…and action!

4

С бизнесменом Максимом Червяковым произошла скверная история.

В тот теплый и тихий вечер ничто не предвещало беды. Макс, поцеловав на ночь супругу, отправился в клуб «Якорь» обсуждать проблемы с партнерами по бизнесу. Заодно он собирался проиграть в тамошнюю подпольную рулетку некоторое количество заработанных денег. Однако проблемы, судя по всему, оказались серьезнее, чем ожидалось, и к полуночи Червяков нализался так, что начал приставать к официанткам и (о, боже!) мужчинам-официантам с непристойными предложениями. Диапазон предложений был довольно широк – от «Пойдем, вмажем по рюмашке, я угощаю» до «Я куплю тебе дом у пруда в Подмосковье». Партнеры по бизнесу, неудовлетворенные ходом переговоров, вскоре покинули заведение, и Макс остался один. К часу ночи его сплющило окончательно.

Он сидел за столиком, уронив голову на руки, и горько плакал. Вызванная охрана не вмешивалась, безошибочно опознав в этом исходящем соплями куске мяса своего постоянного клиента, отстегивающего приличные чаевые. Так он и лежал некоторое время. Затем неожиданно бодро поднял голову, оглядел зал ненавидящим взглядом и изрек:

– Я его, ссукуу, порву…

И тут же полез во внутренний карман пиджака, висевшего на спинке стула. Охрана напряглась. Когда рука запуталась в складках одежды, парни решили воспользоваться замешательством. Взяли клиента под локотки и приподняли.

– Пойдемте, Максим Николаевич. Мы вызвали такси, оно вас доставит до дома.

Макс с трудом разлепил заплывшие и красные от слез глазки, посмотрел на охранника.

– Домой?

– Домой, домой, Максим Николаевич. Уже поздно.

– К кому домой?

– К вам. Ваша супруга звонила, беспокоилась.

– Кто?!

Охранники не отвечали, молча делая свое дело. Они собрали Червякова и его вещи по частям, как конструктор «Лего» – рассовали по карманам бумажники и телефоны, накинули на плечи пиджак, поправили ремень – и вытолкали на крыльцо, где уже действительно поджидал «вольво» с желтыми шашечками на крыше. Прежде чем ввалиться в салон, Макс успел еще немного пообщаться с охраной:

– А мой пепелац?

– Ваша машина останется на стоянке клуба. Под надежным присмотром, не беспокойтесь.

Вот, собственно, и все, что могли рассказать свидетели и участники последнего сеанса грехопадения Максима Николаевича Червякова. Через двадцать минут его нашли в небольшом сквере в двух минутах ходьбы от дома. Он лежал под деревом с разбитой в лепешку физиономией. Экспертиза определила, что смерть наступила вследствие многочисленных ударов тяжелым и тупым предметом (возможно, не одним). Сыскари работали всю ночь. Они выяснили и личность потерпевшего, подняли его последние личные контакты и даже звонки. Среди тех, с кем встречался погибший последние двадцать четыре часа, оказался некто Виктор Вавилов.

То есть я.

Сказать, что меня лихорадило, значит, ничего не сказать. Меня трясло как на центрифуге, желудок прилип к спине, очень хотелось рвануть в туалет и как следует проблеваться. Я подумал, что если бы меня увидела в таком состоянии жена, ей пришлось бы звонить в «скорую». Я чувствовал себя так, будто ехал на автомобиле с «калашами» в багажнике, а впереди гаишник в салатовой куртке ласково взмахнул жезлом. Еще несколько мгновений – и весь мой привычный и теплый мир рухнет к чертям: я выйду из машины, положу руки на капот… прощайте, родные, любимые, Светка-а-ааа…

Самое противное заключалось в том, что я знал об этом еще вчера, когда готовился нажать кнопку «rec» на видеокамере. Я знал, что так будет, и все равно нажал ее.

Зачем?!

Я выключил телевизор. Минут через пять, проведенных в тишине, начал успокаиваться. К счастью, Светлана на кухню больше не заглядывала, возилась где-то в спальне. Я не хотел и просто физически не мог сейчас ее видеть и отвечать на вопросы типа «Что случилось?».

«Ничего не случилось, дорогая… я вчера грохнул человека. Правда, он был плохим мальчиком».

