Время зверя. Криминальные повести и рассказы

4

В квартире Никитина, после его короткого звонка, послышались поспешные шаги. Открыла молодая женщина, худая, нервная на вид. Она растерянно и как-то загнано глянула на мужа, на меня и осторожно и неуверенно взяла из руки Никитина его резиновую дубинку, словно она была раскаленная, и женщина боялась обжечься. Одежду Никитин всегда носил гражданскую, в форму переодевался на работе, но дубинку всегда возил с собой. И меня приучил к этому.

– Как всегда! – быстро и строго кинул Никитин жене, и она мгновенно слиняла из коридора. Уходила быстро, не оглядываясь, но даже спина ее выражала застарелую ненависть, презрение к нам и бессилие изменить свое положение.

Я нагнулся разуваться.

– Не надо, вымоет, – остановил меня Никитин.

– Слякотно на улице, – глянул я на него неуверенно.

– Вымоет, вымоет… Пошли.

Жена Никитина, с которой он меня так и не познакомил, вынимала из холодильника заливную рыбу в казенных алюминиевых розетках, капусту. На столе уже стояла початая бутылка водки. Делала она все молча и не глядя на нас. Я понял, что не смотрит она нас потому, чтобы муж не смог прочитать в ее глазах ненависть и презрение к нему. Видимо, за это он карал ее строго. Достала котлеты в маленькой миске и глянула на мужа. В глазах ее на мгновенье мелькнуло и скрылось вглубь страдание и тоска.

– Не надо, – протянул он недовольно. – Холодные поедим. Будешь толочься тут…

Накрыла она стол мгновенно и исчезла из кухни. Никитин взялся за бутылку, начал разливать в две рюмки.

– А она? – глянул я на Никитина.

– Перебьется… Целыми днями дома торчит. Ты не обращай внимания. Бабы должны знать свое место и не мешать, – твердо сказал он. – Иначе никакого порядка… Ну, давай, вздрогнем!

Выпили, потянулись к капусте.

– Так вот, запомни, – заговорил Никитин. – Как только ты поймешь, прочувствуешь, что ты частичка отряда особого назначения, мир у тебя в кармане: ты хозяин! И все вокруг виноваты перед тобой, а ты не перед кем. Понял? Думаешь, я бы стал тебя тащить в ОМОН, если бы не видел в Афгане? Думаешь, к нам просто попасть? Не-ет. Не просто. Но моя рекомендация… – Он замолчал на мгновение, видимо, искал, с чем сравнить свою рекомендацию, и закончил: – это моя рекомендация! Ты еще увидишь…

– Уже вижу.

Я действительно знал, что это не просто похвальба, так оно и есть. Но зачем он это говорит? Мне не совсем приятно было слышать его слова. Они снижали тот образ Никитина, который сложился у меня, делал равным мне. Лучше бы я по-прежнему глядел на него чуть вверх, не знал его слабостей.

– Ты молодец. Из тебя выйдет толк… Я чувствую… Только зачем ты на завод полез? Что ты там потерял?

– Общежитие там… Кооператив…

– Так и у нас общежитие. Надо бы сразу к нам… Но ничего и сейчас не поздно. Сейчас наше время, хорошее время… Давай еще по одной…

Никитин брал вилкой котлеты из миски, аккуратно отрезал ножом кусочек, неспешно отправлял в рот и говорил. То, что говорил он, было мне интересно. Я слушал, поддакивал, вставлял словечко. Мне было жаль, что я раньше не встретил Никитина, жаль, что бестолку потерял годы на заводе. Никитин видел, что мне интересно и продолжал говорить:

