Плацкартные монологи. Анекдоты и миниатюры
– А как же достали негры эти, и эти все национальные меньшинства, китайцы всякие!…
ВОЙНА И МИР
При ранении в голову Виталика обмотали бинтами так, что даже рта не осталось. Он спустился вместе со своим агрегатом – гранатометом – а говорить ни с кем не мог. Сняв бинты, врач спросил: – Куда ранило – то?, – И Виталик, отвечая, выплюнул пулю на кафельный пол.
А Мирон и Зураб были отпущены вниз без ранений, просто по распорядку. Доехали до Нового Афона, до родной стороны, так сказать. И ничего нету! Ни вина, ни баб. Ну, вернулись обратно в Сухум. Там неожиданно повезло – местный Сбербанк справлял глупый юбилей. Что-то там пятнадцать лет, один управляющий, и двадцать восемь женщин.
Вам надо рассказывать про Зураба? Про уставших музыкантов? Про музыкантов, обеспечивших свои семьи на год вперёд? С каждой Зураб оттанцевал, закрутил в круге, так сказать!
Вы знаете, как поют на Кавказе?
Вы знаете.
Запевает всегда один. Потом подхватывают сразу трое, потом все. Это многоголосие уносит всё вверх. Поют все, кроме самого старшего, он не поёт, он – плачет. А белая скатерть стола становится крошечной чужой точкой на ненужной земле. Если ненадолго опуститься, станут заметны красные капли, случайно оброненные, когда наливали вино. В этой бесконечности гости – лишние! Лишние или пришлые, незваные – не на века, только здесь и «на сейчас». Нет вам здесь места. Нет места ни кому – только песня!
А потом поехали в Гудауту. Почему не было видно бетонных заграждений? Что, у папиной 21ой Волги плохой обзор?! Впаялись в армированную плиту по- полной. Уже близко к городу. Зураб дотащил до больницы Мирона на руках.
– Мне только пьяных не хватало! – ответил хирург, – Война идет, у нас раненные, а вы…
– Да мы тоже! – кричал Зураб.
– Не повезете в Новый Афон, сами доедем! – и покатил инвалидную коляску с дружком вниз по лестнице.
– Хватит, хватит!
Довезли до Нового Афона. Утром Зураб понял, как ему плохо. Он выпил, и понял, что плохо не только ему одному. А когда он это понял, он взял бутылку водки, и пошел в больницу. Там лежал Мирон с загипсованной шеей.
– Привет! – сказал Зураб.
– Это, ну, в общем, – пить Мирон не мог.
Тогда Зураб оттянул нижнюю губу товарища, и влил туда цельную бутылку водки.
ГИДРОЛОГ
Некоторых умственно отсталых детей родители приучают к чему-нибудь, к простейшему счету или к рисованию – ну, чтобы занимались хоть чем-то! А Вова сначала отучился гидрологии, а уже потом получил по голове. Вообще по жизни везло.
В институт Арктики и Антарктики взяли сразу же после реабилитационного курса, попал в хорошее отделение, на Шпицберген поехал уже через год. Вести научную деятельность Вове было сложно, но делать замеры расхода доверяли без проблем. Да и дураком он был, в общем-то, тихим, работу свою любил, ну были, конечно, странности… Как-то я делал с ним суточный замер расхода Грендален, сменялись через четыре часа, я для него дров по берегу набрал, разжег костер, а Вова его сразу потушил, сказал что дымит. Это в сентябрь-то, на Шпицбергене!
А тут опять повезло. Пропустила Вову комиссия на целый год в Антарктику. И вот пишет Вова письмо товарищам: «…Очень сильно тогда ветер задул, прямо с ног сбивает! Ну, я и вспомнил ваши советы, как бороться с сильным течением, набрал в рюкзак камней побольше и добрался до дома».
