Спасибо Вам! Рассказы о реальных людях
Смотрю на покалеченный инструмент и понимаю: музыкантом мне не быть и песен дворовых не петь. Не моё. Решил продолжить заниматься танцами: они тоже нравятся девчонкам. Тем более, неплохо у меня получалось.
Теперь брат узнал: тогда струна порвалась не сама по себе. Надо поискать в шкафах, не завалялись ли там запасные.
Зарница.
Я метнулся за ножом, и через пару секунд мы с моей спасительницей хрустели сочным приветом лета…
Трепетные бело-желтые языки пламени поначалу будто стеснялись, робко облизывали колодцем сложенные поленья и неизбежно набирали силу, превращаясь в жаркий костер, с треском отстреливая искрами в морозную сонную тишину соснового леса.
Где-то далеко внизу, за косогором, спрятался в утренней дымке шумный город. А нам вдвоём с Вовкой Сальциным, тем самым конкурентом из рассказа о мушкетерском костюме, спокойно, хорошо и тепло. Назначенные классным руководителем главными костровыми, мы затемно привезли на санках охапку дров, всё необходимое для кухни и, довольные проделанной работой, сейчас сидим у огня, греемся, протягивая руки к теплу и, как опытные специалисты по кострам ведем беседы.
– Вовка, смотри, цвет дыма разный. На фоне деревьев он синеватый. А на фоне неба – желтоватый.
Кивком головы показываю на змейкой уходящий ввысь дым и замолкаем, глядя на это волшебство.
– А почему, знаешь?
Он посмотрел на меня узкими, будто в вечном прищуре, хитрыми глазками. Вот, гад, знает ответ и издевается надо мной.
– Не знаю. Может, потому что наверху холоднее? – пожимаю плечами, делая предположение.
– И дыму там холодно? Эх ты, балда, – смеётся надо мной товарищ.
– Зато я знаю, что можно было костёр по-другому разжечь. – пытаюсь реабилитироваться и продолжаю. – Это когда шалашиком дрова складываются, в центре кладется растопка и поджигается. На таком костре и еду можно приготовить, и одежду высушить, и ночёвку осветить. Он самый простой, его использует большинство людей. Только он дров много съедает и быстро выгорает. И называется он шалаш. А наш называется колодец.
Но мои, казалось бы, железобетонные познания, не убедили неугомонного оппонента. Он выкатил грудь колесом, громко засмеялся и, вышагивая перед костром, выдал:
– Подумаешь! Удивил! А я знаю целых 7 способов. Загибай пальцы: звездный, нодья, таёжный, закрытый (он ещё по-другому называется дакота или полинезийский), крот и два, которые ты назвал!
Вовка посмотрел на меня взглядом победителя и закончил:
– Мне папа книгу подарил, в ней про то, как ставить палатки и разжигать костры.
За дискуссией время пролетело незаметно, и подошедшая на игру «Зарница» колонна ровных квадратов-классов нашей школы поставила точку в споре. У нас уже всё было подготовлено: костер горел и ведро родниковой воды на треноге подвешено. О чём и доложили классной.
«Зарница»! Как много в этом слове для сердца школьника отозвалось. Кто из мальчишек и девчонок Советского Союза не играл в неё? Для нас, мальчишек, «Зарница» была сродни дворовой войнушке с автоматами и пестиками, но более масштабного и качественного уровня.
У нас она обычно проводилась зимой, накануне 23 февраля, и школьники с нетерпением ждали ее, потому что уроки в этот день отменялись. На подготовку давалось несколько дней. Все домашние дела срочно откладывались, и начинались сборы меня на войну: из ещё не старой белой простыни на швейной машинке мама шила маскировочную накидку; а я, по совету папы, из плотного картона вырезал погоны, красил и пришивал к плечикам пальто швами в несколько рядов, чтобы сложнее было отодрать.
После очередной проникновенной, напутственной речи, как Ленин на броневике, размахивающего руками военрука, по сигналу казенной ракетницы сотни разноцветных погон с криком «Ура» ринулись искать спрятанное в лесу знамя. Надо сказать, что непосредственно в самом сражении, срывании вражеских погон и поиске главного трофея «Зарницы» принимали участие только мальчишки: было всё как по-взрослому – мужики на войне, женщины в тылу. Девчонки колдовали на полевой кухне и лечили бойцов, вызывая у последних боль в животе от смеха. После первой же атаки к лазарету потянулись «раненые», санитарки их укладывали на носилки, перевязывали бинтами руки-ноги и от души мазали зелёнкой.