– На заводе ты с железками работал. На людей, должно, и внимания не обращал. Не к чему! А у нас работа с людьми, знать их ты обязан. Человек – это не холодная железка, это мудреная штука, хитрая тварь! Каждый свою роль играет. Ну, это ладно, хрен с ним, пусть играет, главное что, каждый скрыть старается, какую он роль играет, сбить столку. К примеру, наши правители, видал, как нам баки забивали, борцами с привилегиями выступали, за народ, за Россию!.. Плевали они на Россию, взяли власть и такие себе привилегии напридумывали, что коммунякам не снилось. Сбили с толку народ. А если б они прямо заявили: власти хотим, чтоб нам и нашим деткам жилось хорошо за счет народа, кто б тогда за них голосовал? Не-е… Да-а, жизнь игра!.. Взять Пашу, дружка твоего. Играет простачка такого открытого, бери меня голыми руками. Простачок с мордашкой положительного героя. А сам хитрющий. Кулак! Видал, как быстро приладился к обстановке: машина, дача, большим миллионером, наверно, втихаря стал. Плевать ему на все кроме собственного кармана. Хомячок, все за скулу прячет, про запас. Его бы я никогда не взял к себе, с ним ухо востро держи… А ты свой, с тобой я спокоен, за спину не беспокоюсь – прикроешь!

Эти слова я слушал с благодарностью. Мне приятно было слышать, что я свой, и думал, что действительно, Паша хоть и простачок на вид, а хитрющий, все под себя гребет. Как же я сам на это не обратил внимания? Кулачок – единоличник!

– Слышал, должно, легенда есть, что душа человеческая не умирает, а в какого-нибудь зверя переселяется и наоборот, – говорил Никитин. – Если это так, то мы с тобой волки, санитары леса. – Никитин обвел рукой вокруг себя. Я понял, что под лесом он разумеет всю нашу жизнь. – Волк благородное животное, сильное, смелое, решительное. Никого не боится. Лучше быть волком, чем зайцем или крысой. Наш полковник Лосев типичная крыса. Крыса из самых поганых… – сказал Никитин с огорчением. Я удивился, полковник Лосев скорее походил на лису, чем на крысу, но уточнять не стал, лишь кивнул, соглашаясь. Никитин знал его лучше. – Волк волка не тронет при любой голодухе, а крыса с удовольствием сожрет крысу… Поганое животное!

Бутылку мы допили потихоньку, и Никитин проводил меня до порога. Я был доволен разговором, доволен, что Никитин принял меня за своего, и благодарен был ему за хорошие слова обо мне. Жена его не показывалась, и я вообще забыл о ней, будто ее и не было. По дороге домой вспоминал разговор, думал с гордостью: да, мы волки, санитары, должны решительно очищать нашу жизнь от нечисти. Мне хотелось походить на Никитина, быть таким же подтянутым, молодцеватым, не сомневающимся ни в чем, быть уверенным, что все, что ни делаю я – хорошо!

Домой пришел в хорошем настроении, чувствуя себя сильным, уверенным, чмокнул Раю в щеку, подхватил на руки. Она у меня маленькая, легкая, пушинка. Раньше и до свадьбы и после я любил носить ее на руках. Когда квартиру купили, на руках занес по ступеням на наш седьмой этаж. Но давненько что-то я ее на руки не подхватывал. Вдохновения не было.

– Выпил? – спросила Рая, глядя на меня сверху. Видно было, что она довольна, что я снова взял ее на руки.

– У Никитина был.

– Чей-та?

– Мы мужика на машине сбили…

– Какого мужика?

Снова вспыхнуло в памяти, как мужчина переломился от удара и отлетел под дерево. Я о нем совсем забыл! Жив ли он? Чему же я радуюсь?

Я медленно спустил Раю на пол.

– Чепуха! – отмахнулся я от сбитого мужика. Я-то причем. Ни в чем мы не виноваты, глядеть надо куда идешь. – Спьяну чудак один под машину сунулся. Стукнули маленько, а потом Никитин к себе позвал. Посидели немного, поговорили… Он хороший мужик, – начал я раздеваться, снимать куртку. – Даже не ожидал. Хорошо посидели.

– А жена у него кто?

– Знаешь, – вспомнил я наконец про его жену. – Странная она у него какая-то. Ни слова не произнесла. Собрала на стол, – шмыг в комнату и тишина! Будто ее и нет. Может, больная какая…

– Надо гвоздик прибить, вот сюда, – указала Рая на стену возле шкафа, – для дубинки твоей, видишь? – взяла она резиновую дубинку, которую я поставил в уголок, и прислонила к стене. – Хорошо, тут ее место.

– Правильно, – согласился я и снова подхватил жену на руки и понес на кухню. – Ох, скоро мы заживем, заживем, – уверено говорил я, любуясь, как прежде, смуглым лицом Раи, каким-то татарско-азиатским, может быть, из-за разреза глаз и широких скул.

5

Ехали на двух машинах. Молчали. Все уже обговорено, каждый знал, что делает. В такой операции я участвовал в первый раз. Возле дома одна машина отстала, а наша подъехала к подъезду под самый козырек, чтобы из окон не было видно нас. Мы быстро вышли из машины и сразу – в подъезд. Слышно было, как подкатила другая машина, и нас догнали еще два омоновца. Возле лифта осталось четверо, а мы с Никитиным побежали наверх по лестнице. Трехкомнатная квартира была на пятом этаже. Никитин бежал мягко. Только похрустывание песка слышалось под его ногами на давно немытой лестнице. Я тоже старался не топать, пружинить. Дом был шестнадцатиэтажный. Планировка и дома, и квартиры были нами изучены хорошо. Они были такими же как и в моем доме, только у меня была двухкомнатная квартира. Вход на этаж с лестницы вел через балкон на лифтовую площадку, а оттуда в коридор к дверям в квартиры. На балконе нам встретился невзрачный на вид паренек. Он быстро глянул на меня, на Никитина и вдруг пробурчал негромко: – Пять и две! – и пошел дальше. Казалось, Никитин даже не взглянул на него, проскользнул в дверь к лифту. Там остановился. Слышно было, как шумел, поднимался лифт. Подъехали оставшиеся внизу омоновцы. Никитин первым осторожно шагнул в коридор, который был длинным и узким, с двумя бетонными выступами. За них можно было спрятаться во время стрельбы. Двери двух квартир с торцов напротив друг друга. Остальные восемь располагались вдоль коридора не напротив, а вразбежку. Это хорошо, начнется стрельба, соседи не пострадают.

Мы подошли к двери, остановились поодаль, прислушались. Обычная дверь, оббитая коричневым дерматином, с глазком. Шляпки гвоздей, когда-то блестящие, потускнели. Из соседней торцевой квартиры доносилась музыка, радио включено. А за нужной дверью слышен был отдаленный говор, спокойный. Женский смех раздался и писк: – Ай! – Потом возглас отдаленный: – Да не ту ставь! Надоел твой Джексон! Давай лучше наших! – Послышалась музыка. Запела Валерия.

На кухне сидят, подумал я, представляя план квартиры. Справа от входной двери была большая комната, почти напротив входа – поменьше, потом кухня, а за нею самая дальняя и самая маленькая. Никитин глянул на Николая Сучкова, рослого рыжего омоновца, и кивнул. По инструкции мы должны были позвонить, представиться и потребовать открыть дверь. Звонить должен был Сучков. Если не откроют, мы должны были выбить дверь, ворваться в квартиру и задержать преступников, членов бирюлевской группировки. Среди них двое особо опасны. Оба в розыске за неоднократные убийства. Хорошо вооружены, дерзки, стреляют, не задумываясь. Готовы на все. Кто еще с ними неизвестно. Ясно было, что дверь не откроют, начнут стрелять. Сучков вытащил пистолет и вместо того, чтобы подойти к звонку, шагнул к противоположной стене и встал рядом с Никитиным, который тоже держал в руке пистолет. Их теперь должно очень хорошо видно в глазок из квартиры и легко можно расстрелять. Дверь простая, не бронированная. Я тихонько сдвинул предохранитель своего пистолета и плотнее прижался спиной, бронежилетом, к стене. Никитин с Сучковым напряглись, сжались, и вдруг одновременно взлетели в воздух и одновременно врезали ногами в дверь. Раздался страшный грохот, дверь вместе с коробкой рухнула в коридор. Никитин отскочил от пола и прыгнул в квартиру, откуда клубом выбило пыль. Сучков за ним, я следом, в пыль.

– Сидеть! – рявкнул Никитин. Треснули один за другим два выстрела.

Я налетел в тесном коридоре на Сучкова, отскочил к шкафу, кто-то меня сзади толкнул. Я видел сквозь пыль, как в кухне Никитин бьет парня, вскочившего с табуретки, рукояткой пистолета по голове, видел, как Сучков стреляет в кого-то из коридора и бросается к Никитину на помощь, заслоняет на мгновенье от меня то, что происходит в кухне. Я снова кинулся следом, готовый в любую секунду стрелять. В кухне визжала женщина, и казалось, что там кишмя кишат люди. Я охватил всю кухню взглядом: увидел, как Никитин вывернул назад к лопаткам руку сидевшего за столом парня, схватил его другой рукою за длинные волосы и ударил лицом о стол, о тарелку с колбасой. Тарелка разлетелась вдребезги, на осколки брызнула кровь. Никитин отшвырнул за волосы парня к стене, и тот вместе с табуреткой полетел на пол прямо на своего приятеля, неподвижно лежащего у холодильника; увидел, как Сучков пытается вывернуть руку у крепкого парня, пытается сломать его на плиту, но парень силен, сопротивляется; увидел, как, забившись в угол у окна, рядом с полусорванной шторой, округлив глаза от безумного страха, визжит девчонка, другая скрючилась на полу у стола рядом с лежащей на боку табуреткой и сжимает свою голову руками; увидел, как на Никитина с вилкой, как с ножом, в руке бросился смуглый худощавый парень с тонкими усами, но споткнулся о сидевшую на полу девчонку, опустил на мгновенье руку с вилкой, и Никитин резко ткнул ему в переносицу пистолетом и ударил ногой в пах; увидел, как на Сучкова кинулся пятый парень, я увидел его сзади, увидел его лысоватый затылок, и резко ударил в шею, но почувствовал, что удар в суете не получился парень ловко развернулся ко мне и умело выбросил руку навстречу. Я еле увернулся, присел и, выпрямляясь, сильно и резко ткнул стволом пистолета в живот, ударил носком ботинка по голени, схватил рукой за волосы, намереваясь вмазать его лицом о свое колено, но волосенки его выскользнули из руки, и он успел ткнуть меня ножом в живот, в бронежилет.

– Стреляй! – услышал я крик Никитина, понял, что это мне, и врезал парню по руке с ножом, выбил и тут же вмазал по горлу. Парень откинулся назад, обмяк. Я легко вывернул ему руку за спину и достал наручники.

Все было кончено мгновенно. Окровавленные парни в наручниках рассажены вокруг стола.

– Ух ты, Сорока! Как ты здесь оказалась? – только теперь Никитин обратил внимание на девчат. Та, что сидела на полу, оказалась молоденькой с симпатичной маленькой мордашкой. Она не так уж сильно была напугана, перебралась в угол к окну к своей визжавшей ранее подружке, которая с прежним страхом в глазах всхлипывала. Никитин обратился к ней. Девчонка перестала всхлипывать, взгляд у нее стал осмысленным. Она взглянула на Никитина и вдруг икнула.

– Сопли утри!.. Опять с друзьями отдыхала? И сколько же у тебя таких друзей? А?.. Ишь какой лысенький помидорчик, – потрепал Никитин по лысому затылку того, которого я скрутил. Лысый крутанул головой, вывернулся из руки Никитина и зло, с ненавистью поверженного, выдавил из себя:

– Отстань, мент поганый!

– Ну да, я мент поганый, даже книжечка такая есть, сам видел, дорогущая, – ехидно ответил Никитин. – Я поганый, а ты холе-есенький мальчик, ну прямо рождественский ангелочек… – И вдруг глянул на меня и сказал совсем другим тоном. – Зря ты его не шлепнул! Это бандюга из бандюг. Троих собственноручно угробил. Это только, что нам известно. А суд у нас гуманный, выйдет из тюряги скоро мальчик холе-есенький и еще не один раз кровь пустит!

– Я те запомнил, мент! Считай себя в могиле.

– Вишь, как? – опять обратился ко мне Никитин. – Ох, как он дурно на шваль свою влияет. Ох, как дурно!.. А ну, встать! – гаркнул на лысого.

Тот не шевельнулся.

Никитин ухватил его за руку, попытался поднять. Лысый не поддался.

– Помоги-ка, оттащим его в комнату, а то он дурно на лакеев своих влияет. А ну пошли!