СССР
Смеркалось. Иван Иванович Иванов, ГеБешник во втором поколении, штатный сотрудник, уже капитан, переводчик, так сказать, и по совместительству московский гид, тоже, простите, как амплуа, да и от души, сука ещё та, наконец, отправлял очередного подопечного, британца, кажется, в путь-дорогу домой. Ехали машиной в Шереметьево. Кидало «Волгу» на ухабах, в сгустившейся темноте мелькали очертания бездомных собак, те, что брехали вдогонку, скрипели автомобильные диваны, но всё это было ничто. Всё это закрывал глубокий стон иностранца, отравившегося на прощальном ужине и смертельно желавшего в клозет.
Нет таких инструкций, чтобы останавливаться на обочине. Ситуация в уставах ещё не описана. Кстати, неплохая тема для кандидатской – мелькнуло – и улеглось. Только не у британца!
Вот, по Москве водишь его, гниду, ну приспичит, шасть в ресторан ближайший, корочку в морду швейцару, и – пожалуйста! Хоть засрись! С бумагой туалетной, правда, плохо. Действительно, плохо.
Согласно Ин. СП №, параграф, строка – бумага есть всегда при тебе. Но останавливаться на обочине?
Домчались, допрыгались до Шереметьево.
– Сэр?!
– Куда там!
Ломанулся британец – на первом этаже нету фарта, везде ремонт. Лифт медленный, по лестнице – блядь (по – русски, не знаю, как по – аглицки) – туалеты только на четвёртом. Долетел.
Мужское отделение просто закрыто на замок. В женском – первая дверь оборудована под подсобное помещение для инвентаря уборщиц, вторая заколочена гвоздями. Третья… В третьей сидит на толчке генерал в шинели, подбитой красным атласом. Крючка для одежды нет, и он сидит в шинели на корточках, подобрав пологи выше колен. На корточках, потому что стульчака тоже нет. И нет щеколды на двери, что вынуждает генерала держать ручку двери. Левой рукой шинель, правой – ручку двери.
Эта дверь третья.
Британец рвет так, что генерал вылетает наружу, вспотевший, с голой жопой, с атласными фалдами, так неожиданно гармонирующими с его белым дряблым телом. Он плюхается на зассанный кафель пола, а басурманин уже на унитазе!
Как же ты так опростоволосился, Иван Иваныч?
Иванов?
АДЕКВАТНОСТЬ
Неожиданно Антон подцепил заказ на ремонт куполов в Донском монастыре. Он договорился с менеджером встретиться там уже на следующий день в 10.00, и собственно, осмотревшись, обозначить «сумму прописью». Никто не опоздал. Побродивши по подворью в поисках ответственных лиц, и не найдя таковых, Антон и менеджер двинулись по логическому пути вверх по древней лестнице, где и были задержаны монахом Феофаном (в миру Сергей), исполняющем обязанности монастырского сторожа.
После недолгих переговоров выяснилось, что для обследования куполов необходимо благословение кого-нибудь из старших монахов. Миряне, не сговариваясь, ограничили возможность благословения 10ю минутами – увы, все торопились – и срок был соблюден. Нашедшийся ответственный иеромонах Прокопий (в миру Николай Иванович Антипов) благословил трудящихся на восхождение по старинным ступеням. Однако, уже начавший движение, Антон, вдруг, был остановлен нелепой фразой: « Братья мои! Хотелось бы, что бы работники ваши были адекватны и богобоязненны“. „Простите, – уточнил Антон, – так вам нужны богобоязненные или адекватные?»… Работа не состоялась.
СПЕЦНАЗ
Случилось так, что любитель кун-фу, айки – до, карате и греко-римской борьбы подвёз Шуру домой, и зашёл к нему попить чайку. И надо же было, что в гости к Шуре как раз пришли два спецназовца. С собой они принесли три бутылки водки (по одной на брата, а третью – желающим) и пачку вафель на закуску. Любителя единоборств так и распирало с вопросами, и он не утерпел:
– Скажите, а какую технику использует спецназ в рукопашном бою?
