Восставшая фантазия
Горос
Многие творческие люди мечтают, чтобы их фантазии воплотились в жизнь. Но что, если вы – художник-мизантроп, который презирает общество и рисует лишь кровожадных чудовищ? Что ожидает мир, когда в него хлынут порожденные безумцем кошмары?.. Книга содержит нецензурную брань.
Восставшая фантазия
Горос
Дизайнер обложки Горос
© Горос, 2022
© Горос, дизайн обложки, 2022
ISBN 978-5-0051-3834-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Восставшая фантазия
1
Сначала не было ничего. Лишь пустота – белое пространство. Потом появилось слово. За словом родился мир. Ну а затем в этом мире возникла жизнь. Он проделывал это сотни раз. Именно так: сначала придумывал своему творению имя и только потом создавал все остальное.
Вот и сейчас стержень шариковой ручки коснулся белоснежного листа и пополз вниз, оставляя черную полосу. Рядом появилась вторая. Третья соединила их в букву «Н». Рука со стержнем замерла на мгновение, а потом уверенно начертила еще несколько букв. Затем стержень быстро заскользил по листу, выводя нечеткие очертания: голова, плечи, волосы… Серые глаза творца наблюдали за этим процессом с таким любопытством, словно он не сам создавал все это, а смотрел в окошко, за которым медленно проступали очертания какого-то неведомого параллельного мира. Вот оттуда выглянули глаза – насмешливые, немного безумные, вот уже видны растрепанные длинные волосы. Видимо, в том мире ветер…
Здесь же ветра нет. Здесь воздух сперт и пропитан алкогольным перегаром. Здесь творец сидит на полузаправленной кровати в углу крохотной комнаты, и его едва освещает с подоконника мрачная настольная лампа. Он всегда включает электрическое солнце, даже если, как и сейчас, за окном светло. Да только дневному свету ни за что не пробиться сюда сквозь вечно закрытые толстые шторы. Из динамиков потрепанного пристроенного рядом на кровати магнитофона гремит музыка – тяжелый рок, причем качество записи ужасно.
«…Подкину им парочку монстров, чтоб было весело жить…» – орет магнитофон хриплым голосом.
На листе между тем появился человек. Спутанные волосы, все лицо в ссадинах, перепачкано сажей, ветер треплет рваную рубаху. Теперь вокруг него стали проступать очертания самого мира: руины домов, потрескавшаяся дорога, по небу ползут клубы не то дыма, не то облаков. Но постепенно становится ясно, что это все-таки дым. Похоже, весь город за спиной человека объят огнем…
Раздался щелчок. Обрушившаяся тишина вернула грань между мирами – тем и этим. Из-за плотно прикрытой двери комнаты стали пробиваться ритмичные звуки и хохот. Звякнула посуда, кто-то шумно топал – видимо, плясал. Рука творца потянулась к магнитофону, подцепила стержнем кассету (механизм выброса не работал). Та выпрыгнула из лишенной крышки амбразуры, но тут же вернулась на место, развернутая другой стороной. Палец творца вдавил кнопку Play. Снова загремели гитарные риффы.
Дверь приоткрылась. В образовавшейся светлой щели показалось девичье личико – столь ангельское в окладе длинных темных волос, что можно писать икону. Да только хмельной блеск в глазах и притворно виноватая улыбка мигом низводят ее из святых в блудницы.
– Не помешаю? – как будто извиняясь, спросила девушка и, не ожидая ответа, вошла в комнату.
Творец на мгновение оторвался от рисунка. Взгляд скользнул по выглядывающей из-под блестящей юбочки восхитительной девичьей коленке, но тут же снова вернулся к нарисованному черной пастой человеку. Стержень еще быстрее заскользил по альбомному листу, словно, если прямо сейчас работа не будет закончена, изображение навеки бесследно исчезнет, растворится, истлеет…
– Ух ты, вот это да! – сказала девушка с деланым восхищением. – Это все твое?
Она прошлась по комнате, рассматривая стены, сплошь увешанные черно-белыми картинками. Это были не стены, а миф. Миф, порожденный человеком, но люди в нем умирали. Картины явно говорили, нет, кричали о том, что их творец весьма недолюбливает человечество. Кругом сплошные монстры: полулюди, полуптицы, полупауки, получерви… Их клыки и когти рвут плоть, их руки, лапы, щупальца перепачканы кровью… Картинки были повсюду. Двери, подоконник, полки, тумбочки уставлены, увешаны, заклеены ими. Свободными оставались разве что пол да потолок. Впрочем, девушка еще не знала о том, что у творца этих картинок накопилось столько, что большинство из них томились в тумбочке. На стены и полки попадали лишь самые лучшие, любимые.
– Прикольно. – Девушка передернула плечами. – Хотя страшненько!
Творец окинул ее холодным взглядом, но промолчал. Похоже, «страшненько» могло относиться к чему угодно, только не к его шедеврам. Девушка виновато, но опять-таки неискренне улыбнулась.
