Бабочка в пивном бокале. Иронический роман на русском языке

К собеседникам уже пришла та легкость в беседе, которая приходит после второй кружки, даже не учитывая вчерашнего. С каждой минутой Саньку всё больше нравился его новый знакомый. Видно же было, что Борис этот – незаурядная личность. Пусть не артист, но что-то в нем есть. Несмотря на разгорающийся у него на лице хмельной румянец и начинавший не поспевать за мыслью язык, в общем, этот Борис начинал производить на Санька приятное впечатление. И ещё. Показалось, как будто, что они давно с ним знакомы. Нет, даже не так. А вот, как будто, они молодые ещё, они приятели задушевные. И, вот наскребли по карманам мелочи, заставили стол кружками и впереди у них беспечное приятное время провождение. Помнит Санёк, было так. Когда-то.

– Ладно. Давай по-настоящему познакомимся, – протянул через стол руку, – я тебе разрешаю звать меня Сашей, а я тебя Борей. Согласен? Я тебе сейчас о себе в двух словах, да? А ты – мне о себе. Откуда ты такой вот, весь из себя. Ну, согласен?

– Согласен, – ударили по рукам, – вот это по нашему. А то я уже грешным делом подумал, что не найду с вами общего языка. Что здесь уже всё вверх тормашками.

– С кем это, с вами?

Санёк наморщил лоб, пытаясь сообразить, где у странного Бориса кончается юмор и начинается серьёзный разговор. Хлебнул добрую порцию из кружки, аккуратно поставил её чуть в стороне и подвинул к себе пакетик с рыбкой. Достал одну и начал ногтем сдирать шкурку. На нового знакомого поглядывал, ожидая ответа. Борис тоже достал из этого же пакетика рыбку и понюхал.

– Какая удобная штука, а? – ещё раз понюхал её и заявил – только вот воняет она, черт знает чем. Как будто и рыбой вяленой, а как будто и плесенью какой то, а? Как вы её едите?

– Опять? Кто это, вы? Не понял, Боря? Мы ведь договорились? Чего-то ты темнишь. Ты чё?

Санька даже качнуло на стуле от искреннего непонимания. Э-э…, что не говори, а была в Борисе загадка. И в разговоре и в его поведении. Это обращение на «вы», хотя сам ведь предлагал на «ты». И то, что он постоянно оглядывался по сторонам, как будто он не в баре сидит, а в «Дисней Лэнде» каком нибудь, а вокруг него чудовища бродят. Да и на «вы» он обращался, нетрудно было понять, не к нему лично, а к кому-то всем, кто его окружал. Всё это чудно было и не понятно. А может он чокнутый? Может он сам себя за инопланетянина держит? А я тут с ним тары-бары развожу, пришло на ум Саньку.

– Слышь, Борис, ты чего не отвечаешь? Может у тебя крыша едет?

Александр Иванович даже кружку поставил почти на средину стола и чуть отодвинулся вместе со стулом.

– Что значит, крыша едет? Ты думаешь, что я сумасшедший?

– Не, Боря, ты сам себя послушай, ты же все время хрень какую-то несёшь, загадками говоришь. И сидишь ты, как с неба свалился, оглядываешься.

– Санёк, погоди, не дёргайся, – Борис бережно, как будто боясь спугнуть, взял за руку Санька, – я сейчас всё объясню. Давай ещё по кружавочке, а я пока обдумаю всё, решусь, и всё тебе объясню. Тут, видишь, какое дело, не всё так просто.

Борис хорошенько приложился к кружке, решительно поставил её на стол и, подняв на Санька неверный взгляд, вдруг предложил:

– А может по водочке?

– Э-э, нет, – выставил перед собой ладонь Санёк, – давай колись. На что это ты там решиться должен, а?

– Ну, ладно.

Борис обречённо махнул рукой и странно подняв к потолку шатра глаза и разведя в стороны руки, будто собираясь молится, пробурчал:

– Я этому человеку всё скажу, а там, как хочешь. Иначе я не могу.

Странно помолчал, всё так же глядя в потолок, ещё более странно кивнул и схватил за руку уже поднявшегося со стула, с удивлением смотрящего на него, Санька.

– Санёк, братишка, ну погоди, не убегай. Что ты, ей-богу, как маленький. Ну, будь мужиком. Присядь. Сейчас я всё расскажу, и если ты после этого уйдёшь – всё, я тебя больше не держу.