Стоп! Я – убил?! ЧТО ТЫ ГОНИШЬ!!!

Я посмотрел на свои ладони. Готов спорить, что на них в тот момент появились капли крови. Хотя это, конечно, просто пот с примесью кетчупа. Вспотели ладони у меня, вспотели-с. Убийца с потными ручками.

Я вынул из штанов сигарету и, даже не позаботившись о пепельнице, закурил. Курил долго. Закончилась первая сигарета – вытащил вторую. Когда истлела и вторая, мне в голову пришла новая мысль, совсем не похожая на те, что штурмовали мою посыпанную пеплом голову десять минут назад. От этой новой мысли мне стало даже весело, правда, веселье это было совершенно определенного характера – так веселятся сумасшедшие, которых уже не пугают ни главврач, ни санитары.

«Косилов не врал. Эта штука работает!».

…Слушай, Миш, ты мне вообще веришь? Хоть чуть-чуть?.. А то сижу тут перед тобой, как Долорес Клейборн, чуть ли не под запись все выкладываю, а ты только головой киваешь. Был бы в этом прок хоть какой-нибудь… Ладно, не обижайся, сделай поправку на мое состояние.

Что было дальше? А дальше, Мишка, началась вообще какая-то чушь…

Я продолжал медитировать на кухне. Выйти к жене смелости не хватало – объяснить метаморфозу, произошедшую с моим лицом, я бы не смог – а чтобы позвонить Сергею, нужно было вернуться в кабинет. Не помню точно, но, кажется, я в тот момент материл Светку последними словами, умоляя ее выйти из дома.

Знаешь, когда сильно чего-то хочешь, оно случается. Только надо ОЧЕНЬ СИЛЬНО хотеть. Или очень сильно материть.

Я услышал фразу, брошенную Светкой уже из прихожей. Фраза эта в иных обстоятельствах могла надолго вогнать меня в ступор, но сегодня я не отреагировал:

– Вавилов, я пошла! За вещами приду завтра в обед. Постарайся исчезнуть на это время, не могу тебя видеть!

И все. Она хлопнула дверью.

Я отправился в кабинет, выкопал из-под одеяла на диванчике мобильник, набрал номер Косилова. Я даже не знал толком, что ему скажу, мне просто хотелось услышать его бестолковое заикание.

Увы, меня ожидал чудовищный по своему воздействию облом. Аппарат Косилова был вне зоны действия… либо выключен.

Я потер торцом трубки вспотевший висок, подошел к окну, отдернул занавеску. Светлана шла по двору и разговаривала по телефону.

«Ей повезло больше», – подумал я.

На одном плече у жены висела ее любимая рыжая сумочка, на втором – плотно набитая спортивная сумка. Стало быть, она действительно собирает вещи. С кем же она так энергично ругается по телефону? Обсуждает свои действия с любовником? Вполне возможно.

Я отвернулся и оглядел свой неприбранный кабинет. Это была самая маленькая комнатка в нашей «трешке». Когда-нибудь она могла стать детской комнатой, но это теперь уже под большим вопросом. Черная сумка стояла под письменным столом. Увидев ее, я вздрогнул. В груди снова ухнуло, и снова от шеи к копчику побежали мурашки. Серега знал, что делал, когда предлагал мне оставить камеру у себя. Ему, видимо, уже хватило приключений выше крыши, теперь моя очередь.

Интересно, что я собираюсь с ней делать?

«Разбей ее и забудь, что это было», – советовал разум. Вернее, та его часть, что до сих пор любила мультфильмы и манную кашу по утрам. К этому типу я прислушиваюсь чаще, чем ко второму. Но тот, Второй, иногда бывает более убедительным:

«Ты представляешь, что за штука попала в твои руки?! – шептал он. – Ты хоть можешь вообразить себе, чего с ней можно наворотить?!».

– Пошел вон, – произнес я вслух.

Но сволочь не унималась:

«В твоей жизни никогда не происходило ничего экстраординарного. Родился, учился, влюблялся, женился… и все профукал. Все! Что дальше? Эта штука перевернет всю твою жизнь, если ты научишься правильно ею пользоваться».

Я хмыкнул. Правильно пользоваться?

