущество. Но и в этих условиях Рдейская пустынь пыталась выжить, засаживая усадебную землю картофелем, постепенно сокращая оставшееся небольшое поголовье скота из-за отсутствия кормов. В Успенском храме служба продолжалась еще несколько лет, и люди, как прежде, шли в монастырь. Собор был закрыт в 1932 году с предложением: использовать каменную церковь Рдейского монастыря для хозяйственных нужд. Собор Успения Богородицы прослужил с момента освящения 30 лет и оказался обреченным на разрушение и поругание в течение последующих 100 лет. Куда пропало его дорогое убранство, старинные иконы и реликвии так никто и никогда не узнает.

ГРАЖДАНСКАЯ ЖИЗНЬ 1997 ГОД.

Андрей Старов вышел на работу в банк на следующий день после официального увольнения с военной службы. Его представили в хозяйственном управлении и наметили план освоения должности инженера по охране труда. Его начальник Евгений Савкин был лет на 10 моложе Андрея, но успел отслужить в армии на офицерской должности до развала СССР. С угольно – черной шевелюрой и такими же усами Евгений обладал мягким характером и совершенно не походил на офицера запаса. Душевность, желание помочь были настолько искренними, что Андрей сразу почувствовал скорее плечо товарища и друга, чем начальника. В первый же день Андрей записался на курсы в учебный центр, где шло обучение до обеда. Во второй половине дня предстояло постепенно осваивать компьютер, – без беглого печатания инструкций и формирования отчетов работа в банке не мыслилась. Андрей имел лишь общие понятия об использовании компьютера, поэтому с первого дня мучал своего начальника мелкими вопросами. Евгений методично и спокойно рассказывал ему об ошибках и терпеливо помогал менять режимы работы, вплоть до перезапуска компьютера. Другой бы на его месте не выдержал бестолкового подчиненного, но он лишь приглаживал свои волосы и начинал объяснять все с начала. Ближе к концу рабочего дня Андрея неожиданно вызвал к себе начальник хозяйственного управления:

– Андрей Михайлович! Вот вам деньги, срочно купите бутылку хорошего коньяка.

Андрей взял деньги, но сразу не побежал исполнять просьбу. Авиация приучила его к осмыслению и просчету последствий своих поступков. Он вернулся в свой кабинет и прямо спросил своего начальника:

– Зачем посылать подчиненного в магазин за час до конца работы, если самому на выходе можно зайти в соседний магазин?

– Андрей! Ты что, не понимаешь? Думаю, что тебя проверяют и наверняка пригласят к столу.

– Я сам поставил бы коньяк с первой получки, но не в первый же день?

– У Степана Ивановича такой принцип работы. Он говорит, чтобы понять женщину, на ней нужно жениться, а мужика сразу напоить и все станет ясно.

– Не понимаю, что можно понять после бутылки коньяка?

– А вот тут ты прав, советую взять две бутылки. Тебя проверят: не понесешь ли ахинею после первой рюмки, тогда и испытательный срок не понадобится.

Андрей так и сделал. Он принес коньяк и аккуратно положил сдачу, оставив вторую бутылку в пакете.

– Присаживайся, знакомиться будем, – сообщил начальник, открывая коньяк.

Он налил две рюмки, достал из холодильника хорошую закуску. Андрей молча достал вторую бутылку и поставил рядом. Увидев добавку, Иван Степанович пригласил еще несколько человек.

– Поздравляем тебя с первым рабочим днем, надеюсь, сработаемся, ибо случайные люди к нам не попадают, – произнес он первый тост.

Дальше Андрей коротко рассказал о службе в армии, летной профессии, но все время себя сдерживал и больше слушал других. В первый же день он уже почувствовал добрую атмосферу коллектива. Какие же прекрасные, отзывчивые люди собрались вместе. Неужели впервые в жизни ему повезло и все так прекрасно начинается? С большим энтузиазмом он взялся за новую профессию. Курсы в учебном центре он закончил досрочно: его отправили на работу, чтобы не задавал «глупых вопросов» преподавателям и не отвлекал всю группу. Весь объем знаний в новой профессии соответствовал сотой части инструкции по эксплуатации самолета ИЛ-76. Через месяц он свободно печатал, через два написал первые инструкции по охране труда и освоил отчетность. Через три месяца получил замечание от своего непосредственного начальника за то, что выполнил месячный план за одну неделю: