Данькино детство

Обложка

Если театр начинается с вешалки, то всякая уважающая себя книга начинается с обложки. Книжная обложка – это визитная карточка, парадный вход, витрина, которая призвана привлечь внимание читателя среди огромного количества других сверкающих и шикарных витрин. То, что обложка должна бросаться в глаза и надолго запоминаться, звучит как аксиома для любого адекватного издателя. Впрочем, так было не всегда. В мое советское детство книжная полиграфия оставляла желать много лучшего. Как правило, книги печатались на второсортной бумаге, мелким шрифтом и с редкими иллюстрациями. Если говорить об обложках, то обычно смотреть там было совершенно не на что: имя автора, название, а в остальном – хоть шаром покати. Оригинальные дизайнерские решения редко осеняли ответственных за выпуск книжной продукции для самой читающей страны в мире. Да и зачем, спрашивается, напрягаться, если и так купят, поскольку никакой конкуренцией среди книгоиздательств во времена застоя и всеобщего дефицита даже и не пахло.

Мой отец был страстным библиофилом. Книги он начал собирать еще со студенчества, поэтому в нашей маленькой однокомнатной хрущевке все стены были увешаны самодельными полками и стеллажами. Книг было порядка двух тысяч. Среди них имелись и солидные издания в твердых переплетах, и дешевые научно-популярные книжечки в мягких корочках. Для меня почти все они были на одно лицо, как азиаты для европейца, театрально сгибающегося под тяжестью «бремени белого человека». Ситуация начала меняться к лучшему лишь в 1979 году с началом выхода в свет двухсоттомного издания «Библиотеки Всемирной Литературы» (БВЛ). Каждый том украшался новомодной суперобложкой с какой-нибудь цветной иллюстрацией, которая превосходно подходила к содержанию книги. Для книг БВЛ отец сразу сделал отдельные полки, и толстые томики гордо засияли яркими корешками среди серой массы книг нашей библиотеки. Суперобложки этой серии все как на подбор отличались оригинальностью и содержали картинки с необычными и даже порой совершенно загадочными сюжетами. Поневоле я ощущал священный трепет, когда брал такую книгу с полки. Потом, в лихие девяностые, с появлением рыночной экономики издатели ударились в другую крайность. Чтобы привлечь покупателя, на ярких глянцевых обложках стали изображать всяких монстров, вампиров, полуобнаженных красоток и мускулистых супергероев. А на прекрасной белой бумаге четким крупным шрифтом наряду с вечной классикой в неимоверном количестве издавались откровенные помои. Глядя на все это безобразие, поневоле приходила на ум фраза из книги самобытнейшего русского философа Василия Розанова «Опавшие листья»: «Либерал красивее издаст «Войну и мир». Но либерал никогда не напишет «Войны и мира», и здесь его граница».

В те годы на одно из дней рождений мне подарили только что появившийся роман Умберто Эко «Имя розы». На глянцевой обложке был изображен юный монашеский послушник, с вожделением взирающий на практически голую топ-модель, лежащую перед ним в небрежно накинутых нищенских лохмотьях. Видно было, что художник из кожи вон вылез, чтобы придать нищенке как можно больше вульгарной сексуальности. Я потом еще долго размышлял, почему издатель решил столь похабно воспроизвести именно эту мимолетную и, на мой вкус, весьма душевную сцену из великого романа. Читал ли он вообще книгу? И какую, интересно, аудиторию он планировал привлечь откровенной сценой к произведению, которое ничего общего не имело с дешевым бульварным чтивом, наводнившим тогда все книжные прилавки. Я надеялся, что Умберто Эко никогда не увидит, как у нас обошлись с его волшебной книгой. Человек, который самому Стенли Кубрику отказал в экранизации своего любимого детища, мог бы и не пережить такого дьявольского святотатства.

Тогда я и представить себе не мог, что через пару десятков лет мне придется ломать голову над сюжетом рисунка для обложки своей собственной книги. Когда мой любимый художник-иллюстратор, Леонард Крылов, спросил меня об этом, я был застигнут врасплох. Все же задачка показалась мне интересной. В самом деле, как одной картинкой выразить все то мироощущение, которое несут в себе герои моих рассказов? Когда не можешь найти ответ на какой-нибудь вопрос, полезно бывает отпустить на волю горячих коней воображения и постоять в сторонке, спокойно наблюдая, как они резвятся на воле без кнута и упряжи. Я так и сделал. Отправился в ближайший сосновый бор и пошел по привычной тропинке в ожидании, что нужная идея придет ко мне сама. Так и произошло. После получаса прогулки я уже точно знал, что я хочу увидеть на обложке: революционный матрос и советская пионерка из недавнего овеянного военными и трудовыми победами прошлого попадают на улицы современного мегаполиса. Кругом спешат хорошо одетые люди, мчатся автомобили, а сверху над всем этим человеческим муравейником светятся неоновым светом огни броской рекламы: секс-шоп, банк, казино заманивают в свои хищные, пропитанные капиталистическим угаром сети. Растеряно озираются герой Гражданской и юная пионерка, осознавая, что здесь им больше не место. Они чужие в этом мире, где все гонятся только за прибылью и развлечениями. У них за плечами миллионы павших за идеалы равенства и братства. За ними поднятая из руин страна. Они жили мечтой о светлом будущем, ради которого миллионы советских людей без оглядки жертвовали своими жизнями, здоровьем, личным счастьем и бытовыми удобствами. И вот оно, будущее, тускло мерцает перед ними в дьявольских люминесцентных огнях ночного капиталистического рая для избранных… Достойно ли мы, потомки, распоряжаемся тем наследством, которое нам досталось от наших отцов и дедов? Большой вопрос. Большой вопрос…

Благодарности

Время от времени я держу в руках книги по своей технической специальности. Во многих из них авторы отводят специальную главу для выражения благодарности всем причастным к появлению их кропотливого труда на свет божий. Право, очень умиляет и трогает, когда какой-нибудь весьма авторитетный в своей области специалист описывает, например, заботливых домочадцев, проявляющих безграничное терпение к его ночным бдениям и полному погружению в работу в ущерб всем семейным обязанностям. Это кажется удивительным, но часто заядлые технари в плане умения проявлять благодарность на голову выше гуманитариев. Могу поспорить, что в первой попавшейся под руку сотне романов из ближайшей книжной лавки не найдется ни одного, где автор удосужился бы сказать несколько теплых слов в адрес своих помощников. На мой взгляд, это неправильно. Люди, посвятившие немало времени и отдавшие часть души в работе над твоим любимым детищем, заслуживают добрых слов. Поэтому я решил пойти по стопам глубоко уважаемых мною авторов и выразить благодарность всем, кто мне помогал при работе над книгой.

Первым делом хочу выразить благодарность своей супруге, Светлане, которая дарит мне счастье греться у нашего семейного очага. Если бы не его тепло, то у этой и других моих книг не было бы ни малейшего шанса появиться на свет.

Я также крайне признателен замечательному редактору, Елене Сафоновой из Калининграда за ее терпеливый труд по исправлению грамматических и стилистических огрех, коих, к моей печали, обнаружилось немалое количество. Те, кто думают, что редакторы даром едят свой хлеб, никогда не сталкивались с суровой правдой жизни: абсолютно грамотных и безупречных в художественном отношении авторов не существует. Отдельно хочу отметить ее деловые и в то же время эмоциональные комментарии к тексту, которые неожиданно превратили рутинный и скучный для меня процесс правки в увлекательнейшее занятие. С замечаниями Елены в подавляющем большинстве случаев я полностью соглашался. Если воспользоваться поэтической метафорой, то редактора с полным на то правом можно уподобить искусному ювелиру, который тонкой огранкой превращает природные алмазы в сверкающие бриллианты.

Целой сотне изумительных иллюстраций к моим рассказам я обязан Леонарду Крылову из Санкт Петербурга, известного под псевдонимом Эл Крылов. В поисках своего художника я пересмотрел сотни работ, пока, наконец, не увидел рисунки Эла. У него идеальное художественное чутье, позволяющее изображать литературный текст так, будто бы он сам его пережил и знает ничуть не хуже автора. На рисунках Леонарда лежит печать истинного питерского интеллигента и бесшабашного озорного хулигана одновременно. Одному Богу известно, как он умудряется совмещать в себе эти две крайности. У каждого творческого человека есть обычно некая своя «фишка», которая сразу же выделяет его среди прочих людей. У Леонарда я насчитал таких «фишек» сразу несколько. Читателю стоит, например, обратить внимание на руки в рисунках этой книги. Казалось бы, мелочь, но они у Эла всегда играют важную роль в передаче художественного образа. И то же самое касается всех прочих деталей. График, подобно хирургу, не имеет права на ошибку. На небольшом черно-белом рисунке любая небрежность и фальшь мгновенно станут заметны зрителю и испортят общее впечатление. С другой стороны, только черно-белая графика способна передать самую суть, душу изображаемой материи. Ценители монохромной фотографии меня хорошо поймут. Дар Леонарда уникален.

Над дизайном обложки славно потрудилась Стелла Струцкая из Севастополя. Когда она выложила передо мной сразу несколько вариантов обложки, я пожалел, что должен выбрать только один. Как говорили суровые германцы, подбирая себе будущих фрау из целой когорты прелестных белокурых фрейлин: Wer die Wahl hat, hat die Qual, что в переводе с немецкого означает: «У кого есть выбор, у того – мучение». Я испытал эти муки в полной мере. Каждый вариант обложки был в своем роде совершенно неподражаем с точки зрения как цветового решения, так и размещения арт-объектов. При работе над каждой книгой Стелла разрабатывает с нуля новый шрифт, стараясь, чтобы он наилучшим образом соответствовал духу произведения. Для таких непосвященных, как я, ее искусство выглядит настоящей магией.

Отдельное спасибо моим читателям, оставившим отзывы на КОНТе. Все рассказы из сборника были опубликованы на этом замечательном портале для социальной журналистики, который сейчас стремительно набирает большую и честно заслуженную популярность. Благожелательные комментарии меня воодушевляли с необыкновенной силой. Я счастлив, что благодаря КОНТу имею возможность непосредственно получать отклики от своих читателей. Не удержусь, чтобы не процитировать напоследок некоторые из них.

Zoia: Очень интересно. А дальше? Как сложилась судьба Мясника? Пишите по мере возможности, у вас очень интересные истории. Читая их, отдыхаешь душой.

Карпов Илья: Именины сердца, а не рассказ! Как говорится, на одном дыхании!

Вик-Тор: Здорово написано. Как будто сам там был…

sunrise: Жаль, не закончено повествование… На одном дыхании читается, интересно!))

Omez: Действительно, хорошо написано, захватывает. На мой скромный взгляд, требуется некое развитие темы. Прекрасный человек Андрей Андреевич, прекрасный разведчик Быстролетов, прекрасные молодые лейтенанты. Как сделать, чтобы такие люди определяли нашу политику, а не оказывались потом в лагерях по ложным наветам? Вопросы…

Рудольф: Прочитал на одном дыхании. Спасибо. И слог понравился. Удачи вам и дальше в рассказах.

S-geo: Спасибо за творение. Даже так – ТВОРЕНИЕ. Иду читать Ваш блог. С радостью прочитаю продолжение этой трогательной истории. К своему стыду, только тут узнал, откуда появилось название пасты ГОИ. В середине 90-х чистил ею бляхи ремня и поделки из гильз, снарядов на Кавказе, не задумываясь.

Руслан: Замечательный рассказ. С удовольствием прочел и о многом задумался. Подписался.

burunduk: Эх, Новосибирск! Прямо ощутил эту атмосферу. Спасибо!

Valentina Levieva: Спасибо большое, прочитала с удовольствием. Да, мы росли без отцов, в страшной бедности, но не было чувства ущербности, зависти. Почему-то память сохранила только хорошее, только дружбу. Росли на улице: там все наши университеты. С удовольствием вспоминаю наших учителей. Они всюду были с нами и в сборе макулатуры, и в прополке кукурузы, и в походах. Есть что-то близкое с автором этих строк: так же встретила в детстве добрых людей – человека, прошедшего от Сталинграда до Берлина, и его семью. И я их полюбила на всю жизнь, они были для меня примером. В их семье я была окружена теплом. Наверно, чувствовали, что не хватало его мне. Атмосфера, видимо, была другая, люди были добрее. Эпизод о двух Тамарах – замечательный. Пишите. Вам удается передать дух того времени.