Глядя на всё это, мне становилось до слез обидно: самое интересное пропускаю. Там пацаны не на шутку мутузят друг друга, не жалея погон, сражаются за свой класс, чтобы знамя добыть, а я несерьезными делами занимаюсь. Мои заверения в том, что костер горит, суп варится и Вовка присмотрит за огнем «если чё», подействовали на классную, и я был отпущен в помощь товарищам. Как лось, кинулся в лес, но не стал идти тропой, протоптанной бойцами. Я пошел в обход по пояс в снегу, рассчитывая первым выискать трофей и тем самым принести победу классу. Однако чрезмерно увлекся, и ноги понесли не в ту степь.
Долго ли, коротко ли ходил по лесу, будто мне больше всех надо, никого не встретив и не найдя знамя, вернулся злой, замерзший и голодный. Меня ждало покрытое сажей, опустошенное ведро: весь вкусно пахнущий концентрированный супец со звездочками, о котором мечтал, представляя, как смачно буду его есть из своей глубокой железной миски, одноклассниками большим половником был вычерпан подчистую. Отряд не заметил потери бойца. «Сам виноват, нечего было, как трактор, лазить, где не попадя», – язвительное замечание классной, никак не уменьшало мою досаду.
От голодной смерти спасла одноклассница Римма: протянула руку, а в ней большое яблоко желтого цвета. Я метнулся за ножом, и через пару секунд мы с моей спасительницей хрустели сочным приветом лета. Поступок. Представляете? Кстати, она и сейчас такая же добрая душа, всё опекает меня, чему я безмерно благодарен.
В обратную дорогу нас уже колонной не выстраивали: мероприятие проведено, галочка поставлена, все по домам. Мы шли небольшими группами, никем не организованные и не контролируемые, потрепанные, уставшие, но счастливые.
После всю неделю в школе только и говорили наперебой о «Зарнице»: хвастались своими трофеями, кто и сколько сорвал погон и получил или поставил фингалов под глаз. Хорошо, культурно и с пользой отдыхалось на природе!
Ненастоящие коньки.
Пушистые снежинки, щедро выписанные небесной канцелярией, медленно падали, скрывая белой свежестью серость, грязь дорог и следы людей. Свет от понуро склонившего абажур фонаря направлен ровно в центр залитого льдом открытого катка во дворе, на котором происходит совершенно необычное.
Не первый раз наблюдаю за длинноногой девочкой в полушубке бежевого цвета, красно-белой косматой шапке с ушками и козырьком и белых пушистых варежках. Каждый вечер я быстро заканчивал уроки, чуть ли не вприпрыжку бежал к выходящему во двор окну, усаживался, и в нетерпении ждал ее появления. Ждал девочку, катающуюся в одиночестве!
Была в этом какая-то грустная тайна: ночь, ни души, только одна девочка на корте в блеклом свете такого же одинокого фонаря. Она выходила кататься поздно, почти ночью, когда ледовая площадка становилась безлюдной, а дети сидели по домам, смотрели очередную серию «Ну, погоди!» и пили горячее какао. Наверное, ей было стыдно за беговые коньки «бегаши» на длинных, тонких и ржавых лезвиях. К тому же, черного цвета, старые, со сбившимися, потертыми носками прежним хозяином и большого размера. Они просто ужасно, чуждо смотрелись на тоненькой, хрупкой девочке. Но такая потрясающая девочка не могла обижаться на родителей за то, что не покупали ей красивые белые коньки на высоком каблуке, как у других девочек.
Раз за разом падала она и больно ударялась об лед. Мне даже казалось, что я видел нескончаемые слёзы в ее глазах. Но упорства и желания научиться кататься в ней было больше. Поэтому вновь и вновь вставала и неуклюже повторяла елочку. «А девчонка-то с характером, со стержнем», – думал я. Была в ней потрясающая притягательность, влекущая каждый вечер бежать к окну. Она мне нравилась, и я хотел познакомиться с ней, чтобы вместе кататься. Но для этого нужно для начала научиться просто стоять на коньках, а потом уже – фигурно скользить по льду.
В ту же секунду, не объясняя истинную причину моего желания, огорошил родителей: «Хочу на коньках кататься!» Следующим вечером папа откуда-то принес нечто такое, чего абсолютно не ожидал увидеть: с загнутыми кверху носами лезвий передо мной лежали «Снегурки».
