Максим Удовиченко
Старатели Сахары
Посвящается тем, кто по причине авантюризма или по долгу службы уехал в далекие зарубежные края заниматься разными разностями, в том числе и в благих целях.
Выражаю признательность:
за творческие идеи, помощь в редактирование и оформление материала книги – Удовиченко Алексею, Удовиченко Дмитрию, Озеровой Евгении, Бекетовой Варваре;
за стойкость и терпение, проявленные при прочтении содержимого и просмотре рисунков к книге – Вадиму Смолянкину, Добронравовой Ирине, Тимофееву Николаю, Скороходову Валерию, Субботину Алексею, а также всем тем, кто вместе со мной не сомневался, что книга увидит свет.
С уважением, автор текста и иллюстраций,
Максим УдовиченкоГлава 1. Слуга звездочёта
Г. Аудагост, пограничная территория владений халифа Абдаллаха-Ибн-Ясина из династии Альморовидов, год 1056 (в настоящее время г. Тегдауст, провинция Восточный Ход республики Мавритания).
– Аль-Мажнун[1]! Где ты, бездельник?! Да укоротит Аллах милостивый и милосердный твои гнусные дни! – кричал, негодуя, всадник в чёрной, расшитой золотыми звёздами и полумесяцами чалме и синем атласном халате, богато украшенном золотыми узорами.
– Я здесь, о, великий звездочёт халифа и мудрейший из прорицателей, достопочтенный Аль-Фарух-Ибн-Сауд! – отвечал невысокого роста человек с длинным носом, в большой остроконечной чёрной шляпе звездочёта. Неловко отодвинув полог шатра, он с кряхтением попытался выбраться наружу, цепляясь длинными рукавами чёрного халата за нехитрые предметы кочевого обихода.
За откинутым пологом шатра отчётливо мелькнуло приятное лицо молодой берберки[2].
– Вот тебе пятьсот мискалей[3], мешок золотого песка и три золотых динара[4]! Купишь двадцать невольников, десять верблюдов, пригодных для длительного перехода, тридцать муддов[5] пшеницы, тридцать баранов и коз, специй же, воды и пряностей возьмёшь на сорок дней пути! Мы отправляемся завтра с рассветом! – произнёс Аль-Фарух, кидая тяжёлые вьюки на песок перед склонившимся в почтении Аль-Мажнуном.
Затем со словами «Найдёшь меня в моём шатре!» он неожиданно исчез в клубах пыли так же, как и появился.
– Слушаю и повинуюсь, о, великий звездочёт халифа! – произнес Аль-Мажнун, обращаясь к тому месту, откуда ещё совсем недавно слышался голос его хозяина.
Взвалив мешки на спину, Аль-Мажнун побрёл вдоль тенистых акаций по дороге, ведущей в город. Лучи жаркого сахарского солнца, проходя чрез густые ветви акаций, прорезая клубы пыли, вздымавшиеся от стад овец и караванов верблюдов местных торговцев, напоминали библейские «столпы света», освещавшие путь утомлённых странников.
…Взвалив мешки на спину, Аль-Мажнун побрел вдоль тенистых акаций по дороге, ведущей в город.
«Надо спешить! – думал Аль-Мажнун, тяжело ступая своими остроконечными сандалиями с загнутым верхом по пыльной дороге. – Хозяин серьёзен как никогда! В прошлый раз он обещал превратить меня в жабу за то, что я соблазнил дочку торговца финиками, а сейчас, если я буду нерасторопным, он выполнит своё обещание!» Так рассуждал он, волоча нелёгкую ношу.
Прямо у ворот города Аль-Мажнун увидел процессию всадников халифа Абдаллаха, стремительно продвигавшуюся меж склонившихся в почтении торговцев, путников и горожан.