– Слушай меня внимательно, – был ответ, – для того, чтобы боец спецназа вступил в рукопашный бой, он должен проебать на поле боя автомат, пистолет, штык-нож, ремень и сапоги, после этого, он должен найти пространство, свободное от палок, камней, бутылок и прочего мусора, найти на этом пространстве такого же идиота, как он сам, и вступить с ним в рукопашный бой.
БЕЛЫЕ НОЧИ
По профессии Александр Вакулин был гинеколог. Причём, не просто гинеколог, а хирург. По- разному мужчины решают вопросы с девушками. Костя Мухин, например, всегда говорил напрямую:
– Работаю я на заводе, так что, денег у меня нет. Но у меня есть кое- что другое…
При этом Костя многозначительно опускал свой взгляд. Брошенные девки всегда долго его вспоминали. А Саша действовал по- другому, он шептал:
– Что ты, глупенькая! Я же врач. я же там знаю всё лучше тебя!
В конце июня, на белые ночи, всегда ездили в Питер на скалы. Все тогда были не богаты и толпой с рюкзаками забивались в электричку на Финском до Кузнечного. Ехали с преферансом, гитарами и пивом. Дальше пересаживались на «кукушку» – дизель о шести вагонах, и въезжали уже в приграничную зону, для которой заранее брали ксивы у ментов. И ещё километра 3—4 пешком.
Лагерь стоял недалеко от скалы «Спартак» на пригорке над озером в сосновом бору. Кто успевал поставить палатку, кто нет, все бодро принимались жечь костры, пить что покрепче, бренчать на гитарах. Соревнования начинались только завтра, сегодня? Ночи то белые, прозрачные. По – утру спускались к озеру. Тихо, чтоб не спугнуть мальков заходили по песочку в тёмную торфяную воду, и оттолкнувшись от отражения сосен, выплывали на простор, куда деревья не дотягивались, в небо, ещё не тронутое зарёй.
Так всё было и в этот раз. Так и было. Только утром хватились – Сани то нет! В поезде был, а тут нет! Пошли толпой искать. Куда ему деться то! Половина тропы идёт по слегам через болота.
Болота не топкие, но и не свернёшь далеко. Шли и звали Александра, а в ответ только ветер по кронам крадётся. Но, почти у края леса, нашли.
Прямо на тропе стоял огромный гранитный валун. Что бы залезть на него, пришлось использовать непростую технику боулдеринга. На плоской вершине камня лежал, свернувшись клубком, спящий Саша. Рядом с ним так же крепко спал его ротвейлер. Чуть поодаль стояла недопитая бутылка водки, и колода карт, разложенная под преферанс НА ТРОИХ.
«Вы слышали? Вчера …»
Вы слышали? Вчера —один, залезши на чердак,повесился, не справившисьс обидой.Я говорю – дурак,а сам завидую.Не лучший способ,полно, вы правы.Но крюк чудную ношуподнимет из толпы!ПРОБЕЛ
– Взвод! Газы! – все курсанты становятся одинаковыми инопланетянами.
– Вспышка слева! – Отбой! – Вперед шагом! – Вспышка справа! – Отбой! – Снять противогазы! – Вольно!
Владимир Люсин стягивает резиновую маску и вытрясает из нее останки очков. Он выбирает наибольший осколок стекол и смотрит сквозь него на окружающий мир. Ничего, кроме лица капитана Лунина не видно, ни блеклого украинского неба, ни выжженной степи, тощих сосновых посадок, ни запыленных товарищей – ничего не видно, только лицо капитана. Капитан глубокомысленно говорит:
– Ну, что брат, очкам пиздец! Почти война.
…
Каждое утро на лесном плацу подполковник Ложников производит развод.
Майор Скрыпник, как- то, проходя мимо нас, уже построившихся, спросил:
– Какой взвод? – Тринадцатый! – Лихо и хором ответили мы (а таких номеров взводов по уставу не бывает), – Бхляать! – мотает головой Скрыпник и уходит.
Такое было однажды, а развод каждый день.