IWАНЫЧ: На пару минут я снова был пионером, спасибо!

Марина Савельева: Рассказ из прошлого. Прямо дыхание того времени.

Олег: Повесть с несколькими уровнями восприятия. Удивлён. Спасибо.

Про великую битву Мясника и Пашки Стоп-кран

Предисловие

В 2000 году я учился на пятом курсе Новосибирского государственного университета. В самом разгаре был экономический кризис. На нищенскую стипендию студенты могли худо-бедно прожить от силы неделю. Мне и моим товарищам приходилось подрабатывать грузчиками. Бывало, что всю ночь напролет мы разгружали какой-нибудь вагон с бесчисленными коробками и ящиками. Лучше всего платили за разгрузку мешков с цементом. Но работа эта была поистине адская… Поэтому, когда мне неожиданно предложили устроиться преподавателем немецкого языка на кафедре иностранных языков факультета специальной разведки в Новосибирском высшем военном командном училище (военный институт), я, не раздумывая, согласился. Тем более, что за счет надбавки от Министерства обороны зарплата там была выше, чем в гражданских образовательных учреждениях. Честно говоря, немецкий я знал отвратительно, но решил последовать известному принципу Наполеона Бонапарта: «Главное – ввязаться в драку, а там посмотрим».

НГУ

Ореол уважения, сияющий, по мнению непосвященных, над всеми, кто учится в стенах нашей альма-матер, сослужил мне тогда хорошую службу. Никому даже в голову не пришло меня тестировать на знание языка, который я отважно собирался преподавать будущим разведчикам и мотострелкам. Поэтому я без всяких проблем устроился на желанную для многих работу, не имея совершенно никаких преимуществ перед конкурентами. Очень надеюсь, что был и остаюсь единственным неприятным исключением такого рода в славной истории этого весьма престижного заведения.

Хочу воспользоваться случаем и выразить свое уважение полковнику Сергею Михайловичу Калимулину, возглавлявшему в то непростое время кафедру иностранных языков. У меня до сих пор есть стойкая уверенность, что именно благодаря таким личностям наша армия всегда будет непобедимой, профессиональной и высококультурной. Я с ним практически не пересекался. Тем удивительней то сильное впечатление, которое он у меня оставил как руководитель и преподаватель. К тому времени я уже успел отслужить в армии и с переменным успехом четыре раза поучиться в стенах трех вузов. Так что мне есть, с кем его сравнивать.

Надо сказать, что, кроме естественного желания бедного студента иметь хоть какой-то стабильный заработок, была еще одна очень веская причина, заставившая меня пойти против совести и согласиться на этот обман. Дело в том, что однажды на первом курсе, когда мы суровой зимой 1995 года сидели, укутавшись в шубы и пальто, в промерзшей насквозь аудитории на утренней паре, наш преподаватель сжалился над нами и, чтобы хоть как-то согреть и ободрить, вместо обычного занятия рассказал одну удивительную историю, которая была тесно связана с военным институтом и его обитателями. Не знаю, как других, но меня она тогда просто потрясла своей суровой романтикой. Поэтому мне всегда было страшно любопытно, что творится за стенами этого надежно укрытого от внешнего мира таинственного учреждения. Просто поразительно, что и мне вскоре довелось выступить здесь в роли рассказчика той же самой истории. Наверное, именно так издревле передавались из уст в уста легенды о героях прошлого и сказания о великих битвах, о которых историки потом будут по крупицам собирать скудные факты, изучая дошедшие до нас из глубины веков редкие и не поддающиеся никакой проверке письменные источники.

Это случилось примерно через пару месяцев после того, как я устроился на свою новую работу. Холодным ноябрьским утром я, как обычно, зашел с парадного входа в первый учебный корпус военного института и начал подниматься по лестнице на второй этаж, где располагается кафедра иностранных языков. Обычно в данное время коридоры всегда полны курсантов, расходящихся по классам. Так было и в этот раз, но мне сразу же бросилось в глаза нечто необычное. Крепкие здоровенные парни с трудом поднимались по лестнице, опираясь на перила. Я видел, что у многих из них просто подкашиваются ноги. Абсолютно все заметно хромали, как обычно хромают те, кто натер себе сильные мозоли на ступнях. Я спросил одного из них, в чем дело, и узнал, что они накануне вечером вернулись с трехдневного марш-броска, пройдя в общей сложности более 100 км в полном обмундировании.

Я открыл дверь своего класса и, пройдя внутрь, произнес обычную дежурную фразу, которую по заведенному здесь уставу мне всегда полагалось говорить в таких случаях:

– Guten Tag, Offizierschüler!1

Мои ученики тяжело встали и нестройным хором на ломаном немецком произнесли в ответ уже порядком набившую мне оскомину такую же дежурную фразу:

– Guten Tag, Herr Lehrer! 2

Я довольно долго бился, пытаясь научить их правильно выговаривать слово Herr, чтобы оно звучало хоть немного более прилично. Но они неизменно, словно бы издеваясь надо мной, громко и со вкусом каждый раз в начале урока произносили на чистом русском языке «хер», не делая никакого политкорректного придыхания на первом звуке. В конце концов я решил, что таково мое кармическое наказание за занятие не своим делом, и со временем совсем перестал обращать на это внимание. Однако в тот раз в слове «хер» я уловил некие новые для себя нотки, острым ножом резанувшие мой слух. В коротком, но семантически удивительно емком древнерусском слове ясно звучала целая гамма чувств, в которой угадывались злость и обида на то, что им, смертельно уставшим от тяжелых учений, не дали хорошо отдохнуть и заставили, как обычно, подняться ранним утром и идти на занятия; еще там была зависть молодых ребят, надолго оторванных от родных и близких и помещенных за непроницаемые железобетонные стены военных порядков, по отношению ко мне, гражданскому человеку, могущему свободно перемещаться и распоряжаться временем по собственному усмотрению. Да много чего там было такого, что можно долго и нудно перечислять. В общем, чего греха таить, я решил, что действительно буду последним козлом (в древнеевропейском языке-основе, на котором говорили далекие предки славян, германцев, балтов и прочих, слово «хер» обозначало козла), если начну мучить этих усталых и невыспавшихся ребят еще и немецким языком. Поэтому я сделал вид, будто ничего не слышал о заведенных здесь строжайших военных порядках и дисциплине, отложил в сторону заготовленные материалы предстоящего урока, уселся на стол и стал пересказывать им ту самую историю, которую услышал когда-то на первом курсе из уст нашего сердобольного преподавателя.

Сейчас я снова собираюсь рассказать ее, уже перед более широкой аудиторией. Я буду вести рассказ от первого лица совершенно в том виде, в котором услышал его впервые, поскольку не считаю возможным добавлять от себя хоть что-то к истории, и так обросшей уже в устах народной молвы тысячей небылиц и никогда не существовавших подробностей.

Рассказ Данилы Андреевича Ветрова

Я родом из одного маленького кузбасского городка, где из поколения в поколение основное занятие местных жителей – добыча угля. В отличие от большинства своих сверстников, я весьма неплохо учился и даже регулярно занимал первые места на районных и областных олимпиадах по физике и математике. Именно поэтому в свое время меня пригласили учиться в новосибирский Академгородок в физико-математическую школу-интернат (ФМШ), которая до сих пор существует при нашем университете.

У нас преподавали академики с мировыми именами, такие как Ляпунов и Лаврентьев. Возможности для получения образования были просто фантастическими. Практически все мои одноклассники сделали хорошую научную карьеру и добились выдающихся результатов.