Он встал и почти силой усадил приятеля на стул. Тот оторопело и молча продолжал смотреть на Бориса. Вот влип, крутилось у Санька в голове. Расслабился, блин. Как я сразу не разобрался. Он же только что из «дурки», или сектант какой нибудь. А я с ним пиво пью. На хрена бы мне такая история? Нет, сейчас встану и уйду. Вот надо только ему за кружку пива заплатить. И полез в карман. А чего там брать? Деньги то там только на кошачьи сортиры. Санёк растерянно откинулся на спинку стула. А Борис вдруг пересел на стул, стоящий между ними, подвинул его ближе и, глянув на собеседника вдруг ясными, протрезвевшими глазами, заговорил так, будто маленького ребёнка уговаривал.

– Ты выслушай, не вскакивай, я ведь тебе ничего плохого не скажу и не сделаю. Я с тобой поделюсь своими проблемами, а там как знаешь. Я понимаю, что всё, что я тебе сейчас расскажу, тебе абсурдом покажется, но это действительно так, как я тебе расскажу.

Видя, что Санёк молчит, продолжил, понизив голос и глядя в стол.

– Вот скажи мне, какой сейчас год?

– Чего?

– Ты не нервничай, просто скажи, какой-сейчас-год?

– Ох, блин, ну и влип же я! Ну, две тысячи седьмой, и что?

– Вот! И что. Тебе это вроде как так и надо, да? А я это только на пивной наклейке прочитал. Понимаешь? Я ведь из тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Сечёшь? Из… тридцать лет… назад.

Сказав это, он спешно положил руку на ладонь Санька, по-видимому, предполагая, что тот сейчас вскочит и бросится убегать. Но тот молча продолжал сидеть и тупо глядеть на говорившего.

– Ну, понятно. Ни хрена ты мне не веришь. Я ведь вижу, ты на меня, как на идиота смотришь. Ладно. Молчи. А я попробую тебе по порядку все рассказать, – хмыкнул, – если успею. Пока ты не сбежал. Я вот представляю, что если бы мне такую же галиматью несли, я бы тоже или сбежал, или бы скорую вызвал. Из дурдома. Так ведь, Санёк?

Санёк молчал. Руками ухватился за стул под задницей, так же тупо смотрел на Бориса и молчал. Видно было, что ближайшие несколько минут он ничего не предпримет. Ступор полный.

– Ладно, слушай. У меня ведь всё это недавно. Буквально несколько дней назад произошло. Хотя, что это я говорю. Несколько дней. Это ведь смотря от чего считать. Или ты понимаешь? А? Ну ладно. В общем, сижу я дома. Жена на работе. Ага. А она попросила меня погладить постельное бельё. А я это в лёгкую. Мне, ты знаешь, это в охотку. Приготовить или помочь что нибудь ей по хозяйству – я с удовольствием. Ну, вот такой я, – расставил в стороны руки, – да я же тут рядом живу, через пару кварталов, – наморщил лоб, – подожди, или жил? Эх, чёрт! Ну ладно. Расскажу до конца, а потом разберёмся. Так вот. Все дело в утюге. Толи шнур где то перетерся, толи ещё какая-то хрень, только долбануло током так, что я с копыт слетел. Представляешь? И, видимо, сознание потерял. А когда в себя пришёл, чувствую, как будто кто-то говорит мне что-то. Вставай, мол, жена вот-вот придёт с работы. А ты валяешься как половая тряпка у порога. Не боишься напугать её? Вот такую херню я слышу. И я, ты понимаешь, сознаю, что это не голос. А как будто думаю я об этом. И как будто и не я это думаю. Как будто кто-то мне эти мысли навязывает, что ли. Нет. Я это объяснить не смогу. Но я тогда же и понял, что это не я сам себе отвечаю. Это кто-то мне внушает. У меня, как ты говоришь, чуть крыша не поехала. Представляешь? Когда вопрос – ответ начались. То есть я сам себя спрашиваю и получаю ответ. То есть я сам себя спрашиваю, мол, что это со мной случилось, чего это я валяюсь на полу? А мне ответ. Током тебя, милейший, стукнуло, осторожнее надо быть. Ага. И что же, я спрашиваю, что стукнуло, что это значит, живой я или нет? Да живой, получаю ответ. Живее всех живых. Ты представляешь, – понизил голос почти до шепота, – так и слышу: «живее всех живых». То есть, как Владимир Ильич.

Борис откинулся на спинку стула и расстроился.