– И как на них кататься? Где ботинки? Гвоздями к ногам прибивать? Да, они же девчачьи!!! – раздосадованный увиденным, кричал я, с трудом сдерживая эмоции,
– Учись пока на них. Научишься – купим настоящие, – похлопывая меня по плечу, обещал папа. Я живо, во всех красках представил гогочущих над моими коньками пацанов в «канадках» и «ледорубах» со двора, что живот тупой болью напомнил о себе. Придется тоже шифроваться и учиться тайком.
В пяти минутах от озера жил папин брат, дядя Коля, охотник, рыбак, много знающий и умеющий. Вот он и вызвался помочь в важном для меня деле, чему я был очень рад, как жираф на водопое. Каждое воскресное утро звонком входной двери я будил дядю Колю. Мы скоро завтракали, приготовленной его женой, тётей Люсей, шквачащей яичницей с колбасой, и шли к озеру по хрустящему снегу просыпающегося города. Оно встречало нас снежными наносами на замерзшей глади, напоминающими песчаные дюны, и несколькими любителями подледной ловли рыб. Дядя Коля изо всей силы стягивал верёвки и завязывал узлы на моих валенках, чтобы «Снегурки» плотно к подошве прилегали и не болтались. И начинался балет на льду.
– Выставляй левую ногу вперёд, правой – отталкивайся. Теперь поменяй ноги, – раскоряченного держал меня за руки.
– Вот. Молодец. Теперь сам. Раз-два, – подбадривая, командовал мой личный тренер.
Я, конечно, незамедлительно шлепнулся: мне позарез надо было посмотреть сквозь толщу льда на рыбок. Потирая ушибленные бока, я поднимался и начинал всё сначала.
– Ничего. Не нападаешься – не научишься, – глубокомысленно, со знанием дела говорил он.
Я слушал его спокойный голос и верил, что так и будет.
Перед каждой тренировкой я брал папин напильник и точил лезвия коньков, наивно полагая, что они начнут лучше скользить и будет меньше падений. Довольно скоро научился не стесняться, не замечать занятых своим делом рыбаков. И уверенность, что не зря поднимаю с постели дядю Колю, крепла во мне с каждой тренировкой.
Когда перестал рассматривать лёд в упор и мог свободно ехать по прямой и даже поворачивать, решил, что пора выходить из подполья. Весь такой из себя кавалер в новеньких коньках выхожу во двор, а моей девочки нет. Долго ждал. Уже родители два раза выходили домой загонять. А её всё нет и нет. Не было её и на второй, и на третий вечер. Я, как грустный слон, один катался, всё ещё надеясь увидеть её. Позже узнал от дворовых мальчишек, что длинноногая девочка в бежевом полушубке с семьёй переехала в другой город. Так и не состоялось наше знакомство, не состоялись наши покатушки.
Но кататься на коньках я не забросил. Впрочем, это уже была другая история.
Танцы.
Моё пионерское детство, впрочем, как и многих той поры, во внеучебное время интересно и занимательно проходило во множестве кружков Дома пионеров. Это был и судомодельный, где я своими неумелыми мальчишескими руками мастерил самый красивый в мире торпедоносный катер, который к моей гордости выставлялся на конкурсах. Это был и танцевальный, подаривший 4 года яркой, незабываемой жизни.
Для меня было обычным делом наскоро сделать уроки, рассовать по карманам чешки и бежать молодым оленем на репетиции, где в составе танцевальной группы худых, длинношеих мальчишек и девчонок обучался ритмичным, выразительным телодвижениям.
Третьякова Светлана Ефимовна, наш хореограф, лепила из желторотых птенцов танцоров, сносно «плетущих ногами кружева». Когда она взялась за нас, через ее руки уже прошло не одно поколение выпускников. Помимо того, что она была профессионалом своего дела, в ней была, так сказать, органичная педагогичность. У неё естественно получалось сплачивать нас походами в кино, прогулками в парк и лыжными покатушками. Причем, на все развлечения и угощения она тратила свои деньги. Светлана Ефимовна никогда не распространялась о личном. Поговаривали: у неё не было ни семьи, ни детей. Поэтому отсутствие оных она и компенсировала работой с ребятней. Мы были для нее как свои дети, а она нам – как мама.
