Ковчег Лит. Том 1

Часть 65

– Марк, если ты продолжишь молчать, ничего не изменится. – Луч сидел в мешке, скрестив руки на груди. Устав сидеть в полумраке, он распахнул шторы, дернув их с такой силой в стороны, что едва не сорвал карниз. – Блядь, класс, – он фыркнул, – то ты болеешь и молчишь, то ты здоров и все равно молчишь.

– Как?

Дыхание перехватило, как после долгого кашля, горло сдавило. На улице была теплая весна, переходящая в осень, солнце светило ярко.

– Что «как»? Марк, ты притворяешься или на самом деле не догоняешь?

– Я не понимаю, что я должен догнать. Я болел, Лера не приходила. Как только я пришел в себя, ты говоришь, что она умерла. – Марк с силой прикусил губу, попав зубами прям в место содранной кожицы. Скривился и облизнулся. – Что произошло?

– Она умерла, – Луч пожал плечами, улыбаясь. Он вертел в пальцах пластиковую ручку от детского планшета, а вот планшет глазами найти не мог. – Ты правда тупой?

– Это ты идиот. Я уже понял, ты сказал. Как, твою мать, это произошло?! – Кидаться было нечем, под рукой были только подушка и одеяло. Если кинуть подушку – не поймет, что это не игра.

Лучевой молчал. Он смотрел на него огромными восторженными глазами, еле-еле улыбался и молчал. Глаза слезились от яркого света и сухого воздуха.

У Леры были толстые ляжки и худые икры. Когда они только ходили по собеседованиям, один из баров на Кузнецком они приметили сразу. Не для того, чтобы работать, нет. Там были странные туалеты – не делились на мужские и женские, черные квадратики плитки чередовались с зеркалами, под потолком приглушенно горели красные лампы.

Это было определенно не место для работы. И туалет там стоял отнюдь не как средство первой необходимости.

Ее «Мартинсы» делали ноги еще тоньше, а широкая юбка до колена скрывала крупные бедра. Трусы, спущенные с колготками до сгиба колен, в черном зеркале отражались как удачный кадр из порно.

Еще ни в одном зеркале Лера не была такой привлекательной, как в этом туалете. Квадрат – тонкие ноги со спущенными до самых ботинок трусами. Черный квадрат – пропуск. Снова зеркало – большая мягкая грудь над спущенным лифчиком, на которой мягким комом лежит задранный свитер. И никаких непропорциональных ляжек, никакого рыхлого животика, валиком свисающего над лобком. Все это – черный квадрат, цензура. И даже ее лицо – цензура, только губы попадают в одно зеркало с подпрыгивающими сиськами.

Как она могла умереть?

– Вы же сосались постоянно, заболели тоже вместе. – Луч рисовал по коленке пластмассовой ручкой от планшета, даже не глядя на перекошенное лицо Марка.

– Чем заболели?

Луч заржал. Марк не понимал, как можно смеяться в этой ситуации – не натянуто, не саркастически, а заливаясь, утирая глаза и морщась. Как вообще можно смеяться?

– Ангиной, Маркуш. Вы же трахались последний раз месяца четыре назад. Чем вы еще могли заболеть вместе? – Луч поднял вверх указательный палец и «покивал» верхними фалангами.

Марк забрался на кровать в кедах. Он сегодня выходил в магазин за туалетной бумагой, которую Лучевой забыл в прошлый раз. А потом накормил его «пастой» с морепродуктами из тайского ресторанчика. Урод.

– А тебя с хера ебет, когда я трахался? С ней.

– Здоровья тебе желаю.

Марк накрыл лоб холодной влажной ладонью, закрыл глаза.

– Чего ты от меня хочешь? Почему ты мне вообще про похороны не сказал? – Лицо начинало гореть, Марк чувствовал, как нервы горят в голове, а дым копится, застилая глаза. Непонятно.