«Брось, – бубнил Второй, – убивают монтировкой, пистолетом, ножом, бомбой, словом. Видеосъемкой не убивают. Во всяком случае, это необъяснимо и недоказуемо. Ты не можешь за это отвечать».

– Но…

«Возьми ее!!!».

От последнего крайне сексуального «вопля» я чуть не вздрогнул. Я шагнул в комнату, склонился над сумкой. Несколько секунд смотрел в черноту ее внутренностей, потом сунул туда руку.

Миша, ты мне не поверишь, но она была теплая!

Я отдернул руку, словно меня ужалили. Я готов был поклясться, что камера нагрелась, будто последние несколько часов работала напропалую. Такого не может быть, я же ее выключил!

Я снова дотронулся до аппарата. Сомнений быть не могло. Я вынул камеру из сумки, оглядел со всех сторон. Самая обычная видеокамера, одна из тех, что используются на телевидении для выездных съемок.

Но я чувствовал себя так, как будто держал в руках нечто совершенно невообразимое, словно… словно… не могу подобрать сравнение. Как будто какой-нибудь Магический Кристалл свалился с неба, из глубин космоса, а я прогуливался по лужайке, никого не трогал и совершенно случайно оказался рядом с местом падения. Вот только кричать о находке мне совсем не хотелось.

Стараясь не попадать в поле зрения объектива, я аккуратно засунул камеру обратно, взял сумку и закинул ее на плечо. Покинул квартиру, быстро спустился на лифте вниз, не отрывая одной руки от сумки, толкнул дверь подъезда и практически лоб в лоб столкнулся с ментами. Их машина стояла на тротуаре, а по ступенькам прямо навстречу мне поднимались двое мужчин.

Я съежился. Очевидно, они это заметили. Никогда русскому человеку не избавиться от этих мурашек в генах, которые заставляют напрягаться каждый раз при встрече с сотрудниками полиции! Вроде и не совершил ничего, и совесть чиста, а почему-то втягиваешь голову в плечи и колдуешь мысленно, чтобы они прошли мимо.

Совесть моя в данный момент была чиста не до конца, и, разумеется, когда я увидел этих ребят на крыльце, на лице тут же отобразилась вся гамма чувств запуганного ментами российского налогоплательщика. Я почти прошел мимо, едва не коснувшись плечом одного из парней, но спустя пару секунд меня окликнули.

– Минуточку, молодой человек!

Я обернулся. Что творилось с моим лицом, я мог только догадываться.

– Да.

– Вы в этом подъезде живете?

– Угу.

– Вавилова Виктора Николаевича знаете?

Я попытался взять себя в руки. Ни в коем случае нельзя выдавать себя раньше времени. Нет у них на тебя ничего. Абсолютно ничего нет!

– Хотелось бы думать, что хорошо его знаю. Но иногда мне кажется, что я ошибаюсь.

Менты не поняли.

– Слушаю вас, – сказал я, ставя сумку на бетонную ступеньку.

– Вавилов Виктор Николаевич?

– Он самый.

– А можно было как-нибудь попроще, Виктор Николаевич?

Я сделал вид, что смутился. Впрочем, особо напрягаться для этого не потребовалось.

– Извините, издержки профессии. Я журналист.

Обмен любезностями был завершен. Я ждал вопросов.

– Капитан Баранов, уголовный розыск, – выставив корочку, представился тот, что начал общение. Это был высокий и аккуратно стриженый брюнет с большими бровями. Чем-то он смахивал на кавказца, торгующего на рынке шаурмой или пряностями. Второй мент был невзрачный низенький парнишка, похожий на адъютанта.

– Догадываюсь, о чем вы хотите со мной побеседовать, – поспешил доложить я, чтобы не выслушивать длинную преамбулу. Кроме того, хотелось облегчить и свою задачу. Притворяться несведущим и изображать потрясение известием о гибели Макса Червякова я сегодня был не в состоянии.

– Вот и замечательно. – Баранов кивнул в сторону скамейки. – Присядем?

Я поднял сумку и пошел вперед, чувствуя спиной изучающие взгляды. Мы присели на лавочке под кленом. Я позволил себе закурить.

– Вы были одним из последних, с кем общался Максим Червяков. Вы уже знаете, что с ним случилось?