Мы были молодыми, начинающими танцорами. О! Как же нас мучили нудные, бесконечные гранд батманы и прочие упражнения у станка. С бо-о-о-о-льшой неохотой занимались – скучно. Среди всей это тягомотины нам мальчишкам больше всего нравилось то, что легально можно было приблизиться в танце к девочкам и без опасения получить портфелем по голове разглядывать чудесные реснички.
Однажды, чтобы нас, приунывших, вдохновить, Светлана Ефимовна пригласила на репетицию свою давнюю выпускницу – показать, чему научилась, свое мастерство.
Завертелась пластинка латвийской группы Zodiac. В облегающем стройную фигуру балетном трико гостья чуть постояла, послушала ритм композиции Pacific и решительно шагнула в танец.
В этой девушке была невиданная нами доселе грация, пластичность и импровизация. Открыв рты, мы смотрели удивленно в полнейшем безмолвии на это торжество красоты и осознавали, к чему могут привести наши муки у станка.
Довелось мне солировать в особенном танце. Насколько я помню, это был русский народный, в котором вместе с моей напарницей выписывал кренделя в окружении одних девочек. Представляете, 11 девчонок и один мальчик в обтягивающем худые длинные ноги балетном трико черного цвета. Сейчас смешно об этом вспоминать, но знал бы я тогда, что выпуклостью ниже живота стоило гордиться, а не стесняться и не прятаться за шторами, глядишь, танец заиграл бы иными красками.
Сколько было танцев! Сколько было концертов! И, тем не менее, перед каждым выступлением впадал в панику: все движения, что за чем следует, представление общей композиции вылетали напрочь из головы. Думал, столбняк и позор – неизбежный финал многочасовых репетиций. А натирал канифолью подошвы, выбегал на сцену —и в свете ослепляющих глаза софитов всё как по накатанной вытанцовывалось.
В репертуаре нашего ансамбля были народные танцы республик Союза и стран восточной Европы, к примеру, медленные, переходящие в быстрые сиртаки и экспрессивная лезгинка. Как правило, праздники городского масштаба не обходились без нашего участия. Также гастролировали по ближайшим городам-соседям. Даже по республиканскому ТВ показывали нас. Тогда не было понятия звезда, мы были просто известны. Светлана Ефимовна на каждом выступлении всегда стояла за кулисами сцены, волновалась за нас, как за свою семью и гордилась нами, и мы ни разу не подвели нашу маму.
По истечении 4 лет наш состав ансамбля выпустился. Все разошлись по разным стежкам-дорожкам и потерялись из виду. Жаль. Говорили, Светлана Ефимовна ещё долго была верна любимому делу: преподавала молодой поросли па-де-де, пока в начале девяностых хореографы оказались не востребованы и отпущены на вольные хлеба.
Хоккей моего детства.
Люди по-детски радуются первому выпавшему снегу. Первые морозы осторожно ощупывают всё окружающее. Зима делает пробные шаги.
Бывало, в детстве забросишь портфель с учебниками домой, быстренько заточишь бутерброд со сладким чаем и бежишь в судомодельный кружок Дома пионеров, строго научным методом прыжками пробуя на прочность первый ледок замёрзших луж. И календарь ежедневно ручкой помечаешь, отсчитывая наступление настоящей зимы. Ибо с её приходом в каждом дворе заливали лёд на хоккейном корте. Маленькие мальчишки большой страны ждали того момента, когда можно будет надеть коньки, взять клюшку и сразиться в баталии.
Моё раннее знакомство с хоккеем состоялось в первом классе, когда в день моего рождения дедушка подарил совершенно фантастическую игру того времени: настольный хоккей в железном корпусе изумрудного цвета и с пластмассовыми хоккеистами. Я, наивный начинающий хоккеист, по-детски думал немедля начать гонять шайбу. Ради такого события даже не пошёл на улицу в сугробе копать штаб. Ага! Взрослые с огромным азартом сами начали играть, а нас детей не подпускали, делая вид, что изучают инструкцию. Я был вероломно потрясён и удивлён: подарок мой, а играют дяди. Но позже, я стал мастером спорта настольного хоккея, одной левой выигрывал соперников.