– Я говорил. И Саня тебе звонил, говорил. Даже Женька, по-моему, звонила. Но вы, тверские, люди такие, с ангиной по телефону разговаривать не желаете, слушать – тоже. Лежишь ты такой две недели назад, гноем плюешься в меня, телефоном бросаешься и говоришь: «Луч, достань из шкафа одеяло теплое. Конец апреля, отопление выключили, суки». Я думал – все. Белочку поймал с лекарств своих, в дурку сдавать надо.

– Говна в тебе, как в сортире на даче, Луч.

– Это в тебе говна, как в сортире, Марк. Сходи просрись, пока не сдох от дерьма своего, сопли на хуй намотай и на работу сходи, в институт наведайся. – Луч прищурил глаз и, как дротиком, метнул ручку от планшета в Марка, попав в колено.

– Мразь ты последняя, Лучевой. – Обе ладони закрыли горящее лицо.

Если все, что говорит Луч, – правда, то Марк не против снова слететь с катушек, слечь с ангиной и потеряться во времени и пространстве.

– А поехали в Питер? – Женя, оторвав бутылку от рта, резко дернула ее вверх, поднимая руку. На дне плеснулось, и пена, взбесившись, полилась на ее голые ляжки.

– А туда нам зачем? – Марк поднял глаза от своей бутылки, на которую смотрел последние минуты две. Как только все замолчали, так и начал смотреть на нее. С одной стороны, все они были не правы, особенно Луч. «Он никогда ничего не хочет, клал он на всех нас». Ему не все равно, он не всегда ничего не хочет. А с другой – смотреть на них не хотелось.

– Тебя топить, – Луч съюморил. – А если серьезно, то почему нет? У вас ведь учеба только в сентябре? – Саша и Женя кивнули.

– Сейчас опять заведет песню «я не хочу ехать», – Саша, в отличие от сестры, махнул свободной рукой. – Марк, поехали, развеешься.

– Там сейчас туристов много. – Он предпринял последнюю попытку отмазаться, с надеждой посмотрев на сестру, не смотря на Луча даже мельком. Даже краешком глаза. – Вот и сольешься с толпой.

Сборы были наполовину шумными. Саша и Женя, приехавшие в Москву без вещей, в Питер поехать так позволить себе не могли. Они шатались по продуктово-бытовым, шуршали дома пакетами, баночками, переливали Марковские шампуни, таскали футболки, звенели стаканами и вином, «чтобы веселее шло».

Марк делал все молча и тихо. Луч пришел с уже набитым рюкзаком и не шумел.

Квартира поделилась на кухню и спальню. – Почему ты не хочешь ехать? – Луч не удержался. – Потому что это не отдых. – Тебе ведь всегда нравилось там.

– Я там был с Лерой.

– Ты там познакомился со мной.

– Луч, там все будет напоминать о Лере.

– Тебе и здесь все напоминает о Лере. Мы напоминаем тебе.

– Вот и катитесь отсюда.

– Так не работает, Марк. Тебе нужно смириться.

– Я смирился. Почему она умерла?

– А ты не понял?

– Нет, не понял. – Марк психанул, швырнув в Луча своей мочалкой, которую купила Женя. Он не понимал, почему никто ничего ему до сих пор не объяснил. Его утешают, поддерживают, но не говорят.

– Поймешь. Не поймешь – скажу, – Луч пожал плечами.

– Я уже не понял.

– Ты тупой.

Они уставились друг на друга. Агрессию можно было поймать, помять руками и порезать.

Поезд долгий и неудобный. Места маленькие и кресла не откидываются, Луч примостился у окна и, сложив руки на груди, спал. Ему не мешали дети, скачущие даже в ночном режиме, духота и застоявшийся запах пота. Все вокруг пыльное и будто жирное. Кожное сало везде, отпечатки, запах чипсов. Он спал.

На завтра у них целая программа: увидеть и узнать Питер заново, познакомиться с ним как в первый раз. А Марк не спал.

И Лера тогда не спала, лезла к нему, приставала, тащила в убогий вонючий толчок, чтобы «ну пойдем, чего ты спишь». Теперь он не спит, а Леры нет.