Мы подхватили под руки сопротивляющегося лысого и поволокли в дальнюю маленькую комнату. Там швырнули на пол, и Никитин зачем-то расстегнул наручники на его руке, достал пистолет и легонько постукал стволом по лысому затылку:

– Поднимайся, поднимайся, теленочек! – Лысый стал медленно подниматься, опираясь руками о паркетный пол. – По ком это могила плачет, а? – ласково спрашивал Никитин, отступая от лысого и поднимая пистолет. – По ком она, родная, убивается? Кто же это сейчас умрет? И никто не узнает где могилка его?

Когда лысый выпрямился, позвякивая наручниками, висевшими на одной руке, Никитин заорал:

– Смотри, он снял наручники! – И тут же дважды выстрелил в голову лысого.

В двери комнаты мгновенно появился Сучков с пистолетом в руке.

– Вот шустрый, гад! Как он их расстегнул? – говорил Никитин, наклоняясь над упавшим на бок лысым. Ну, ловок! – Он снял наручники и с другой руки лысого и пошел на кухню, подмигнув мне. Там сказал с восхищением переставшей всхлипывать девушке: – Ну, бля, у тебе, Сорока, и дружки! На ходу подметки рвут… Как он их расстегнул, не пойму! – Никитин кинул наручники на стол и глянул на нас. – Ну что, операция завершена! Пора докладывать…

6

– Славно поработали, можно отдохнуть… – сказал мне Никитин вечером. – Заглянем в кабачок?

– Рад бы, да у меня в кармане только вошь на аркане, – засмеялся я.

– Угощаю. Мне должок сегодня вернуть обещали.

Мы чувствовали себя удовлетворенными, возбужденными, и не хотелось возвращаться домой, в уют. У ребят из бирюлевской группировки мы изъяли два автомата, несколько гранат, пистолеты, наркотики. Улов хороший. Но главаря не взяли. Не было среди них. Да и кроме этих пятерых только в бирюлевской группировке было не менее ста человек, а сколько таких бандгрупп по Москве. Бирюлевская небольшая, не давно сформировавшаяся. Не успела глубоко пустить корни. Есть покрупней, покрепче, поизворотливей, на которые работают не только банки, финансовые компании, но и газеты, телевидение, даже члены правительства. Их расколоть сложнее.

Юркая наша «девятка» тормознула у Рижского рынка, и Никитин кинул мне: «Айн момент!» – и вальяжно, уверенно зашагал, скрылся за ларьками.

Вернулся скоро.

– Усе в порядке… А ты боялся! Погнали, а то девочки заждались…

– Какие девочки? – не понял я.

– Хорошие. Мы плохих не держим…

В небольшом ресторанчике на Садовом кольце неожиданно встретились нам те самые две девахи, которые были с бирюлевскими бандитами. Мы их отпустили из милиции часа два назад. Они вдвоем сидели за столом накрытом на четверых. Никитин направился прямо к ним, подошел, заговорил восхищенно:

– Сорока, прелесть моя, как ты похорошела за этот час!.. Знакомьтесь, это мой друг Серега, – указал он на меня. Я ничего не понимал, улыбался недоуменно. – Садись, садись, ты не дома, – говорил Никитин мне, усаживаясь за стол. – Это перед женой ты будешь стоять так, когда сегодня в полночь заявишься… Ничего, объяснишь, работа такая, поймет… А не поймет, по ушам, – подмигнул он девочкам и познакомил, указал вначале на ту, что называл Сорокой: – Лора и Лара! – Девочки улыбались, а Никитин балагурил, по-хозяйски разливал по бокалам шампанское.

Я ничего не понимал. «Неужели они нас ждали? Зачем?» В милиции я считал, что Никитин знает этих девах потому, что неоднократно задерживал, как проституток. Они не скрывали свое занятие. Внешне они не походили на развратных девах. Были молоды, не вульгарны, не было того налета пошлости на лицах, игривых взглядов, что, по моему мнению, отличало проституток от нормальных девчат. Я думал, что пошлый налет стер с их лиц испуг, но и здесь в ресторане, где они были как бы на своем рабочем месте, я их не принял бы за проституток. Обычные девчонки. Лора-Сорока, краснощекая, с маленьким носиком, пухленькая, кругленькая, чувствовалось, что еще года два-три и она станет толстенькой, если, конечно, следить за собой не будет. Лара худощавей, повыше ростом. Мордашка у нее помилей. Она понравилась мне больше, может, потому, что я не люблю мягких, пухлых, они меня не возбуждают. Впрочем, я вначале считал, что Никитина они как девочки не интересуют, у него с ними какие-то свои дела, но он быстро все поставил на свои места.