– Слушайте! Слушайте! Имеющий уши да услышит! – кричал первый всадник в украшенном золотом чёрном тюрбане. – Повелитель правоверных, халиф Абдаллах, да укрепит его Аллах своей поддержкой, да окружит его своими милостивыми делами, выступает в поход в Магрибские земли, для обращения неверных в истинную веру! Да поможет ему Аллах великий, и да сохранит он повелителя правоверных! Всем же услышавшим милосердный халиф Абдаллах велит внести десятую часть своего дохода – в знак признания и одобрения деяний милосердных рук его! Отказавшихся внести мизерную плату ждёт неминуемая смерть!
Последние фразы всадника утонули в оглушительном рёве труб музыкантов халифа. Процессию сопровождали пешие воины, бесцеремонно вырывавшие деньги, украшения и драгоценности из рук торговцев и горожан. Товар складывали в повозки, к ним же наспех привязывали верблюдов, скот и лошадей.
Узнав, что Аль-Мажнун является слугой великого Аль-Фаруха-Ибн-Сауда, воины халифа не взяли с него платы и беспрепятственно пропустили в город, не причинив ему вреда.
Пройдя знакомыми улочками, утопающими в зелени акаций, финиковых пальм и дикого винограда, Аль-Мажнун свернул у мечети на улицу, ведущую к рынку.
…Тем временем во дворце халифа Абдаллаха-Ибн-Ясина
Невысокого роста, сухощавый, с чёрной бородой и очень смуглым лицом, в синем тюрбане, украшенном золотом и сапфирами, в чёрном парчовом халате с золотой же вышивкой, халиф Абдаллах, повелитель племён и народов от Испании и до пределов царства Ганы, восседая на золотом троне, очень внимательно слушал своего военачальника Йахью-Ибн-Омара. Йахья-Ибн-Омар неторопливо излагал план предстоящего похода, стараясь как можно подробнее аргументировать те или иные свои предложения.
Дворец правителя Аудагоста, ещё два года назад принадлежавший выходцу из вождей чёрных племен сонинке[6] могущественной империи Гана, был богато украшен золотом и драгоценными камнями.
Стены дворца изобиловали расписанными золотом фресками и сурами из Корана. Драгоценные камни, использованные в арабской мозаике, поражали воображение.
Золотой фонтан в окружении финиковых пальм с приятным журчанием раскидывал потоки воды, разлетавшиеся на тысячи играющих на солнце алмазных брызг, создавая атмосферу неописуемой восточной роскоши, умиротворения и прохлады.
Военный совет во дворце Халифа
– О, великий повелитель правоверных! – продолжал свою речь военачальник Йахья-Ибн-Омар. – Милостью Аллаха всемогущего и милосердного, мы не сможем сразу пойти на великий магрибский город Сиджильмаса[7], не усилив нашу армию пешими и конными воинами наших союзников. Из Аудагоста армия великого халифа выдвинется в город Тимбукту. Когда мы достигнем Тимбукту, правитель города Мусса-Ибн-Халид милостиво предоставит нам десять тысяч пеших и пять тысяч конных мессуфа[8] для похода на отступников веры. Пополнив запасы воды и продовольствия в Тимбукту, мы выдвинемся в город Атар, и уже из Атара, мы обрушим наши клинки на головы неверных Магриба, – посвятил он в подробности плана великого правителя.
– План твой успешен, Йахья-Ибн-Омар, но что скажет великий Фарух-Ибн-Сауд, кому Аллах милостивый и милосердный доверил узнавать его волю по знакам и звёздам? – произнес халиф, обращаясь к предсказателю и звездочёту Аль-Фаруху.
– О, великий повелитель правоверных! План Йахьи-Ибн-Омара воистину безупречен, но звёзды говорят, что поход армии великого халифа обречён на бесконечные сражения с превосходящими силами неверных! – отвечал Аль-Фарух-Ибн-Сауд, внимательно всматриваясь в выражение лица халифа.
– Так ты предрекаешь поражение?! – теряя терпение вплоть до того, что поднялся с трона, произнес халиф.