Вокзал. Заселение. И все такое же, только подмытое. Кожный жир размазан по стенам, ванной, унитазу и столам химическим раствором. Две спальни. Марк хотел с Женей, хотел с Сашей, а подселился Луч.

Активной программе Марк сопротивлялся, как мог: раз увильнуть от поездки не получилось, он решил большую часть проспать, наплевав на планы друзей.

Зашел в комнату, увидел соседа, закатил глаза, поставил сумку и лег. Если на минуту забыть, что постель засалена, с пролежинами, уткнуться, как в поезде, лицом в куртку, можно даже уснуть. Главное – справиться за три минуты, пока терпение еще не взорвалось.

– Ты серьезно спать собрался? – Луч раскладывал в тумбочке вещи, которых было не так много, как у той же Жени, дернул рюкзак на спине Марка. – Тебе помочь?

– Отвали от меня. Я не выспался.

Луч больше не спрашивал – бесполезно. Помощь предлагать – тоже. В коридоре ворчала Женька голосом, до боли похожим на Леркин, Марк закрывал голову капюшоном, утыкаясь носом в расстеленную поверх кровати куртку.

– Мальчики, вы через сколько будете собраны? – Женя просунула голову в щель между дверью и косяком, не постучавшись. – Он, что ли, спит?

Луч кивнул, вздохнув. Он давно уже разобрал вещи, попытался стянуть со спины Марка рюкзак, чтобы тому лицом в кровать хотя бы дышалось полегче, но Марк успешно его послал, не проснувшись. В рот он имел сейчас всех, кто пытался поднять его. Даже когда выспится.

– Ну и что делать? Буди его!

Женя была бы в бешенстве, если бы была Лерой. Та бы уже точно истерику закатила, потому что уже успела накраситься, а Марк спит. Но Женя не Лера, а Леры нет.

– Не надо будить. Не пойдет.

– Да он и так не пойдет, будет спящего всю неделю изображать. – Сашка заглянул в комнату, вслед за сестрой. – Буди его.

– Давайте вы сейчас пойдете, по магазинам пошляетесь, бар найдете, а мы подгоним, как он проснется? – Луч поправил подушку под головой, устраиваясь удобнее. Ему и самому вставать было не очень охота, поэтому отмазываться он начал за двоих.

– Тебе бы в яслях работать, а не с Марком возиться. Там хреново, но хотя бы платят. – Женя зарылась рукой в волосах и кивнула, соглашаясь то ли с Лучом, то ли с собой. Саша только пожал плечами и пошел обуваться.

– Марк хотя бы под себя не ходит, – Луч заржал, снова откинувшись и едва не зацепив головой металлические прутья в изголовье. Кровати и правда как из яслей.

– Это ненадолго.

Просыпаться Марк отказывался принципиально. Но спустя восемь часов Луч спрашивать его перестал. Женя и Саша обрывали телефон, сначала криками, затем угрожали начать пить без них, потом уйти в другой бар, так и не показав им первый «самый лучший», а потом они напились. Луч завидовал, а Марк спал. Уговоры не помогали, крики Жени по телефону – тоже. Луч и сам не понял, откуда у него столько силы, но кровать, на которой спал Марк, перевернул без особого труда, подцепив с одной стороны и просто поставив ее набок.

– Ты совсем, сука, головой поехал? – Марк подскочил, ударившись головой о пол, прогнувшись в спине от так и не снятого рюкзака, и сел, осоловело уставившись на Лучевого. – У тебя хотя бы остатки мозгов в колокольне есть, придурок?

– Вставай, собирайся. Ты выспался. – Луч спокойно сел на свою кровать, натягивая кеды. Марк закрыл лицо руками, мысленно считая до десяти. Так Лера учила разговаривать с Лучом: послушал его – посчитал до десяти, возможно, пятнадцати, – ответил.