– А это кто? – спросила она, заглянув творцу через плечо.
Тот не ответил, а лишь добавил к картинке еще пару штрихов. Последняя работа, на его взгляд, была просто великолепна. Он изобразил обычного на вид парня. Тот вовсе не походил на чудовище. Однако творец знал, что этот человек страшен. И более того – гораздо опаснее всех монстров, вместе взятых, которых он рисовал до этого. За его спиной пылает и рушится город, горячий от пожаров ветер треплет его длинные волосы. Но все это – дело его рук. Рук с виду обычного, слабого человека. Такого в его творчестве еще не было. Теперь его монстрам не нужны клыки, когти и щупальца, чтобы убивать!
«Намор» – стояла подпись в правом нижнем углу листа. Творец сам не знал, что означает это слово, но, как ему казалось, парню на картинке это имя очень подходит. Он всегда давал имена своим творениям спонтанно – просто брал из башки подходящий набор букв. Получалось что-то вроде: Актып, Ерог, Сажу или, например, Алигом. Причем сам создатель помнил всех своих монстров поименно, так как часто, особенно во время накатывающих депрессий, любил перебирать свои художества, представляя, как гибнет под массивным щупальцем, клыком или когтем очередной обидчик из реального мира. К слову сказать, сам творец при своем росте метр полста и размерах мышц, способных удерживать разве что кисть и карандаш, сражаться кулаками не имел ни способности, ни желания. «Я творец, а не боксер», – говорил он себе, и аргумент этот его вполне устраивал.
Творец встал с кровати и торжественно водрузил своего Намора на полку рядом с другими чудищами, потеснив Акума, Рома, Олагупа и фотографию очередной безнадежно любимой девушки.
Распахнулась дверь. Магнитофонный рок захлебнулся в ворвавшихся в комнату ритмичных звуках попсы. На пороге появился рослый парень. На его шелковой черной рубашке плясали веселые блики настольной лампы, длинная светлая растрепанная челка падала на глаза. При виде творца его губы растянулись в самодовольной пьяной улыбке.
– Рыжий, ты куда пропал? – весело бросил он творцу. Потом пьяным взглядом изучил последнюю его работу. – Да, любишь ты людей, как я погляжу…
– Они меня не любят, – сухо ответил творец, которого все обычно именовали Рыжим за цвет шевелюры. И прибавил: – Этот мир – дерьмо, все люди – гады, а бабы способны лишь на измену. – При этих словах он покосился на девушку. – И я с удовольствием посмотрел бы, как это долбаное человечество сдохнет!
Его собеседник пожал плечами, пьяно усмехнулся. У него, кстати, отношения с человечеством складывались намного лучше. Он мечтал о карьере финансиста и двигался к этой цели уверенными шагами: учился в университете, имея в будущем вполне реальные перспективы к трудоустройству. Да и у девушек он пользовался популярностью, в подтверждение чего он тут же приобнял одну из них за талию – ту самую красотку, которая только что рассматривала картинки.
– А я смотрю, пропал куда-то. Сидит тут один, скучает… – Девушка игриво наклонила голову. – Владимир, твой друг художник?
– Рыжий у нас вообще талант! – ответил будущий финансист Владимир. – Гляди, все стены залепил. Можно обои не клеить!
– Что ты все Рыжий да Рыжий? Он и на набережной вчера представился как Рыжий. У него имя-то есть? – Девушка окинула творца поддельно возмущенным взглядом. – Тебя как зовут-то, художник?
– Рыжий!
– Да Роман он, – рассмеялся Владимир. – Но сам он только на Рыжего откликается. Творческая личность! Они же все того… с прибабахом.
Рыжий оставил эту реплику без комментариев, хотя мог бы добавить, что самого Владимира его друзья иначе как кличкой Краб не называют. Творец снова принялся рассматривать своего Намора. Затем подошел к рисунку и добавил пару штрихов. Снова уселся на кровать, подтянув коленки к груди.
– Ой, а что это играет? – спросила девушка, не столько из интереса, сколько чтобы нарушить повисшую паузу, пока та не переросла в неловкую.
– «Крах», – ответил Рыжий.
– Никогда раньше не слышала.
– И не услышишь, – объяснил Краб-Владимир. – Это неизвестная группа, из Красновки. Есть такая дыра у нас в Погорье. Рыжий в той группе когда-то на бас-гитаре играл.
– О! Так он еще и музыкант!
– Я же тебе говорю: самородок! – Краб хлопнул Рыжего по плечу.
– Какая мрачная музыка, – отметила девушка.
– В каком мире живем, такая и музыка, – пробормотал Рыжий.
– Но не все же так в мире плохо.
– Может, для кого-то и неплохо. Наверное, просто я тут лишний.
– Ладно тебе грузиться-то! – воскликнул Краб и, подмигнув девушке, добавил: – Ща мы попросим его что-нибудь слабать нам на гитаре. Что, Рыжий, сделаешь?
И несмотря на недовольную мину художника, Краб потащил его с кровати. Тот вывернулся и снова сел.