Побег из Рая

© Владимир Горбань, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

В середине августа 1964 года в деревню Краснополье, расположенную среди бескрайних степей Саратовского Заволжья на правом берегу Малого Узеня и населенную в основном местными хохлами, из Москвы приехал молодой ученый. Звали его Владимир Южнин. Было ему 22 года, но он уже с отличием окончил биологический факультет Московского государственного университета и, сдав сложнейшие экзамены, поступил в аспирантуру. Впереди его ожидала грандиозная научная карьера. Но не потому, что его дедушка Сергей Южнин, биохимик с мировым именем на ту пору был профессором МГУ и членом – корреспондентом Академии наук СССР. Владимир обладал незаурядным умом, выдающимися способностями исследователя, невероятным трудолюбием и упорством в достижении поставленной цели, развитой интуицией, любознательностью и рядом других качеств, позволяющих добиться в науке колоссальных высот.

Владимир приехал с женой Тамарой, тоже аспиранткой и сыном Володей, которому исполнилось всего три недели от роду.

– Зачем кроху с собой приперли? – спросила на пороге своей хаты Аграфена Дмитриевна, двоюродная прабабушка Владимира Южнина, крепкая еще восьмидесятилетняя старуха с крупными, довольно грубыми чертами лица и громогласным голосом.

– А пусть с пеленок привыкает к кочевой жизни, – усмехнулся Владимир, – мы ненадолго, три дня погостим, родственников на кладбище проведаем, молоком парного отопьемся, на рыбалку съездим, да и махнем домой в Москву. Хорошо у вас тут, бабушка Аграфена, тихо, спокойно. Не то, что в столице, где сплошная суета и совсем нет времени задуматься о бренности бытия.

Владимир мило улыбнулся.

– Ну, ладно, чего стоять на пороге, – пробурчала Аграфена Дмитриевна, – проходите в хату, будет вам молока вдоволь.

На следующий день Владимир с Тамарой отправились на деревенский погост. Шли узкой тропинкой по степному лугу, солнце припекало, и в воздухе стоял пьянящий, сильно пряный с горьким вкусом запах чабреца или как его еще в народе называют богородской травы.

– Тамара, посмотри вокруг, красота какая! – воскликнул Владимир, рассмеялся и от радости стал водить вокруг жены хороводы. – Вот где бы я хотел окончить жизнь свою! В бескрайней степи! Среди седого ковыля! Среди знойного лета, пахнущего степной полынью!

– Не говори глупости, Володя, – произнесла Тамара испуганно, – помни, мысли материальны!

– Да нет, ты ничего не понимаешь! – Южнин обнял жену за плечи. – Это во мне говорит кровь! Ведь наш род имеет очень древнее происхождение. Мы, Южнины, потомки половцев! Да, да, половцев. Тех самых половцев, последних законных хозяев этих степей!

– Ты шутишь?

– Вовсе нет, – Владимир вдруг перестал дурачиться, и лицо его стало очень серьезным.

– Тамара, я потом тебе расскажу одну семейную легенду, и ты многое поймешь.

На кладбище Южнин долго простоял, молча возле старого почерневшего креста на могиле своего прадеда. Затем заботливо поправил венок, и они с Тамарой вернулись в дом Аграфены Дмитриевны, где уже во всю мощь своих легких орал маленький Володя.

– Ничего не ест, – буркнула прабабка, – криком зашелся, сиську мамкину просит. Не надо было дитя с собой в такую даль тащить!

– Пусть привыкает к кочевой жизни, половецкий хан! – рассмеялся Владимир, взял сына на руки, прижал к себе и он тут же успокоился.

А вечером Владимир с Тамарой взяли удочки, резиновые сапоги, надувную лодку и отправились рыбачить на Узень. К ночи они не вернулись. Не вернулись и под утро. Вся деревня переполошилась и отправилась на розыски. Но нашли лишь пустую лодку, которую прибило к береговым кустам в восьми километрах ниже по реке.

– Утопли! – целые сутки вопила в хате и во дворе бабка Аграфена. И сутки орал, отказываясь от еды, младенец.

Рано утром следующего дня во дворе Аграфены Дмитриевны собрались краснопольские старики.

– Ты вот что, кума, – тихо сказала бабка Настя, – вези дитя в Ершов. Там Валька Штормина мальчонку два дня назад родила. Хилого, ничего не ест. А молока у нее много. На двоих хватит. Чай не откажет она тебе. Все же вы близкие родственники.

Так Аграфена Дмитриевна и поступила, отвезла Володю Южнина в родильный дом.

А через три дня отыскали утопленников. И Валька через три дня вернулась. Но с одним ребенком. Второй умер в роддоме. В Краснополье, деревне убитой горем, состоялись похороны. Не до выяснения всех обстоятельств тогда всем было. В одну могилу положили Владимира Южнина, его жену Тамару и умершего младенца.

Так ли все было на самом деле или вовсе не так и что было потом, никто доподлинно не знает. Краснопольские хохлы умели хранить свои тайны.

Глава 1. Нас водила молодость в сабельный поход

На правом берегу тихого и мелководного Узеня, топкие берега которого заросли непролазными ивами и густой сорной растительностью, на пригорке располагалась барская усадьба сбежавшего после Гражданской войны во Францию помещика Жулидова. Огромный особняк, построенный талантливым архитектором – самоучкой из добротного красного немецкого кирпича, видимо, был и задуман в каком – то замысловатом смешении архитектурных стилей. Но с годами дом во многом утратил свое былое великолепие и дворянский изыск. Сорвали с окон наличники, сломали беседки, загубили газоны и тенистую липовую аллею. Литую чугунную решетку, ограждавшую большое поместье, разобрали, отправив в металлолом, а вместо нее из наполовину прогнивших досок соорудили нечто вроде высокого сплошного забора, скрывающего бывшую барскую обитель от острых людских глаз. Однако дом был заметен издалека. Вернее, издалека виднелась его крыша, обитая оцинкованным железом, с какими – то причудливыми башенками и шпилями на ней. И в хороший солнечный день она сияла не хуже церковного купола.

С фасада к дому, с противоположных его углов, были пристроены из тяжелых дубовых досок два высоких крыльца, украшенные металлическими поручнями с веселыми завитушками. В переднем дворике располагались песочница, невысокие лесенки, карусели и низенькие лавочки. Здесь гуляли до обеда и после тихого часа самые маленькие дети. Те, что ходили в младшие группы детского сада центральной усадьбы совхоза «Ершовский». А ребятишкам постарше отводился огромный двор за барским домом. Там был устроен настоящий детский городок с домиками, горками, качелями, турниками, песочницами большего размера.

Двор это был засажен тополями, ясенями и кленами, являл собой райское место для детей, если бы его вид не портил тот самый забор из дурацки не струганных досок, кое – как сколоченных между собой. И каждый мальчишка этого детского сада мечтал втайне сделать подкоп под забором и вырваться на волю из этого детского Рая. Тем более за забором был огромный яблоневый сад. И в дырки между досок были видны эти огромные деревья, с могучими ветвями, на которых висели крупные красновато – желтые яблоки. Они были так близки, что казалось, стоит лишь забраться на забор, протянуть ввысь руку и счастью не будет конца и края. Но лазать по заборам, детям было строго запрещено. И они постоянно втихаря делали сапы и подкопы. Конспирировались, как могли, отвлекали внимание, но зоркие воспитательницы вовремя обнаруживали лазы, вызывали завхоза, по кличке Горыныч, и он быстро закапывал все пути к свободе.

И все же был один случай, когда шустрый мальчишка сумел почти мгновенно вскарабкаться на забор, перемахнуть через него и очутиться в заветном саду. На него устроили настоящую облаву. Воспитательницы, задрав юбки, гонялись по саду во главе с подвыпившим завхозом, который побег юнца воспринял как личное оскорбление. Они его уже окружили, уже завхоз млел от мысли надрать сорванцу уши, но малец, как белка выскочил из кустов и молниеносно забрался на верхушку самой высокой яблони. И сколько не ходили вокруг дерева с мольбами воспитательницы, как не матерился и не угрожал при этом завхоз, мальчишка так и просидел на дереве до закрытия детского сада. Звали его Володя Штормин.

В середине апреля 1970 года дни выдалось слякотным. Страна готовилась отмечать столетний юбилей вождя мирового пролетариата и основателя советского государства, величайшего гения всех времен и народов Владимира Ильича Ленина, вершителя Великой Октябрьской социалистической Революции. А погода многое портила. Из радиоприемника лились победные реляции, звучала бравурная музыка, всюду развевался кумач, лозунги призывали к новым победам и свершениям. А под ногами месилась грязь. И искренняя радость уличалась лишь в глазах изрядно поддатых граждан и идейных членов партии.

Зоя Петровна, заведующая детским садиком, женщина крупная, объемистая, с лихой прической на голове, пересчитывала на кухне конфеты, печенье и пряники. Она многократно перекладывала их из одной банной шайки в другую. В ее пролетарском мозгу единовременно решались две глобальные задачи. Как поделить поровну детские подарки и как при этом умыкнуть часть сладостей для своих домашних и производственных нужд. То есть, как часть выкроенных конфет забрать домой, а часть употребить с воспитательницами за праздничным чайным столом после концерта.

– Петровна! – раздался вдруг почти истерический крик на пороге кухни. Это без всяких оговоренных опознавательных стуков в дверь ворвалась Мария Степановна, воспитательница старшей группы, женщина, упитанная на казенных харчах, неповоротливая, но громогласная. – У нас ЧП!

Зою Петровну, застигнутую врасплох, чуть кондратий не хватил. Ноги и руки у нее сделались ватными, по спине побежал холодный пот, голос задребезжал, как у старухи:

– Как?.. Что?.. Какое ЧП?

– Владимир Васильевич, гармонист наш, в дупель пьяный! Лежит в подсобке и лыка не вяжет. Где он только берет эту водку? Я же все его нычки и заначки заранее проверила!

– Фух, – тяжело выдохнула Зоя Петровна. – Ты меня так не пугай, Мария. У меня прямо сердце из груди выскочило. Я – то уж подумала, ревизию на нас накликали, – заведующая быстро мелко – мелко перекрестилась. – А это – беда малая. Первый раз что – ли? Я его сейчас, подлеца махрового, быстро в нужные чувства приведу!

– Так праздник же какой ответственный сегодня! Вот я и перепугалась. Сам парторг прибудет! И еще кто – то важный из райкома партии. Сразу решила вам доложить. Как бы нам не опростоволоситься, Зоя Петровна!

– А это уж не твоя забота, Мария. Молодец, что держишься начеку, хвалю. Но антимонии мне тут не разводи! У меня от твоего крику чуть геморрой не вылез!

Хитрая она была, Зоя Петровна, изворотливая. Дружбу нужную и выгодную с начальством умело водила. Знала свой шесток, где следовало, могла прогнуться, и всегда понимала, кому можно безбоязненно зубы показывать. Такие руководители в Советском Союзе всюду были в цене. Они с успехом могли и детским садиком заведовать, и сельским советом управлять, и профкомом на швейной фабрике. И даже в горсовете заседать. Преданность их делу партии и идеалам социализма была фальшивой как рисованный червонец. Личная преданность начальнику была священной, как любовь самурая к цветущей сакуре у подножия Фудзиямы.

В положенное время в актовом зале, празднично украшенном красными флагами, портретами Ленина и членов Политбюро во главе с дорогим и любимым Леонидом Ильичем Брежневым, а также разноцветными гирляндами и воздушными шариками бледно ядовитого цвета, собрались дети старших групп, родители, представители общественности и по разнарядке уважаемые гости. Особенно подозрительно смотрелись воздушные шарики явно не революционной окраски, по форме напоминавшие маленькие дирижабли, развешанные на протянутой под потолком рыболовной леске. Просто Зоя Петровна вовремя не подсуетилась, и не запаслась нужным реквизитом, который перед праздником ушел в магазинах на «ура». Сметливая заведующая, однако, отправила завхоза в аптеку, откуда он и привез три десятка очень дефицитных резиновых изделий. Предварительно выпив стакан водки для дезинфекции губ, он долго брезгливо плевался, прежде чем надул эти изделия до предельно возможных размеров.

Не доставало для полного сходства с любимым праздником всей ребятни лишь новогодней елки и деда Мороза со Снегурочкой. Впрочем, все детские праздники были похожими по сценарию и проходили в подобных революционно – патриотических декорациях.