– Я не хочу никуда идти. – Он выдохнул, еле поднимаясь с пола: все тело затекло.

– А я хочу пить. В Питере. Улавливаешь?

Этот спор Марк проиграл.

Бар на Фонтанке посреди «Лофта» людьми был забит под завязку, но столики при этом пустовали. Только те, что стояли ближе к бару, служили подставками для липких пустых шотов. Музыка долбила по мозгам вместе с топающей толпой, прыгающей будто не по полу, а по голове Марка.

Вставать после семи вечера тяжело – в голову будто залили свинца, а в глаза – молоко; все вокруг тяжело, мутно и больно.

– Что ты здесь собрался пить? – Марк сел на подоконник у открытого окна, не опираясь об откосы, – за спиной высота второго этажа, и люди как спасательный батут: начнешь падать – подхватят. На него то и дело наваливались какие-то неясные подмутневшие девчонки, высматривая кого-то в гурьбе, извинялись, толкая сиськами в плечо. Лера не извинялась.

– Для начала нам надо Женю с Сашей поймать, а потом уже пить. – Луч от телефона не отрывался, говорил себе под нос – Марк его не понимал и нервничал.

Маленькая девочка на большой платформе подсела к Марку с двумя стопками в руках, расплескав пятнадцать из сорока по рукам, и протянула один шот ему, чокаясь и залпом выпивая яркую липкую муть.

– Говно день.

И ушла.

Луч ржал. Как конь в стойле, заливался, заикался, поглядывая в телефон, похлопал по плечу.

– Пей первую бесплатную. Настолько чмошник, что уже девчонки угощают.

– Я бы сказала – настолько неотразим. – Женя подскочила, объявившись, и села на место девушки. – Выспался?

Марк отвечать не стал – глотнул оставшиеся двадцать пять от безысходности. Пить в Питере было гадко и неправильно.

– Где Сашка? – Луч улыбнулся, опершись плечом на Марка.

– Пошел за настойками. Сказал, что возьмет на всех.

Телефон Луча зазвенел – не слышно из-за шума, – замигал, он ответил и ломанулся сквозь людей в сторону бара. Возвращался он с двумя дощечками в руках, на каждой по семь стопочек разного цвета, лавировал за ним Сашка, стараясь не расплескать настойки на своих дощечках. Женя подвинулась, освобождая место между ней и Марком для настоек.

Они втроем радостно загалдели, заставили выпить вчетвером по одной за приезд. По второй за Питер. По третьей за «пить» и по четвертой за «запить».

Марк пить не хотел, когда напился. Есть хотелось сильнее, Луч лишь пожимал плечами и заливал еще одну. «Есть надо было, когда спал».

В глазах поплыло давнее, знакомое чувство, даже на губах улыбка появилась, перманентная, рабочая. Рефлекс. И сестра какая-то по-особенному пьяная и смешная: тормозит, теряется и много раз повторяет одно и то же. И всем. Каждому по отдельности. И по два раза. Как обкуренная. Сказать бы об этом Лучу и Сашке, но только Луч в черном списке, пока не расскажет про Лерку. А Саше все равно.

Да и Женьке наверняка скучно в «мужской компании», ей бы сюда Лерку.

– Жень, ты скучаешь? – Марк поставил локоть на колено, подбородок – на ладонь, прилипнув к самой вкусной разлитой гранатовой настойке, и посмотрел прямо на сестру, игнорируя Сашу и Луча по бокам.

– Не-а, не скучаю, Марк. – Женя улыбнулась. Легко откинула волосы со лба и растянула губы еще шире, веселее.

Марк завис. Он уже придумал, как будет плакаться сестре и скучать вместе с ней, но, получается, единственный человек, который мог бы поддержать его тоску, не чувствует того же.

– Пей, Марк, последняя твоя осталась. И пойдем. – Луч хлопнул его по плечу.

Лера ему уже надоела тогда. Они только приехали, встречались едва ли год, но уже поехали отмечать «юбилей». Каждый месяц вместе считался достижением. Они только закончили школу, подали документы в Москву и в Питер и остались там на несколько дней – насколько хватит родительских денег «на дорогу».

Лера очень хотела на какой-то фестиваль под открытым небом. Солнце пекло и жарилось, Лера бегала в туалет, чтобы снять колготки. Потом – лифчик. Только в третий раз она ходила в туалет, чтобы пописать. Марк терпел. Его жарило не только под майкой, но и голые плечи, предплечья. Про русскую баню в штанах и трусах говорить было нечего. Холодный ветер трепал только обожженную кожу на лице; Лера тогда любила всякую неформальную ерунду, гаражные группы, подпольные клубы, которые черт знает как находила. Таскала туда за собой раньше всю компанию, половину класса, а теперь только Марка.

Она рвалась к сцене, пока он лежал на траве и сторожил их вещи. Он достал тетрадь из рюкзака, чтобы потренироваться в упражнениях для вступительных экзаменов.

Почему-то хотелось не решать, а писать. И хотелось только про Леру. Как она его бесит, как надоели ее истерики и постоянные пьянки. Как он любит ее, ее смех и толстые ляжки. Но это не шло, слов не хватало.

Рядом упал прыщавый пацан. Раскидал свои вещи и свалился прямо на них. Писать захотелось сильнее, слов больше не стало.

– Тут же не занято? – он повернулся к Марку, спросил. Кивнул сам себе, протянул руку. – Меня Кирилл зовут.

Марк руку пожал, затормозил, назвался.

– А ты че не у сцены тусуешь? Не твоя группа? На кого пришел?

– Девушку привел.

– А она где?

– У сцены тусует.

Кирилл понятливо а-а-акнул. Марк понял, что ни писать, ни решать не получится. Закрыл тетрадь, засунул ручку в кольцо пружины, убрал в рюкзак Лерки. Заметил презервативы, улыбнулся.

– А ты че не с ней?

– Не моя группа.

– А когда твоя?

Марк пожал плечами. Спросил:

– А твоя когда?

– Не знаю, я сюда случайно попал. Мимо проходил, увидел ограды, шум поймал, захотел посмотреть. Смотрю. Ты чет пишешь?

– Нет.

Разговор не клеился. Кирилл не переживал, Марку было наплевать. Прибежала Лера.

– Зай, нас позвали на вписку сегодня, там типа квартирник местный, гитара, алкашка. Пойдем?

– Кто? – Марк раздраженно завозился.

– Да ребята, я с ними у сцены познакомилась. Пойдем?

– Пойдем, – Кирилл встрял, разулыбавшись Лере. – Я Кирилл, развлекаю Марка, пока он тут.

– Привет, Кирилл. – Лера хлопнула его по «пятерке». – Ты с ними?

– Не знаю, но да, – Кирилл заржал, заикаясь. – Пойдем, покажи, с кем я. – Повернулся к Марку, бросил: – Посторожи.

Они ушли, оставив на Марка еще один рюкзак. Вернулись с толпой, когда солнце уже садилось и прожарка стала «су-вид». Собрались быстро и пошли на квартирник. Полночи пили, под утро домой пошли пешком, дождавшись, когда мосты сведут.

– Вы, короче, в Москву поступаете? – Луч остановился у подъезда хостела, закурил.

Лера прикурила у него. Пошаталась, агакнула, затянулась.

– Я, короче, тоже. К бате перееду, там устроюсь. Затусим еще?

– Давай. «ВК» меня найди.

Марка тоже нашли. Лера потом не раз путалась и присылала «зайчиков», «котиков» и «моя киска жаждет вписки» Кириллу Маяку, вместо Марка Кирюшина.

Старая компания приняла их как родных. Тот же портвейн, то же пиво, только дороже и «легальное», ведь восемнадцать есть всем. Что-то было и нелегальное, Марк пропустил, а Саша заметил, ходил веселый и тупой, как никогда. Как всегда. Луч ржал, давно не видел их – питерских, – еще с прошлого лета, а Марк как будто вечность назад. И никто не знает про Леру, никто не спрашивал, где она, почему не приехала.

