Эффект присутствия

– Спасибо, Лёш, – Маштаков отказывался легко. – Коростылёв – ответственный от руководства, а я еще себе нового места работы не подыскал.

– Ну надумаешь, стукнешь. Пароль знаешь. Давай, брат. В этом году, надеюсь, еще увидимся! – Титов отключился.

Миха надел бушлат и зимнюю шапку. В форму он обряжался, наверное, всего раз пятый за без малого пять лет службы в милиции, она у него была почти нулёвая. Маштаков чувствовал себя в обмундировании некомфортно. И некрасивое оно, кургузое, и обязательства лишние накладывает. Два года, честно отмантуленные в своё время в Советской армии, не привили ему привычки к форме. И это невзирая на то, что на срочке он дослужился до старшего сержанта и считался хорошим строевиком. На всех строевых прохождениях его место было в первой сержантской шеренге, справа. Самое ответственное место. Когда при приближении к трибуне с отцами-командирами раздаются команды «батарея, равнение направо!», правофланговый смотрит прямо, подбородок у него задран параллельно плацу, он ориентируется боковым зрением только на плечо соседа, чеканящего шаг слева.

Воспоминания на секунду увлекли Миху. Он глянул на себя в круглое зеркало на стене. Два с лишним месяца капли спиртного в рот не брал, а лицо оставалось помятым, под глазами залегла непреходящая синева. Не удивительно, что все дают ему гораздо больше законных тридцати четырех лет, всегда – за сороковник.

«Не пора ли застрелиться, господин штабс-капитан?»

Как ни странно, в милиции из формы не вылезали те, кто ни дня не прослужил в армии. В последние годы таких становилось большинство. Немало ребят шло в менты только затем, чтобы получить отсрочку от призыва. Они работали до двадцати семи лет, а потом сваливали на гражданку. Какие, блин, хитромудрые все стали, а ведь раньше не задумывались: пришла повестка, собрал вещмешок, проводы отгулял и с утра своими ногами пошел на сборный пункт.

Вот сейчас и трещит везде по швам, не успевают заплатки пришивать прелыми нитками. В армию – недобор постоянный, в кого ни плюнь, у каждого законная отсрочка на руках: у милиционеров, у пожарных, у прокуроров, у учителей, у студентов… Правда, если эту льготу отменить, в милиции в наружных службах и половины личного состава от положенного по штату не останется. А всего-то и надо – поднять зарплату тысяч до десяти в месяц.

«Мы ж не претендуем на ту, которую в путных странах полицейским платят».

За этими сумбурными размышлениями Маштаков спустился к дежурной части. Напротив аквариума колготился настоящий цыганский табор: горластые золотозубые женщины, чумазые черноглазые детишки. Проходя мимо них, Миха инстинктивно придержал рукой карман.

В дежурке он поинтересовался:

– Чего у вас за представление?

Медведев привстал за пультом, рассматривая сквозь тонированное стекло отчаянно жестикулировавших в фойе цыганок.

– Гаишники в Прудках их барона тормознули. В дугу пьяный рулил. Сотрудников матом обложил, сейчас документируем. А эти, блин, набежали. Откуда только прознали?

– Принципиальные какие сотрудники ГИБДД, – похвалил Миха. – Мало им цыган предложил, что ли?

– Ладно, юморист, со своим разберись сперва, – начальник дежурной смены протянул густо исписанный листок.

– Это всё мне, что ли? – встревожился Маштаков. – Да здесь двадцать адресов. Я до Рождества Христова объезжать их буду.

Майор покосился на вновь замигавшую лампочку вызова.

– Потихоньку уже начинает доставать. Валер! – крикнул он помощнику. – Ответь по «02».

Поднял глаза на оперативника.

– Михаил Николаевич, мне даже неловко такого многоопытного сотрудника инструктировать, но видно, придется. Сколько ты объедешь, мне фиолетово. Мне нужно как минимум три реальных справки. Почему три?

– Знаю, – коротко кивнул Маштаков, – три – это система.

– Приятно иметь дело с профессионалом. Адреса на твой выбор.

– С кем еду?

– С Юрой-бешеным. Без вариантов, – дежурный жестом предупредил возможные возражения.

Оперативник двинул в гараж. Водители и механики, собравшись в круг, что-то бурно обсуждали. Ветеран Палыч, отдавший милиции двадцать два года с хвостиком без учёта срочной службы, завидев Маштакова, воскликнул:

– Михал Николаич, слыхал новость? Бориску Ельцина с должности сняли!

– Кто ж его снимет? Он же – памятник, – ответил Миха цитатой из бессмертных «Джентльменов удачи».

– По всем программам говорили в двенадцать. Ты не смотришь телевизор, что ль? – Живой, с сухим морщинистым лицом Палыч был взбудоражен важным известием, он всегда интересовался политикой.

– Юрец, поехали, покатаемся по городу, – Маштаков шлёпнул водителя дежурной части по плечу.

Усевшись на продавленном жестком сиденье УАЗ-3151, Миха только с третьего раза сумел захлопнуть дверь. В салоне казалось холоднее, чем на улице, изо рта шел пар. Юра завел машину с полтычка и с места ринулся вперед. Часовой, ковырявший валенком снег около КПП, заслышав рёв знакомого двигателя, поспешно отбежал в сторону. Маштаков с интересом покосился на припавшего к баранке водителя, яростно жующего жвачку. Увлеченный процессом, тот даже не поинтересовался направлением их движения.

Миха проложил следующий маршрут.

«Проедем через центр на Малеевку, там в седьмом доме на Сосновой прописан Рубайло. Потом поднимемся по Кирова, заскочим к Митрохину, его подраконим. А уж потом по объездной дотянемся до родимой Эстакады на автосервис к Димке Смоленцеву».

Последнего в списке не было, но Маштаков полагал, что как раз беседа с ним может принести результат. Димке есть что терять, он отошёл от криминала, семью завел, бизнесом занимается. Прошлой весной Миха ему серьезно помог в одной проблеме и теперь надеялся, что с памятью у Смоленцева в порядке.

– Куда едем, товарищ капитан? – спохватился Юра.

Выслушав пояснения Маштакова, водитель понимающе кивнул и врубил сирену. Воспитывать его было бесполезно, на каждый выезд он мчался, будто на пожар, которому присвоен высший ранг сложности. К слову, несколько лет назад Юра поработал водителем в пожарке, но разочаровавшись в огнеборцах, половину своих дежурств мирно спавших в караулке, перевелся в милицию. Светофор у кинотеатра они проскочили на красный. Пересекавшая перекресток по улице Карла Маркса зелёная «Нива» едва успела затормозить, пропуская летящий «УАЗик» с включенным проблесковым маяком.

Когда вывернули на Сосновую, Миха подумал, что всего в двух остановках отсюда – Иркина панельная пятиэтажка. Накатили воспоминания, как в октябре он припёрся к ней среди ночи пьянющий, как ломился в дверь, хотя Ира еще по телефону, когда он от Саньки Веткина трезвонил, категорически заявила, что не пустит. В итоге из квартиры, как поет набирающий популярность автор-исполнитель Трофим, «вышел хмурый дядя, заслонив плечами белый свет».

Маштакова передернуло, стыдобища какая. С тех самых пор от Ирки ни слуха, ни духа. Как циркулярной пилой отрезало. И он не сделал ни единой попытки поговорить с подругой, с которой поддерживал отношения, страшно подумать, больше семи лет. Правда, с перерывами разной длины.

По месту жительства Рубайло он раньше не бывал, да и его самого живьём видел только раз. Рубайло явился после освобождения на отметку в РУБОП, а Миха как раз находился в их кабинете, обсуждали общие рабочие проблемы по квартирному разбою на Станко. Маштаков тогда подметил, какая боевая фамилия у этого рослого бандита с набриолиненной фасонистой прической. Не иначе, предок его происходил из запорожских казаков.

Давыдов, обладатель, кстати, также не последней фамилии, когда за Рубайло, не выдавившим из себя за полчаса и десятка слов, закрылась дверь, констатировал:

– Проблемы в город вернулись. Этот безбашенный наглухо.

Когда Юра затормозил у крайнего подъезда, Миха достал из скрытой плечевой кобуры ПМ и положил его в правый боковой карман бушлата. Прикинул, может, патрон в патронник дослать, но не стал. Он смутно представлял, как сможет стрелять в человека, зато досконально знал, какие выматывающие душу разбирательства это повлечет.

Позвал водителя:

– Юрец, идем, подстрахуешь меня.

Водитель молча вытащил из-под сиденья монтировку и заправил её в рукав засаленной куртки.

Вооружались напрасно. За обитой деревянной рейкой дверью под номером «71», сколько они ни барабанили, не раздалось ни единого шороха. Звонок не работал. Наполовину глухая бабушка из квартиры напротив в приотворенную щель проскрипела, что соседка уехала на зиму к сестре в Вологду, а Сережку ейного она не видела с тех пор, как его в тюрьму посадили. Фамилии у старушки Маштаков спрашивать не стал, не захотел волновать старого человека. Сверившись со списком жильцов, висевшим на площадке первого этажа, пометил в записной книжке: «кв. 73, Ковригина А. С.» Конечно, ответственным квартиросъёмщиком могла быть и дочь открывшей дверь пенсионерки.

«Ничего, уточним по адресному. Или не уточним».

Почтовый ящик семьдесят первой квартиры пустовал. Это в принципе не опровергало полученных сведений о том, что в жилье длительное время никто не обитает. Приходящие платежки за коммуналку могла по договоренности с уехавшей матерью Рубайло забирать та же соседка из семьдесят третьей.

В двухэтажке на улице Кирова им повезло больше. Металлическая дверь квартиры, в которой обитал Гера Митрохин по кличке Зингер, отворилась после первого прикосновения к кнопке электрического звонка, выдавшего мелодичную руладу.

– Ой, – ойкнула празднично наряженная блондинка, настежь распахнувшая дверь, оборудованную сейфовым замком.

В квартире вовсю играла музыка. Слышались веселые голоса, смех. Здесь ждали званых гостей, а явились те, которые хуже татарина.

– Вам кого? – У блондинки были огромные голубые глазищи и ротик перламутровым сердечком.

– Хозяин дома? – Миха не удержался от того, чтобы не подмигнуть стройняшке.

– Гера! Гера! – закричала девушка. – К тебе пришли!

Явившийся на зов Митрохин, правая рука Клыча, завидев сотрудников, мгновенно стер рандолевую улыбку. Отправив подружку в комнату, занял ее место в проеме.

– Празднуете? – осведомился Маштаков.

– А чё, нельзя что ли? – Митрохин сроду не хороводился с ментами.

Миха понимал абсолютную формальность и бесперспективность разговора. Зингер находился на своей территории, рядом были верные дружки, принятое на грудь горячительное умножало его природную наглость. Маштакова он, безусловно, помнил еще по прокуратуре, в связи с чем оснований для симпатий к нему не имел. Когда в девяносто третьем году Клыча приземляли за вымогательство, Зингер тоже был при делах, но на него не хватило доказательств, посему он отошёл свидетелем. Вообще, Митрохин садился только раз, по молодости, зато крепко, сразу на восемь лет за вооруженный разбой.

– К столу не пригласишь? – оперативник продолжал дразнить Зингера, разглядывая в распахнутом вороте его дорогой тёмно-шоколадной рубашки толстую цепуру. – Настоящее золото или тоже цыганское, как фиксы?

Правую руку Миха держал в боковом кармане бушлата. Ладонь вспотела на ребристой рукоятке «пээма».

– А вам какое дело? Чё вам надо? Говорите или валите отсюда, – Митрохин с трудом сдерживался от того, чтобы не выругаться.

«Боится, что за язык схвачу и материал по “мелкому”[50] состряпаю, – понял Маштаков. – Пусть боится. Пусть себя в тонусе держит».

– Слышал про то, что Калинина с Зябликовым вчера грохнули?

– Откуда? – Слова оперативника не вызвали у Зингера ни грамма удивления, хотя на подобную сенсацию, будь она для него новостью, он был просто обязан отреагировать иначе.

– Хорошо хоть, не спрашиваешь кто это такие, – Миха с вызовом смотрел в глаза Митрохина.

Тот сморгнул, опустил голову, начал теребить пущенный по притолоке телевизионный кабель, засопел.

– Когда последний раз их видел?

– Кого?

– Зингер, ты зацени, что я сам приехал. А могу ведь тебя на Ворошилова дёрнуть сейчас, у меня поручение от следователя на кармане. Обломаю всю новогоднюю малину с девочками. Не строй из себя умственно отсталого, Гера.

– После того как они откинулись, Зябликова раз только видел. В «Випе» пересеклись. Разговор ни о чём был, да и бухие были оба. Петруху не видел, без балды. Делов их не знаю вааще.

– У Клыча какие с ними были отношения?

Митрохин радостно ощерился, показав зубы из бериллиевой бронзы, настолько наивным ему показался вопрос. По сути, он таковым и был.

– У Вовы спрашивайте. Чё у меня-то? Отноше-ения…

– Ты сам где вчера был? Днем? Вечером до отбоя? – Маштаков заехал с другого бока.

– В гостях.

– У кого, если не секрет?

– А вон у Янки, – Зингер кивком головы указал в сторону прихожей.

– Это которая дверь мне открыла?

– Ага.

– Подруга твоя?

– Невеста.

– Я так понимаю, она подтвердит твои слова?

– Так вы спросите. Она не одна подтвердит. Родители её и ещё гостей человек десять, – было видно, что за свое алиби Митрохин спокоен на все сто.

– Ты сам-то чем занимаешься?

– Работаю в фирме одной. Менеджером, – Зингер щегольнул входящим в лексикон иностранным словечком.

– А по-русски это чего означает?

– Договора всякие заключаю, – Митрохин понял, что разговор пустой, что тащить в ментовскую его не собираются, выдохнул, разговаривал лениво.

– Мобильник есть у тебя? – Миха подумал, что эта информация всяко лишней не будет.

– Не заработал пока.

– А чего так, господин менеджер?

– Договора плохо заключаются.

– А как полные данные твоей невесты? – оперативник достал блокнот, щёлкнул авторучкой.

– Блин горелый, девчонку зачем впутывать? Я десять лет на воле, сколько вы меня доставать будете?! – Зингер повысил голос, Маштаков нащупал его болевую точку.

Внимательно следивший за беседой опера с блатным гражданином Юра-бешеный не вытерпел:

– Гражданин, а ну не материться в общественном месте! Товарищ капитан, давайте на него протокол составим! По сто пятьдесят восьмой КоАП[51]!

Он подыграл вовремя.

Взбрыкнувший Митрохин снова вспомнил, что на самом носу – Новый год, что ментам просто в кайф изговнять нормальному человеку праздник. Кривясь одутловатым лицом, продиктовал данные девушки, она оказалась восьмидесятого года рождения.

Миха в несчетный раз подивился дурости молодых девок, путающихся с такими волками как Зингер.

– Пока все, – Маштаков убрал блокнот, – благодарю за содействие.

– А вы все в капитанах ходите? – на прощанье Митрохин решил подколоть. – Завидую вашей блестящей карьере. Слежу за ней. И не только я.

При желании в последней фразе можно было усмотреть угрозу.

Миха смерил собеседника взглядом, думая, стоит ли отвечать. Разговор происходил с глазу на глаз, водитель в данном случае в расчёт не брался.

Поэтому Маштаков ограничился нейтральной фразой.

– До встречи в новом году.

Когда вышли на улицу, Юра поинтересовался:

– Это реально бандит?

– Угу. Гангстер, – у оперативника не имелось желания развивать тему.

Брошенные Зингером слова о его карьере уязвили. В капитанском звании он ходил целых шесть лет, два срока. Классный чин «юрист первого класса», соответствующий «капитану», был получен ещё во время работы в прокуратуре. Наиболее удачливые из его сокурсников носили подполковничьи погоны, занимали серьезные должности. Сказать, что это совсем не задевало, было бы неправдою, самолюбие у Михи, конечно, атрофировалось, но не до такой степени. Собственно, поэтому он проигнорировал летом встречу однокурсников, посвящённую десятилетию окончания универа. Теперь после снятия дисциплинарных взысканий можно было надеяться на присвоение «майора».

«Если снова в какой-нибудь блудняк не впишусь», – поёжился Маштаков.

Майорский чин, скорее всего, будет потолком; повышение по должности, с учетом репутации «запойного», ему не светит. До минимальной выслуги почти пять лет.

«Не доживу».

– А почему он – Зингер? – забираясь в кабину, продолжил расспросы Юра.

– Хоккеист такой, Юрец, был знаменитый. Зингер Виктор Александрович. Вратарь в московском «Спартаке». Чемпион мира, Европы и Олимпийских игр. Слышал?

– Краем уха.

– Он в конце шестидесятых, потом в семидесятых гремел. Ты ещё не родился.

– Чёй-то? – обиделся Юра, – Я семьдесят пятого года выпуска.

– Ну значит, на бой не сгодился. Маленький был. Тогда советский хоккей с шайбой был – ого-го-го! Все смотрели, все болели, многие сами шайбу гоняли, в каждом дворе – своя «коробочка». Ну вот и Митрохин играл по молодости. Сначала за микрорайон, потом – за заводской «Вымпел». Тоже на воротах стоял. Отсюда – Зингер.

– А-а-а, – протянул водитель с некоторым разочарованием, – а я думал – со швейной машинкой связано. У бабульки моей машинка такая есть, старая, дореволюционная. Тоже – «Зингер».

Юра помолчал минуту, а потом новый вопрос задал:

– Товарищ капитан, как считаете, у меня есть шансы к вам, в розыск перевестись?

– Разве Палыч на пенсию собрался?

– Да нет, – Юра заерзал. – Я не водилой. Я хочу опером, как вы. Чего мне до пенсии баранку крутить? Я баранку могу и на гражданке крутить вполне.

– Подойди к Борзову Сан Санычу, поговори с ним, он начальник. – Миха представил гиперхолерика Юру розыскником и улыбнулся.

«Опер по кличке Бешеный».

– А вы со мной не сходите к Борзову?

– Кабинет его, что ли, не найдешь один?

– Да нет… просто, если вы слово замолвите, меня точно возьмут. Вас народ уважает.