– Видел в новостях, – кивнул я. – Печальное зрелище.

– Вы виделись с ним лично?

– Да. Сутки назад. Он позвонил мне утром, и мы встретились.

– Где? Когда?

– На площадке у «Меги» около восьми утра.

– О чем вы говорили?

Я вздохнул. Запираться не было смысла. Солжешь в малом – потянешь за собой целый ворох чудовищных подозрений.

– Дело в том, что я, как бы это точнее выразиться… словом, должен ему некоторую сумму денег. Во всяком случае, он так считал.

– Большую?

– Четыре тысячи долларов.

Баранов кивнул. Все это время, задавая мне вопросы, он вертел в руке какой-то странный предмет, не то маленькую авторучку, не то зажигалку. Я невольно увлекся попытками расшифровать назначение этих «четок», когда сыскарь задал следующий вопрос:

– Что вы имели в виду, говоря, что так считал он?

– Потому что я сам так не считаю. У меня с ним был контракт на несколько рекламных кампаний в СМИ. Вообще-то он исправно платил, но последние реализованные мной проекты остались неоплаченными. Бухгалтерия Червякова рассчитала меня в его отсутствие.

– Вы так дорого стоите? – поинтересовался капитан, сжав непонятный предмет в кулаке.

– Ну, не так дешево, как ему хотелось бы. – Я виновато улыбнулся. – Понимаете, в мои обязанности входило не только написание текстов. На одних сочинениях на вольную тему я столько бы не заработал, конечно. Я фактически возглавлял его отдел продвижения.

Капитан взглянул на меня из-под своих густых бровей. Было видно, что он пока плохо представляет, о чем меня можно спросить. Все приличные вопросы уже заданы, осталось только поинтересоваться насчет алиби.

– А почему он отказался вам платить?

Я опустил голову, сделал вид, что задумался. Хотя нет, если честно, я действительно задумался. Почему отказался платить? Риторический вопрос.

– Не знаю, – честно признался я. – Он раньше не жадничал. Может быть, у него появились проблемы, и он решил минимизировать расходы. Такое возможно. Но в любом случае он должен быть предупреждать заранее, а не оформлять задним числом.

Я умолк. Мне казалось, что праведный гнев в отношении покойника выглядит вполне убедительно. Будь я убийцей, я, наверно, произносил бы совсем другие речи.

– Вы с ним поссорились? – спросил Баранов. – Вообще, какие отношения вас связывали?

– Приятельские. Мы были знакомы достаточно долго. На дружбу не тянуло, но врагами не были. Мне жаль, что с ним это произошло, но… – Я сделал паузу. – Не скажу, что собираюсь носить траур. Сочувствую его супруге и родителям, если они у него есть. Но деньги я им не отдам.

Баранов постучал пальцами по колену. Его напарник рассеянно оглядывал двор. Оба выглядели уставшими и, наверно, озадаченными. Перед ними сидел человек, у которого был стопроцентный повод грохнуть Червяка, но поди подберись.

– Пожалуйста, опишите в подробностях, что вы делали последние двадцать четыре часа.

Я вздохнул, сделав вид, что был готов к подобным просьбам и пытаюсь восстановить в памяти детали. Я рассказал почти все, начиная от вчерашней утренней встречи с Червяковым и заканчивая недавним просмотром теленовостей. Упомянул я и тусовку у Косилова, и видеокамеру, которую он мне всучил. Разумеется, о ее чудодейственных свойствах и о вечернем визите к дому Червякова я докладывать не стал, хотя понимал, что рискую – нас кто угодно мог зафиксировать, тем более что к Максу при его жизни я заезжал довольно часто.

– Это все? – внимательно выслушав мой правдоподобно-сбивчивый рассказ, спросил Баранов.

– Да вроде…

«Неужели у них что-то есть? Может, я где-то что-то упустил?».

– Может быть, вы знаете, не конфликтовал ли с кем-нибудь Червяков? Ни он о чем таком он вам не говорил?

– Нет. В последнее время по причинам, которые я уже озвучил, мы мало контактировали. Чем он занимался и с кем общался, я сейчас не могу сказать.

Баранов вздохнул, снова постучал пальцами по колену. Таинственный предмет, который он использовал как четки, так и остался не идентифицированным.