Родители расселись по скамейкам, расположенным по периметру комнаты, как обычно ждали полчаса, а то и больше шишку из райкома партии. Наконец он появился в сопровождении парторга. Молодой парень в цивильном костюме с приколотым алым бантом на лацкане пиджака. С холодными и хитрыми глазами образцового карьериста. То ли он был еще инструктором райкома партии, то ли уже заведующим каким – то отделом, но вел себя важно, перегаром от него не несло, молодой человек источал запах хорошего одеколона. И перемещался он чопорной походкой, как породистый рысак, важно ступая по чистому полу отдраенным до блеска копытом. А вот пожилой седовласый парторг, прошедший все войну пехотным солдатом, уже был навеселе, передвигался в развалку, шутил невпопад и готов был трепать за вихры любого, попавшего под руку пацаненка.

Наконец заиграла пластинка с гимном Советского Союза. Черная пластинка с ярко – красным кружочком в центре, заезженная до предела. Пафосные звуки оркестра Александрова дополнялись изрядным шипением, а в самых торжественных местах еще и скрипами и каким – то орлиным клекотом, придающими музыке откровенный пародийный характер.

Все встали со своих мест, вытянулись как по команде «смирно» и сделали торжественные, то есть каменные лица, выражавшие то ли невероятную преданность ленинским идеалам, то ли откровенно наплевательское отношение к ним.

Первым поздравительное слово держал, как и полагалось в таких случаях, ответственный работник райкома партии. Он вышел на середину зала, достал из внутреннего кармана пиджака несколько листочков бумаги, прокашлялся и хорошо поставленным голосом стал читать текст.

– Дорогие товарищи! Сегодня наша страна в едином душевном порыве встречает величайший праздник всего прогрессивного человечества – столетие Владимира Ильича Ленина, основателя первого в мире социалистического государства, идейного вдохновителя и вождя Великой Октябрьской социалистической революции, которая впервые во всемирной истории раскрепостила пролетариат и беднейшее крестьянство. Как заявил дорогой Леонид Ильич Брежнев, гениальный вождь советского народа и генеральный секретарь нашей партии в своем докладе на XXIII съезде КПСС…

– Как складно говорит, – с неприкрытым восторгом прошептала мама Сережи Сотникова маме Люды Почиваловой, – Не знаешь ты, чей он? Никак приезжий?

– Да что ты, это же сын Марии Васильевны Федотовой, председателя сельсовета из Чугунки. Витька Федотов.

– Витька Федотов? Мимо бы прошла и не узнала! Как вырос – то. А ведь совсем еще недавно с колхозными пацанами собак по деревне гонял. Ишь ты, какой важный стал. Сразу видно, деловой, далеко пойдет!

– Далеко, это точно. Он женат на дочке секретаря Саратовского горкома партии! Свадьбу недавно сыграли, тесть им квартиру двухкомнатную подарил…

– Да ты что!

– А ты думала…

Читал свою речь Федотов недолго. Видно, в этот день уже не в первый раз ему пришлось держать речь. Слушали его в половину уха, больше делая вид. Пропагандой, которая велась всюду и постоянно, все были напичканы до отвала.

– Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза! Вперед к победе коммунистического труда! – закончил оратор свое выступление.

В зале раздались продолжительные аплодисменты.

Следом слово было предоставлено Илье Кузьмичу Козодаеву, старому большевику, участнику и герою Гражданской войны, и, как он сам уверял, большому другу Василия Ивановича Чапаева, у которого он управлял конями в персональной тачанке. Во всяком случае, на всех революционных праздниках он неизменно появлялся в старых кавалерийских шароварах. Также Илье Кузьмичу приписывали знакомство с самим Владимиром Ильичем Лениным. Якобы именно они вместе несли то знаменитое бревно на первом коммунистическом субботнике в Москве. Никто из компетентных товарищей, конечно, не проверял показания старого большевика, который давно уже, похоже, тронулся умом от собственной важности. А односельчане так, посмеивались беззлобно.

Илья Кузьмич говорил без бумажки, ибо совсем был слаб глазами:

– Товарищи, мы с Василием Ивановичем Чапаевым, тудыт его в качель, завоевали вам советскую власть! Берегите ее, товарищи, пуще, тудыт его в качель, зеницы ока! – он грозно погрозил пальцем в сторону испуганных детей. – А то, не ровен час, тудыт его в качель, белая гадина поднимет голову и учинит контрреволюцию! Мы с Ильичем, тудыт его в качель, не просто так бревнышко – то перли. Мы, тудыт его в качель, о вас, засранцы, всю дорогу думали. Как жизнь вам, тудыт его в качель, райскую построить… Профукаете вы все наши великие завоевания! Ой, чую, профукаете!

Говорил Илья Кузьмич зло и напористо, размахивая в стороны сухощавыми кулаками. Кто – то из детей не выдержал угроз и громко заплакал. Слизняка быстро удалили из зала.

– Нет таких крепостей, товарищи, тудыт его в качель, которых не смогли бы взять большевики! Да здравствует Владимир Ильич Ленин! Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза! Да здравствует, тудыт его в качель, коммунизм!

Речь Козодаева также приветствовалась продолжительными аплодисментами и ухмылками на некоторых лицах.

Далее перед детьми с революционными обращениями выступили парторг Рогозин, ветеран Великой Отечественной войны Попов, заведующая детским садом Зоя Петровна, председатель родительского комитета мама Люды Почиваловой, и еще ряд гостей детского праздника. Все говорили примерно одно и то же, прославляя гениального вождя Великой Октябрьской социалистической революции и мирового пролетариата.

Вскоре начался торжественный концерт силами воспитанников старшей группы. На середину зала вынесли стул, затем откуда – то из детской спальни Зоя Петровна вывела Владимира Васильевича, на которого уже был надет баян. Музыканта усадили, он расплылся в какой – то глупой улыбке, раздвинул меха, и дети вслед за своей воспитательницей дружно затянули:

«На границе тучи ходят хмуро,

Край суровый тишиной объят.

У высоких берегов Амура

Часовые родины стоят».

Тут же эту бравую песню подхватили все: родители, гости праздника, даже завхоз Горыныч не остался в стороне, пытаясь переорать всех присутствующих своим противным пропитым баритоном. Аплодисменты были бурные, продолжительные и искренние.

Следом Владимир Васильевич затянул еще одну песню о танкистах:

«По полю танки грохотали,

Солдаты шли в последний бой.

А молодого командира

Несли с пробитой головой».

Все знали, что Владимир Васильевич в войну был механиком – водителем лучшего танка Великой Отечественной войны Т – З4, дважды горел, имел несколько боевых орденов. И любой праздник с его участием неизменно начинался песнями о боевых товарищах.

Потом дружно спели про сотню юных бойцов из буденовских войск, про орлят, учащихся летать, про Щорса, идущего под знаменем красного командира с пробитой головой. И конечно про Владимира Ильича Ленина:

«И вновь продолжается бой,

И сердцу тревожно в груди.

И Ленин такой молодой,

И юный Октябрь впереди!»

Под занавес старый большевик Илья Кузьмич Козодаев потребовал спеть его любимую песню «Гулял по Уралу Чапаев – герой». Но получилось плохо, многие не знали, толком, ни мотива, ни слов этой песни.

Во втором отделении праздничного концерта дети читали революционные стихи. Сначала к стулу вышел Сережа Сотников и с явным волнением, если не страхом, промямлил бессмертные строчки про Ленина, написанные Михаилом Светловым:

Имя Ленина снова и снова

Повторяет великий народ.

И как самое близкое слово

Имя Ленина в сердце живёт.

И Советская наша держава,

И великих побед торжество —

Это Ленина гений и слава

И бессмертное дело его.

Гена Григорьев рассказал стихи о героях Перекопа. Потом Люда Почивалова долго и артистично поведала о Павке Корчагине и легендарных героях – комсомольцах эпохи Гражданской войны. Постепенно концерт приближался к концу. Но тут неугомонная Зоя Петровна, любившая иногда выпендриться перед начальством, решилась на импровизацию. Она вышла к стулу и вкрадчивым голосом объявила:

– Дети, может быть кто – то из вас хочет еще прочитать стихотворение или спеть песню? Поднимите руки, кто смелый!

Поднятых рук не появилось, но к стулу выбежал Володя Штормин. Он ловко вскочил на него и громким голосом взялся декламировать:

– Нас водила молодость в сабельный поход!

Нас бросала молодость на кронштадский лед!

Боевые лошади уносили нас!

На широкой площади убивали нас!

Тут Володя сделал паузу и недвусмысленным жестом указал на завхоза Горыныча. Среди родителей кто – то открыто засмеялся. Штормин продолжал свое яркое эмоциональное выступление.

– Но в крови горячечной поднимались мы!

Но глаза незрячие открывали мы!

На этой фразе Володя указал пальцем на героя Гражданской войны большевика Козодаева. Рассмеялись еще несколько несдержанных родителей. Концерт явно превращался в юмористическое шоу. Но опытная Зоя Петровна в последний момент спасла ситуацию. Она сняла Володю со стула, слегка хлопнула его ладошкой по попе и расстроено произнесла:

– Я думаю, этого будет достаточно. Беги, Вова, к маме.

Финалом этого праздничного мероприятия стало коллективное святотатство. К стулу вышла Мария Степановна, воспитательница старшей группы.

– А теперь, дети, ответьте мне на вопрос: есть ли Бог на свете?

При этом она загадочно улыбалась, будто одна знала какую – то заветную тайну.

– Нет! Нет! – дружно заорали детишки.

– Не слышу, – притворилась Мария Степановна.

– Нет! Нет! – изо всех сил горланили дети.

– Нет! Нет! – вторили им родители.

Все уже изрядно устали, с нетерпением ждали окончание праздничного концерта и раздачи подарков. Но Мария Степановна не унималась. Она еще загадочнее улыбнулась.

– А давайте, дети, покажем Богу фиги!

Детишки быстро сообразили, что от них требуется, состроили кукиши и с каким – то хулиганским удовольствием стали указывать им на потолок, завешанный импровизированными шариками бледно ядовитого цвета, заходясь от крика:

– Нет Бога! Нет Бога!

– Не слышу! – подзадоривала детей Мария Степановна.

– Нет Бога! Нет Бога!

И тут Володя Штормин тихо спросил у мамы:

– А зачем они показывают Богу фиги, если его нет?

Глава 2. Вперед во взрослую жизнь

Был поздний вечер, и школьный спортивный зал давно уже опустел. Но Володя Штормин не спешил домой, предстояло сделать еще несколько мучительных и сложных упражнений на растяжку сухожилий и укрепление икроножных мышц. Сунув ногу в петлю веревки, он другой конец перебросил через верхний поручень шведской стенки. Резко потянул за конец веревки, правая нога взмыла вверх и зафиксировалась почти в вертикальном положении. Теперь предстояло сделать несколько неглубоких приседаний на левой ноге. Боль при этом пронизывала все тело, но была привычной и даже приятной.

– Ну и долго ты еще собираешься мучить себя? – услышал Володя за спиной голос Наташи Шороховой, его одноклассницы. – По – моему, чемпион, ты уже из себя все жилы вытянул.

Володя отпустил веревку, нога съехала вниз. Он обернулся.

Наташа Шорохова в легком голубом облегающем платье стояла рядом. Высокая брюнетка с безукоризненной девичьей фигурой, великолепной копной вьющихся до плеч волос, с темно – синими, как зрелый паслен, огромными и всегда веселыми глазами. Глазами омутами. И губами сочными, нежными, сладкими и зовущими. Наташа была несбыточной мечтой многих парней…

– Там уже темно и страшно, ты, Штормин, проводишь меня домой? Или мне Генку Григорьева попросить?

Володя, безусловно, смутился. Еще бы. Да каждый юноша их школы мечтал о том, чтобы Наташа обратила на него внимание.

– Прямо сейчас?

– А долго тебе еще?

– Нет, осталось левую ногу растянуть, – Штормин говорил тихо, опустив глаза долу, будто оправдывался.

– Сколько эта пытка займет у тебя времени?

– Минут десять. Я к соревнованиям готовлюсь. Но в принципе и за пять минут успею.

Володя посмотрел на Наташу и готов был прервать тренировку прямо сейчас.

– Хорошо, – улыбнулась Шорохова как – то загадочно, – не буду мешать, чемпион, я тебя в раздевалке подожду.

Она развернулась на невысоких каблуках и легкой соблазнительной походкой, покачивая бедрами, удалилась из спортивного зала.