– Взводы! – Кричит полковник Ложников тонким голоском, срывающимся на фальцет, – Равняйсь! Смирно!..Левый фланг!
Левый фланг (то есть наш взвод и окружающие) подтягивается, и далее:
– Взводы! Равняйсь!! Смирно!!! Левый фланг!
Когда поставлена задача, взводы расходятся по жидкому украинскому лесу в разных направлениях. И со всех сторон слышатся:
– Взводы, равняйсь!! Левый фланг!
Меняются интонации, тембры и прочие баритоны, но неизменным остается фальцет:
– Взводи! Равнияйсь! Левий фланг!
Подполковник Ложников нервно шагает по плацу, не в силах остановить лесное эхо.
– Взводи, равнияйсь! Смирно! Левий фланг!
Каждый божий день.
– — —
Идут практические занятия. До расположения Х-ой ракетной дивизии мы прибыли коротким марш-броском по украинской степи. Теперь нам уже хорошо в тени маскировочного тента, и слушаем мы всю эту матчасть с легким отчуждением. Занятие проводит сержант срочной службы, при этом его служба на исходе второго года. Он – дембель, ему – все равно, и обучать без пяти минут офицеров ему импонирует.
Всю лекцию сопровождает нескончаемый стук костяшек – это стоящий рядом рядовой взбивает бритвенной кисточкой мыльную пену в странном металлическом стакане. Занятия посвящены герметичности пневматики боевой ракеты и способам ее проверки. Сержант говорит медленно, с хорошим московским выговором, внимательно заглядывая в безразличные глаза будущих офицеров. А мыльная кисточка все стучит!..
– Итак, – завершает монолог сержант, – для окончательной проверки трубопроводов необходимо обмылить все штуцера и места соединений. Для этого используется мыльная пена, взбитая на небольшом количестве воды. Готовность пены для проверки пневмосистемы определяется переворачиванием сосуда с пеной головою вниз, при этом кисточка не должна выпасть из сосуда!
При последних замечаниях сержанта костяные звуки прерываются, и солдатик с опаской вкладывает стакан с пеной в протянутую руку сержанта. Все замирают…
– Смотри, опростоволосимся! – бросает сержант, и резко переворачивает стакан – кисточка не выпадает.
– Ну, обмыливать систему мы не будем, она только что проверялась, – заключает сержант, – а пена хорошая.
И солдатик облегченно вздыхает.
Я тогда подумал, что перестук костяшек и есть суть нашей армии, да и жизни вообще, но я ошибался.
Немного позже, на других практических занятиях мы познакомились с главным трансцендентным звуком.…
В операторской кабине ракетной установки 8К14 раскаленной до бела кировоградским июльским солнцем, сидел человечек ростом не более метр сорок, одетый, соответственно, не по росту в выцветший хаки, с огромными голубыми глазами, с испуганным выражением румяного крестьянского лица, и масляным пятном на правой щеке. Он перманентно крутил ручку прибора, проверяющего сопротивление электрической сети, и кричал в рацию результаты исследований:
– Бесконечность! Бесконечность! Бесконечность! Бесконечность!
Все вокруг, вокруг ракетной установки 8К14 и столпившихся здесь курсантов, вокруг сосновых посадок, окружающих поляну с ракетой, и далее, вокруг выжженных степей и таких же перелесков, и вокруг, уже, Черного моря, и дальше – турок, и других стран…
Вокруг всего этого есть бесконечность.
Я, то есть, хочу сказать, что, когда меня, наконец, убьют на ненужной, смешной, какой-нибудь, киргизской войне, и я, легко оттолкнувшись от земли, медленно начну подниматься к облакам, именно этот голос низкорослого украинского солдата, именно его безнадежность на лучшее, будет сопровождать меня в последнем полете.
– Бесконечность! Бесконечность! Бесконечность! Бесконечность. Бесконечность бесконечность бесконеч бескон бес б
– — —
Команда «Вольно» и «Отдыхать» приходят в мой мир одновременно. Я лежу на сухой земле под деревом неухоженного яблоневого сада и грызу неспелые зеленые плоды.