Даша в новом баре заприметила свободное место возле «столичной зануды» – Марк пил и не веселился, непорядок. Даша вроде и не была тогда на фестивале, была только на квартирнике. И, видимо, она одна пропустила общий заговор, не спросила первое правило «квартирного клуба»:

– А ты чего молчишь, как будто не со всеми?

Она так старательно произносила все слова правильно, что сразу становилось ясно – пьяная, еще чуть-чуть, и в слюни.

– Я со всеми, просто скучно.

– Ты столько выпил! Какое «скучно»?

– Да вот… – Он отпил от шота. Невкусно, в «Голицыне» было лучше.

– Скучаешь? Я слышала, что с Леркой… – Она сочувствующе погладила его по плечу, привалилась на него, полуобнимая.

– Зато я не знаю, что… – Он почувствовал ниточку, захотел словить ее. Оглянулся. Луч сидел далеко, не опасно.

– В смысле не знаешь? Она же это… – Даша запнулась, схватилась за кружку с пивом, но не выпила. – Умерла.

– Я знаю, – Марк кивнул, чувствуя, что бар немного кружится. Даша выпила, засветилась непонятно.

– Ну вот… Ты сейчас это… как? – она ему кивнула, мол, «ну, то самое, ты же понимаешь». Он не понял.

Саша рядом заржал, начал маршировать сидя.

– Левой! Левой! Раз-два! Левой! Правой!

Женя возле него захихикала. Даша засмущалась, сжав рукой футболку Марка. Марк понял.

– Скучаешь?

Он кивнул. По крайней мере, качнулось все так, что показалось – кивнул.

Потом квартирник был такой же, но не там же. Здесь были мансардные окна во двор, через которые все группками вылезали на крышу «покурить свежачок» и «переговорить». А курили прям внутри, глаза немного от дыма резало, но гитарные песни смягчали резь. Женя орала на всю, объясняла, почему не пошла в консерваторию, которой в Твери попросту и не было. Саша не был уверен, что он еще со всеми, а все не были уверены, что они с Сашей. Луч ржал. Играл на пустых бутылках, в бутылки, с бутылками. Кидался чипсами в Дашку, ржал над этим и предлагал ей выпить. Даша понемногу трезвела, звала на крышу. Марк пошел.

Ветер был препротивный, пронизывающий, окутывающий. Он отдал Даше свою куртку. Джентльмен. Дже-е-ентльмен. Она так смешно произносила это слово, так морщилась, что становилось ясно – не совсем еще трезва.

– У тебя последний курс, да? – Она отпила воды из бутылочки для сока. Когда закончился «протрезвляющий» сок, налила туда воды из крана. Не хотела быть «не в себе».

– Почти. Переведут официально, когда досдам долги. – Марк сел подальше от края, чтобы отогнать мысли о «Титанике».

– Я вот закончила. Получила диплом-мать-его-экономиста. Черт знает, что с ним делать. Наверное, в Москву поеду.

– Выгодно. – Он приподнял свою бутылку неводы, поднес к воде Даши, стукнулся о нее и отпил. На небе звезд даже не было. Вроде лето, тепло – а кругом тучи, и кое-где луна проблескивает. Внизу шум и гогот, внутри – то же. И слышно, черт бы его побрал, только Луча – ржет и не останавливается.

А разговор склеился – работаешь? Платят? Круто. А живешь где? А как учеба? Вот и я так хочу. Поможешь? Я приеду осенью-зимой. Одна не хочу. Страшно. Страшно. Я же питерская, вдруг москвичи не примут? Может, магистратура? Да ну к черту ее, эту экономику. Дорого. Неэкономично. Как это – у тебя? А Луч? Точно не против? Я съеду, при первой же возможности съеду. Блин, странно так… с парнем жить. А ты приставать не будешь? Ладно, и я не буду.