Серебряный адмирал
– Нам терять нечего! – кричали они ему с высоты корабельной палубы. – Все одно погибать – от ядра или от петли! Так что мы уж лучше подождем, когда нас повесят дома: по крайней мере, выпьем еще по паре кварт пива! Так что поворачивай обратно!
Взбешенному Витту пришлось снова вернуться на свой «Принц Уильям». В другой момент он бы живо навел порядок, но сейчас пришлось терпеть.
Чтобы понять происходящее на голландском флоте, необходимо знать, что собой представляли команды его кораблей. Капитанами в ту пору назначали исключительно именитых дворян, имевших огромные связи (так как должность считалась весьма денежной), но являвшихся при этом полными невеждами в морском деле. Не дворянам разрешалось капитанствовать только… брандерами, то есть судами, заранее обреченными на гибель. По сути дела, капитаны военных кораблей только представительствовали и больше мешали, чем помогали в настоящем руководстве. Фактически же вся ответственность, забота о корабле лежали на шкипере и штурмане. С них спрашивали за все и всех. Кроме этого капитаны-дворяне не слишком-то слушали и своих адмиралов. Хорошие связи в столице обеспечивали им большую независимость.
Под стать своим капитанам были и команды военных кораблей. Идти туда добровольно, естественно, никто не хотел. Куда выгоднее матросам представлялось плавать на купцах, где риск погибнуть был несравненно меньше, а заработок выше на несколько порядков. По этой причине будущих матросов вылавливали, где только было можно. Бывали случаи, что богатые капитаны выкупали себе будущих подчиненных даже из тюрем. В национальном отношении команды голландских кораблей были весьма разношерстными, и сами голландцы далеко не всегда составляли там большую часть. Очень много всегда было немцев, норвежцев и даже англичан, которые за наличные деньги и гороховую похлебку неплохо громили собственных соотечественников. Моральных стимулов к дисциплине почти не было. Все воспитание строилось исключительно на страхе смерти и наказания. Но условия существования матросов были настолько скотскими, что люди зачастую не боялись уже ничего, даже смерти. А потому бунты команд, как и открытое неповиновение капитанов своим флагманам, было не редкостью, а даже нормой.
Вот как описывает положение матросов того времени российский дореволюционный историк лейтенант Щеглов: «У нижних чинов дисциплина была исключительно основана на страхе наказания. Законы, предусматривавшие наказания за преступления против порядка корабельной службы, еще носили в ту эпоху отпечаток суровых нравов Средних веков, когда жизнь и благосостояние человека вовсе не ценились. Обхождение с матросами было сурово и жестоко. Чтобы приучить их к труду и держать во всегдашней готовности ко всякому непредвиденному случаю, многие командиры не позволяли им никогда раздеваться под страхом килевания. Кроме этого наиболее употребительными наказаниями были: кандалы, битье плетьми, за поднятие руки на начальника матросу отрезалась кисть, за убийство своего же товарища виновного привязывали к спине убитого матроса и бросали за борт. Такая строгость постановлений не могла не иметь влияния на нравы, и команды не обладали высокими нравственными качествами. Будучи лишены не только удовольствий, но и простых удобств, они не могли ценить благ существования в мире, и на этом презрении ко всему окружающему и была основана их храбрость, которая вследствие этого отзывалась скорее терпеливой решимостью мученика, чем беззаветною отвагой бойкой удали».
Зато когда поднималась вся команда, то начальникам приходилось с ней считаться, особенно если это происходило в преддверии решающей битвы. Вот такую-то своевольную и своенравную орду предстояло вести в бой де Витту.
– Я добьюсь победы, и даже сам дьявол не заставит меня отступить! Готовьте брезентовые саваны для трусов и веревки для мятежников! – объявил всем новый командующий, выходя в море. – Для англичан закончились счастливые денечки! Витт – это вам не Тромп!
Но и Блэйк был не чета Аску. Он тоже не стал дожидаться развития событий, а сам устремился навстречу опасности.
Глава третья. Бой при Ньюпорте
Хлесткий ветер срывал с волн пену брызг. С кораблей к Рюйтеру по сигналу съезжались флагманы и капитаны. Утлые шлюпки вообще исчезали из вида, но приходила очередная волна, и они снова и снова взлетали на пенных гребнях. На состоявшемся военном совете Рюйтер решительно высказался против столкновения с Блэйком.
– Мы по-прежнему плохо вооружены, матросы вымотаны долгим крейсерством и догрызают последние сухари. Нужна передышка! Думаю, что лучше попытаться вначале разбить более слабый флот Аска. Блэйк только что покинул порты, а потому весьма силен. Да и в помощь ему наверняка снаряжается подкрепление в ближайших портах.
– Ерунда! – отмахнулся Витт. – Наши негодяи могут и попоститься, а хваленого Блэйка я нисколько не боюсь! Жребий уже брошен!
Несмотря на всю свою решимость, Витт не позаботился выслать вперед разведывательные яхты и вел флот почти вслепую, смутно представляя, где его ожидает встреча с англичанами.
Между тем обстоятельный Блэйк времени зря не терял. 8 октября 1652 года, будучи с подветра неподалеку от отмели Кентиш-Нок, адмирал Блэйк столь стремительно атаковал голландцев, что не дал Витту ни созвать военного совета, ни собрать рассеянные недавним штормом корабли. Теперь Витт мог рассчитывать исключительно на отвагу и инициативу своих флагманов и капитанов. Пока англичане сближались на дистанцию залпа, голландцам удалось выстроить некое подобие боевого строя из кораблей, находившихся поблизости. Палубы торопливо посыпали песком, чтобы не скользить на пролитой крови. Офицеры натягивали на ноги шелковые чулки и кафтаны: при ранениях обрывки шелка не заражают ран. Матросы по древнему обычаю обменивались охранительными амулетами.
Бой начался в три часа пополудни на самом входе в Ла-Манш. Рюйтер вел авангард, де Витт – центр, а де Вильдт – арьергард. Ветер с остервенением рвал плюмажи со шляп и боевых шлемов. В лица людей сплошным потоком летели соленые брызги. Впрочем, все было как всегда, и подобные мелочи никого сейчас не волновали. Еще минута, другая – и, наконец, грянуло!
Когда рассеялись первые пороховые клубы дыма, оказалось, что англичане бьют голландцев в рангоут, те же, наоборот, лупят своих врагов в корпус. Именно поэтому с первых минут потери англичан в людях были ужасающе велики, а голландцы вскоре едва могли управляться. Особенно пострадали от неприятельского огня корабли Витта и Рюйтера.
Оба флагмана, соревнуясь меж собой в отваге, бились с противником на самой кратчайшей дистанции и, невзирая на смерть и разрушения, вели за собой остальных. Большая часть голландских капитанов, воодушевленная примером своих адмиралов, дралась столь же отважно. Однако некоторые все же чересчур осторожничали, не рискуя лишний раз сходиться с противником вплотную.
«Нептун» Рюйтера был в четырех местах прострелен у самой воды. Корабельные плотники едва успевали забивать дырки досками с паклей и салом. Еще хуже было положение с такелажем: рухнул вниз, убивая и калеча всех попавшихся на пути, грот-рей, был изрешечен грот-марсель и перебиты почти все снасти. Немалой была и убыль в людях. Но Рюйтер и не помышлял даже о сколько-нибудь небольшой передышке. Наоборот, он по-прежнему требовал от своего капитана сближения с противником вплотную.
Взаимное избиение продолжалась до самой ночи, и только темнота развела измученных боем врагов. Стоя на палубе, Рюйтер с печалью всматривался вдаль: там многочисленными кострами догорали уничтоженные в дневном сражении голландские корабли. Встреча с Блэйком, как он и предполагал, ни удачи, ни славы не принесла.
В нижних палубах страшно кричали раненые, которым привычные ко всему лекари деловито пилили руки и ноги, окуная для скорейшего заживления кровоточащие культи в кипящую смолу. Рюйтер, будучи не в силах сомкнуть глаз, всю ночь молился за несчастных.
С рассветом предстояло продолжить кровавый спор, но к этому времени ситуация кардинально изменилась. Англичане получили солидное подкрепление, голландцы же не получили ничего, а с учетом понесенных в предыдущий день потерь к утру оказались ослабленными почти на треть. Некоторые капитаны, пользуясь темнотой, сочли за лучшее вообще отделиться от своего флота. Обеспокоенный всем этим де Витт созвал совещание. Прибывший туда шлюпкой Рюйтер высказался первым:
– Я категорически против продолжения боя. Корабли избиты и рассеяны. Велики потери, ранен почти каждый второй. Бегство струсивших ослабило нас еще больше. Противник же, наоборот, усилился и близок к скорой победе!
– Но я как главнокомандующий не могу не атаковать! – вспылил налившийся краской Витт.
– При известных обстоятельствах главнокомандующий иногда может оказать услугу своему государству не только наступлением, но и отступлением в видах сохранения государству его флота! – невозмутимо парировал Рюйтер.
Рюйтера поддержали почти все. Самые решительные предлагали:
– Надо для начала перевешать бежавших трусов и, укрепясь духом, идти вперед!
«Драчун», однако, трезво поразмыслив, попридержал наиболее нетерпеливых.
– Даю вам слово, что каждый из беглецов получит по заслугам! Я никогда в жизни не видел таких трусов, какими они себя показали!
Окончательно решив не вступать в бой, Витт повернул флот к родным берегам, понося на чем свет стоит всех изменников и негодяев, вынудивших его на этот шаг.
Из хроники войны: «Витте де Витт не мог не учитывать сравнительную слабость голландских сил, но им руководило честолюбие. Он намеревался застигнуть Блэйка врасплох в Доунсе, но последний вышел ему навстречу и 8 октября в 3 часа пополудни атаковал голландцев еще до того, как они успели выстроить свой, разделенный на 4 эскадры, флот в боевой порядок. Голландцы шли в крутой бейдевинд, при слабом SW. Одна из эскадр была оставлена в резерве и должна была вступить в бой, смотря по надобности. 3 эскадры Блэйка (Бёрн был дальше к югу, Пенн шел вблизи командующего флотом) вступили в бой не одновременно. Блэйку удалось втиснуться между мелью и противником. Пенн, следовавший за ним, со своим флагманским кораблем и задними мателотами приткнулся к юго-восточному углу мели Кентиш-Нок. Это заставило де Витта сделать поворот и пойти на юг. Благодаря этому Бёрн мог вступить в бой, а Пенн, сделавший (к своему счастью) из-за мели поворот, оказался на месте для оказания поддержки. Блэйк, сначала напавший на головные корабли неприятеля, теперь бросился на арьергард. Неоднократно в этом бою отдельные корабли проходили через ряды противника; но до сосредоточенного нападения с той или с другой стороны дело не дошло. В те времена еще плохо понимали тактику. Получился опять-таки беспорядочный бой. Витте-де Витт, остальные вожди и часть голландских командиров сражались с большой храбростью, хотя некоторые суда держались в стороне, под ветром. Бой продолжался до вечера; голландцы пострадали больше, чем англичане; они потеряли 3 корабля и свыше 600 человек команды.
На ночь стали на якорь на месте сражения. Ночью и на следующее утро более дюжины судов де Витта, считавших дело проигранным, ушли под всеми парусами домой, так что у него осталось всего 49 кораблей. Несмотря на это, Витте де Витт хотел возобновить бой, но на военном совете его младшие флагманы, в том числе и неустрашимый Рюйтер, высказывались за прекращение боя из-за своей сравнительной слабости и прибытия за ночь подкреплений к англичанам. Голландцы ушли под малыми парусами. Англичане, к их удивлению, не преследовали их, вероятно, из-за слабого ветра и боязни голландских банок».
Вопреки всем клятвам сдержать свое слово относительно расправы над бежавшими с поля боя голландскому командующему не удалось. У части струсивших капитанов оказались весьма влиятельные покровители, и их так и не посмели тронуть. Затем пришлось заодно отпустить и других, у которых влиятельных покровителей не было. Судебное разбирательство затянулось, и на обвинения стали выдвигаться контробвинения. Все обвиняемые капитаны, объединясь, ополчились на Витта. В ход пошли светские связи и тайные пружины, о которых бедный Витт и не подозревал. Излишне горячий и эмоциональный, командующий оказался один против всех и, в конце концов, начисто проиграл затеянный процесс.
Но решение суда станет известно несколько позже, а пока голландский флот под командой Витта еще держал курс к своим берегам. Англичане попытались было догнать уходящих, но найти голландцев не смогли, а потому, в свою очередь, повернули к своим берегам. Так завершилось сражение при Ньюпорте. И хотя успех был на этот раз на стороне англичан, голландский флот нисколько не утратил своей боеспособности и по-прежнему был готов в самое ближайшее время снова поспорить за первенство на океанах.
На входе в гавань Витт велел вывесить на реях своего флагмана веревочные петли, демонстрируя тем самым свою решимость разделаться с трусами.
По возвращении флота в Голландию Рюйтер сразу же уехал домой и вновь публично объявил, что твердо решил отныне остаток своей жизни провести в кругу семьи и не ходить больше в море.
– Почему ты хочешь оставить меня, Михаил? – спросил его расстроенный новостью де Витт перед отъездом. – Ты покидаешь меня в самый тяжелый момент, когда я предан всеми!
– Я, так же, как и ты, устал от клеветы и напраслин завистников! – зло ответил Рюйтер. – Пусть кого-нибудь из них назначат на мое место, пора и им показать себя в деле! Мне надоело оправдываться и утираться от плевков!
Обеспокоенные решением Рюйтера, депутаты штатов немедленно отправились к нему во Флессинген и не без труда, но все же уговорили контр-адмирала остаться при флоте хотя бы еще на одну кампанию. Тем временем Витт начисто проиграл судебный процесс против своих капитанов и, превратившись из обвинителя в обвиняемого, сам был смещен с поста командующего. Пытавшегося было поддержать старшего товарища Рюйтера никто толком не стал и слушать. Для аристократов-капитанов он был по-прежнему «белой вороной», представителем презираемой и не замечаемой черни, каким-то невероятным образом, волею случая пролезшего наверх. Разумеется, Рюйтер был необходим всем как специалист-моряк, с ним в этом отношении считались и его ценили, но права голоса на дворянских судебных ристалищах он по-прежнему не имел никакого. Рюйтеру просто показали его место. Обиженный контр-адмирал вновь покинул столицу.
– Да, я сын торговца пивом и сам бывший прядильщик и юнга! – в сердцах говорил он, вернувшись домой, жене. – Но разве я меньше, чем эти бездельники-дворяне, люблю свою родину, разве я меньше сделал для ее благоденствия! Разве у меня не такая кровь и не такое сердце! Почему же меня, заслуженного моряка, может оскорбить любой мальчишка-аристократ?
– Успокойся, милый! – гладила его по голове жена. – Я тебя люблю и не дворянином!
Одновременно с отставкой Витта был возвращен на флот незаслуженно обиженный ранее Мартин Тромп. Он вновь был объявлен главнокомандующим всеми морскими силами республики. При этом Тромпу были даны самые широкие полномочия.
Первое, что сделал Тромп, вступив в должность, – это назначил Рюйтера своим первым заместителем. Такое резкое возвышение сразу же вызвало самое яростное недовольство и сопротивление противников Рюйтера.
– Без чина и рода, мужлан мужланом, кур в каюте разводит, да еще в адмиралы лезет! Не станем такому подчиняться! Пора выскочку на место поставить!
Капитаны-оппозиционеры не только вслух поносили Рюйтера. Один из них даже вызвал его на дуэль. Вызов контр-адмирал воспринял спокойно. Пришедшему к нему секунданту он сказал:
– Это у вас, дворян, дуэли на уме, а мне, прядильщику, на них наплевать. Если кто на мозоль наступит, то я такого сразу кулаком в рожу, чтоб неповадно было!
Тромп, которого ходоки-капитаны стали призывать к дворянской солидарности, ответил так:
– Я с огромной радостью назначил бы на эту должность любого из вас, если бы, кроме своей дворянской спеси, вы умели делать хоть толику того, что умеет Рюйтер. Он у меня один, и покуда я стою во главе флота, я его никому не отдам!
Об очередных страстях вокруг Рюйтера вскоре прознали в Амстердаме. Начальникам Зеландского адмиралтейства было велено разобраться с хулителями и охранять контр-адмирала во всех его правах. Самому же Рюйтеру была прислана грамота с подтверждением всех его полномочий. Грамоту контр-адмирал приколотил гвоздем у себя в каюте и собрал всех недовольных.
– Отныне кто против меня выступит, я его за шиворот и носом в грамоту, чтобы понималось лучше!
Когда же приехавшие депутаты штатов попросили адмирала указать им на его противников, которых надо убрать с кораблей, Рюйтер лишь замахал руками:
– Вся размолвка позади! Мир восстановлен, и я никого убирать от себя не намерен!
Слова Рюйтера быстро стали широко известны и во многом свели на нет все недавние недоразумения.
– Вот так бы сразу делом заниматься, а то сколько времени в игрушки играем! – подвел итог всему Тромп. – Пора за работу!
В это время в Англии, ввиду позднего времени года и на основании одержанной победы, наивно предполагали, что военные действия более не возобновятся. Война в народе и войске была непопулярна, расходы на флот оказались значительнее, чем ожидали. Англичане считали господство на море за собой обеспеченным, думая, что Нидерланды вот-вот запросят мира. Но Голландия ни о каком мире и не помышляла, а наоборот – была полна решимости взять реванш за первые неудачи.
Время тоже не ждало. Огромный голландский торговый флот, загруженный товаром, бесполезно стоял в портах, ожидая формирования конвоя и проводки в океан. Кошельки купцов стремительно худели. С такой же быстротой поднимались и цены на продукты. В городах зрело недовольство. Не привыкшие к лишениям голландцы требовали от правительства самых решительных мер.
Глава четвертая. Дуврское сражение
В первых числах декабря 1652 года голландский флот был наконец готов к очередной кампании и покинул свои порты. Теперь он насчитывал семьдесят два больших корабля, еще больше мелких судов и несколько готовых к употреблению брандеров. Однако большинство больших кораблей были лишь наскоро вооруженными торговыми судами, и боевая ценность их была не слишком велика. Часть судов вообще купили в самый последний момент у датского короля. Пушки на них были столь старые, что заряжались не с помощью картузов, а по старинке – ссыпанием пороха шуфлой. Но выбирать не приходилось, и Тромп вывел в море все, что у него было под рукой.
Голландскому главнокомандующему предстояло отконвоировать огромный – в триста судов – торговый конвой до мыса Лизард. Но едва двинулись вперед, на горизонте сразу же был усмотрен английский флот. Адмирал Блэйк даром времени не терял. Он также спешил навстречу голландцам, имея всего четыре десятка кораблей. Позднее этот поступок английские историки назовут «опрометчивостью на грани безумства». Дело в том, что Блэйк попросту не ожидал, что голландцы после понесенного поражения сумеют так быстро восстановить свой флот. Именно поэтому его флот не был сосредоточен в одном месте, а наоборот – разбросан. Два десятка кораблей были отправлены в Ньюкастель для конвоирования угольщиков, дюжина стояла в Плимуте, еще дюжина, не торопясь, чинилась в Чатаме. Поняв свою ошибку при первом известии о выходе в море голландцев, Блэйк теперь хотел сам все исправить, но было уже поздно.
10 декабря противники сошлись у самого берега между селеньями Дувром и Фостоком. Так началось сражение, в котором Тромп и Рюйтер стремились любой ценой расквитаться за свой прошлый досадный промах.
Голландцы с самых первых минут схватки оказались на ветре, и Тромп, не раздумывая долго, устремился в атаку, благо меньшинство англичан было для него более чем очевидно. Англичане тоже прибавили парусов. И те, и другие были настроены решительно, и сражение с первых же залпов приняло самый ожесточенный характер. Первыми сошлись авангарды и арьергарды, причем у англичан случайно здесь оказалось кораблей больше, чем у голландцев. А потому соответствующим голландским командующим Рюйтеру и Эвертсону пришлось несладко, пока они не дождались подхода основных сил Тромпа. Однако положение англичан было многим хуже: теснимые превосходящим противником, они вскоре оказались прижатыми к скалистому берегу. Свободы для маневра у них почти не оставалось.
Тромп вел за собой корабли центра, вице-адмирал Эвертсон – авангард. Рюйтер же возглавил корабли арьергардии. Однако ситуация вскоре сложилась таким образом, что центр оказался несколько в стороне и Рюйтеру с Эвертсоном пришлось вдвоем сдерживать основные силы англичан в течение целой ночи. С восходом солнца подоспел Тромп и в сражении наступил долгожданный перелом. Бой вскоре перерос в настоящее избиение. Сам Тромп при этом захватил 44-пушечный «Гарленд», Эвертсон не отстал от своего главкома и так же пленил 36-пушечный «Бонавентур». Сам Блэйк чудом остался жив, когда рухнувшая вниз перебитая фок-мачта упала в сантиметрах от него. Вскоре один за другим взорвались еще три английских корабля. Понеся огромный урон, Блэйк с остатками избитого флота под покровом темноты сумел ускользнуть в Дувр и добраться до Темзы. Рюйтер гнался за убегавшими англичанами некоторое время, но, так же как и они в прошлый раз, не смог их догнать. Английские корабли оказались более легкими на ходу и маневренными. Общие потери англичан составили шесть кораблей, голландцы же лишились лишь одного. Долг за Ньюпортскую неудачу был выплачен сполна!