1984 год. Альметьевск. Во дворце спорта проходил ХХ всесоюзный финал «Золотая шайба». Приехал сам Анатолий Тарасов, знаменитый тренер ЦСКА и сборной СССР, и аж 16 команд со всего Союза. Каждой команде выделили отдельный автобус. И всех разместили в лагере «Дружба». Нас, тринадцатилетних пацанов и девчонок, с горящими глазами и юными сердцами в белых рубашках и красных галстуках, привлекли к празднику хоккея. В частности, мне доверили очень важную миссию на не менее важном посту: нажимать на кнопку, включающую фонарь за воротами. Когда вратарь пропускал шайбу, с очень важным видом давил, как мне казалось, секретную, кнопку. Зажигался красный свет, и я представлял, что где-то, куда-то полетела запущенная мной ракета.
Как давно это было, как будто в другой жизни. Года пролетели, и я вновь на хоккее. Разом массивной плитой всё на меня навалилось: множество знакомых лиц, одноклассники, острые игровые моменты, заброшенные шайбы, светские разговоры за жизнь, горячий кофе в перерыве и т. п. Всё смешалось. Даже не знаю, что больше понравилось: сама игра или движуха вокруг неё. Нет, вру – девчонки группы поддержки точно понравились больше.
При возможности, надо будет ещё сходить/съездить на хоккей. Хотя бы ради неожиданных и приятных встреч с людьми, которых не видел 100 лет.
Часть 2. Истории реальных людей
Гараж.
Они подружились, когда 2 года в одной и той же воинской части носили погоны с буквами «СА». До армии их дорожки не пересекались, даром что призывались из одного города.
Два разнохарактерных человека. Сергей бесхитростный. Его несуетливая спокойность порой доводила земляка до бешенства. А вот Виталик был полной противоположностью: отличался чрезмерной, подчас пустой, деятельностью. В одном он был постоянен: свою выгоду никогда не упускал. Как он смог получить блатное место хлебореза, никому не было ведомо. Тот еще проныра.
Друзья отслужили честь по чести. Демобилизовавшись, свадьбы сыграли в один год и стали дружить семьями. Их женщины страшно ревновали. Мол: «Ты с другом больше времени проводишь, у вас и рыбалка, и футбол, и гараж. А меня в твоей жизни мало».
Не единожды случалось одалживали друг другу большие деньги: без расписок, потому как доверяли. В начале – на покупку бытовой техники, мебели, а потом – на машины. Словом, обживались, обрастали бытом.
– Две весны, две зимы в кирзовых сапогах, это знаете ли, не фунт изюма съесть. Через что наша дружба крепка и нерушима. – Любил повторять Виталий, хвастаясь по поводу и без.
Так и жили долгие годы сообща – выручали, помогали, ставили на ноги детей. Казалось, дружбу, сцементированную трудностями армейской жизни, ничто не могло поколебать. Ан, нет. Жизнь преподносит сюрпризы, коих совсем не ждешь.
Поздним часом июньской ночи друзья вернулись уставшие с двухдневной рыбалки. Виталий открыл ворота и остался внутри гаража, намереваясь скорректировать движение. Сергей, как обычно, заводил машину задним ходом. То ли один замешкался, то ли другой не разглядел в зеркале заднего вида. Все ж таки случилось то, что случилось: удар, крик и матерная брань лежащего на полу Виталия. На этом спокойная, размеренная жизнь Сергея закончилась.
Нежданно-негаданно наступившая нетрудоспособность поначалу веселила мужчин.
– Серёга, у меня там не закрытый, а открытый перелом. – Заговорщицки прошептал и кивком головы указал на ногу.
– И у тебя там золото, бриллианты спрятаны.
– Ишь балагуры, зубоскалы! У человека нога того. Работать не может, зарплаты нет, целыми днями лежит на диване увальнем. А они гогочут! Безответственные! – Ругалась жена Виталия.
– Мать, отстань, не жужжи. Я на больничном, имею право.
– Имеет он право! Хромать потом на инвалидности всю жизнь тоже имеешь право?! А о детях ты подумал?! – Сергей понимал, что эти колкие слова были предназначены для его ушей.
– Витёк, ты прости меня. Немало я виноват перед тобой. – Сергей слов оправданий не искал. Более того, казнил себя за нерасторопность вкупе с невнимательностью.
– Да, ладно. Что уж теперь. У меня к тебе претензий нет. – Говорил он, в охотку жуя принесенную другом копченую скумбрию.
Вернувшись домой от друга, у Сергея состоялся доверительный разговор с женой.
– Юлить не в моём характере. Ты же знаешь. Да и не по-дружески, не по-человечески это. Наделал «делов», значит, отвечай. – Без обиняков говорил он своей жене.