Мы чувствовали себя элитой несмотря на то, что абсолютно все приехали из деревень и маленьких провинциальных городков. Для местных мы были не званными чужаками, поэтому нередко нам здорово от них доставалось. Драки стали постоянной частью нашей тогдашней жизни. Академовские школьники объединялись в группы и регулярно совершали набеги на нашу общагу. Перед лицом общей беды мы быстро самоорганизовались и научились давать хороший отпор агрессорам. Все же мы были отнюдь не мальчики для битья, т. к. все провели детство в рабоче-крестьянской среде, где хочешь не хочешь будешь принимать участие в драках. У нас тогда появились специальные дежурные по общежитию, которые в случае очередной атаки оповещали остальных трехкратным звонком. Когда в коридорах раздавался этот сигнал, все мы в любое время дня и ночи, кто в чем был, выбегали из своих комнат, чтобы дать отпор налетчикам. Такая боевая дружба нас сильно сплотила. Даже теперь, спустя много лет, когда я вдруг увлекусь, читая лекцию студентам, и вдруг неожиданно услышу звонок на перерыв, руки мои непроизвольно сжимаются в кулаки, меня охватывает гнев, хочется сбросить с себя тесный пиджак и, засучив рукава, броситься из Мальцевской аудитории вниз по лестнице, мчаться туда, где бьются в неравном бою мои товарищи…

Потом мы стали студентами, и драки с местными школьниками сами собой прекратились. Но на наши головы свалилась новая напасть, куда более неприятная. Недалеко от университета располагался военный институт. Тамошние курсанты нас люто ненавидели. Возможно, потому, что завидовали нашей студенческой вольнице. Не знаю, куда смотрели командиры, но, судя по количеству драк, учиненных их подопечными, они взирали на это сквозь пальцы. У всех на слуху была одна дикая история. Ее виновницей, если меня не подводит память, являлась девятая рота военного училища, где готовили офицеров внутренних войск. Какого-то курсанта этой самой роты на ночной дискотеке обидели студенты пединститута. Скорее всего, побили за приставания к студентке. На следующее же утро вместо утренней пробежки рота пострадавшего в полном составе отправилась мстить обидчикам. Все произошло в полном соответствии с правилами военной науки. Вокруг одного из общежитий пединститута выставили оцепление, все двери заблокировали, а потом начался погром. Били всех без разбору. Из окон летела мебель и личные вещи… В местных средствах массовой информации эту историю, разумеется, не освещали. Но весь Новосибирск гудел, как встревоженный улей. Мы, студенты, были на грани бунта…

На этот раз власти вынуждены были вмешаться. Не в меру воинственную роту расформировали. Каким-то высоким ответственным лицам вынесли выговоры. Во всех военных учреждениях города провели беседы с личным составом. Курсантам нашего военного училища запретили на пушечный выстрел приближаться к университетскому студгородку. После этого крупных побоищ действительно уже больше не было, но локальные стычки никуда не делись. Курсанты по-прежнему чувствовали себя безнаказанными в нашем Советском районе; били и унижали всех, кто не оказывал им «должного уважения». Так продолжалось до тех пор, пока в НГУ на геолого-геофизическом факультете не появился невысокого роста худенький паренек с грустными светлыми глазами, родом откуда-то из-под Одессы. Никто почти не знал его настоящего имени, зато вскоре все вокруг на всю жизнь запомнили жутковатую кличку – Мясник.

Его судьба была по-своему совершенно уникальной. Родился он в сельской местности где-то под Одессой. Все его предки работали мясниками, начиная от времен Ивана Грозного и кончая эпохой царствования незабвенного Леонида Ильича. Мы, городские жители, можем сколько угодно высокопарно насмехаться над этой непонятной нам профессией или брезгливо морщиться. Но люди, которые хоть что-то понимают в жизни, придерживаются совершенно иных взглядов.

Отец нашего Мясника, разумеется, тоже работал мясником и был одним из самых уважаемых и обеспеченных людей среди односельчан. В отличие от нас с вами, он прекрасно знал, кем работали все его предки в любом поколении, тем более, что в данном случае это было не так уж и сложно. И еще он знал, что семейная традиция не должна прерваться и что он покроет себя несмываемым позором, если хотя бы один из его сыновей не продолжит дело жизни предков к вящей радости воинствующей секты вегетарианцев и сыроедов.