– Я могу идти?

– Пока можете, но не исключено, что вы нам еще понадобитесь. – Он вынул из кармана карточку, протянул мне. – Звоните, если появится какая-либо информация, и постарайтесь пока не покидать пределы города. Мы должны знать, где вас найти.

– Я никуда не собирался.

– Вот и отлично. Всего хорошего.

– До свидания.

Я кивнул и поднялся, потянув на себя ремень сумки. Сыскари впились в нее взглядом. Наверно, я выглядел в этот момент как террорист в переполненном метро.

– Что в сумке? – поинтересовался молодой напарник Баранова.

– Видеокамера. Хотите взглянуть? – Я потянул молнию.

«Может вас сфотографировать на память, ребята?»

– Нет, не нужно.

Я закинул сумку на плечо и направился к машине. Даже не оборачиваясь, я продолжал ощущать своим незащищенным тылом острые взгляды-сверла.

Я сел в машину. Включив магнитолу, настроился на какую-то информационную волну. Под унылое бормотание диктора, сообщавшего о фантастическом подъеме промышленности и росте ВВП, закурил, посмотрел в зеркало заднего вида. Менты все еще сидели на скамейке, правда, Баранов уже энергично общался по телефону.

«Ищите, братцы, ищите, – подумал я. – В конце концов, морду Червякову разбили реальные отморозки с руками и ногами»…

Я не успел додумать эту гениальную мысль – по телу снова пробежала дрожь, от макушки до пяток. Я почти забыл, что у меня в сумке спрятано идеальное оружие и что я уже успел им воспользоваться. Интересно, найдется ли для меня статья в Уголовном кодексе?

Не думаю…

Кстати, сколько времени, Миш? Ох, елки-зеленые! Что-то душно стало… Нормально? Ну, это наверно, только мне душно. Погоди, дай минутку… Да бог его знает, стало иногда прихватывать что-то. Вот по утрам и ближе к вечеру – схватит за грудь, даже страшновато становится. Говорят, последнее, что испытываешь в своей жизни перед инфарктом, это жуткий страх. Правда?

Сейчас, погоди, пойдем дальше.

5

Я пристроился на ступеньках набережной нашей мелкой городской речушки – один как перст, обдуваемый ветрами. За спиной у меня шумел фонтан детского сквера, слева по мосту проносились автомобили, а на противоположном берегу, до которого я мог бы доковылять вброд пешком за пару минут, шли строительные работы. Городские власти вели уплотнительную застройку, и ни одна ценная пядь земли в центре не могла остаться незамеченной.

Я сидел, курил и слушал унылое ворчание экскаваторов. Расстегнутая сумка с видеокамерой лежала у ног в метре от меня. Начался отсчет времени, отпущенного на принятие решения. Я должен был срочно – вот прямо здесь и сейчас! – прийти к какому-нибудь выводу относительно того, что произошло в последние двадцать четыре часа, и набросать план действий, зависящий от сделанных выводов. Знаешь, Миш, по жизни я всегда старался избегать подобных форс-мажоров, меня просто выводит из себя сама мысль, что на принятие какого-то важного решения могут отводиться минуты или даже секунды. Я привык думать долго, обгладывая до косточек различные варианты, я крайне медлителен в этом смысле. Но вот в этой ситуации я чувствовал, что ВРЕМЕНИ НЕТ СОВСЕМ!

Я ногой отодвинул сумку с камерой еще дальше от себя и уставился на нее так, будто это был чемодан с миллионом долларов, принадлежащий наркомафии. Взять хочется, но если хозяева тебя найдут – прощайся с мамой.

Совершенно очевидно, что в моих руках оказался артефакт. Это и возбуждало, и пугало одновременно. И еще царапало душу сожаление, что я не могу рассказать о своем приобретении какому-нибудь таблоиду. Вот Косилов поступил мудро – он по-тихому скинул проблему мне, а я поступить аналогичным образом уже не мог. Если мой добрый друг-заика стал жертвой ужасного и мистического стечения обстоятельств, то я свои обстоятельства создал сам, сознательно и не без злого умысла. Булгаковской скидки за покаяние мне не выйдет.