– Сереж, надо бы помочь им. Им сейчас тяжело: детей кормить, поднимать, – предложила она, поддерживая мужа
– Знаешь, Надюша, я тоже об этом думал. Повезло мне с тобой, потому что не в каждой семье супруги смотрят в одну сторону и видят одно и то же.
На том и порешили. Сергей по доброй воле, по зову сердца как мог старался компенсировать финансовый просадок друга деньгами, мясом и овощами с личного хозяйства. Кроме того, возил друга по всяким медицинским надобностям.
Всё бы ничего, всё бы пережила семья Сергея. Но, Виталий вошёл во вкус, если не сказать «оборзел». Голосом, не терпящим возражений, стал выказывать другу нужду в деньгах на обследование, лекарства, на такси в поликлинику и прочее, и прочее.
– Он что, несколько раз в день ездит в поликлинику?! – злился Сергей, исчерпав, казалось бы, неограниченное спокойствие.
На этом страдалец не остановился: Виталия понесло. Трясущейся рукой Сергей держал клочок бумаги, на котором канцелярским языком он вызывался в суд в качестве ответчика. Обыкновенный бланк повестки возымел эффект грома среди ясного неба. Сергей не мог поверить своим глазам. «Не может быть! Это ошибка!» – думал он, не в силах сдвинуться с места.
Вскоре состоялось судебное разбирательство. Грузно припадая на правую ногу, Виталий подошел к трибуне и со слезой в глазу поведал о голодных, некормленных детях, о невыносимых физических болях и моральных страданиях, кои он испытывает в связи с причиненным увечьем, что не дает ему сил и возможностей полноценно участвовать в строительстве коммунизма. Попутно, не моргнув глазом, ловко намекнул на умысел ответчика. И вишенка на торте – никакой помощи, компенсации он не получал.
Сергей, напротив, был немногословен: виноват, готов понести наказание, доказательств оказанной помощи нет. В итоге, своим решением судья обязал его в срок выплатить пострадавшему кругленькую сумму.
Сергей под руку с женой покинул душное здание суда. Он ослабил удавом стягивающий шею галстук: не хватало воздуха, на сердце тяжесть. Сергей выглядел постаревшим, нервотрепка и переживания последнего времени поистерли его моложавость.
Они расположились на скамейке в тенистой аллее ровных рядов высоких тополей. Обоим нужно было успокоиться, отдышаться и по возможности прийти в себя. Тополиный пух бережно ложился на плечи сидящих, которые пытались осмыслить или даже принять новую реальность.
Омраченный думой, Сергей тяжело вздыхал и рисовал в голове цифры дополнительных расходов. «Сдюжим, а сутяжничать не буду!»
– Серёжа, ничего, справимся. Было бы здоровье. – Она положила голову ему на плечо. – От чего-то откажемся, что-то отложим на потом. Кто же знал, что так всё обернется. Какой нормальный человек будет собирать чеки и требовать с друга расписки?!
– Надюша, я тебе сегодня говорил, какая ты замечательная и хорошая? Не нудишь, не пилишь! Настоящая жена! – он приобнял её и притянул к себе.
– Гляди, наш страдалец. – Возле бочки желтого цвета стоял Виталий с большой кружкой в руках, допивая пенный хмельной напиток. Затем он бодренько так пошёл в сторону наблюдающих за ним. Хромоты не было. Совсем.
Виталий понял, что спалился, когда их взгляды встретились. Мгновенно резвая походка преобразилась: страдалец вновь стал припадать на ногу. Охая и ахая от запредельных болей, он подошел к скамейке и, как ни в чём ни бывало, будто и не было судебных тяжб и нервотрепок, выдал:
– Серега, давай на рыбалку сгоняем. На твоей машине. Ты же понимаешь, я не могу на своей: нога.
Сергей выдержал паузу, посмотрел в наглые глаза бывшего друга, горько усмехнулся и коротко поставил жирную точку:
– Забудь, артист!
– Пойдём, Надюша, – он взял за руку жену, и они удалились прочь от непонимающего человека.
Их спины красноречивее всех слов говорили, что дружбе пришел конец.
Бросила всё и уехала к нему.
Есть у меня друг Максим. Судьба несёт его по дороге жизни отнюдь не прямой и гладкой: ухабов и неожиданно крутых поворотов на ней предостаточно.