– Ну что, девочки, отдохнем от трудов неправедных, развеемся. Квартирка свободна?

– Дожидается, – ответила Сорока.

– Отлично! Давайте встряхнемся. За вас, мои милые, – потянул он к ним свои бокал. – Лара сними стресс с Сереги. Он в первый раз был в деле. Разволновался.

– Новичок? Я бы не подумала, и не страшно было? – спросила Сорока.

Я усмехнулся, пожал плечами.

– Это он у нас новичок. Да в постельном деле дилетант. Надеюсь, Лара его обучит… А крови он давно уже нанюхался, – засмеялся Никитин. Он увидел официанта, проходившего мимо, и позвал: – Васек, собери-ка нам на четверых с собой!

Васек глянул на меня и кивнул.

– И не потанцуем? – спросила Сорока. – Там натанцуемся.

В квартире мы выпили хорошо. Девчата не отставали от нас. Я молчал, не знал, что говорить в таких случаях, не знал, не представлял, как мы перейдем к делу. Лара сидела напротив, от выпитого вина она раскраснелась. Каштановые кудряшки ее упали на лоб, щеки. Она изредка отбрасывала их назад, улыбалась мне и молчала. Я мечтал, представлял, как буду целовать ее милую мордашку. Никитин все говорил, говорил. Сорока смеялась, играл магнитофон. Я не слышал ни Никитина, ни музыку, видел только Лару, нестерпимо хотелось прикоснуться к ней.

Никитин отчего-то захохотал, выхватил Сороку из-за стола, и они начали, дурачась, танцевать, потом Никитин сгреб ее в охапку и понес из комнаты. Мы проводили их взглядами, и я тут же потянулся через стол к руке Лары. Она взяла меня за руку и повлекла к себе на диван. Я, не выпуская ее руки, встал, обошел вокруг стола и опустился рядом.

То, что было потом, я вспоминал всегда со стыдным блаженством. Это было ни капельки не сравнимо с тем, что я испытывал с женой. Я не подозревал, что такое может быть, что такое блаженство существует на земле. Порой я забывал обо всем, я превращался в само наслаждение. И казалось, что блаженство это длится вечность. Я даже не знаю с чем можно сравнить то, что я испытывал. С женой у меня все было просто и элементарно. Когда я смотрел порнуху, я думал, что играют актеры, ахают, охают, а сами не чувствуют ничего, только для того, чтобы возбудить зрителей. Лара проделывала со мной то же самое, и я чувствовал себя сумасшедшим, готов был не только охать, но и визжать, кусать ее. Это было безумие! Мне захотелось заплакать, когда все кончилось. Она понимала мое состояние и была довольна, удовлетворена, а я мечтал отдать за нее жизнь. Так я ее любил! Мне казалось, что все, что было до нее, такой пустяк, ничего не значащий пустяк, что я готов был быть ее рабом, слугой, башмаком, тем, чем она пожелает, лишь бы быть рядом, лишь бы, хоть изредка, испытывать то, что я испытал. Господи, неужели это было со мной?..

По дороге домой я дремал рядом с Никитиным.

– Ну, как? – спросил он, когда мы отъехали.

– Я твой раб, – только и ответил я.

– Не преувеличивай, – засмеялся он. – Они хорошие телки. Знают свою работу.

– Не опошляй, – буркнул я, улыбаясь. – Если это работа, то что же тогда блаженство?

– У них блаженная работа, – хохотнул Никитин.

Пришел я домой в третьем часу ночи. Я старался держаться твердо на ногах, чтобы Рая не заметила, что я пьян. Но разве скроешь? Она сразу поняла, спросила:

– Что с тобой? Откуда ты?

– С работы, – буркнул я. – Привыкай. Я же тебе сказал, как расшифровывается слово ОМОН – отряд милиции особого назначения. Поняла? Мы сегодня брали бандитов…

– И пили с ними, – перебила Рая.