– Эх, ёшкин кот! Ни хрена ты мне не веришь. Я же вижу. Ну, Сань, ну пойми ты меня. Я ведь тебя выбрал, потому, что ты мне показался серьёзным мужиком. Без тараканов в голове. Ну, думаю, вот этот мужчина меня поймёт. Трудно мне одному.

Окончательно расстроившись, он откинулся на спинку стула, вытянул под столом ноги, зацепив при этом ноги Санька. Но не извинился. Даже, я бы сказал, демонстративно не извинился. И помолчав, глядя на всё ещё застывшего, ошарашенного собеседника вздохнул и, тронув его за руку, сказал:

– Слышь, приятель, ладно…, считай, что я пошутил. Больше я тебе голову морочить не буду. Я понимаю, – махнул рукой, – да чего тут понимать. Я бы на твоём месте, наверно, тоже не поверил. Иди, гуляй. Свободен. Пользуйся благами своего капитализма. Хотя, – широким жестом обвел стол со стоящими кружками, – я не против, мы можем продолжить. А поговорим о чем нибудь нейтральном. О девочках, например. А? Они во все времена нашего брата интересовали. А я сейчас вокруг смотрю – одна краше другой! А?

И Борис легко хлопнул по плечу застывшего собеседника. Между тем Александр Иванович заёрзал на стуле и в его глазах что то разумное мелькнуло. Он оторвал руки от стула, локтями и всем корпусом лег на стол и тоже, как Борис, оглянулся вокруг. Потом почти шепотом спросил:

– А ты мне можешь показать свои деньги?

– Деньги?… А-а… могу! Конечно, могу, – хлопнул себя по лбу, – как я сразу не догадался?

Видно понял, в чём дело. Пересел на старое место и начал быстро и весело извлекать из карманов и сумки смятые купюры. Санек сначала молча смотрел на растущий ворох бумажек на столе.

– Во-от, а я то подумал, что мне показалось.

И стал выбирать из лежащих купюр бумажки с профилем вождя пролетариата. Они оказались в основном достоинством в двадцать пять рублей и пара десяток. Были и без профилей. Они сразу не бросились в глаза Саньку, а сейчас тоже легли в стопку, которую он откладывал в сторону. Здесь были пара пятерок, трояк и рубли.

– Новенькие. Только что напечатал, что ли? – он вертел в руках хрустящую, не успевшую помяться фиолетовую двадцатипятирублевку.

– Почему это, напечатал? Ты мне дело не шей, – Борис пальцем погрозил, – я ими вчера зарплату получил.

– Какую зарплату? – у Санька в очередной раз глаза на лоб полезли, – вот этими?

– Та-ак. Мочало, начинай сначала, – Борис тяжело вздохнул.

Но теперь уже Санёк проявил заинтересованность в том, чтобы в чём-то разобраться. Он собрал в стопку советские деньги и спросил:

– Боря, ты что, хочешь сказать, что ты этими деньгами зарплату получаешь? Да?

– Ну.

Санька заметно отпустило, и он, уже откинувшись на спинку стула, с иронией рассматривал собеседника.

– И где же это такое место? Где это такая лажа советская? Может там и цены ещё те?

Он выразительно ткнул большим пальцем себе за спину.

– Может там и колбаска ещё за два десять? И в трамвае за три копейки можно проехать?

На лице Бориса после громких слов о советской лаже промелькнуло беспокойство, и он испуганно оглянулся по сторонам. На них, почему-то никто не смотрел.

А Санька так убедили собственные аргументы и абсурдность Борисовых баек, что в голову пришла самая простейшая мысль – его разыгрывают. Он ведь не раз видел по телевизору, как разыгрывают друг друга телевизионщики. Санек тщательно огляделся. Никаких явных, направленных на него камер не заметил. А Борис, между тем, полез в сумку и извлек совсем уж неожиданную вещь. У Санька перед носом завис на протянутых Борисом руках бутерброд с колбасой.

– Что это?

– Как что? Колбаса за два десять.

– Кака-ая колбаса? Какие два десять? Ты чё несёшь, парень? Да я тебе такой колбасы сейчас вагон подкачу. Понял? И маленькую тележку. И скажу, что она…

Говорил, и сознавал, что видит в колбасе что-то необычное. Или наоборот, что-то очень знакомое, но давно не виденное. Это цвет колбасы, знакомо розовый с темными кусочками мяса и серыми кругляшами жира. И даже «заветрился» край этого ломтя колбасы как то по давно забытому, без белизны и зелени. А главное в нос Саньку вдруг ударил запах. Запах колбасы!

– Слушай, а действительно, что это за колбаса?