Ко мне подходит полковник Перелыгин и, с участием заглядывая мне в лицо (для этого ему пришлось наклониться), говорит:
– Травин, ну что у вас такая кислая физиономия?! Быть может, эти полтора месяца военных сборов будут единственным светлым пятном в вашей жизни!
– Ну, да, – отвечаю я, не отрываясь от яблока, – пробелом…
– Встать! Смирно!
Ну и так далее.
– — —
Майор Скрыпник не матерился только когда спал, и всегда с хорошей фантазией. Например, выражения типа: «Кусок засохшей менструации» были для него вполне естественны.
1. Однажды, нам удалось откосить от занятий, назвавши себя стихотворцами и декораторами, мы делали стенгазету и флаг взвода. Майор Скрыпник, проходя мимо, поинтересовался назначением разрисованной тряпки, которую мы приколачивали к швабре, превращенной в древк.
– Взводный флаг! – отрапортовали мы.
– Обоссать и заморозить, – сморщился майор и поспешил прочь.
2.-Ты думаешь, что противник по лесу ходит, как мудак? Нет, он тоже ездит по дорогам, – чистил Скрыпник Фикуса за то, что тот расположил свою виртуальную ракету прямо на проселке, – Он приедет сюда на мотоциклетке, спизженной в деревне Осетняжка, и постреляет всех твоих воинов из, так же спизженного у твоего товарища и такого же мудака, автомата Калашникова!
3.– Емельянов, закрепитесь на местности.
Емеля уверенно тычет пальцем вправо и докладывает:
– Там север!
– Емельянов, там – жопа, – вздыхает майор.
Емеля берет чуть левее.
– Там север!
– Емельянов, там – жопа! – повторяет майор.
Совсем растерявшийся Емеля тычет пальцем почти на юг:
– Там север…
– «Там», Емельянов, жопа, а север находиться в направлении отдельно стоящего дерева!
4.И мы бежали по скудному перелеску на занятиях по топосьемке. Я ничего не соображал и полностью доверился другу и командиру нашей тройки Вовану. Когда мы завершили наш маршрут, и Вован предоставил Скрыпнику карту, я интуитивно снял очки.
– Ты зачем очки снял, – спросил меня майор.
– Ну, так, на всякий случай, – честно ответил я.
– Правильно, – ответил майор Скрипник, и повернулся к Вовану.
– Я- то думал, что ты единственный человек среди этой коблы, а ты, оказывается, папуас ебаный! Газы!
Ошибки навигации мы исправляли, обливаясь потом в резиновых масках.
Ну-у, четыре примера. Тем не менее, ни я, ни кто-то другой не могут сказать дурного слова в адрес майора Скрипника.
– — —
Есть на свете много мудаков. В военных организациях их концентрация больше. Ну- у, что же:
Павел Аносов был редкосным мудаком. Это признавали и курсанты, и ведущие офицеры. Да, не спорю, в военных кругах такие личности – не редкость, но, позвольте, требовать зашить карманы у собственных офицеров…
Был, конечно, майор Дыгин, что сбрил усы и, запершись в отеле, пил девять дней, не пуская к себе никого, так это ж гусарство!
А отработка выправки на плацу, это, вы меня извините, У-у- у-у —у…
Когда начальник военной кафедры Московского Авиационного Технологического Института имени Константина Эдуардовича Циолковского в час свободный попытался собрать металлическую кровать для отдыха в тени, и когда у него ничего не получилось, и все присутствующие в лагере исчезли, и курсанты, и действующие офицеры – ах, мама, это надо было видеть! – его недоуменный взгляд, обводящий мертвый лагерь, только что кишащий зелеными человечками…
– Да ладно! Вот у нас командир дивизии, – отвечал нам местный капитан, – опоздаешь —
Я вас спрашиваю: почему?