– О, великий повелитель правоверных! Я не могу ничего предрекать, я лишь могу видеть волю Аллаха всемогущего и милосердного в знаках и звёздах, – сказал Аль-Фарух, склоняясь в почтении.
– У меня были совершенно другие намерения! Я собирался возглавить поход и дойти до магрибского города Фес, куда, как мне стало известно, по воле Аллаха милосердного, недавно прибыл мой учитель и наставник Абу-Имран-Мусса, – произнёс халиф, в раздумьях всматриваясь в сверкающие в лучах солнца брызги фонтана.
– О, великий халиф! – продолжал Аль-Фарух, почтенно склонившись перед повелителем, – Я понимаю, насколько важно для Вас увидеть великого учителя и наставника Абу-Имрана-Муссу. Но знаки Аллаха всевышнего и милосердного, которые мне удалось прочитать, указывают на то, чтобы Вы, о, великий и премудрый правитель правоверных, остались с частью войска в городе, – произнес Аль-Фарух в почтенном поклоне.
– Ты смелый человек, Аль-Фарух! Тебе всегда удавалось известными лишь одному тебе способами прочесть по знакам и звёздам волю Аллаха всевышнего и милосердного, – задумчиво произнёс халиф Абдаллах, – Я последую воле Всевышнего и останусь в городе, армию же поведет в поход эмир Йахья-Ибн-Омар, – приняв непростое решение, заключил халиф, завершая совет.
– Слушаем тебя, о великий повелитель правоверных и повинуемся! – ответили все собравшиеся, склонившись в почтении перед великим халифом.
* * *Тем временем Аль-Мажнун уже сновал меж шумных рядов торговцев, настойчиво и наперебой предлагавших купить их товар. Он бросал лукаво – оценивающие взгляды на девушек и женщин, прихватил по привычке гроздь бананов и горсть фиников у зазевавшихся торговцев и вдруг совсем забыл о поручении хозяина, не удержавшись и всё-таки увязавшись за берберкой с весьма пышными формами.
Следуя за красавицей, Аль-Мажнун не заметил, как пересек площадь шумного рынка и оказался в роще финиковых пальм. Посреди опушки, на выгоревшей от солнца траве, на платяных вьюках, аккуратно лежали куски соли[9] различных размеров. Напротив каждого куска так же аккуратно были выложены золотые слитки и мешки с золотым песком[10]. Ни секунды не раздумывая, со словами «У хозяина этого добра полно, а у меня совсем нет!», – Аль-Мажнун ловко закинул в свой мешок пару кусков соли и пару слитков золота.
Аль – Мажнун на рынке Аудагоста, занят привычными делами: ворует финики и выслеживает женщин.
Несмотря на тяжёлую ношу, в душе Аль-Мажнуна появилась внезапная радость, а в ногах необычайная лёгкость. Сандалии с загнутым верхом, почти не касаясь земли, несли его обратно в сторону рынка.
Взбираясь на высокую стену, отделявшую рынок от остальной части города, Аль-Мажнун услышал за спиной громкие крики преследовавших его торговцев.
– Держи вора! Он украл мою соль! – кричал обвязанный чёрной чалмой, в длинном коричневом халате, чернокожий мессуфа, то и дело на бегу стараясь выбрать удобную позицию для броска копья.
– Этот негодяй украл моё золото! – вопил одетый в синий тюрбан и ярко-оранжевые парчовые штаны бербер – санхаджа, размахивая кривой бедуинской саблей, яростно пытаясь опередить чернокожего мессуфа и первым настигнуть грабителя.
Перебравшись через увитую плющом и диким виноградом стену, не без труда увернувшись от ударившего рядом с ногой копья, Аль-Мажнун растворился в шумной толпе рынка.
Сбивая попадавшихся на пути прохожих и ловко перекатываясь через повозки, груженные арбузами и дынями, Аль-Мажнун вдруг оказался у дверей лавки знакомого торговца парчой. Машинально сунув в руку торговца маленький мешочек золотого песка, заблаговременно припрятанный в кармане халата, Аль-Мажнун исчез за дверями лавки.
– Мустафа! Скорее неси индиго[11] и одежду знатного сонинке, – выпалил Аль-Мажнун, переводя дыхание.
– Аль-Мажнун! Но здесь песка лишь на один тюрбан! – возмутился торговец.
– Я расплачусь с тобой, как только оденусь! Да, и ещё: ты меня здесь не видел! За это получишь отдельную плату! – произнёс Аль-Мажнун, запихивая колпак, халат и сандалии с загнутым верхом в холщёвый вьюк.
Аль – Мажнун уходит от погони.
Оглядев Аль-Мажнуна со всех сторон, торговец Мустафа отметил потрясающее сходство с вельможей сонинке. Синий тюрбан с серебряной заколкой в виде полумесяца в сочетании с коричневым халатом и синими парчовыми шароварами очень подходили к вновь приобретённому иссиня-чёрному цвету лица, рук и ног, подчёркивая знатность происхождения владельца.
Расплатившись с торговцем, Аль-Мажнун, уже в новом обличии, направился выполнять распоряжения хозяина Аль-Фаруха. Не пройдя и десяти шагов от лавки торговца парчой, он внезапно наткнулся на своих преследователей.
– Смотрите, господин! – кричал чернокожий мессуфа берберу-санхаджа, указывая остриём копья на Аль-Мажнуна. – Это он! Это точно он!
– Да что ты говоришь! Глупый раб! Да укоротит Аллах милостивый и милосердный твой длинный язык! Тот был бербер, в большом чёрном колпаке и чёрном халате! А этот чёрный вельможа сонинке, в синем тюрбане, коричневом халате и синих парчовых шароварах! – произнёс, негодуя, бербер-санхаджа. – Скорее ищи вора!
И не раздражай меня своими глупыми домыслами! – добавил он, пытаясь разглядеть в бурлящей толпе рынка запомнившийся ему остроконечный колпак со звёздами.
* * *Нагрузив дородных и весьма откормленных верблюдов бурдюками с водой, глиняными амфорами с зерном и тюками с продовольствием, накормив и напоив вновь приобретённых чёрных невольников и невольниц, Аль-Мажнун повел караван в направлении городских ворот.
– Узнает ли Аль-Фарух о моей «маленькой шалости» на рынке? – размышлял Аль-Мажнун, погоняя верблюдов и скот, и время от времени покрикивая на чёрных невольников.
Жаркое сахарское солнце медленно клонилось к горизонту, раскрашивая синюю гладь сахарского неба в мягкие розовые тона.
Аль-Мажнун вдруг вспомнил, как когда-то давно, когда он был катибом[12] и одновременно поверенным в делах самого эмира[13] города Мема[14], он за свою работу был пожалован четырьмя тысячами мискалей, но решил получить ещё такую же сумму, и не придумал ничего лучше, как пожаловаться эмиру, что деньги у него украли. Призвав верховного судью города Абу-Аль-Дауда, эмир пригрозил ему смертной казнью, если тот не доставит ему похитителя. Судья Абу-Аль-Дауд искал укравшего, но не нашел никого, ибо в городе не было ни единого вора. Тогда он явился в дом катиба Аль-Мажнуна и сурово допросил его слуг, угрожая им смертью.
И одна из невольниц Аль-Мажнуна сказала ему: «Ничего у него не пропало, просто он собственной рукой зарыл эту сумму в таком-то месте!», – и показала место судье. Судья извлек золото, принёс его эмиру, сообщив всю историю. Эмир разгневался на Аль-Мажнуна и изгнал его в страну неверующих, которые поедают людей. Аль-Мажнун пробыл у них четыре года, но потом, по личной просьбе звездочёта халифа Аль-Фаруха, эмир вернул Аль-Мажнуна обратно в город и отдал его в услужение астрологу.
А чёрные не съели Аль-Мажнуна лишь из-за белого цвета его кожи, ибо они говорили, будто поедание белого вредно, так как он не созрел, чёрный же, по их мнению, значит созревший…
Рассуждая о своих злоключениях, и о доброте и премудрости великого прорицателя и звездочета Аль-Фаруха, Аль-Мажнун не заметил, как на пустыню опустились сумерки.
Уже через некоторое время полная луна на чистом и безоблачном небе в окружении мириадов звёзд освещала путь каравана Аль-Мажнуна.
Добравшись до шатра Аль-Фаруха, привязав скот и развьючив верблюдов, он расположил невольников на ночлег в пальмовой роще, раздав всем циновки и разрешив развести огонь. Пересчитав ещё раз количество бурдюков, амфор и вьюков, а также мешочки с остатками золотого песка, Аль-Мажнун направился к шатру хозяина.
Откинув полог шатра и позвав Аль-Фаруха, он, к своему удивлению, обнаружил, что шатер был пуст. «Где же он может быть? Ведь конь его здесь…», – рассуждал Аль-Мажнун, огибая пальмовую рощу и углубляясь в пустыню.
Взобравшись на бархан, Аль-Мажнун оцепенел от увиденного: огненный круг в свете луны и звёзд, похожий на небесный шатёр, весь светился от пиктограмм и магических знаков. В центре круга сидел Аль-Фарух, а перед ним словно повисла в воздухе открытая книга с горящими буквами невиданного ранее языка. Страницы книги перелистывались сами собой, при этом Аль-Фарух что-то записывал, не переставая повторять какие-то заклинания.
Испуганный Аль – Мажнун наблюдает звездочёта халифа в «небесном шатре».
Внимательно наблюдая из-за большого камня за происходящим, Аль-Мажнун вдруг услышал полные негодования вопли своего хозяина:
– Как? Преемник найдется через 941 год?! Их будет двое?! Что значит, один придёт с Севера, а другой наполовину с Севера, а наполовину с Востока?! Как, моя книга, в которой собрано знание всех моих предшественников, будет принадлежать жуликам и пройдохам?! Что?! Ею будут убивать тараканов, и резать на ней солёную рыбу?! Кто такой Леопольд?!
Громкие крики Аль-Фаруха растворились в ночной пустыне, отозвавшись, как показалось Аль-Мажнуну, откуда-то из глубины песков чуть слышным эхом: «Такова воля, такова воля…» Как только затихли последние, едва различимые отголоски эха, потерявшись где-то между звёздным небом и величественными песками Сахары, в мгновение ока исчезли и книга, и огненный круг, и магические знаки, оставив великого звездочёта халифа наедине с молчаливой пустыней.
– Вот теперь-то уж точно надо спешить! – бубнил себе под нос Аль-Мажнун, ловко скатываясь с бархана.
* * *Великий звездочёт халифа мог и не догадываться о существовании другой книги, которую его слуга Аль-Мажнун тайно писал для своего преемника. Обладая талантом к рисованию и достаточным словарным запасам для ведения хозяйственных дел, Аль-Мажнун не всегда понимал значение слов, которые не были связаны так или иначе с хозяйством. Поэтому мудрёное слово «преемник» он заменил на более для него понятное слово – «подельник», снабдив для наглядности каждую страницу своей книги красочными рисунками «из жизни».
Изрядно запыхавшись, Аль-Мажнун, как ему показалось, весьма быстро добрался до пальмовой рощи, где он расположил невольников, скот и верблюдов.
– Где ты ходишь, прохвост?! – услышал он вдруг за спиной знакомый голос своего хозяина, Аль-Фаруха. – Золото же, оставшееся от торговли, и пришедшее к тебе иным путем – оставь себе! До рассвета напои верблюдов и скот, а что накормил рабов и раздал всем циновки для ночлега – за это хвалю. За моим шатром найдёшь двадцать вьюков, крепи их на верблюдов с великой осторожностью, эти вещи бесценны, – отрывисто распорядился загадочно возникший будто из песка великий звездочёт халифа.
Разворачиваясь в почтенном поклоне к неожиданно появившемуся хозяину, Аль-Мажнун всё-таки в свете луны уловил едва-едва заметную тень печали и тревоги на лице великого звездочёта.
– Приготовь караван к дальнему переходу! Не забудь укрыть все вьюки и амфоры мешками из верблюжьей кожи, нас ждет нелёгкий путь, полный опасностей и невзгод! – услышал Аль-Мажнун последние фразы хозяина, отозвавшиеся пришедшим откуда-то со стороны бескрайней пустыни эхом, в котором Аль-Мажнун отчётливо различил несколько раз повторившиеся слова: «Путь невзгод, путь невзгод».
– О, великий и милосердный прорицатель халифа! Что означает «путь невзгод»? – попытался спросить Аль-Мажнун, всё ещё склоняясь в почтении.
Но этот вопрос, как, впрочем, и большинство его вопросов, остался без ответа. Лишь мягкий свет, струившийся от зажжённых амфор сквозь слегка покачивающийся полог шатра, говорил ему о том, что хозяин только что вошёл, и, видимо, очень занят приготовлениями к предстоящему длительному путешествию по бескрайним пескам великой пустыни.
– Сколько же тайн знает великий звездочёт халифа! И книга с горящими буквами, и этот странный голос пустыни со словами, – «Такова воля», или – «Путь невзгод»! А что означают его слова «Золото, пришедшее к тебе иным путём»?! А вдруг он догадался о моей маленькой проделке на рынке, ведь о нём говорят, что он видит сквозь стены, да что там сквозь стены, поговаривают, что он может видеть сквозь время! – бубнил себе под нос Аль-Мажнун, направляясь к своей небольшой хижине с соломенной крышей и бамбуковыми стенами.
– Надо скорее записать всё, что я видел сегодня, в мою книгу, а ещё сделать несколько рисунков, для наглядности! – бормотал Аль-Мажнун, пробираясь на карачках в узкий, похожий на барсучью нору, вход в своё жилище.
Разведя не без труда огонь, Аль-Мажнун подпалил обильно смазанный бараньим жиром и добела иссушенный солнцем кусок коряги, служивший ему в качестве лучины, и очень бережно достал из походной сумки, сшитой наспех из двух мешков верблюжьей кожи, завернутую в платяную тряпицу заветную книгу с неброским названием
[15] – «Тебе, подельник».Разложив на камне книгу, Аль-Мажнун принялся рисовать. Для начала он изобразил сюжет с пышнотелой красавицей берберкой, снабдив рисунок подробным описанием того, что так притянуло его к этой женщине, а также добавил детальную схему местности обитания подобных экземпляров. Затем запечатлел момент с совершенно случайной находкой золотых слитков, мешков с золотым песком и здоровенных кусков соли, не забыв в коротких фразах добавить от себя, что такие чудесные находки возможны лишь, когда ты пытаешься настигнуть действительно эффектных женщин.
– Что такого в этом переходе?! Откуда вдруг этот «путь невзгод»?! – рассуждал Аль-Мажнун, рисуя сцену с переодеванием в знатного вельможу сонинке, снабдив её высказыванием: «Мажнун белый хорошо, а Мажнун чёрный ещё лучше».
Аль-Мажнуну не раз приходилось пересекать бескрайние пески Сахары то с караванами торговцев из Сиджильмаса, то с отрядами воинов из Тимбукту, двигаясь по камням пролегавшей через Сахару древней дороги. Караван шёл, не сворачивая с колеи. Много поколений путешественников погибло, пока она была протоптана, и если ветер пустыни наметал песок, отыскать её помогали верблюды. Несомненно, Аль-Мажнун знал, что им предстоял долгий и опасный путь из Аудагоста в Магрибские земли, и много испытаний предстояло перенести путешественникам. Их ожидали жажда, болезни, опасность нападения разбойников и хищных зверей. Днем предстояло терпеть невыносимый солнечный зной, ночью – холод. К этому прибавлялись и бедствия войн, которые халиф Абдаллах-Ибн-Ясин постоянно вёл для расширения границ халифата.
– Какие ещё «невзгоды», кроме тех, которые мне давно знакомы, упомянул хозяин, если наш караван идет с армией халифа?! – недоумевал Аль-Мажнун, рисуя сцену, где он покупает верблюдов, не забывая при этом умыкнуть горсть фиников у отвлёкшегося по соседству торговца.
Дополняя рисунок кратким описанием происходящего, Аль-Мажнун вдруг услышал, чуть робкие, но довольно отчётливые звуки птичьей трели – «тики-тики-та, тики-тики-та», – доносившиеся откуда-то из глубины пальмовой рощи.
– Скоро рассвет, опять не удалось поспать! Нужно покормить скот, напоить верблюдов и собирать караван! – досадуя, бубнил Аль-Мажнун, заворачивая книгу в платяную тряпицу и запихивая её в походную сумку.
Едва показавшаяся на ещё прохладном сахарском небе рассветная заря возвестила о себе громким рокочущим звуком труб музыкантов халифа, смешавшимся с лязгом оружия, скрипом повозок и пронзительным рёвом верблюдов многочисленных караванов, выдвинувшихся обозами с армией халифа. Поднимая клубы пыли и песка, рядом с Аль-Мажнуном, завершающим последние приготовления к переходу, пронеслись передовые отряды конницы.
– Присоединяйся к караванам обоза! Меня найдёшь в конном отряде эмира Йахьи-Ибн-Омара! – распорядился Аль-Фарух, седлая коня и исчезая в клубах пыли.
– Слушаю и повинуюсь, о, великий звездочёт халифа! – пробормотал почтенно склонившийся Аль-Мажнун вслед исчезающему в клубах пыли хозяину.
Поход Армии халифа
Завидев караван знакомого ему торговца, Аль-Мажнун, не раздумывая, направил своих верблюдов вслед замыкавшей процессию повозке, доверху нагруженной разнообразным товаром.
Тем временем Аль-Фарух-Ибн-Сауд, нагнав передовой отряд всадников халифа, с трудом различил сквозь густые клубы пыли знакомые очертания фигуры всадника, наглухо обвязанного чёрной чалмой, в тёмном атласном халате.
– Да пребудет с тобой милость Аллаха, великого и милосердного! – приветствовал он всадника в чёрной чалме.
– Салам Алейкум, о, великий предсказатель! Что заставило тебя отправиться в путь, итог которого ты сам же предрек как неудачу? – вернул приветствие Йахью-Ибн-Омар, с трудом скрывая сарказм.
– Я редко ошибаюсь, о, великий эмир халифа Абдаллаха-Ибн-Ясина! И ты об этом знаешь, – спокойно отвечал Аль-Фарух, не обращая внимания на иронию в голосе полководца. – Но до меня дошли слухи, что в Тимбукту прибыл великий учёный, ученик и преемник самого Аль-Басри[16], Аль-Максуд-Ибн-Хорезми, – объяснил Аль-Фарух значимость своего путешествия.
– Аль-Басри?! Того самого шарлатана, который пообещал египетскому халифу Аль-Хакиму[17] построить плотину на реке Нил, и ничего не сделал, а вдобавок ко всему оказался сумашедшим[18]? А его ученик и приемник – Аль-Максуд-Ибн-Хорезми – не тот ли это магрибский маг, способный получать золото из песка и пыли?! – с торжеством обличения, без сомнения победоносно, как ему показалось, задал вопрос Йахья-Ибн-Омар. – О нём говорят, что он использует силы Иблиса[19], а если так, то он опасный человек, и учение его противно Аллаху всевышнему и вредно для правоверных, – добавил он, лишая, как ему показалось, Аль-Фаруха любой возможности к оправданию как учителя, так и ученика.