– Нормальная колбаса. «Свиная варёная» называется. Если ты местный и лет тебе, я смотрю, до хрена, то ты должен помнить эту колбасу. А что сейчас такой нет? А эту вчера в «Трёх поросятах» давали. Жена вчера после работы, случайно заглянула,… а там очередь. И вот эту колбаску дают. И ещё «любительскую» и «языковую». «Языковая» там всегда отличная. Мы её с женой частенько, если удаётся, конечно…

Санёк в это время откусил кусочек колбасы с бутерброда и медленно жевал его, глядя на Бориса.

– В «Трёх поросятах» говоришь? И «языковую» там дают? Дают? – он зажмурился, – или я ничего не понимаю, или ты складно брешешь, Боря. Я тащусь от твоей брехни. Всё то ты помнишь. Там, в этих «трёх поросятах» действительно «давали» языковую колбасу. Но их же нет уже, Боря. Нет «трёх поросят». И давно уже нет.

На этот раз он оглянулся вокруг, ища поддержки у сидящих за столиками. Мол, подтвердите, люди добрые. Но, слава Богу, никому не было до них дела.

– Как это нет, Санёк? Есть! В этом-то всё и дело! Это я тебе и хочу рассказать. Для тебя – их нет, а для меня – есть. Сегодня, понял. Сегодня есть! Магазин «Три поросёнка» се-го-дня торгует языковой колбасой.

И он постучал согнутым указательным пальцем по лбу Санька. Тот дожевал, понюхал пальцы и молча уставился на Бориса. Пауза явно затянулась, и Борис забеспокоился.

– Александр, как там тебя по батюшке? Ты чего? – поводил рукой у него перед глазами, – ты в порядке?

– Я вот думаю, – мотнул головой Санёк, – может действительно, по водочке?

– Вот! Это я понимаю, разговор.

Борис схватил за руку Санька, пытавшегося извлечь что-то из кармана.

– Ладно, брось, я уже понял, вы все стали экономными. А у меня деньги ваши дурные, и мне они там, – он махнул головой за спину, – не понадобятся. На, вот.

Он протянул Саньку смятую сторублевку.

– Сколько бутылка стоит, а? Где здесь поблизости можно купить – не знаешь? Будь другом. А? Сбегай. Денег хватит? Скажи, я добавлю.

– Куда бежать? – все ещё плохо соображалось, – да все же здесь есть. Ты что, не видел? Плати, и тебе нальют, сколько скажешь. Ну ладно, давай я, – взял деньги, посмотрел, – здесь хватит.

Встал Санёк неуверенно и, шаркая ногами, поплёлся к стойке. У стойки оглянулся на сидящего за столиком Бориса. Тот сидел, в привычной уже манере оглядываясь по сторонам, с детским любопытством разглядывая окружающий его мир. «Вот так история», слабой искрой промелькнула трезвая мысль и тут же хмельная голова подсказала мероприятие, достойное «мачо». «Эх, был бы Стёпа здесь».

Я вам прямо скажу, не оказалось в этой истории мужика, готового в одиночку принять на себя случившееся приключение. И история покатилась в неоригинальном направлении, в народе давно получившем обозначение «на троих». Дальше всё происходило вне разности времен, вполне в рамках нормальной пьянки. Санёк вернулся за столик с двумя стаканчиками прозрачной жидкости и, не присаживаясь, обсудил с новым приятелем важность и необходимость своего предложения. К пониманию этой важности пришли быстро и Санёк, резко развернувшись, с решительностью во взгляде и неуверенностью в ногах направился к выходу. На резонную реплику из-за своего столика также решительно вернулся, и новые друзья приняли по пол стаканчика. Оба, как по команде занюхали рыбкой, и Санёк покинул заведение.

Вернулся он быстрее, чем предполагал Борис. С мужчиной, одного с ним роста, но худее, черно-седого и прихрамывающего, опирающегося на тонкую палочку. Санёк был явно возбужден и, чувствовалось, влек за собой мужчину. Тот, только поднявшись на ступеньки площадки, нашел взглядом сидящего Бориса, и подходил, криво улыбаясь, и снисходительно поглядывая на забегавшего вперёд Санька.

– Ну, знакомь меня со снежным человеком.

Стёпа разыгрывал роль трезвого в компании пьяных друзей. Он, не здороваясь, сел, осмотрел сервировку, сдвинул тыльной стороной ладони кружки, и с локтями водрузившись на столик, принялся рассматривать Бориса. Борис, доброжелательно улыбаясь, протянул через стол руку:

– Борис.