Из хроники войны: «Эскадра в 20 судов была послана в Гельсингер, чтобы освободить задержанные там датчанами купеческие суда и провести их домой; эскадра такой же силы под начальством Пенна пошла на север Англии, чтобы безопасно провести флот, нагруженный углем, в Лондон; третья эскадра из 12 судов был оставлена в Плимуте для наблюдения за западной частью Канала; наконец, 15 судов были посланы в Темзу для ремонта. Главные силы, 45 судов под командой Блэйка, остались для наблюдения в восточном устье Канала. Однако же в старом Тромпе ошиблись. 1 декабря он вышел с флотом в 90 судов в море, намереваясь напасть в Доунсе на Блэйка, о слабости которого он знал. Ему мешало приказание провести через Канал 500 торговых кораблей, очень медленно собиравшихся, а также жестокий SW, дувший четыре дня. В Голландии выход коммерческим судам без конвоиров был строго воспрещен. Тромпу пришлось вернуться и оставить дома коммерческие суда до окончания операции и до наступления более благоприятной погоды. Затем он снова вышел в море, встретил туман и шторм (было наихудшее время года), но все-таки добрался до Доунса при очень крепком WNW.
Как только Блэйк увидел неприятеля, он вышел из Доунса, где чувствовал себя в опасности, так как дуврские батареи были убраны; находясь на ветре у Тромпа, он лег вдоль берега на SW. Вечером 9 декабря оба противника стали на якорь вблизи Дувра, так как свежий бриз был для боя неблагоприятен. На следующее утро Тромп при свежем NW снялся с якоря и стал лавировать к Блэйку, тот тоже снялся и пошел на запад, но у Денженеса, не будучи в состоянии избежать сражения (по голландским данным), спустился и пошел на абордаж. По английским данным, Блэйк действовал по ранее продуманному плану – идти прямо на противника и прорезать ему строй. Так как такой маневр был опасен в виду близости Варнских банок, то Блэйк решил пройти сначала до Денженеса. В час дня раздались первые выстрелы, но лишь в 3 часа бой стал серьезным. Флагманский корабль Блэйка «Триумф», проходя мимо флагманского корабля Тромпа «Бредероде», дал полный залп; задний мателот английского адмирала «Гарланд» сцепился с наветра на абордаж с «Бредероде», а шедший за ним «Бонавентур» – с подветра. Оба старались завладеть «Бредероде», и последний оказался в очень тяжелом положении. Но вовремя подоспел Эвертсон и лег рядом с «Бонавентур», так что все четыре судна сцепились вместе. После упорного боя оба английских корабля были побеждены. Бой этот дал еще немало случаев единоборства; знаменитые в английском флоте имена судов, сражавшихся в тот день, повторяются доныне. Тут встречаются впервые, кроме вышеприведенных, славные имена «Виктори» и «Вангард». Несмотря на то что флоты приняли участие в бою на близкой дистанции не в полном числе, еще 2 английских корабля были сожжены, а один потоплен. «Триумф» понес тяжелые потери; английский арьергард, около 20 судов, по-видимому, держался на ветре и не принимал участия в бою. Победа, доставшаяся втрое сильнейшим голландцам, была решительной, они потеряли всего лишь один корабль и встали на месте сражения на якорь. С наступлением ранней темноты Блэйк повернул к Дувру, и наутро его потеряли из вида. Не будучи в состоянии возобновить бой, он скрылся в устье Темзы. Преследования со стороны Тромпа не последовало, чему нет оправдания; он довольствовался своим успехом, очистив путь коммерческим судам».
Как бы то ни было, но одержанная при Дувре победа позволила Тромпу успешно вывести огромный, численностью более трехсот больших и тяжелогруженных транспортов торгового конвоя, в океан, а затем встретить и привести в Голландию не менее многочисленный конвой из возвращающихся домой судов. Республика вздохнула спокойно, а честь Тромпа была восстановлена.