– Автобус задержался!
– Молчать! Я вас спрашиваю почему?
– Автобус задержался, товарищ полковник.
– Молчать! Я вас спрашиваю, почему?!
– Да не было возможности, автобус…
– Моолчаать!!! Пять суток ареста!
– — —
В моей жизни все было проще.
Когда мы уезжали из обыденных сосновых советских посадок, и когда уже было ясно, что кошмар кончился, вдруг…
Машины остановились.
– Товарищи офицеры! – прогремел Павел Аносов.
– Посмотрите, как колоситься рожь!
Все вылезли из машин, и по команде, встали в ряд.
Неумолимое желание сесть в поезд и напиться не позволяло любоваться колосящейся рожью.
Пользуясь своим малым ростом, я вышел из строя и, расстегнув уже не мои солдатские штаны, помочился прямо на пыльную дорогу, разрезающую ту самую рожь. Желтая жидкость падала на высохшую землю и рассыпалась в пыли, как бусинки ртути от случайно разбитого градусника.
АРТУР И ЕГО ЖЕНА
Варшавянин, приятель мой, Артур, занимался оптикой в тяжелые времена. Изготавливал лазеры на основе советских линз, и мы ему в этом помогали. Он ещё был гонщик, в смысле, автогонщик, и участвовал в соревнованиях местного значения. Ещё Артур прикупил УАЗик после распада СССР и распродажи военной техники, на котором мы гоняли по танкодрому под Варшавой. По лужам, грязи, по горкам и обрывам, через рельсы и дровяные завалы…
А жена у него была украинкой, по образованию искусствовед. Она научила меня таинству коктейлей, и она же всегда рассказывала занимательные истории из своей жизни. Уже подпив.
Как то, снимали они с подружкой квартирку в Ивано-Франковске. Квартира была однокомнатная, а поскольку, хозяину жить было больше негде, он обитал на балконе. Происходило это так: вечером хозяин приползал на четвереньках совершенно пьяный домой. Его запускали на балкон и дверь запирали. Следующим утром он робко стучался в стеклянную перегородку. Ему открывали. Мужик раздевался почти до нага, срезал со своего костюма все пуговицы, всё стирал, затем гладил-сушил, и пришивал пуговицы обратно. Получив оплату за прошедшую ночь, он уходил в мир, и вечером, опять заблёванный, возвращался назад.
А когда девчонкам становилось совсем плохо, совсем тоскливо, они шли на автобусную остановку. Там, если удавалось присесть на лавочку, можно было наблюдать замечательный спектакль посадки пассажиров. Особенно, смешили каменные лица граждан, стоящих у дверей автобуса, и не желающих пропустить прочих в глубь салона по неизвестным причинам. Ну, и другая толчея.
А Артура, кстати, убили. Он пришёл к знакомой по виндсерфингу, сидели на кухне, ну, как в Москве, тут вломился бывший муженёк, и стал женщину избивать на глазах Артура. Тот, конечно, заступился, и конечно, этого заломал, а этот достал самодельный пистолет и застрелил того. Артура, значит.
Такие, вот, у нас в Варшаве, варшавские дела.
ВОССТАНОВЛЕННАЯ ПЕСНЯ
Начало я забыл. Точнее, помнил, точно, одну фразу. Вы её сразу узнаете.
ВЕРТИКАЛЬНЫЕ ЛУГА.
ВЕРТИКАЛЬНАЯ ВОДА.
(Ну, в смысле, водопады там везде)
ЕСТЬ ДОРОГА В ОБЛАКА,
ЕСТЬ ДОРОГА В НИКУДА.