– Степан, – привстал со стула, и к удивлению Санька, не выпуская руки Бориса, вдруг, через стол хлопнул того по плечу, – слушай, Санёк, кого ты встретил? Я же его знаю!

– Знаешь? Ну вот. Слава Богу. А то у меня уже крыша отъезжать от хаты стала. Несёт твой знакомый ахинею какую-то. Вот, давай, разбирайся, а я пока пивка приму.

И уже было приложился к кружавочке, хлебнул пивка и замер с открытым ртом. Хорошо ещё кружку на стол поставил. Он ведь решил, что сейчас всё на свои места станет. Стёпа раскроет «козни» новоявленного шутника Бориса, и они мирно примут еще по кружечке и по домам. Нет. События, что называется, разворачивались. Борис тоже встал со своего стула и, продолжая, как бы здороваясь, трясти руку Стёпы, тоже приобнял второй рукой того за плечо. И стоят они, как старые знакомые, через стол обнимаются, здороваются. И вот они радостные от этой встречи – прямо загляденье. Только вот говорят такие вещи, что у Санька вконец понималка отказала.

– Ещё бы! Как ж это ты меня не знаешь, если на днях ты мне стремянку держал. Я, слышь Санёк, – снёсся Борис к оторопевшему Саньку, – я у них на обувной фабрике оформиловку делаю с ребятами. Полный комплекс. Плакаты, стенды, транспаранты на демонстрацию. И мы на днях большой плакат вешали, а он, – хлопнул Степана по плечу, – нам стремянку принёс. И подержал даже, – одобрил Борис.

– Чё ты мелешь? Какой «на днях»? – у Степана полезли из орбит глаза. Он выпустил руку Бориса и, пощупав сзади стул, неуверенно присел.

– Какой «на днях»? – повторил, – я действительно помню вас, художников, разрисовывали нам стены на фабрике. Так это когда было? А? Санёк! Это знаешь, когда было? Хрен знает когда. Лет двадцать, а то и больше. Я на фабрике уже лет двадцать, как не работаю. А? Я и его запомнил по этой бороде, – кинул на Бориса, – а других то я уже и не помню в лицо.

Степан, растеряв всю свою снисходительность к хмельным напарникам, сидел и вертел головой с одного на другого. Борис, тоже усевшись на свой стул, с любопытством разглядывал Степана.

– Не ломай голову, Стёпа, прошло ровно тридцать лет. Да. Я вот тебя на улице бы не узнал. Нет. А заговорил ты, как-то голову повернул, я тебя и признал. Ты вон, вишь, какой седой. Старый совсем. А на днях парень со мной рядом стоял.

Вот и Борис впервые, по настоящему, растерялся. Он с недоумением смотрел на Степана, качал головой. А Степан, смущённо кашлянув, протянул руку и пощупал за локоть Бориса. Как будто они только что не здоровались за руку и не трепали друг друга за плечи.

– Слушай, дорогой, а ты совсем с тех пор не изменился. Ни капли. Надо же? – откинулся на спинку стула и после затянувшейся паузы прервал молчание, – ты что, правда, с тех лет?

Практичный ум и трезвость Степана помогли ему первому пробить брешь непонимания в свалившейся на эту компанию ситуации. Борис, молча кивнул головой. Новые друзья снова надолго замолчали. Они, наконец то, осознали, что попали в приключение, какое раньше и приснится не могло. Даже Борис, по-видимому, по-новому взглянул на своё положение. Вид постаревшего Степана был тому причиной.

– Ну, так что, приятель, рассказывай, как ты докатился… – Стёпа почесал затылок.

– До такой жизни? – продолжил с кислой улыбкой Борис, – только последний раз, ладно? И, это, – он повернулся к Саньку, – давай повторим? – и кивнул на Степана, – с ним.

– Я, в принципе…, – Санёк пожал плечами.

– Тогда я сам.

Борис встал и направился к стойке, роясь в карманах. Санёк со Степаном молча, как завороженные смотрели сначала вслед уходящему «пришельцу», а потом на подходившего с тремя стаканчиками Бориса. За всё время, пока его не было за столиком, они не проронили ни слова. Так же молча, со знанием дела они приняли по полной, без тостов и лишних разговоров, закусили тщательно бутербродами. Затем, склонившись к столу, стали слушать рассказ Бориса, периодически откидываясь на спинку стула с недоверчивым выражением на лицах, или издавая недоуменные возгласы.