Жалко ли мне Червякова? Я не знаю… С какой легкостью и даже игривостью мы в запале говорим что-нибудь вроде «Убил бы сволочь!», однако большинство из нас на самом деле люди вполне миролюбивые и сострадающие и убивают в худшем случае только тараканов на кухне. Лишь единицы способны претворить свои угрозы и тайные замыслы в жизнь – без всякой жалости и укоров совести.

Впрочем, мой случай особый. Я не знаю, убил ли я. И я не могу понять, жаль ли мне жертву.

Я вытянул ногу, зацепил сумку за ремень и осторожно потянул на себя. Потом сунул руку внутрь, потрогал камеру. Она все еще была теплая, и я решил, что это теперь ее обычная «рабочая» температура. Пожалуй, имеет смысл повторить попытку связаться с Косиловым. Кстати, заодно задать несколько технических вопросов.

Я вытащил камеру из сумки и, положив на землю между ног, внимательно осмотрел. Это был «Панасоник» формата mini-DV с большим видоискателем и жидкокристаллическим монитором. Аппарат можно было носить на плече, ставить на штатив, таскать почти у самой земли – короче, по всякому. Я видел такие у телевизионных операторов на выезде. Стоил такой аппарат, по словам Косилова, три штуки баксов.

Я нащупал на боку аппарата кнопку, открывающую кассетный блок. Камера издала пару забавных пиликающих звуков, как на железнодорожном вокзале перед объявлением посадки на поезд, и выплюнула кассету. Я долго смотрел на ее торец, боясь прикоснуться. А что если вдруг?..

«Да ну, не все ли равно?! Ты уже держишь камеру в руках!»

Я вытащил кассету, просмотрел остаток ленты. Серега не упоминал, менял ли он кассету с того момента, когда сбросил на диск материал о похоронах депутата Колыванова. В любом случае выходит, что на ней записаны последние убийства, «совершенные» Косиловым. Пленки оставалось еще минут на 20—25, значит… кхм, значит, при желании я мог бы увидеть, как камера убивала «хаммер», косиловскую кошку и еще кого-то, о ком Серега не упоминал. Вот только особого желания смотреть все это я не испытывал.

Колыванов, Колыванов, Колыванов. Что же ты сделал с этим «Панасоником»?

Я сунул кассету обратно, камера плавно и с тем же пиликанием ее заглотила. Все, она готова работать дальше.

Я посмотрел на противоположный берег реки. Экскаваторы расчищали площадку под будущие элитные многоэтажки. Еще раньше на этом месте рабочие выкорчевали все деревья, испоганив вполне живописный берег. Скоро в двадцати метрах от воды будет стоять новый квартал. Что ж, долой самобичевание и самокопание, даешь квадратные метры любой ценой!

Я навел объектив на стройплощадку, поймал на дисплее одну из грязных ворчащих машин. «Наехал» зуммером. В кабине сидел молодой парень в коричневом комбинезоне, загорелый, вспотевший и какой-то даже счастливый. Он ловко орудовал рычагами и улыбался. Чего ты скалишься, урод? Скоро твоим детям гулять будет негде – останется один асфальт и тротуарная плитка.

Я усмехнулся сам себе. Пламенный борец за справедливость.

Мой большой палец завис над красной кнопкой с короткой и угрожающей надписью «rec». Камера стала нагреваться сильнее. Мне показалось даже, что я чувствую ее вибрацию, как у бритвенного станка с батарейкой в рукоятке. И еще я ощущал дичайший, просто невообразимый азарт, возбуждение, сравнимое с сексуальным, страх и какое-то дурацкое чувство триумфа. Леонардо Ди Каприо, стоящий на носу «Титаника» и вопящий «Я – властелин мира!», просто дитя неразумное по сравнению со мной.

Я остановился в последний момент. Отвел большой палец и сделал плавный «отъезд» зуммером. Теперь в поле зрения камеры была вся площадка – со всеми уродующими ее машинами, оставшимися от деревьев пнями и горами строительного мусора.

Я нажал на кнопку.

Снимал около минуты, сделав панораму слева направо, затем выключил аппарат и быстро убрал его в сумку. По лбу покатился пот, дыхание участилось. Я поднялся со ступеньки, отряхнул задницу и сел в машину. Интересно, какого эффекта следует ожидать на этот раз?