Как легко тебя столкнуть,И шагнёшь куда-нибудь.Нам Судьбу не обмануть,(Догадались?)Выбираем средний путь.ВЕРТИКАЛЬНЫЕ ЛУГА.ВЕРТИКАЛЬНАЯ ВОДА.ЕСТЬ ДОРОГА В ОБЛАКА,ЕСТЬ ДОРОГА В НИКУДА.(Это я уже описывал)От дурмана конопли(А её там! И в качестве деревьев!)Рвутся жилы у реки.И касаются рукиЗвезд холодные (скользящие?) огни.ВЕРТИКАЛЬНЫЕ ЛУГА (Там коровам сено носят люди, иначе, скотина улетит метров на 700т вниз)ВЕРТИКАЛЬНАЯ ВОДА.ЕСТЬ ДОРОГА В ОБЛАКА,ЕСТЬ ДОРОГА В НИКУДА.Поломался горизонт!Ледники встают «Во Фронт»(У-ух!)Над вершиной, словно зонт,Небеса качают гонг.ВЕРТИКАЛЬНАЯ СТЕНА.ВЕРТИКАЛЬНЫЕ СНЕГА.ЕСТЬ ДОРОГА В ОБЛАКА,ЕСТЬ ДОРОГА В НИКУДА.И, опять, уже хором:
ВЕРТИКАЛЬНЫЕ ЛУГА!ВЕРТИКАЛЬНАЯ ВОДА!ЕСТЬ ДОРОГА В НИКУДА!ЕСТЬ ДОРОГА В ОБЛАКА!Занавес.КОНСЕРВЫ
Возможно, вы слышали что-то о французском путешественнике, пешком и в одиночку преодолевшем Северный морской путь, По крайней мере, некоторые СМИ писали об этом неординарном событии.
Я имел счастье быть знаком с героем практически лично – через моих друзей во Франции.
Они и рассказали мне предлагаемые вам ниже столь пикантные подробности…
Жиль, как и многие французы, попал под магические чары России и бывал тут неоднократно. Прежде чем двинуться в далёкий и трудный поход, он посетил несколько глухих поселков на побережье Северного ледовитого океана в Сибири, где и познакомился с простой, но невероятно милой сотрудницей рыбного консервного завода. Постылая однообразная действительность сменилась для девушки сказочным фейерверком – Жиль женился на ней и увез прямиком в Париж!
Мы не будем живописать восторги и нюансы столичной жизни молодоженов, однако, посмею напомнить об одном сапожном инструменте в заднице Жиля, которое во многом способствовало метаморфозам жизни его и не только.
То есть, в скором времени Жиль решил, что жить в Париже слишком дорого (тем более, что зарабатывал только супруг), и он решил продать квартиру и перебраться в Нормандию на свежий воздух. Сибирской красавице, как супруге, пришлось подчиниться. Обустроившись на новом месте, и подсчитав возросший, в связи с переездом, финансовый потенциал, Жиль, наконец, принял решение свершить «Великий переход». Быстро собравшись, он поручил молодую жену своему другу и уехал в Россию.
Вы, верно, уже догадались, что произошло между девушкой и другом Жиля. Сухое сообщение об этом событии и просьбу о расторжении с ним брака Жиль получил уже где-то на середине Северного морского пути. Герой сплюнул, отправил во Францию свое согласие и двинулся дальше к заснеженной Чукотке. А в далекой Нормандии коварный дружок взял русскую красавицу за руку, заглянул в синие очи и прошептал: «Любимая! Я не смогу прокормить нас обоих, тебе нужно найти работу…»
В Нормандии – нет проблем! Вот вам рыбный консервный завод.
ВТОРОЙ
Дружок мой Олежка, а сегодня Олег Александрович, хирург-стоматолог работает по четным в частной клинике с утра, а после обеда в муниципальной, ну, а по нечетным – наоборот. Это я так, к сведению. Кстати, в государственной организации он никак не лечит, а только зубы рвет. Человек не малых размеров, Олег Александрович, с утра в кабинете, оторвавшись от книжки по военной технике, отворяет дверь кабинета, и вполне дружелюбно приглашает первых двух пациентов, через минут пять, сделав гражданам обезболивающие уколы, приглашает следующего. И пошла карусель, где огромный корпус Олежки надвигается на приговоренного и: